БОЛЬШОЙ БЛЕФ: НОВЫЙ ЭТАП РОССИЙСКО-ЯПОНСКИХ ОТНОШЕНИЙ

Автор - научный сотрудник Гарварда, специалист по Японии и полиглот
С конца прошлого года российско-японские отношения явно открывают принципиально новый этап. После резкой активизации дипломатических контактов на высшем уровне в 1996-1997 гг. (только министры иноcтранных дел в этот период встречались более десяти раз) в ноябре прошлого года под Красноярском состоялась "встреча без пиджаков" российского президента Б.Н. Ельцина и японского премьера Р. Хасимото, которая дала основания для многочисленных спекуляций о возможности значительного улучшения наших двусторонних отношений. Теперь на повестке дня стоит ответный "саммит без пиджаков" в Японии в апреле. В ельцинском списке "друг Билл", "друг Гельмут", "друг Жак" появляется новая фигура - "друг Рю".
Откровенно говоря, во всех событиях в российско-японских отношениях последних трех лет инициатива Москвы не прослеживается. Представляется, что после довольно серого бесперспекивного визита Б.Н. Ельцина в Токио в 1993 г. высшие чины в Москве потеряли всякий интерес к японскому направлению и молчаливо согласились с замораживанием установившегося статус-кво, нечто вроде "ни мира, ни войны" - отсутствие явной напряженности в двусторонних отношениях при полной бесперспективности расширения сотрудничества. Активность все время проявляла Япония, сначала в виде символических, но многоговорящих жестов, затем в форме радикального пересмотра своей российской политики в выступлении Р. Хасимото в июле 1996 г., которое и открыло двери для "встреч без пиджаков".
За всеми перипетиями российско-японского диалога прослеживается чрезвычайно простой факт: и для Москвы, и для Токио двусторонние контакты - это разговор только об одной проблеме, причем для России все сводилось к тематике "экономического сотрудничества" (читай, японская финансовая поддержка режима), а для Японии - к решению застарелого территориального спора вокруг Южных Курил (Северных территорий в японской терминологии).
Пассивность России после 1993 г. в этом контексте объясняется очень просто. В 1991-1993 гг. Япония выглядела как одна из ключевых стран для обеспечения ожидаемых вливаний капитала от "большой семерки", где она занимает чрезвычайно значимые экономические позиции, и при этом выступала как главный критик программ поддержки СССР, а позднее России.
После 1993 г. российские зарубежные финансовые ориентиры сместились в сторону займов от Международного валютного фонда (IMF), а позднее были дополнены усилиями по размещению бондов на американском и европейском финансовых рынках. В системе подобных приоритетов Япония выглядит как "пятое колесо в телеге", а соответственно ее территориальные претензии воспринимаются как желание даром приобрести российскую гибкость. Не случайно после прихода Е.М. Примакова на должность министра иностранных дел козыревская готовность к диалогу с Японией сменилась на призыв "отложить территориальную проблему для решения следующими поколениями" и предложение о "совместном экономическом освоении южных Курил", бесперспективные идеи, популярные в администрации М.С. Горбачева, вызов которым в конце 80-х бросило демократическое движение, включая Б.Н. Ельцина с его пятиэтапным планом урегулирования (1989 г.).
С точки зрения приоритетов официального Токио ситуация выглядит совершенно по-иному. Замораживая статус-кво в 1993 г. Япония явно рассчитывала, что экономические проблемы России очень быстро заставят последнюю искать новый modus vivendi, что подразумевало скорейшее решение территориальной проблемы. Именно после 1993 г. в Японии был сформулирован лозунг "Проблема, появившаяся в XX веке должна быть решена до наступления нового тысячелетия", который заведомо ставил временной лимит. Пассивность России неизбежно воспринималась как крах продуманной стратегии и требовала поиска неординарных решений. В итоге новые решения были предложены Р. Хасимото в июле 1997 г. Он провозгласил смену курса и отказ от исключительного приоритета территориальной проблемы. До этого времени в Японии конкурировали две концепции - "иригути рон" и "дэгути рон" по-японски. В не очень ясном русском переводе они означают "концепция начала" и "концепция итога" (в более четком английском "input logic" и "output logic"). Первая подразумевает, что любые формы двустороннего сотрудничества возможны только после решения территориального вопроса (естественно, на японских условиях), вторая исходит из того, что расширение сотрудничества и японская помощь России в итоге приведут к желательному решению проблемы. При этом в качестве официальной линии доминантой всегда считалась "input logic", грубо говоря "деньги сегодня, стулья завтра", что собственно и предопределило скандал 1992 г. с "отсрочкой" визита Ельцина и бесперспективность итогов его визита в 1993 г.
Кардинальная инновация Р. Хасимото заключалась в том, что он полностью отказался от "input logic" и принял защищаемые Россией новые правила игры, которые гласят, что территориальная проблема и вопросы сотрудничества в других областях должны быть разведены и никоим образом не увязаны. При этом японский премьер делает упор на развитие двустороннего сотрудничества. Примечательно, что при подготовке Красноярской встречи администрация премьера впервые в послевоенной японской истории согласилась вообще не упоминать понятия "территориальная проблема", "Северные территории" и т.п., ограничив дискуссию вопросом подписания мирного договора.
Изменение японского подхода к России без сомнения свидетельствует о начале нового этапа двустороннего диалога. Но означает ли это отказ от прежней дихотомии "input-output"? Формально - да. А реально? Тезис, который сегодня постоянно звучит и в Москве, и в Токио, гласит: мы должны найти новые сферы сотрудничества, которые отодвинули бы территориальный спор на задний план. Фактически он означает, что таких сфер не существует (или они недостаточно весомы), и сегодня мы должны их изобрести. Как независимый аналитик, я получаю подобные заказы из обеих стран. Однако, сам подход говорит о многом.
Главный итог свидетельствует о том, что в российско-японских отношениях нет чрезвычайно значимых приоритетов, которые заставили бы оба государства искать сотрудничества вопреки существующим разногласиям. Комментарии вокруг итогов красноярской встречи чрезвычайно показательны в этом отношении. Ни в России, ни в Японии они даже не искали возможностей сотрудничества в новых направлениях. В обеих странах интерпретация Красноярска свелась к одному вопросу: как мы будем решать территориальную проблему.
Доминирующая российская интерпретация утверждает: Япония согласилась обсуждать мирный договор, не упоминая территориальную проблему, значит, мы можем решить все, что осталось в наследие от второй Мировой войны, не обращаясь к этой теме. Мы подпишем мирный договор без упоминания территориального вопроса, признавая, что он существует (в лучшем случае, существенная часть аппарата готова сказать: мы подписали мирный договор, после этого проблем для обсуждения нет). В Японии настроения прямо противоположны: считается, что Россия готова урегулировать проблему на японских условиях.
Если суммировать логику обеих стран, то в итоге мы не можем увидеть отхода от старой дихотомии "input-output". Для обеих стран главным остается output, т.е. суверенитет над южными Курилами. Общие интересы нам еще надо придумать, они не могут исходить из простого желания найти их. Объективно говоря, возможности такого поиска ограничены, и ,вероятно, восточно-азиатский финансовый кризис успешно сводит их к нулю,
Обратимся к итогам Красноярской встречи. Участие в системе Азиатско-тихоокеанского сотрудничества (АТЭС, APEC). Да, это цель, которую Россия преследовала долгие годы. Тем не менее, сама цель выглядит сомнительной. Конечно, теперь российский президент должен присутствовать на APEC summits, что будет подчеркивать политическую роль России в регионе. Тем не менее, АТЭС - это в первую очередь экономическая организация, которая, в том числе, ставит задачи снижения таможенных бартеров. Российская торговля в регионе в первую очередь преследует цели экспорта природных ресурсов, которые не облагаются дополнительными налогами. Соответствие нормам АТЭС для России означает только одно -постепенную либерализацию рынков готовой продукции для Южной Кореи, Гонконга, Китая, стран АСЕАН. Разговор о рациональности такого выбора требует специальной статьи. Тем не менее, очевидный факт заключается в том, что все это противоречит текущей российской таможенной политике. Интеграция в АПЕК требует кардинального пересмотра всей федеральной экономической политики в отношении российского Дальнего Востока и Восточной Сибири, факт явно игнорируемый Москвой. В итоге мы получили формальное представительство в региональной организации, не имея ясных представлений о том, чего мы хотим добиться в этом регионе.
Второе якобы большое достижение красноярской встречи - это обещание подключить японский капитал к крупномасштабным энергетическим проектам в Восточной Сибири. У этой проблемы есть два аспекта. Первый определяется тем, что для российской внешней политики последних двух-трех десятилетий наличие крупномасштабных экономических проектов было критерием успеха дипломатии. Рациональная изначально, идея потеряла смысл по мере нарастания экономических проблем в России с конца 90-х годов, но остается показателем внешнеполитических успехов. При этом, нельзя не обратить внимание на понижение масштабов предполагаемых проектов. Что обсуждалось в 1991-992 г.? Главной темой был якутский нефтегазовый проект с перспективами поставки топливного сырья в Японию и Южную Корею. На фоне застоя российско-японских отношений в середине 90-х вся идея была переадресована Сеулу, хотя последний никогда не имел достаточных финансовых средств, а предполагаемая прокладка трубопровода по территории Северной Кореи создавала дополнительные политические трудности. Сегодня речь идет о значительно более скромном варианте - поставке электроэнергии и энергоносителей из Иркутской области в Китай с перспективой продления линии под морским дном до Южной Кореи. Сам по себе проект намного более реалистичен, но на первом этапе включает только две страны - Россию и Китай, не оставляя места для участия Японии. Его расширение сомнительно уже потому, что энергетические излишки Иркутского края ограничены и не могут покрыть растущие потребности всего региона Северо-Восточной Азии.
Потенциально возможное региональное энергетическое сотрудничество неизбежно должно подразумевать включение в международный товарооборот ресурсов северо-восточной Сибири. По масштабам требуемых капиталовложений такой проект сравним с тем, что в начале 80-х называлось "проектом века" - системой трубопроводов Западная Сибирь - Западная Европа. Вопрос заключается в том, готовы ли Япония и другие страны Северо-Восточной Азии к подобным затратам? Азиатский финансово-экономический кризис 1997-1998 гг. с очевидностью исключил Южную Корею из списка потенциальных инвесторов. Теоретически надежда остается только на Японию. Но готова ли Япония к подобным начинаниям? Проблема обсуждается уже более пяти лет, и даже при более благоприятных условиях японский капитал не стремился использовать возможности. Поскольку Россия по классификации ООН не относится к группе развивающихся стран, она не может рассчитывать на японские бюджетные средства. Единственный возможный источник финансирования из Японии - это частный капитал ведущих корпораций, т.е. свободный банковский капитал.
Если принять во внимание тот факт, что сегодня самым слабым звеном японской экономики оказалась именно банковская система, перегруженная просроченными и ненадежными кредитами, можно ли представить себе, что японский банковский капитал успешно пойдет в Россию, которую он всегда рассматривал как абсолютно ненадежный рынок размещения финансовых средств?
Серьезный анализ ситуации предлагает далекий от оптимизма вывод. Преследуя собственные кратковременные тактические цели, и Россия, и Япония начали большую игру, рассчитанную на обман друг друга. Провозглашая цель поиска новых сфер сотрудничества, обе страны стремятся реализовать старые несовместимые цели, вероятно морально оправданные, но нереалистичные в рамках существующей системы взаимоотношений. Как и прежде, и в Москве, и в Токио господствует ориентир на то, чтобы обмануть партнера и реализовать свои цели в одностороннем порядке. Аргументы сторон могут быть рассмотрены комплексно и многосторонне с точки зрения международного права и исторической справедливости, но обе стороны чувствуют слабость своих аргументов и предпочитают взаимную игру на обман.
Тогда зачем Б.Н. Ельцин едет в Японию в апреле? Как и в 1993 г., это дань дипломатической вежливости. Ноябрьский неформальный визит г-на Хасимото не может быть безответным, если мы не стремимся к обострению взаимоотношений. Визит вряд ли будет продуктивным, но игра продолжается. Наверное, именно такая игра и есть постоянный смысл дипломатии