ВОДКА И ОСЕТРИНА К НЕЙ

17-05-1997

Сегодня с нами ты не пьешь,
а завтра Родине изменишь.

Любимая застольная фраза начальника первого отдела

Россия стала империей одновременно с появлением в ней водки и этот напиток оказался чуть ли не единственным средством управления страной, гораздо более существенным, чем религия, идеология, политика и прочие многоумные выкрутасы. Россией правили по большей части пьяницы и управляемы в ней также по большей части пьяницы, а непьющие и прочие диссиденты удаляются и выкорчевываются и уж к власти никак не допускаются. Нашей империей можно управлять только в пьяном виде (иначе, как Борису Годунову, всюду будут мерещиться "и мальчики кровавые в глазах", кировы, мени, листьевы, дудаевы) и можно управлять только пьяным сбродом, вечно виновным за свое пьянство и бесстыдства перед непросыхающим и еще более бесстыжим начальством.

Российское государство устроено таким образом, что официально и общественно осуждаемое пьянство – единственная возможная форма существования. В водке и ей подобных продуктах люди находят забвение и укрытие, протест и отдохновение, как им кажется, а чаще всего – отупение и послушание. Сколько их, прикипевших к своим рабочим местам и стаканам? - алкающее большинство.

И тут куда ни кинь – все плохо: Хрущев и Брежнев поднимали цену на водку и тем самым били не по пьющим, а по их семейному бюджету (дети и жены недоедали на возросшую пропиваемую сумму, ведь никто и не думал сокращать производство и потребление водки). Ельцин сделал водку самым неинфлирующим товаром, доступным без ограничений возраста, состояния и времени суток -- и пьяный угар охватил страну, в этом угаре потонула даже такая сверх-афера как "приватизация", то есть прямое ограбление и без того нищей страны и ее населения (мало кто хочет это обсуждать, но именно за счет "приватизации" страна поставлена на одну доску с наиболее слаборазвитыми странами и поставлена на века – выбраться с этих карачек можно лишь за счет многолетней трезвости всего народа). Алиев, Андропов и супруги Горбачевы вовсе хотели запретить водку – пошло такое самогоноварение, люди такие смеси и взвеси стали употреблять – никакого Чернобыля не надо, среди этих напитков "Борис Федорович" (клей БФ) вдруг стал не то, чтобы аристократом, но вполне заурядным явлением. Кстати, в России и сухой закон был. Его ввели в разгар Первой мировой. Октябрьскую революцию и победу большевиков в январе 1918 года можно смело отнести к прямым последствиям этого запрета, как гангстеризм в Америке – прямое следствие такого же "сухого закона".

Чем же так мила нашим государям водка?

Винная монополия ("винополия" как говорили в свое время) дает огромные и стабильные поступления в бюджет. Когда в советские годы где-нибудь на Камчатке нечем было выдавать зарплату, делался отчаянный телефонный вопль: "Гони борт водки!" и на следующий день после прибытия самолета или судна местное отделение Госбанка имело достаточную для раздачи зарплат сумму наличных. Уставшие от неплатежей и укрывательств от налогов новые управители очень хотели бы иметь это простое и сильнейшее средство: нечем платить пенсии? – а вот вам водочка! Надо убрать за собой в Чечне? -- а мы сейчас водочки народу! На выборы Нас в президенты и на прочие места деньжат не хватает? -- а мы с избирателей же водочкой возьмем! При царях винополия связана была с акцизами на торговлю ею: ничего не надо делать, знай только собирать акциз. Сейчас к этой практике вернулись.

Хороша водочка и как средство морального воздействия. С Петра пошло выдавать чарку водки в армии, сохранилось это и по сей день, чекисты же перед расстрелом принимали спирт как средство по дезинфекции совести – пусть спит, милая. Это – как пряник. Но можно – и как кнут. На Дальзаводе висело у дирекции два списка: очередников на жилье и пьяниц, задержанных милицией или попавших в вытрезвитель. Оба списка -- жуткие, в пол-стены каждый. Спрашиваю у Генерального (это было еще в семидесятые): "мало строите?", а он спокойно так отвечает: "А зачем строить вообще? -- мы из одного списка в другой переносим, вот и очередь на жилье двигается". Ту же картину я наблюдал в Новороссийске, только-только ставшем городом-героем. Там соорудили гигантский мемориал, на такие средства можно было не только Малую Землю отстоять, но и Большую. Зато жилье в конце восьмидесятых получали те, кто встал на очередь в конце сороковых, встал и ...тремя поколениями не провалился в черный список пьяниц.

На Николаевском судостроительном одно время пьяницам выдавали пропуска полметра на полметра, чтобы все видели, что они – пьяницы. Это – не считая повсеместно распространенного "Не проходите мимо" – да тут и трезвенник с язвенником сопьются от позора!

Особенно же хороша водочка тем, что можно фантазировать и изгаляться безнаказанно избранникам над избравшими. Тут – море бескрайнее для воспаленного полета воображения.

И чего только нам не делали:

"Час Волка" вводили. На курантах кукольного театра в Москве в 11 часов появлялся Волк и с его появлением открывались винные отделы, торговавшие до семи вечера – отсюда и выражение "Час Волка". Это привело к тому, что люди почти перестали пить дома и пили либо на работе, либо сразу после работы, в столовках, кафе "Парадное", по подворотням и в пивнушках, а потому становились доступнее милиции и дружинникам.

Мы помним, что доведение цены на водку до 2.87 при Хрущеве породило культуру пития на троих (сырок "Городской" или "Новый", до сих пор не найду между ними разницы, стоил 12 копеек -- итого "по рублю и в школу не пойдем") .

Мы помним, что за самогон была даже расстрельная статья при Хрущеве. Никто, конечно, этих людей не расстреливал, как не расстреливали приговоренных к казни за изнасилование, убийство и другие преступления – государству нужны были (как всегда, бесплатно) сильные и крепкие мужчины для смертельной работы на урановых рудниках, в ядерных и космических экспериментах.

Мы помним также, как при Андропове у водочных очередников (очередь длилась, особенно в провинции, четыре-пять часов) проверяли и переписывали паспортные данные, милиция устраивала налеты и облавы по баням и питейным заведениям, после чего шли массовые увольнения по соответствующей статье КЗОТа.

Мы помним, что сомнительная победа в войне была залита водкой по колено – лишь бы народ не очухался и не понял, что проиграл только он.

Мы помним сивушный запах тайги и голубые, особенно по понедельникам, города, где молодые генерации строили бессмысленные гиганты индустрии и заливали свой энтузиазм в теплушках, землянках, палатках, балках каждый день и каждый вечер, зачиная мертвые или искалеченные жизни.

Водка – тяжелое приложение к тяжелой жизни. Цель любого цивилизованного государства – сделать жизнь своих граждан легче. Могущество же Российское прирастает вовсе не Сибирью и Северным морем, а за счет утяжеления доли своего народа, ибо трудная судьба людей – важнейший ресурс процветания государственной машины и людей, стоящих у ее кормила.


Осетрина

Осетры и вся эта гоп-компания - белуга, калуга, стерлядь, севрюга, белорыбица, нельма - пришли к нам из легендарных и допотопных времен, кажется, из мезозоя, здорово поднаторели в эволюционной теории Дарвина, чихать хотели на разные там оледенения и катаклизмы, но чуть было ни рухнули перед всесильным и бессмерным учением.

Химия, нефтедобыча, транспорт, нечистоты городов, рыбное хозяйство, мелиорация, гидростроительство и охрана природы почти покончили с этим видом как с классом. Изъятые из обращения, осетровые и их икра приобрели партийность , а когда партия рухнула, то все причитания экологов по поводу полного вымирания древних хордовых прекратились - ныне черная икра и осетрина явно превышают спрос. Надо заметить, что экология в СССР вообще играла роль ширмы: ею партия защищалась от возмущения людей. Настанет время - и "демократы" также забьют в экологический набат, уводя общественный интерес в сторону от провала реформ.

Когда-то, всего тридцать лет назад, Обь-Иртышье все еще считалось деликатесным цехом страны, здесь стадо осетровых и уловы их в несколько раз превышали Волго-Каспий. Я сам едал в Томске изумительной белизны белый хлеб с запеченым в него здоровенным куском осетрины. Стоил такой хлеб, кажется, два рубля за двухкилограммовый батон. В Колпашеве в морозильном цеху рыбзавода на глаза мои навертывалась слеза умиления от глазированных тонким ледком туш осетров баскетбольного роста и изящных, с фрегатски-флибустьерскими романтичными обводами стерлядок. В Ханты-Мансийске меня запросто угощали стерляжьими жареными молоками, икрой, отварной осетриной и тому подобным, в Салехарде в икорно-балычном цехе рыбоконсервного комбината на моих выкатившихся из исследовательских орбит глазах молодые ненки на огромном столе, обитом металлическим листом, раскладывали столовыми ложками черную икру в полуторакилограммовые банки, черпая эти ложки в волнообразную груду.

Говорят, удается иногда поймать кой-кого из вымирающих на Дунае и Дону, в Волге и Тереке, Оби и на Байкале. (есть там одно местечко, в узкой бухте за Святым Носом, в территориальных водах Баргузинского заповедника), Енисее и Лене, даже в Амуре долавливают калугу - рыбину под тонну весом. Но все это теперь не выглядит как аръергардные бои эволюции.

Нонешние и тутошние, то есть московские жители, (ну, то есть те, кто живет там, где когда-то жили москвичи, ну, то есть в том поселении, которое появилось на месте и вокруг Москвы) никогда и ни за что не поверят, что самой стерляжьей рекой когда-то была Сетунь. Для тех, кто не знает даже, что такое Сетунь и где такая Сетунь, этот рассказ вообще покажется фантастическим:

... Вот выходите вы из парной. Сперва - холодный душ по дымящемуся телу.Слегка поостыли.Теперь - в мягкий, почти спальный, отдельный кабинет, где уже млеют корнюшонами ваши друзья.Вы входите. Заботливая рука достает из холодильника запотевшую бутылку пльзеньского с горлышком, празднично укутанным серебряной фольгой - ну, чем не шампанское! - Пиво тяжелой пеной, плотно и медленно заполняет пространство высокого, тонкого стекла бокала, быстро покрывающуся холодным потом. В другую руку сам собой ложится длинный бутерброд: упругий ситный хлеб, вологодское масло слезливой и свежайшей желтизны, полупрозрачный лоскут серо-розового белужьего бока, сочащийся лимонным соком.Вы пьете большими алчными глотками, ...(Здесь автор упал в голодный обморок, а когда его выписали наконец из больницы, сердобольный врач сказал: "Черт с ними, с благородными, пиши о частиковых").

В осетрине и осетровых выделяются разные части, имеющие различный ценовой уровень и гастрономическое предназначение.
В самом низу - головизна, плавники с хвостами и вязига (хрящи и хорды), из них варят уху, а из вязиги еще можно делать пироги (лучшие рыбные пирожки - расстегаи, с недозакрученным и полуоткрытым верхом, лучшие расстегаи делались не в Москве и не на Волге, а на Каме - в Елабуге. Сарапуле и других благословенных местах).

Теша - подбрюшье, мясо здесь плоское и чересчур жирное, тешу хорошо коптить, неплоха она также в жареном и вареном виде.

Белужий бок (спинка, балык, между прочим, по-татарски "балык" и означает собственно рыбу, знали древние татары толк в хорошей рыбе!) теряет свои кондиции от головы к хвосту, поэтому, выбирая, всегда надо просить от головы, потому что, даже если отрежут от хвоста, у вас сохранится иллюзия лучшего куска. Балык хорош во всех видах, но, на мой вкус, нет лучше холодного копчения на грушевых или яблоневых опилках (некоторые любят на вишневых, но есть в вишневой опилке легкая миндальная, синильная горечь, а балык не тепит сложностей и ужасов жизни. Чисто осетровая уха слишком жирна поэтому обычно уху с осетровыми делают на основе других рыб. Одним из классических вариантов таких комбинаций является тройная уха на ершах, налимах и осетровых. Более всех подходит для ухи самая маленькая из осетровых - стерлядка.

Гораздо слабее нами освоены осетровые молоки. Из них делаются нежнейшие деликатесные консервы (например, в Ханты-Мансийске). Едал я и жареные стерляжьи молоки - нечто отдаленно напоминающее жареные мозги, только гораздо тоньше вкусом. Молоки хороши и в ухе, ах, как хороши молоки в ухе! Как деликатна и изысканная с ними уха, как нежны бледно-желтые, анемоновые пятна на поверхности ухи, как просится под такую уху холодная водочка в граненный хрусталь!

Самое дорогое и ценное в осетровых - икра. По традиции банки с икрой осетровых в России имеют три цвета - синий, желтый, красный, Это соответствует икре осетра, белуги и севрюги. Икра бывает (речь идет о современных, а не классических стандартах, описанных Гиляровским) слабосольной (малосольной) и соленой. Первая вкуснее, но более скоропортящаяся. Ваш выбор - вкусно, но недолговечно или невкусно, но на века. Более очевидно разделение икры на зернистую и паюсную. Паюсную (прессованную, битую) делают только в Гурьеве, казахском городе.
Теперь, когда Киев - город, вся история которого связана с борьбой против русских, когда Крым, оказывается, исконно хохляцкая территория, Гурьев - казахский город, а Адам по паспорту - чукча, еврей, савакат, кто угодно, лишь бы не русский, теперь и Волга - не река, а der Fluss, и икра - не икра, а caviar. Мы заслужили это унижение, как заслужили то, что о нас знают только по икре и водке, игнорируя все то богатство духа и стола, которым мы владеем.

Не надо говорить - американцы ничего не понимают в русской (российской, советской, постсоветской) жизни. Они-то все понимают. Или понимают все правильно, что, строго говоря, одно и то же. Это мы не понимаем, как можно одновременно жрать ложками черную икру и отдавать приказы о строительстве плотин поперек их традиционного пути нереста. Это мы не понимаем, как можно мечтать об икре и одновременно голосовать за очередного ельцына.

Остромордые и величественные, осетровые будут долго еще символами России и вместе с тем - беззвучным, но увесистым укором нашей гуттаперчевой совести.

Комментарии

Добавить изображение