ТАЙНА СМЕРТИ ЛЕНИНА (окончание)

01-01-1998

Yury Felshtinskiy

Дневник дежурных секретарей был удивительным документом. Впервые опубликованный в 1963 году, он находился под семью замками до июля 1956 года. Что же это был за Дневник и по каким причинам его так долго хранили в сейфе? Дневник был начат 21 ноября 1922 года. Очевидно, что в этот день Политбюро по инициативе Сталина установило над Лениным надзор. До революции Ленин всегда назначал Крупскую секретарем тех политических центров, в курсе деятельности которых он хотел быть, Сталин и тут оказался достойным учеником. В первые после введения формального надзора дни особенно активным секретарем Ленина была жена Сталина Н. С. Аллилуева. Понятно, что обо всем, что ей было известно, она рассказывала мужу.

Нет никаких указаний на то, что о Дневнике знали Ленин, Крупская или М. И. Ульянова. Если так, то справедливо утверждение, что Дневник велся тайно. Шесть секретарей Ленина могли вести тайный Дневник лишь по решению вышестоящих инстанций. Приказ должен был исходить от Сталина. Из интервью Фотиевой и Володичевой мы знаем, что отчитывались секретари перед Сталиным и Каменевым, председателем Политбюро. Неизвестно, читался ли этот Дневник Сталиным или же он довольствовался устными отчетами. Володичева вела дневник стенографическими знаками и расшифровывала свою стенограмму позже. Из этого, видимо, следует сделать вывод, что Сталин довольствовался устными отчетами.

Дневник оборвался 6 марта 1923 года на фразе Надежда Константиновна просила . Весь дальнейший текст был записан стенограммой и расшифровывался Володичевой 14 июля 1956 года. После 6 марта 1923 года Дневник не велся вообще. Создается впечатление, что в момент расшифровки записи от 6 марта в далеком 1923 году Володичевой позвонил Сталин и приказал ведение Дневника прекратить. Так и была оборвана работа на полуслове: с 6 марта Ленин уже никому не был нужен.

Дневник интересен не только тем, что в нем записано, но и тем, что из него исчезло. А исчезло из него многое. В Дневнике пропушены следующие дни: 17 декабря 1922 года, 19-22 декабря, причем 22 декабря состоялся тот самый звонок Сталина Крупской и, если Крупская сообщила о нем Ленину, в записях секретарей от 22 декабря должны иметься сведения о реакции Ленина; начиная с 25 декабря, пропускается весь период деятельности Ленина, когда он диктовал третью часть Завещания , записку об увеличении числа членов ЦК, записи о Госплане, статью К вопросу о национальностях... и, наконец, дополнение к Завещанию от 4 января 1923 года, где он предлагал сместить Сталина с поста генсека. За период с 25 декабря по 16 января сделаны всего две записи: 29 декабря и 5 января, причем

Дневник отцензурирован таким образом, чтобы у читателя создалось впечатление, будто Ленин с 25 декабря по 16 января включительно читал и работал над статьей о Суханове. Между тем в этот период были написаны основные ленинские предсмертные статьи. В Дневнике пропущены также 27-29 января, 11 и 13 февраля, 15 февраля 4 марта. Между тем известно, что Ленин диктовал каждый день или почти каждый день, причем дни, когда он не диктовал, в Дневнике всегда отмечались.

Заговор против Ленина в тот период имел столь широкий характер, что Сталин действовал открыто. Написанные против Сталина статьи и письма немедленно относились секретарями Ленина Сталину, и он сам решал, как с ними поступить. Когда Завещание Ленина, продиктованное Володичевой, было доставлено Сталину, тот, в присутствии нескольких партийных руководителей, приказал Завещание сжечь, причем Володичева так и поступила (однако еше четыре копии завещания лежали в ленинском сейфе).

Вечером 24 декабря, продолжает Володичева, я снова была у постели Ленина. Я буду диктовать вам свой дневник. [...] Он абсолютно секретен. О нем пока никто не должен знать. Вплоть даже до членов ЦК . Кончив диктовать, Ильич еше раз напомнил: Продиктованное вчера, 23 декабря, и сегодня, 24 декабря, является абсолютно секретным . Подчеркнул это не один раз. Потребовал все, что он диктует, хранить в особом месте, под особой ответственностью. [...] Боясь волновать Ленина, я не сказала ему, что с первым отрывком письма Ленина к съезду Сталин уже ознакомился (из архива Бека).

Подтверждение словам Володичевой мы находим в Дневнике дежурных секретарей :

24 декабря (запись М. А. Володичевой). На следуюший день (24 декабря) в промежутке от 6 до 8-ми Владимир Ильич опять вызывал. Предупредил о том, что продиктованное вчера (23 декабря) является абсолютно секретным. Подчеркнул это не один раз, Потребовал все, что он диктует, хранить в особом месте под особой ответственностью и считать категорически секретным (Ленин, ПСС, т. 45, с, 474).

Итак, секретари Ленина обо всем доносили Сталину, не сообщали Ленину, что Сталин с 21 ноября через секретарей следит за деятельностью Ленина. При этом сами они не имели права читать Дневник , знакомиться с записями других секретарей, да и сами записи в Дневнике делали с оглядкой на Сталина.

Помните, вы рассказывали, что, когда Ленин начал характеризовать Сталина, вас потрясло одно слово, которым он характеризовал Сталина? спрашивал Бек Володичеву.

Да, держиморда .

Это письмо по национальному вопросу?

Где это было, в какой стенограмме, я не помню. Я просто сначала не разобралась, потом, когда разобралась, ужаснулась, ужаснувшись, перестала печатать.

И так это слово и не вошло никуда?

Не вошло...

(из архива Бека).

Куда-то, наверное, не вошло. Но вошло в статью Ленина К вопросу о национальностях или об автономизации : Тот грузин, который пренебрежительно относится к этой стороне дела [...] сам является грубым великодержавным держимордой . Однако психологию времени Володичева передает верно: напечатать в адрес Сталина слово держиморда Володичева не смела уже в 1922 году.

24 декабря запуганная Володичева записывала вторую часть завешания . Очевидно, что в тот же вечер об этом было доложено Сталину, и после 24 декабря он предпринял какие-то меры, благодаря которым в Дневнике наступает обрыв всякий раз, когда диктовались невыгодные Сталину тексты. После 24 декабря все записываемое в Дневник носит пространный, но совершенно беззубый характер. Это не может не привести к естественному выводу, что ряд ленинских материалов после 24 декабря был уничтожен по указанию Сталина.

Ничем не отличалось поведение второго секретаря, дежурившего у Ленина в декабре 1922 г. январе 1923 г., Фотиевой:

Я сама передала письмо Ленина о национальностях.

То есть сразу после того, как он продиктовал?

Да. Могу вам рассказать. Только не записывайте. [...]

А Сталину вы, Лидия Александровна, звонили не по поручению Владимира Ильича?

Нет, Владимир Ильич об этом не знал.

Почему же вы его не спросили?

Мы вообще не задавали ему вопросов. Нельзя было его волновать.

Но потом информировали его?

Нет. Это его взволновало бы. [...]

Тогда почему же все-таки вы с ней [Крупской] не посоветовались?

Я вообще не была в подчинении у Надежды Константиновны и не спрашивала ее разрешений.

Но ведь письмо Ленина ( К вопросу о национальностях или об автономизации ) было направлено против Сталина?

Не только против него. Также и против Орджоникидзе и Дзержинского.

Да, да, но главным был все-таки Сталин. И вы передаете ему. То есть заблаговременно вооружаете его. [...] Но хоть бы посоветовались с Марией Ильиничной.

А Мария Ильинична вообще ничем не распоряжалась. Все предоставляла Надежде Константиновне. [...] Если бы Владимир Ильич был здоров, то он обязательно бы пригласил Сталина и поговорил бы с ним. А тут письмо заменило разговор.

Почему же об этом ничего не сказано в дневнике дежурных секретарей? [...]

Туда мы писали вовсе не то. [...]

А почему, Лидия Александровна, в дневнике ничего не записано о том, что Владимир Ильич продиктовал последнюю часть завещания , то есть ту часть, где говорил о Сталине?

Это было секретно. Поэтому я и не занесла.

Но и предыдущие части тоже были секретными. [...] А Володичева рассказывает, что и завещание ему было известно. Она сама, кажется, передавала. И Сталин сказал:

Сожгите . Володичева больной человек.

Ничего этого не было,

и неожиданно нервно:

Уходите, уходите с вашими вопросами!

(из архива Бека).

27 января 1923 года Сталин рассылает в губкомы PKП письмо по поводу последних ленинских статей, подписанное членами Политбюро и Оргбюро. Смысл письма заключался в том, что Ленин болен и не отвечает за свои слова. Неизвестно, получил ли Ленин об этом письме информацию, или же изоляция его, с одной стороны, и нежелание близких волновать с другой, достигли такого уровня, что о происках Сталина ему не сообщили.

Но независимо ни от чего Ленин должен был понимать, что времени осталось мало. 12 февраля Фотиева делает в Дневнике запись: Владимиру Ильичу хуже. Сильная головная боль. Вызвал меня на несколько минут. По словам Марии Ильиничны, его расстроили врачи до такой степени, что у него дрожали губы. Ферстер накануне сказал, что ему категорически запрещены газеты, свидания и политическая информация. [...] У Владимира Ильича создалось впечатление, что не врачи дают указания Центральному Комитету, а

Центральный Комитет дал инструкции врачам (Ленин. ПСС, т. 45, с. 485). Ленин понимал, что он находится под домашним арестом.

14 февраля Фотиева записывает следующее: Владимир Ильич вызвал меня в первом часу. Голова не болит. Сказал, что он совершенно здоров. Что болезнь его нервная и такова, что иногда он совершенно бывает здоров, т. е. голова совершенно ясна, иногда же ему бывает хуже. Поэтому с его поручениями мы должны торопиться, т. к. он хочет непременно провести кое-что к съезду и надеется, что сможет. Если же мы затянем и тем загубим дело, то он будет очень и очень недоволен. [...] Говорил опять по трем пунктам своих поручений. Особенно подробно по тому, который его всех больше волнует, т. е. по грузинскому вопросу. Просил торопиться. Дал некоторые указания (там же, с. 485-486). Эти указания также касались грузинского дела.

Что именно произошло в период с 15 февраля по 5 марта неясно. Очевидно, что Ленин был трудоспособен, так как 2 марта закончил статью Лучше меньше, да лучше . Но записей с 15 февраля по 4 марта в Дневнике дежурных секретарей нет. Видимо, записи не велись по указанию Сталина. 5 марта можно считать роковым днем в жизни Ленина.

В этот день, около двенадцати, он вызвал Володичеву и просил записать два письма. Первое письмо было написано Троцкому: с просьбой взять на себя защиту грузинского дела на ЦК партии . На это письмо Ленин, если верить комментаторам Полного собрания сочинений Ленина, получил вежливый отказ: Троцкий, ссылаясь на болезнь, ответил, что он не может взять на себя такого обязательства (там же, т. 54, с. 329, 674).

Историки неоднократно критиковали Троцкого за этот отказ, называя его поведение немужественным. С точки зрения героизма отказ Троцкого, безусловно, достоин порицания.

В смысле политической мудрости маневр Троцкого был более дальновидным, чем защита им догмата о монополии внешней торговли. Троцкий уступал Сталину дорогу, чтобы не быть уничтоженным.

Второе письмо было написано Сталину (причем Троцкого об этом письме Ленин в известность не ставил, хотя именно на помощь Троцкого собирался опираться в схватке со Сталиным):

Уважаемый т. Сталин!

Вы имели грубость позвать мою жену к телефону и обругать ее. Хотя она Вам и выразила согласие забыть сказанное, но тем не менее этот факт стал известен через нее же Зиновьеву и Каменеву.

Я не намерен забывать так легко то, что против меня сделано, а нечего и говорить, что сделанное против жены я считаю сделанным и против меня.

Поэтому прошу Вас взвесить, согласны ли Вы взять сказанное назад и извиниться или предпочитаете порвать между нами отношения.

С уважением Ленин

(там же, с. 329-330).

Володичева в Дневниках дежурных секретарей указывает, что второе письмо Ленин пока просил отложить, сказав, что сегодня у него что-то плохо выходит (там же, т. 45, с. 486). Что именно вышло плохо Володичева не указывает. Никаких исправлений в письмо на следующий день внесено не было. 6 марта Ленин запросил ответ Троцкого на написанное им 5 марта письмо.

Ответ по телефону застенографирован , отметила в Дневнике Володичева 6 марта, но содержание ответа Троцкого в Дневнике не записала. Ленин перечитал второе письмо Сталину, и просил передать лично из рук в руки [и] получить ответ . Таким образом, письмо, датированное 5 марта, оставалось неотправленным до 6-го.

В тот же день, уже после отказа Троцкого выступить вместе с Лениным против Сталина, Ленин продиктовал письмо группе Мдивани (копии: Троцкому и Каменеву), также направленное против Сталина. Это были последние строчки, зарегистрированные официальной ленинианой.

Если письмо группе Мдивани было отправлено адресату, то письмо Сталину в течение 6 марта пролежало без движения, так как, по словам Володичевой, Надежда Константиновна просила этого письма Сталину не посылать . Тогда Володичева пошла к Крупской и напомнила ей, что Владимир Ильич ждет ответа от Сталина, беспокоится. И этот аргумент, по-видимому, подействовал . 7 марта, после предварительных переговоров Крупской с Каменевым, письмо было передано Сталину, Каменеву, а затем и Зиновьеву. Володичева вспоминает:

Передавала письмо из рук в руки. Я просила Сталина написать письмо Владимиру Ильичу, так как тот ожидает ответа, беспокоится. Сталин прочел письмо стоя, тут же при мне, лицо его оставалось спокойным. Помолчал, подумал и произнес медленно, отчетливо выговаривая каждое слово, делая паузы между ними: Это говорит не Ленин, это говорит его болезнь . И продолжал: Я не медик, я политик. Я Сталин. Если бы моя жена, член партии, поступила неправильно и ее наказали бы, я не счел бы себя вправе вмешиваться в это дело. А Крупская член партии. Но раз Владимир Ильич настаивает, я готов извиниться перед Крупской за грубость (из архива Бека).

Фотиева вспоминала, что Ленин ждал ответа. Ждал по минутам. А Володичева не решилась отнести письмо Сталину, такое оно было резкое. И только на следующее утро я узнала, что письмо еще лежит у нас. Велела Володичевой отнести .

Отнеся письмо Ленина Сталину, Володичева записала коротенький ответ Сталина Владимиру Ильичу и так волновалась , что с ее почерком случилось что-то неузнаваемое.

Ответ Сталина, в свою очередь, Володичева не понесла Ленину, а отправилась на квартиру к Каменеву:

Мне посоветовали это мои товариши, в частности, Мария Игнатьевна Гляссер. [...] Она сказала, что обязательно нужно зайти и показать это письмо Каменеву, потому что Сталин может написать такое, что вызовет беспокойство Владимира Ильича. Каменев его прочитал и вернул мне со словами, что письмо можно передать. После посещения Каменева я вернулась к себе в секретариат. Но письмо не было передано, потому что уже было поздно: Владимиру Ильичу уже было плохо .

Если верить расшифрованной в 1956 году записи Володичевой, это было 7 марта. Коротенький ответ Сталина (не публиковавшийся и в архивах пока не найденный) до Ленина не дошел. Когда Володичева принесла Владимиру Ильичу ответ Сталина , вспоминала Фотиева, Владимир Ильич уже извелся (Из архива Бека).

Извелся - не совсем точное определение. Официально стало известно, вспоминает Володичева, что Владимир Ильич 6 марта или даже уже 5-го был не в состоянии ни читать, ни работать, ни кого-то принимать, ни что-то предпринимать. С ним нельзя было связаться . И это при том, что 5 и 6 марта Лениным были продиктованы письма. Если уже 5 марта официально стало известно, что у Ленина случился новый удар, то, следовательно, уже 5 марта Володичева сообщила Сталину о еще не отосланном, но написанном письме Ленина, равно как и о письме Троцкому.

5-6 марта произошли еще какие-то события, за кулисами которых стоял Сталин и его окружение, события, о которых мы не знаем. И как было с Надеждой Константиновной это тоже неизвестно , продолжала Володичева, хотя никаких указаний на болезнь Крупской 5-7 марта не было. Более того, видимо, 6-7 марта у М. И. Ульяновой состоялся телефонный разговор со Сталиным. Содержание разговора неизвестно. Слышно было только, как Ульянова кричала в трубку: Тогда я обращусь к помощи московских рабочих! В каком случае? Чтобы они научили вас, как нужно заботиться о Ленине!

(из архива Бека).

6 марта Володичева записала в Дневнике : Письмо Владимиру Ильичу еще не передано, т. к. он заболел (Ленин. ПCC, т. 45, с. 486). И на этом оборвала в Дневнике записи.

Нельзя сказать, знал ли Ленин об ответе Сталина, с точной достоверностью. Да, впоследствии, когда мы были на даче, когда ему стало лучше, это было возможно. Но возможно, а не точно! так завершила Володичева свой рассказ о последней борьбе Ленина.

Долгий экскурс в события декабря-марта необходимо было предпринять для того, чтобы понять, мог ли Ленин в разгар такой борьбы просить Сталина о яде. Ответ на этот вопрос очевиден: не мог. Сведения о том, что Ленин просит у него яд, были сфабрикованы самим Сталиным и его подчиненными, причем уже в феврале-марте 1923 года Сталин чувствовал себя настолько всесильным, что вынес вопрос об отравлении Ленина на обсуждение в узком кругу членов Политбюро. Удалив секретарей, Сталин сообщил Троцкому, Зиновьеву и Каменеву, что Ленин потребовал доставить ему яду .

Очевидно, что в период с 7 марта 1923 г. по 21 января 1924 года как политический деятель Ленин не функционировал, а находившиеся при нем Крупская и Ульянова пытались предотвратить физическое устранение больного Ленина. Только этим можно объяснить публичную поддержку Крупской Сталина (только что расправившегося с Лениным) в споре с Троцким. И все-таки по крайней мере два раза Крупская выдала свои истинные взгляды: в пространном письме от 31 октября 1923 г. союзнику Сталина Г. Е. Зиновьеву, впервые опубликованном в СССР в 1989 году ( Известия ЦК KIICC , 1989, № 2, с. 201-202); и в короткой записке Троцкому от 29 января 1924 года:

Дорогой Лев Давыдович, [...] то отношение, которое сложилось у В. И. к Вам тогда, когда Вы приехали к нам в Лондон из Сибири, не изменилось у него до самой смерти. Я желаю Вам, Лев Давыдович, сил и здоровья и крепко обнимаю

(Архив Троцкого, т. 1. М., 1990, с. 89).

По своему эмоциональному заряду эту записку следует назвать прощальной. Знала ли Крупская, что в те дни Троцкий действительно был на волосок от смерти? Что в январе 1924 года Сталин пробовал избавиться и от Троцкого? Троцкий описывает произведенное на него покушение более чем скромно, одной фразой: Во второй половине января 1924 года я выехал на Кавказ в Сухум, чтобы попытаться избавиться от преследовавшей меня таинственной инфекции, характер которой врачи не разгадали до сих пор. Весть о смерти Ленина застала меня в пути (Троцкий. Портреты революционеров. Статья СверхБорджиа в Кремле , с. 77).

Это все, что сообщает нам Троцкий о состоявшемся в январе 1924 года государственном перевороте. 21 января, через несколько дней после отъезда Троцкого, Ленин умер. А оправившийся от болезни Троцкий так и не смог вернуть себе былого политического веса. Но поскольку таинственный характер болезни, неразгаданный врачами, самому Троцкому был отчетливо ясен, он перестал с тех пор покупать в кремлевской аптеке лекарства, выписанные на его имя (см. Н. В. Валентинов. Наследники Ленина. М., 1991, с. 214).

После 1924 года зловещие слухи об отравлении Ленина не умирали. Лидия Шатуновская, приговоренная к двадцати годам за намерение эмигрировать в Израиль , отсидевшая семь лет в одиночной камере Владимирской тюрьмы и выпущенная вскоре после смерти Сталина, в санатории Поречье , под Москвой, встретила своего старого знакомого партийного работника и журналиста И. М. Гронского (1894-1985). В 1932-33 годах Гронский был председателем Оргкомитета Союза советских писателей; в 1928-34 ответственным редактором Известий ВЦИК , а в 1932-37 главным редактором Нового мира . Кроме этого Гронский был чем-то вроде комиссара по делам литературы при Сталине. В 1937 году Гронский был арестован, осужден, провел 16 лет в тюрьмах и лагерях. В 1953-м он был реабилитирован. И вот сейчас, в санатории Поречье , встретился с реабилитированным товарищем по несчастью Л. Шатуновской, которая вспоминала:

После того как наше знакомство возобновилось, мы с Иван Михайловичем часто гуляли и обо многом друг другу рассказывали. [...] Во время одной из прогулок Гронский, человек очень умный и очень осторожный, поделился со мной, беспартийной женщиной, своими предположениями о смерти Ленина и о той загадочной роли, которую сыграл Сталин в ускорении этой смерти. [...] Он прямо поделился со мной своей уверенностью в том, что Сталин активно и сознательно ускорил смерть Ленина, ибо, как бы тяжело ни болел Ленин, пока он был жив, дорога к абсолютной диктатуре была для Сталина закрыта (Л. Шатуновская. Жизнь в Кремле. Нью-Йорк, 1982, с. 232-233).

Что же рассказал Гронский? В начале 1930-х, во время одной из встреч с писателями, когда все изрядно выпили и Сталина совсем развезло , Сталин к ужасу Гронского, начал рассказывать присутствующим о Ленине и об обстоятельствах его смерти . Шатуновская пишет: Он бормотал что-то о том, что он один знает, как и от чего умер Ленин. [...] Гронский [...] на руках вынес пьяного Сталина в соседний кабинет и уложил его на диван, где тот сейчас же и заснул. [...] Проснувшись, он долго, с мучительным трудом вспоминал, что же произошло ночью, а вспомнив, вскочил в ужасе и бешенстве и набросился на Гронского. Он тряс его за плечи и исступленно кричал: Иван! Скажи мне правду. Что я вчера говорил о смерти Ленина? Скажи мне правду, Иван! Гронский пытался успокоить его, говоря: Иосиф Виссарионович! Вы вчера ничего не сказали. Я просто увидел, что вам нехорошо, увел вас в кабинет и уложил спать. Да к тому же все писатели были настолько пьяны, что никто ничего ни слышать, ни понять не мог .

Постепенно Сталин начал успокаиваться, но тут ему в голову пришла другая мысль.

Иван! закричал он. Но ведь ты-то не был пьян. Что ты слышал?

[...] Гронский, конечно, всячески пытался убедить Сталина в том, что ничего о смерти Ленина сказано не было, что он, Гронский, ничего не слышал и увел Сталина просто потому, что все присутствующие слишком уж много выпили. [...] С этого дня отношение Сталина к Гронскому совершенно изменилось, а в 1937 году Гронский был арестован (там же, с. 234, 235).

В письме А. И. Овчаренко Гронский писал, что в 1932 году на квартире Горького, в бывшем особняке Рябушинского, состоялись четыре встречи Сталина с писателями ( Вопросы литературы , 1989, № 2, с. 154). Встречи не стенографировались, однако литературный критик Корнелий Зелинский сделал запись дневникового характера об одной из таких встреч, во время которой Сталин рассказал следующее:

Ленин понимал, что умирает, говорил Сталин, и попросил меня однажды, когда мы были наедине, принести ему цианистого калия.

Вы самый жестокий человек в партии, сказал Ленин, вы можете это сделать . Я ему сначала обещал, а потом не решился. Как это я могу дать Ильичу яд. Жалко человека. А потом, разве можно было знать, как пойдет болезнь. Так я и не дал. И вот раз поехали мы к Ильичу, а он и говорит, показывая на меня: Обманул меня, шатается он .

Никто тогда этой фразы понять не мог. Все удивились. Только я знал, на что он намекает: о просьбе Ленина я тогда же доложил на Политбюро. Ну, конечно, все отвергли его просьбу. Вот Гронский знает про это ( Вопросы литературы , май 1991, с. 144 170).

Оставленный Зелинским документ подтверждает, во-первых, правильность воспоминаний Троцкого. Во-вторых, правильность воспоминаний Гронского: Гронский знает про это свидетельствовало о том, что на эту тему разговор между Сталиным и Гронским уже был; а из рассказа Гронского мы знаем, что он впервые тогда услышал от Сталина историю о смерти Ленина.

Из полусотни присутствующих людей лишь один решился использовать рассказанный Сталиным эпизод в очередном своем произведении: писатель Ф. И. Панферов, член партии с 1926 года. В архиве ЦК КПСС находится просьба Панферова разрешить опубликовать отрывок из 4-й книги Брусков , где Ленин говорит Сталину: Отравите меня . Панферов вкладывает в уста Сталина следуюший ответ: Зачем торопитесь? Вы нас учили не торопиться? А сами торопитесь. Еще выздоровеете и нас ругать будете . ЦК потребовал от Панферова сцену вычеркнуть (В. Осипов. Тайная жизнь Михаила Шолохова. М., 1995, с. 61).

Сошлемся еще и на авторитет историка и архивиста Б. И. Николаевского:

Троцкий [...] рассказал один крайне важный эпизoд, который, возможно, заставит историков признать Сталина убийцей Ленина не только через оскорбление его жены, но и в более непосредственном значении этого слова, убийцей-отравителем. [...] Самый факт обращения Ленина с этой просьбой к Сталину вызывает большие сомнения; в это время Ленин уже относился к Сталину без всякого доверия, и непонятно, как он мог с такой интимной просьбой обратиться именно к нему. Этот факт приобретает особенное значение в свете другого рассказа. Автор этих строк встречался с одной эмигранткой военных лет

В Челябинском изоляторе ей пришлось встретиться со стариком-заключенным, который в 1922-24 годах работал поваром в Горках, где тогда жил больной Ленин. Этот старик покаялся рассказчице, что в пищу Ленина он подмешивал препараты, ухудшавшие состояние Ленина. Действовал он так по настоянию людей, которых он считал представителями Сталина. [...] Если этот рассказ признать достоверным, то заявление Сталина в Политбюро, о котором рассказывает Троцкий, имеет вполне определенный смысл: Сталин создавал себе алиби на тот случай, если б стало известно о работе повара-отравителя (Б. Николаевский.

Тайные страницы истории. М, 1995, с. 228-229).

Рассказанный Николаевским эпизод перекликается с воспоминаниями Елизаветы Лермоло, арестованной в ночь на 2 декабря 1934 г. по делу об убийстве Кирова. Выбравшись из сталинских лагерей, она смогла эмигрировать на Запад и после смерти Сталина опубликовала мемуары о пребывании в тюрьме и, в частности, о разговоре с бывшим поваром Ленина и его семьи в Горках:

Когда в 1923 году Ленин заболел, продолжал Волков, было решено госпитализировать его в кремлевском санатории в Горках. Волкова направили туда в качестве личного шеф-повара Ленина. [...] Состояние Ленина, казалось, не вызывало тревоги. Затем к концу года, незадолго до наступления новогодних праздников [...] Надежду Крупскую по какому-то неотложному делу неожиданно вызвали в Москву. Она отсутствовала три дня, и за это время здоровье Ленина резко ухудшилось.

Когда Крупская увидела Ленина, она ахнула. Так плохо он выглядел. Естественно, был назначен особый уход, и вскоре Ленин поправился. Все облегченно вздохнули, и жизнь вернулась в обычное русло. Примерно десять дней спустя Надежду Крупскую снова вызвали в Кремль по какому-то партийному делу. На этот раз она отсутствовала дольше, и Ленину снова стало хуже. [...] Он уже больше не мог вставать с постели.

И затем 21 января 1924 года... В одиннадцать утра, как обычно, Волков принес Ленину второй завтрак. В комнате никого не было. Как только Волков появился, Ленин сделал попытку приподняться и, протянув обе руки, издал несколько нечленораздельных звуков. Волков бросился к нему, и Ленин сунул ему в руку записку. [...]

В записке, начертанной неразборчивыми каракулями, было сказано:

Гаврилушка, меня отравили... Сейчас же поезжай и привези Надю... Скажи Троцкому... Скажи всем, кому сумеешь . [...]

Увы, я так и не сумел выполнить просьбу Ленина, никому не сказав о ней. Вы первая (Е. Lermolo. Face of а Victim. New York, р. 132-137).

Наверное, проще предположить, что был повар-отравитель, а не повар-спаситель, к которому умираюший Ленин обращался не с формальным т. Волков , а как к Гаврилушке... Не похоже также, что Ленин в этот период способен был писать, говорить или даже шептать. Но правдивыми могли быть обе истории. Повар Г. Волков мог по приказу людей Сталина подмешивать Ленину яд в пищу. А отравленный Ленин, не зная, что повар Волков его травит, мог написать записочку Гаврилушке .

Тем не менее очевидно, что гипотеза об устранении Ленина в результате заговора, во главе которого стоял Сталин, обрастая снежным комом новых материалов и исследований, заставит нас посмотреть иначе на многие казавшиеся изученными вопросы.


СОДЕРЖАНИЕ НОМЕРА 210
Вернон Кресс Идол
Яков Липкович Как я ударился в большую политику; Хорошие и плохие
Василий Агафонов Успение
Юрий Дружников Солист без скрипки; Преступление билетерши; Нефедов и Нефедова

ПОЭТИЧЕСКАЯ ТЕТРАДЬ

Олег Ильинский, Евгений Терновский, Рина Левинзон, Марк Гордон, Вацлав Стукас, Геннадий Красников, Александр Наумов, Ян Пробштейн, Джим Паттерсон, Григорий Марк, Владимир Лазарев, Евдокия Ольшанская, Давид Шраер-Петров, Елена Дубровина, Татьяна Аист, Катя Капович, Михаил Бриф

ВОСПОМИНАНИЯ И ДОКУМЕНТЫ

Алексей Скалдин Идея нации (публикация З. Гимпелевич)
Зинаида Гиппиус Письма Владимиру Злобину (публикация Т. Пахмусс)

ПОЛИТИКА И КУЛЬТУРА

Юрий Фельштинский Тайна смерти Ленина

СООБЩЕНИЯ И ЗАМЕТКИ

Виктор Леонидов Россия в Праге
Лев Пумпянский Из стихотворений, посвященных Эрмитажу (публикация Н. Сарафанникова)
Сергей Голлербах Вспоминая Добужинского
Мстислав Добужинский Стихи художника
Майя Карабанова Литературное общество в Ялте
Амир Хисамутдинов Художники русского Шанхая
Игорь Дюшен Москва, 1941-43, Детгиз

ПАМЯТИ УШЕДШИХ

Фаина Вязьменская Марк Захарович Гордон (1911 1997)

БИБЛИОГРАФИЯ

Генрих Иоффе А. Коржаков. Борис Ельцин: от рассвета до заката;
Иван Мартынов Михаил Ардов. Мелочи, архи..., прото... и просто иерейской жизни;
Олег Ильинский Нора Файнберг. Следы на песке;
Анатолий Либерман Д. С. Мирский. Статьи о русской поэзии;
Марк Раев Р. Г. Скрынников. История Российская IX-XVII вв.; Michel Heller. Histoire
de la Russie et de son empire; Geoffrey Hosking. Russia People and Empire, 1552 1917;
Марк Раев Труды русской, украинской и белорусской эмиграции в Чехословакии;
Людмила Флам Литературный витраж;
Иван Мартынов, Григорий Марк. Имеющий быть;
Александр Наумов Я, гений Игорь Северянин...
Анатолий Либерман Книги, присланные в редакцию

ПИСЬМА В РЕДАКЦИЮ
О б а в т о р а х
У к а з а т е л ь 201 210


 


Основатели "НОВОГО ЖУРНАЛА" М. Алданов и М. Цетлин 1942
С 1946 по 1959 редактор М. Карпович

С 1959 по 1966 редакция: Р. Гуль, Ю. Денике, Н. Тимашев

С 1966 по 1975 редактор Роман Гуль

С 1975 по 1976 редакция: Р. Гуль (главный редактор), Г. Андреев, Л. Ржевский

1978 1981 редактор Роман Гуль

1981 1983 редакция: Р. Гуль (главный редактор), Е. Магеровский

1984 1986 редакция: Р. Гуль (главный редактор), Ю Кашкаров, Е. Магеровский

1986 1990 Редакционная коллегия

1990 1994 редактор Юрий Кашкаров

Пятьдесят седьмой год издания


Кн. 210 НЬЮ-ЙОРК 1998Главный редактор Вадим Крейд

Редакционная коллегия:
Сергей Голлербах
Марина Ледковская
Анатолий Либерман
Марк Раев
Всеволод Сечкарев
Валентина Синкевич
Зоя Юрьева

Секретарь редакции
Екатерина Брейтбарт

Корректор Елена Довлатова

Обложка художника Добужинского

THE NEW REVIEW
MARCH 1998
1998 by THE NEW REVIEW

Присланные рукописи не возвращаются

Просим издательства, редакции газет и журналов СНГ ставить нас в известность о намерении перепечатать произведения, когда-либо помещенные на страницах Нового Журнала .

THE NEW REVIEW (ISSN 0029 5337) is published quarterly by The New Review, Inc., 611 Broadway, # 842, New York, N. Y. 10012.
Periodical postage paid at New York, N. Y.
Publication No. 596680. POSTMASTER: send address
changes to The New Review, 611 Broadway, # 842,
New York, N. Y. 10012

 

Комментарии

Добавить изображение