В ПОТЕМКАХ ЧУЖОЙ ДУШИ

18-10-1997

 

(Joshua Rubenstein, "Tangled Loyalities, The Life and Time of Ilya Ehrenburg, Basic Books, 1996". Джошуа Рубенштейн, "Клубок верностей. Жизнь и время Ильи Эренбурга", Бейзик букс, 1996)

Марк Рейтман

 

        Книга бостонского историка Дж. Рубенштейна не зря вызвала такой интерес в русской прессе. Появилось немало рецензий, лучшая из мною увиденных - Фричинского в "Иностранной литературе". Прежде всего потому, что книга, в лучшем смысле слова, не оправдала ожиданий читателей. А ждешь от такой книги, прежде всего, искусственной героизации главного персонажа, его превращения в олеографическую картинку, а то и в парадный портрет, которыми дурно прославились русская и американская живописи с давних времен. Тем более это ожидание оправдано, когда автор - американец и ему нужно оправдать выбор темы перед перекормленными информацией читателями. Действительно, почему все новые русские, американские и французские авторы обращаются к этой теме? Эренбург считал себя поэтом и романистом, но ни в том, ни в другом качестве он, нужно сознаться, не заслужил внимания потомков.

        Его лучшие ранние романы ("Хулио Хуренито", "Трест ЛЕ", "Жизнь и гибель Николая Курбова") смотрятся сейчас как неплохие развернутые фельетоны, а поздние, "Падение Парижа" и "Буря" - вообще тягомотина, не зря помеченная Сталинскими премиями. Именно дополнение в виде портрета времени оправдывает книгу и именно Эренбург- журналист помогает создать его - нашего столетия - яркий, трехмерный образ. И конечно, читают его мемуары, "Люди, годы, жизнь" - известно ведь, что писатели, отмеченные богатой творческой жизнью, мемуаров не писали- нет мемуаров ни у Пушкина, ни у Тургенева. Но и в мемуарах Эренбург, в отличие от Жана-Жака Руссо, предупреждал читателя, что не будет с ним до конца откровенным, и верен своему обещанию. И верно, меньше всего его мемуары тянут на руссоистскую "Исповедь", это скорее "отчетный доклад".

        Дж. Рубенштейн далек от идеализации своего героя, он не скрывает мелкие мотивы, двигавшие рядом поступков Эренбурга. В их числе его возвращение на родину из добровольного изгнания в 20-х годах и связанное с этим изменение отношения к большевикам. Автор не скрывает, что поступок этот имел весьма прозаическую финансовую основу: просто у Эренбурга, как и впоследствии у Горького, не хватало денег на шикарную жизнь. А жить в Париже нищим, согласитесь, не высшее из земных наслаждений.

        Быть может, недостаточно полно сказано у Рубенштейна о самой привлекательной для Советов стороне многогранной деятельности Эренбурга - так называемой "защите мира". Эта возня представляла собой попытку идейно ослабить Запад с помощью создания ладно структуризованных и управляемых подрывных общественных организаций. Главной силой в стимулировании этой деятельности был КГБ. Эта связь была саморазоблачена Советами, когда второй по значению "борец за мир" в советском "мирном движении" Евгений Примаков сбросил ненужную в пору перестройки мирную "крышу" и был назначен главой контрразведки органов безопасности. Напомним, что ранее Примаков был заместителем председателя Советского комитета защиты мира Юрия Жукова. Эренбург был почетным членом упомянутого комитета и повинен во всех его неправедных делах. Разумеется, Эренбургу доводилось получать прямой инструктаж от таких деятелей на тему организации подрывных акций на Западе.

        В частности, проследим за тем, как чутко находит Рубенштейн путеводную нить по непростой душе старого писателя в один из самых пронзительных моментов его путаной жизни, когда вначале 1953 года в заснеженной Москве бушевало "Дело врачей", а Эренбургу вручали престижную Сталинскую премию мира... (здесь цитаты в обратном переводе с английского). Слово Рубенштейну:
        "В атмосфере паранойи и путаницы, Эренбург получал Сталинскую премию мира, подтверждавшую уверенность Михоэлса (уже пять лет как убитого - М.Р.) в том, что он и Эренбург служили для правительства ширмами для прикрытия антисемитизма. За несколько дней до церемонии ответственный партийный вельможа просил Эренбурга, чтобы тот в своей речи упомянул "преступных врачей". Эренбург наотрез отказался, дав понять, что он готов отказаться и от самой премии. (Еще бы! Поступи он иначе, его ждала бы мусорная свалка на Западе, а следовательно и дома. Это была одна из его акций высшего пилотажа в словесной эквилибристике, позволявшей ему все время держаться на поверхности. - М.Р.) Тем не менее церемония состоялась в Свердловском зале Кремля 27 января 1953г. Правда, Сталин и члены Политбюро не присутствовали.

        Эренбург был краток, но его замечания заставили присутствующих похолодеть. "В этот торжественный и радостный день, - сказал он, - я хочу воздать должное тем борцам за мир, которые были убиты, замучены, заключены и обесчещены. Я хочу напомнить о темных тюремных ночах, о допросах, о судах, о крови и мужестве многих людей." Любовь Михайловна (жена писателя - М.Р.) была в зале, позже она сказала мужу, что когда он говорил о тюрьмах, у сидящих с нею рядом людей перехватило дыхание. Наутро его речь появилась на первой странице "Правды" с заметными поправками. В частности было добавлено упоминание "реакционных сил", держащих борцов за мир в узилищах, что придало замечаниям Эренбурга совсем иную направленность."
        Суровый педант на этом месте прервет автора замечанием, что все эти словесные экивоки получателя премии, как и отсутствие членов политбюро не отвечают серьезности ситуации: речь шла о возможной гибели миллионов людей, а тут дамочка рассуждает про то, кто и как дышит... Но к черту! Рубенштейн, как истый американец, не верит, что нормальный человек может вынести пытки и не должен дорожить свободой и жизнью. А Эренбург в создавшейся ситуации мог потерять и то, и другое- Сталин шуток не любил, кроме как своих собственных.

        И все же нужно отметить: слишком часто Эренбург вел себя как обычный сталинский агент влияния и нередко это касалось еврейского вопроса. Я помню, что упомянутая речь в "Правде" была воспринята взрослыми как предательство и даже мы, дети, понимали почему. Не иначе воспринималась в конце сороковых годов и его статья там же об антисемитизме в Западной Германии. Не знаю, как насчет Западной Германии - там я смог побывать только через сорок лет- а вот советских антисемитов эта статья взбодрила здорово. "В Западной Германии евреям не место в профессуре" - писал Эренбург, будто в СССР того времени была для них зеленая улица.

        Сюда же можно добавить и позу Эренбурга в отношении Израиля: квасной русский патриотизм и вместе с тем страх перед возможным ростом антисемитизма в CCCР - эта сторона личности писателя тоже подробно освещена в книге. Мы узнаем об отношении Эренбурга в Москве 1949 г. к Голде Меир, послу только что созданного Израиля. Личность Голды производила огромное впечатление на москвичей, не исключая сталинистку Полину Жемчужину-Молотову. Какова же была реакция Эренбурга, например, на стихийную демонстрацию евреев в центре Москвы? Страх, только страх, как бы не было кровавого ответа властей.

        Конечно же, Эренбург умел остроумно и свежо высказаться по самым банальным поводам и сейчас наверняка был бы ведущим популярного телевизионного шоу. Но в его время еще никаких шоу не было, по телевидению часами выступали вожди, и царила мертвящая скука. Поэтому, когда в 60-е годы в московской аудитории появлялся пожилой мудрец и слабым голосом говорил: "Я многого не понимаю. Я не понимаю, как в революционном государстве смог воцариться антисемитизм." Ему прощалось за это все, даже когда дальше он говорил: "Поверьте старому беспартийному писателю, все же социализм лучше капитализма". Мол он имеет право сказать второе, чтобы иметь возможность сказать первое. Так ли это - кто знает?

        Книга не содержит никаких общих оценок. Разочарованы будут и любители подбивания итогов с балансом плюсов и минусов. Зато многих привлечет исторический портрет времени, которого никогда еще не было ни хуже, ни подлее. Портрет написан отнюдь не худшим представителем этого времени, и книга Рубенштейна дает немало информации для его лучшего понимания.

Комментарии

Добавить изображение