ЭКОНОМИКЕ НУЖЕН ТЕРРОР

Террор возник в стране сразу после захвата власти большевиками. Оставался он и во времена НЭПа. Поменьше стало расстрелов, но... позволю себе одну цитату. Ленин пишет Д.И. Курскому, наркому юстиции (17 мая 1922 г.), спустя почти полтора года после начала НЭПа, по поводу готовящегося уголовного кодекса РСФСР: "Т. Курский! Суд должен не устранить террор; обещать это было бы самообманом или обманом, а обосновать и узаконить его принципиально, ясно, без фальши и без прикрас. Формулировать надо как можно шире, ибо только революционное правосознание и революционная совесть поставят условия применения на деле, более или менее широкого" (ПСС, т.45, с.190).
Не имеет смысла комментировать ленинское "пожелание" подробно, это исчерпывающе сделано А.И. Солженицыным в "Архипелаге ГУЛАГ". Несколько позже "революционное правосознание" понималось настолько широко, что рекомендации вождя оказались полностью выполненными и даже - в духе времени и стахановских починов - перевыполненными. Как говорится, большевики вышли на большую дорогу и пошли этапами большого пути к огромному лагерю социализма.
Экономическая основа массовых репрессий в эпоху индустриализации настолько очевидна, что сегодня не требует доказательств. В начале 30-х годов в ОГПУ-НКВД уже существовал экономический отдел, ведающий перемещением и направлением на стройки миллионов масс заключенных. Официальный лозунг гласил: "ОГПУ - главный строитель страны".
Я коснусь двух функций террора, о которых менее известно.
Во первых, он обеспечивал "замену кадров", а та, в свою очередь, обеспечивала более или менее деятельность управленческого блока. Как это происходило? Назначили выдвиженца управлять. Он хочет себя укрепить в начальственном кресле и очень хорошо управляет. В каком смысле "хорошо управляет"? Он боится за свое место, боится потерять его (часто вместе с жизнью), сделать оплошность и сидит в кабинете ночи напролет, "бдит начеку". Затем он привыкает к положению и постепенно боится все меньше, позволяет себе разные вольности - вот тут его и убирают. И дальше цикл повторяется. И так много раз. Это и есть та самая сталинская ротация кадров, которая обеспечивала "нормальное" управление, сменяясь почти как в кино, со скоростью 24 кадра в секунду. Вроде бы все при деле - шебуршатся, сидят по ночам, выполняют приказы. В общем - дисциплина.
Вторая функция террора - это резкое понижение уровня жизни населения. Его нужно резко снизить, потому что всякая экономика работает только тогда, когда есть баланс предложения и спроса. Если баланс этот не соблюден, экономика начинает разваливаться. Если спрос большой, а предложения мало, - это приводит к скрытой инфляции, к черному рынку. А большевистский "прогресс" требует, чтобы предложения было очень мало. Поясню это. Страна, которая указывает путь прогресса всему миру, должна быть сильной. Не может она быть слабой, иначе как же доказать, что она права? А сильной она может быть лишь при очень большой армии. Армию нужно вооружать. Для вооружения необходима тяжелая индустрия. А для построения тяжелой индустрии нужны средства, нужны людские ресурсы. Где их взять? Теория Маркса тут же дает готовый ответ. В стране 80% крестьянского населения. А крестьяне - это мелкие буржуи. Их все равно следует ликвидировать. Но сначала стоит их использовать для построения индустрии, социализма, прогресса. Вот и коллективизация и одновременно индустриализация страны. А раз крестьянство брошено в топку индустрии, то резко падает уровень предложения даже в самых простых продуктах питания. Значит, предложение слабое. Под него нужно снизить спрос. Вот его и снизили: ввели с 1929 года карточки на основные виды продовольствия и товаров. И с тех пор в СССР карточная система в том или ином виде (распределители, заказы, талоны и пр.) фактически сохранялась десятки лет.
В период застоя, но особенно во времена перестройки, экономика на глазах стала разваливаться. И как раз потому, что сняли террор. Экономика-то была сконструирована как монопольная система, которая только и могла работать в режиме террора. Но такая система стабильно долго существовать не способна. Верхушечные власти сняли террор, хотя могли бы и не снимать вообще-то. Но сняли. С чего бы? Снят террор частично по экономическим причинам, потому что массовый террор может обеспечивать только примитивную работу типа рытья котлованов или лесоповала. Тонкую работу террор обеспечить не в состоянии. Частично террор был снят по социальным причинам, а именно: уже в 1953 году начинались восстания в лагерях, которые приходилось подавлять танками и авиацией. И по этическим причинам. Нехорошо как-то, неудобно перед общественным мнением Запада. То есть, конечно, на Запад можно наплевать, что и делалось долго. Но пришли новые поколения, психологически не ответственные за прошлое, которые не хотели выглядеть троглодитами с дубиной, им хотелось выглядеть цивилизованными политиками. Ведь уже сменилось несколько поколений правителей, и своя собственная жизнь им уже кажется ценнее "прогресса". Напомню, что марксистский прогресс периодически требовал и жизни самих руководителей.
Когда в СССР сняли террор, то сразу получилось, что разболтались начальники - они перестали шустро бегать на службу, а бегали все больше по саунам и девочкам. Значит, чисто управленческая функция ослабла. Ослабла и так называемая производственная дисциплина, которую в последний раз методом террора (правда, довольно мягкого) пытался поднять Андропов, приказав вылавливать в рабочее время в магазинах, кино и банях работников и наказывать их в административном порядке.
Народ и партия едины
Можно ли в вышеописанной социальной конструкции достичь полного идейного единения правительства и народа? Или лучше сказать - партии и народа. Да, можно, и один раз это было достигнуто. Это полное морально-политическое единство партии и народа было получено в 1938 году, и тому существует точный объективный показатель. А именно - посещаемость кинотеатров. Всякая социологическая работа должна быть грамотной в том смысле, что нельзя задавать вопросы в лоб. Скажем, любите ли вы читать или нет? Ответ будет предопределен: любим. Вопрос надо поставить так, чтобы косвенно выявить действительные предпочтения. Так и здесь есть способы, позволяющие выявить это единство объективно, а не на основании того, что писала "Правда" в своих передовицах. Этот способ был таков: изучение посещаемости кинотеатров, изучение валового сбора на фильм и числа посещений на одну копию. Так вот, до 1938 г. самое большое количество посещений на одну копию и обычно самые большие сборы приходились либо на иностранные фильмы, либо на наши, сделанные по меркам голивудских. Типа музыкальных развлекательных комедий: "Сердца четырех", "Волга-Волга", "Веселые ребята". Или приключенческих типа "Чапаев". И только в 1938 году и по общему сбору и по числу посещений на одну копию на первое место вышел фильм "Александр Невский" Эйзенштейна. Этот вывод сделала группа известного киноведа Майи Туровской.
Итак, народ повалил на фильм Эйзенштейна. Почему? Это же фильм патриотический, и его настоятельно предлагали смотреть. Однако даже в 1938 году в кинотеатр под конвоем не водили. А ведь весь фильм пронизан идеей покарания изменников. Что там выкрикивает в течение последних десяти минут молодой Александр Невский, когда волокут бояр-изменников на казнь? Что так будет с каждым, кто попробует изменить нам, и т.д. Это же программная речь под художественное изложение материалов последних московских процессов. Весь фильм построен казенно-патриотически. И народ пошел его смотреть. И этот факт, по мнению М.Туровской, доказывает и подтверждает единение партии и народа.
Потом, после войны , уже другие фильмы вышли на первый план, трофейные, которые и занимали по сборам первые места - "Сети шпионажа", "Девушка моей мечты", многосерийный "Тарзан"...
Не могу удержаться, чтобы не привести один эпизод своеобразного доказательства единства партии и народа, которое я сам воспроизвел в 1983 году на лекции у аспирантов в Физтехе. Говоря о разных способах определений, я назвал как наиболее простой так называемое остенсивное определение, когда на объект просто указывается пальцем: к примеру - это стол - и вы показываете на него, давая тем самым через его внешний вид определение этому предмету. Есть и более сложные понятия и явления, которые (в силу их сложности) тоже можно определить только так. Например, утверждение "Народ и партия едины". Аспирантский народ всколыхнулся. А там народ был - палец в рот не клади. Элитарный ВУЗ, притом же уже аспиранты То есть люди, прошедшие школу, поднаторевшие и опытные. Ну что ж, - сказал я, - посмотрите в окно. Все посмотрели. На соседнем учебном здании на крыше была установлена огромная неоновая надпись "НАРОД И ПАРТИЯ ЕДИНЫ". Надпись светилась неугасимым красным цветом.
- Видите ?
- Ну и что? Это и есть что ли, по-вашему, доказательство?
- Именно. Вернее, не доказательство, а определение. Обратите внимание, народ ходит, смотрит и никто не лезет на стену, не сбивает надпись и не ломает буквы. Значит - согласен. Тем самым мы все убедились в том, что искомое определение (если хотите - доказательство) "НАРОД И ПАРТИЯ ЕДИНЫ" дано верно.
Но вернемся к теме.
Как объяснить финансовый успех "Александра Невского"? И почему 38-й год? Объяснение простое: потому что это пик ежовских репрессий. Такое единение может обеспечить только общий тотальный террор. Есть психологическое объяснение, почему обеспечивается это единство. Его дал Оруэлл в антиутопии "1984": это создание мозгом модели спасающей реальности. Человек, чтобы спастись от ужаса, от небытия, конструирует такую реальность, которая позволяет ему выжить. Он видит то, чего нет в реальности. Вспомним сцену, когда О`Брайен, член внутренней партии, ставит эксперимент над Уинстоном Смитом и говорит: мы тебе докажем, что ты будешь видеть то, чего мы хотим. Он показывает ему четыре пальца и говорит, что их пять. И увеличивает ему болевые токи, пока мозг Уинстона не начинает конструировать пять пальцев из четырех. Он видит пять пальцев, хотя тот показывает четыре.
Здесь таится объяснение так называемого массового энтузиазма 30-х годов. Что же это за советский феномен, которому умилялись Бернард Шоу, Анри Барбюс, Фейхтвангер и еще несколько почетных посетителей страны Советов? Это был феномен (носящий вид энтузиазма) массового сознания для спасения себя от ужаса распада. И люди с энтузиазмом вопили, кричали, требовали смерти предателям, брали повышенные обязательства, перевыполняли нормы и шли в стахановцы. И делали это истово, с внутренней верой.
Я хочу подчеркнуть, что "счастливый человек" самого передового общества не рефлексировал по поводу своего энтузиазма и радости. Так как механизм создания "радости" коренится в подкорке, то он, естественно, скрыт от сознания, и энтузиаст ликует почти "по-настоящему" - примерно как наркоман кайфует от дозы морфия.
Есть "документальный" фильм 1939 г. о параде физкультурников - "Ликование юности". И, глядя на кадры, видишь эту самодельную энтузиастическую реальность. Вроде как бы настоящие люди, но что-то такое с ними не то. Что-то манекенообразное, роботовидное. Как в музее мадам Тюссо. Какой-то муляж. И муляжная романтика и эйфория, которую долгое время преподносили как истинную романтику. А она такая же настоящая, как духовная потребность у кадавра (по французски - труп) братьев Стругацких из "Понедельник начинается в субботу". Кадавра надо было кормить отрубями и селедочными головами, что и делал профессор-марксист Выбегалло, полагая, что после насыщения желудка появятся, согласно теории Маркса, духовные потребности. Когда желудочная неудовлетвореность была компенсирована, кадавр обожрался, лопнул, а духовных потребностей так и не возникло.
Могло ли долго продолжаться такое единство партии и народа ? На мой взгляд, нет. Потому что одновременно с пиком единства достигается также и предел человеческого существования. То есть такой террор одновременно означает переход из человеческого состояния в животное. Это, кстати, очень хорошо заметно по работникам НКВД: они были машиной террора, но они же были и жертвами своей машины. Обычный обыватель днем-то весь был в дефективном "энтузиазме", а вечером и ночью трясся, лишь бы пронесло. Но те, кто работал в НКВД, знали, что такое террор, знали, что не пронесет и это знание делало их жизнь нечеловеческой. Отсюда у них такое количество различных извращений. Там был не только изначально порченый материал; случайно или по набору и туда попадали нормальные. Но очень быстро доводились до состояния умопомрачения. И уходили либо в жуткую пьянку, либо в наркоманию, либо в самоубийство. В таких формах и таких условиях человек долго не выдерживает - он становится нечеловеком. Скажем, Моисей Урицкий, как о нем пишет Алданов, вроде не был садистом, но ... маленького роста, на кривых ножках, с утиной походкой, к концу своей комиссарско-чекистской карьеры, прерванной пулей Каннегисера, уже совершенно спивался и терял человеческий облик. Ему наследовал в Петрограде садистский недомерок Глеб Бокий, омерзительный недоучка, один из главных организаторов Соловков, приконченный потом Ежовым. Тот самый Магго, которого я упоминал, не просыхал - пил с утра до вечера.
Кто-то, может быть, читал о знаменитых кашкетинских расстрелах в Воркуте. Кашкетин тоже был кривоногий, красноглазый, весь скукоженный извращенец, и тоже не просыхал никогда. Не уступал ему дальневосточный Гаранин. Еще один следователь-садист, Черток, который у Каменева вырвал признание жуткими пытками, а когда пришли за ним, он сразу понял, что происходит, и с криком "От меня вы не получите так легко признаний, как я от Каменева" выбросился в окно, повторив, так сказать, подвиг горьковского Сокола, решив, что счастье - оно в падении, лишь бы не попасть в лапы своих друзей из НКВД.
В результате такой жизни в России возникла этическая система "подавления другого". Она стала нормой настолько, что ее даже не замечают. Это то, что отметил бывший советский, а ныне американский философ Лефевр, который в США издал книгу про две этические системы. Одна - идущая от большевистской традиции и марксистской теории, связанной с таким решением любого конфликта: уничтожить, раздавить другого. На Западе конфликт разрешается с помощью компромисса.
Этот экскурс в историю советского террора и некоторых истоков его идеологии я привел не случайно. Сейчас, при переходе к рынку, стоит грандиозная задача сразу во многих сферах социальной жизни. Нужно изменить этику на подавление, нужно изменить саму экономическую структуру (перестроить монопольное производство) и, самое главное, нужно создать систему новых национальных ценностей, а не ограничиваться лишь разговорами о рынке, который есть не более, чем простая технология нормальной экономической жизни.