РЕАЛЬНО ЛИ ОТКРЫТОЕ ОБЩЕСТВО В СОВРЕМЕННОЙ РОССИИ?

01-01-1998

Vladimir TorchilinИз своей недавней поездки в Москву среди многих других книг я привез небольшую брошюру Марка Владимировича Раца под названием "Идея открытого общества в современной России" И эта маленькая брошюрка оказалась для меня "томов премногих тяжелей". И дело вовсе не в том, что она написана умным человеком и моим старым товарищем. А в том, что, пожалуй, впервые знаменитая попперовская концепция открытого общества" рассматривается в ней в рамках конкретной действительности нынешней России. И как раз вот это столкновение некой идеальной концепции открытости с российской политической действительностью, все еще целиком и полностью укладывающейся в прокрустово ложе "закрытого общества" показалось мне особенно интересным, вызвав желание кое о чем поглубже поразмышлять, а кое с чем и не согласиться. Кстати, сама брошюра выиграла конкурс работ, объявленный московским представительством соросовского Института "Открытое общество" (как некоторым может быть известно. Сорос считает себя учеником и последователем Карла Поппера, написавшего свою знаменитую книгу "Открытое общество и его враги" более полувека назад).

Основным сюжетом работы является анализ (в приложении к современной России) попперовского положения о том, что примитивные общественные оппозиции типа коммунизм-капитализм не отвечают сегодняшнему уровню политического развития, и важнейшей и коренной является совсем другая оппозиция: оппозиция открытого и закрытого общества.

Как и положено работам подобного рода, она начинается, если так можно выразиться, некой констатирующей частью, в задачу которой входит показать, из каких сегодняшних реалий Россия могла бы начать свой путь к "открытому обществу". Надо сказать, что сама по себе идентификация этих реалий ни у кого никаких сомнений или возражений вызвать не может, разве что "прогрессист" увидит в них стартовую точку для движения в сторону светлого "открытого" будущего, тогда как "консерватор" воспримет их как характеристику состояния стагнации и тупика общества (научно выражаясь, как некую глубокую "потенциальную яму", выбраться из которой может помочь обществу только что-то вроде новой социальной революции, о необходимости которой, хотя и со всякими экивоками, твердят сегодняшние большевики). Но кто бы и что бы по тому поводу ни думал, стоило бы посмотреть, что же собой эти реалии представляют.

Во-первых, нельзя не согласиться с тем, что между сегодняшним воровским бардаком и настоящим рынком в его традиционном понимании дистанция огромного размера, как, впрочем, и между действительно свободным гражданином и сегодняшним растерянным "винтиком", вырванным из привычного, хотя и тесноватого, вчерашнего дупла.

Во-вторых, хотя в стране якобы и поменялись ориентиры, но полностью сохранился стиль мышления и поведения (просто поменяли в привычной терминологии капитализм и коммунизм местами), а, следовательно, и набор методов, подходов и организационных форм, пользуясь которыми реального продвижения вперед достичь нельзя. Так, терминологическая топотня на месте. Не говоря уже о том, что провозглашенные идеалы все чаще, как и в доброе старое время, находятся в разительном противоречии с методами их достижения (расстрел парламента во имя торжества парламентаризма или бойня в Чечне во имя независимости узников бывшей "тюрьмы народов", т.е. СССР).

В-третьих, некая кажущаяся стабилизация ситуации в России являет собой крайне неустойчивое равновесие, сложившееся в результате взаимодействия стихийных сил и течений при полном отсутствии какой бы то ни было концепции и последовательной государственной стратегии (идиотское предложение президента о срочном поиске новой национальной идеологии хороший тому пример).

Вот автор и пытается разобраться в том, как, имея все это, так сказать, в рюкзаках, можно, тем не менее, наметить план движения к открытому обществу, согласовать идеалы и цели с методами и средствами и прорвать, наконец, "линию обороны интериоризованного тоталитаризма" (термин, хотя и сложноват, но, в общем-то, понятен). При этом автор вполне отдает себе отчет как в сложности задачи, так и в том, что "формирование гражданского общества (важнейшей подсистемы открытого общественного устройства в целом) процесс исторический, а его интенсивность зависит как от состояния общественного с
ознания, так и от понимания роли и сути этого процесса государством".

Так вот как раз именно при чтении этого, внешне вполне правильного пассажа, я ощутил некое внутреннее сопротивление и лишь постепенно сообразил, что, собственно, меня смутило. Как нетрудно понять из прочитанного, хотя интенсивность процесса и зависит от состояния общественного сознания и от понимания его роли и сути государством, но именно интенсивность, то есть сам процесс как бы исторически неизбежен, и влиять можно только на то, с какой скоростью он проистечет. Так ли на самом деле обстоит дело в России, мы еще поговорим. Но, в принципе, подобного рода смущения духа начали у меня появляться по мере чтения все чаще.

Ну, например, вот автор считает (хотя сам и сознается в некотором прекраснодушии), что весь чудовищный кавардак, правовой произвол и разруха являются всего лишь побочным продуктом реформ (о том, что понимается под основным продуктом реформ мы еще тоже поговорим), и "вовсе не результат чьего-то злого умысла, а результат дефицита средств реформаторской деятельности, результат недостаточной интеллектуальной обеспеченности властей". Конечно, если считать, что власти (забудем на минуту об уровне интеллекта на самом высшем уровне, в конце концов на том уровне, на котором решения готовятся, прежде чем "высший уровень" их озвучит, интеллекта, в общем-то, хватало) действительно ставили и ставят своей целью "светлые идеалы" и просто не очень пока понимают, как к ним удобнее подобраться, то автор, безусловно прав. Но какие у нас есть основания так полагать? Увы, разговоры и только, те самые разговоры, которые ведутся, чтобы надежнее скрывать истинные мысли и цели. А вот если полагать, что власти как раз и ставили задачей создание такой ситуации беспредела, которая наиболее для них практически в самом грубом и меркантильном смысле этого слова выгодна, то стоит ли так уж сомневаться в их плохой интеллектуальной обеспеченности, раз они добились именно того, чего хотели. Если кое-кто из высших руководителей страны в течение буквально нескольких лет попадает в ряды самых богатых людей не только России, но и мира, то вряд ли сие произошло от общей растерянности и незнания, куда и как идти - скорее, наоборот.

В этом плане призыв автора к каждому ответственному гражданину критичнее взглянуть на собственную деятельность и оценить долю своей вины в сложившемся отчуждении власти и населения актуален только для некоторой части сохранившей определенные идеалы интеллектуальной прослойки, которая как раз никакого влияния на власть не оказывает и оказывать такое влияния на себя власть ей никогда не позволит. Именно потому, что на начальных этапах общественных преобразований совестливые интеллектуалы играли заметную общественную роль, почему и были выдавлены из близких к власти кругов более, так сказать, приземленными деятелями. Вспомним судьбу межрегиональной группы, на которой довольно долго и вполне умело паразитировали Ельцин с ближним окружением.

Впрочем, автор настаивает на своем. "Конечно, "хорошее правительство не то, которое хочет сделать людей счастливыми, а то, которое знает, как этого добиться (Т.Маколей), но в нынешних обстоятельствах никто не обладает таким знанием, а выработать соответствующее понимание (и только потом знание) наше общее дело". И снова сказано хорошо и верно. И снова, тем не менее, вопрос чье "общее" и кто в эту общность входит? В ситуации, когда никакой этаж власти не отражает реальных потребностей подавляющей части населения, полагать, что у разнообразных властей и остальных граждан есть "общая" задача делания всех людей счастливыми, можно только в чисто теоретическом плане, тогда как практика немедленно указывает таким прекраснодушным рассуждениям их истинное место. За примером далеко ходить не надо в связи с недавней отставкой правительства один из российских журналистов совершенно справедливым образом прокомментировал ситуацию примерно так - причины отставки объясняли по разному, кто-то считал, что Ельцин устраняет конкурента, кто-то что Ельцин, наоборот, дает Черномырдину свободу готовиться к выборам, кто-то считал, что таким образом расчищается дорога молодым, кто-то наоборот утверждал, что это лучший путь провалить молодых и навсегда скомпрометировать, кто-то видел в том победу одной банкирской группы, кто-то другой, и лишь одно никому не пришло в голову и не было произнесено даже намеком, что все это делается для блага страны и ее на
селения. Чудный базис для шествия к светлым идеалам, дружно взявшись за руки! Как .это ни печально, но приходится признать, что пока что общих целей (кроме самых примитивных выжить, поесть и т.д.) у разных "этажей" общества нет и когда они появятся, неизвестно, а, стало быть, совместное понимание вырабатываться тоже спешить не будет и подтолкнуть его никак нельзя.

Разумеется, нельзя не согласиться с Рацем, когда он утверждает, что "отсутствие ясных общественных идеалов и концепции реформ в постсоветской России сопряжено с естественным сохранением в общественном сознании (включая и сознание политиков) господства ряда марксистских догм . Но с одной небольшой поправкой насчет того, что какой бы ошибочностью ни страдали марксистские догмы, то, что сохраняется в российском общественном сознании ничего общего с ними не имеет, а является тем типично "совково"-тоталитарным набором примитивных суждений и целей, которым название марксистского было дано только из соображений удобства и для задуривания мозгов. Реальный марксизм был в стране выведен под корень уже к концу тридцатых годов. Но, как бы то ни было, догмы недавнего прошлого действительно уходить из сознания и, соответственно, из жизни явно не спешат. Беда только в том, что никто (точнее, почти никто) избавляться от них и не хочет. Порочный круг заключается в том, что с ними выживать в нынешней ситуации надежнее, а раз так, то и ситуация их, в свою очередь, укрепляет.

В связи с этим у меня возникает простой, чтобы не сказать примитивный, вопрос: а что, собственно, является целью государственных преобразований ? Построение некой конструкции, или обеспечение нормальной жизни людей? Заступлюсь за себя сам - вопрос, может быть, и наивен, но не глуп. В сегодняшней российской реальности мне часто приходилось слышать от тех, кого принято называть демократической интеллигенцией (то есть, от тех, кто горой стоит за Гайдара с Чубайсом и даже, в какой-то степени, за Ельцина), что главной победой реформаторов является "необратимость реформ", "невозможность реставрации коммунизма" и тому подобное. Если пытаться смутить радость по поводу необратимости сомнением, связанным с тем, что целью перемен вряд ли является сама по себе "необратимость", а перемены должны делать лучше жизнь граждан, то это "пошлое" возражение отметается с порога словами о том, что не все сразу, и что главное - это необратимость, а именно благодаря ей лет через ... дцать станет лучше и народу. После слов о том, что это уже совершенная риторика тех же самых "невозможных к реставрации" коммунистов, которые десятилетиями клялись в необратимости совершенных ими перемен (как мы теперь знаем, глубоко заблуждались) и теми же десятилетиями обещали лучшую жизнь в неопределенном "далеко" (так и не дали), разговор как-то сам собой заканчивался или переходил в стадию спора с использованием непарламентских выражений. Больше всего реформаторов возмущали аналогии между ними и коммунистами (из кого состоит все руководство демократической России, благоразумно умалчивалось).

Возвращаясь, однако, к идее открытого общества, существенно вспомнить, что суть открытого общества заключается в его, так сказать, естественном росте снизу вверх, то есть сначала его надо строить "в себе", и только потом оно органически прорастет в окружающую политическую действительность. Ведь правда, скажем, в Америке, обычно рассматриваемой как почти классический пример открытого общества, это общество складывалось снизу вверх. Упрощая (для модели простительно) реальную ситуацию, можно сказать, что сначала немногочисленные переселенцы объединялись в группы, делегируя некоторые полномочия тем свободно выбранным членам группы, которые, по их мнению, лучше других могли бы с этими полномочиями справиться. В дальнейшем эти группы составляли некое объединение более высокого уровня, но и при этом сами группы решали, какие функции должны быть делегированы на следующий уровень, и так далее (система так называемых ковенантов).

Логическим развитием этого процесса стало само создание Соединенных Штатов представителями народа и разработка этими же представителями действующей уже более двухсот лет конституции. В России ситуация обстоит прямо противоположным образом. В течение столетий в ней складывалось закрытое централистское общество (от монархии до коммунистической диктатуры), которое имеет место и сейчас, лишь слегка мимикрировав в соответствии даже не с требованиями времени и н
е с модой, а исключительно для оптимизации тотального ограбления страны правящей олигархией. Как может появиться в России открытое общество? Путем "опускания" сверху? Но это абсурд, противоречащий самой идее открытого общества (во всяком случае, Поппер строил свою модель не сверху вниз, а снизу вверх, да так оно как-то и логичнее, как ни смотри). Снизу? Конечно, но для этого нужно полное разгосударствливание всех существующих сторон жизни и воссоздание государства на новых принципах. Как бы ни хороши были ли принципы, такая перспектива представляется маловероятной, тем более, что рисковать полной потерей российской государственности (даже если полагать ее потерю временной) для проблематичного перерождения закрытого общества в открытое (ведь кроме инерции государственности существует еще и инерция человеческого поведения) вряд ли разумно. Хотя, впрочем, свой диагноз еще 150 лет тому назад поставил российской действительности маркиз де Кюстин: "чтобы вывести здешний народ из ничтожества, требуется все уничтожить и пересоздать заново".

Старый принцип раскрытия преступлений гласит: "Ищи, кому выгодно!". Попробуем применить его (естественно, несколько видоизменив) к нашим рассуждениям. Кому нужно открытое общество (в его самом лучшем попперовском смысле) в современной России? Нет-нет, не надо отвечать в том смысле, что хорошо построенное общество нужно каждому. Это абстракция, это настолько правильно, что теряет смысл. "Каждому" значит никому. Кому конкретно оно выгодно среди 147 миллионного российского населения? То есть, если бы оно уже было (появившись, скажем, само собой, как в Америке), то, наверное, и неплохо. Хотя, как мы знаем (и как знал Поппер) и в Америке от него в восторге не каждый. А вот если его надо каким-то пока неясным образом создавать, то кто захотел бы этим заниматься? Вопрос не праздный, поскольку ясно, что в России оно само собой не возникнет, как не возникнет даже и в том случае, если о его необходимости будут рассуждать несколько умных и порядочных людей.

Что ж, попробуем прикинуть реальную расстановку сил.

Почти поголовно ворующее и злоупотребляющее служебным положением российское чиновничество под заботливым "демократическим" руководством сильно разрослось даже по сравнению с застойными советскими временами (количество чиновников обычно прямо пропорционально наличию возможности злоупотреблять, так что нынешнему росту удивляться не приходится) составляет сейчас даже по официальным оценкам от трех до пяти миллионов человек (в зависимости от того, кого включать в его число). Вместе с членами семей и обслугой, столь же растленной, сколь она была и при советской власти, должно набраться миллионов десять-пятнадцать. Для этого слоя открытое общество не просто не безразлично, оно смертельно опасно, так как только в тиши закрытости и неподконтрольности никому, кроме непосредственного начальства, оно и может процветать. Таким образом, процентов десять населения сразу попадает в непримиримую оппозицию к открытому обществу. Если учесть объем реальной власти, принадлежащей зтим десяти процентам, то дело сразу становится плохо. Но и это еще не все.

Как совершенно справедливо замечает М.Рац, закрытость общества рынку не помеха, и он отлично процветал, например, в нацистской Германии, как продолжает процветать в хунтовых банановых республиках. Конечно, это процветание требует того, чтобы какая-то часть оборота непрерывно оседала в карманах высшего руководства, но и остающегося рынку вполне хватает. Правда, является ли такой рынок составной частью "открытого общества" или чем-то совершенно иным, это еще вопрос, но для тех, кто на этом рынке крутится и вполне успешно обогащается (российские миллиардеры все успешнее вклиниваются в ряды самых богатых людей мира), он вполне хорош (особенно, если бы на нем еще и поменьше стреляли). И другого им не надо, поскольку на другом столько не получить, да еще надо делиться с государством, а через него и с менее удачливыми согражданами. Так что риск того стоит. И, естественно, те, кто этот рынок сформировал и его благами пользуется, в сторонники "открытого общества" с его цивилизованным рынком тоже не попадут. А если верить статистике, то класс крупных, средних и даже мелких (они ведь тоже мечтают урвать где-то свою сверхприбыль) предпринимателей вкупе с членами их семей, близкими сотрудниками, охранниками, любовницами и любовниками и разнообразной обслугой уже составляет где-то процентов 10 - 15 общего населен
ия. Так что без особого труда чуть не четверть российских жителей можно со спокойной совестью зачислять в противники Поппера.

Занимательность (но, отчасти, и традиционность) российской ситуации заключается еще и в том, что несомненную тенденцию к закрытости проявляет весь комплекс юридических и правоохранительных органов, превративших всех граждан без исключения (как незаконопослушных, так и законопослушных, причем, последних даже охотнее, так как их и разыскивать не надо и дело с ними иметь не в пример легче и безопаснее) в самых настоящих данников. И не случайно бесконечные социологические опросы показывают, что средний российский гражданин с полным на то основанием боится системы охраны общественного порядка куда больше, чем тех, кто ее нарушает.

А уж что касается роли адвокатов в обществе (их, может быть, даже чрезмерное могущество является характерной чертой гражданского общества открытого типа), то российские газеты буквально пестрят сообщениями о том, как их третирует (вплоть до подстроенных арестов и неспровоцированных избиений) родная советская (виноват, российская) милиция. И, опять же, такая ситуация чисто финансово куда выгоднее индивидуальным правоохранителям (а, значит, и всей правоохране в целом), чем подконтрольность обществу и адвокатуре. Конечно, эмведешников и разнообразных омоновцев в масштабах страны не так уж и много, но роль они играют исключительно большую и контролируют многие узловые точки общественной жизни (не только вокзалы и телеграф). И, соответственно, сопротивляться замене позволяющей беспредельно жировать закрытости мало питательной открытостью они будут изо всех своих вооруженных сил.

Пожалуй, хватит. В соответствии с Оккамом, сущности, служащие доказательству, не должны умножаться сверх меры. Тем более, что даже и без их умножения ясно, что подавляющая часть наиболее активного слоя российского населения просто по определению ни в каком "открытом обществе" не заинтересована (а неактивной части населения еле хватает времени на обеспечение прокорма, так что в сферу ее интересов политическая структура общества входит в исключительно малой мере). Вот и получается, что в сегодняшних российских условиях о возможности построения основных компонентов "открытого общества" всерьез рассуждают только активисты соросовского института.

На что реально можно надеяться при таком раскладе, понять не трудно.

В качестве одного из требований открытого общества Поппер (и об этом напоминает Paц) выдвигал реальной участие граждан в управлении обществом. Не в ленинском смысле, когда кухарку ставили якобы управлять, но за ее спиной маячили комиссар в кожанке и чекист с наганом, а в самом реальном. И, естественно, нет сомнений в том, что действительно одним из важнейших условий построения открытого общества является всемерное развитие местного самоуправления и вовлечения в реальную управленческую активность возможно большего числа людей. Еще раз повторю - не в советском, естественно, смысле, где все это хотя и декларировалось, но на самом деле служило выхолащиванию самой идеи самоупраления (об этом говорено-переговорено, так что объяснять, как оно происходило на самом деле, здесь не стоит, все желающие и так знают). А, скорее, в том, как это сложилось в Америке, где добровольно создаваемые постоянные и временные общественные группы и в самом деле могут многое. Беда лишь в том, что сложившаяся в постперестроечной России политическая система пытается задушить местное самоуправление в корне и еще покруче, чем до делалось в коммунистические времена, как раз потому, что отлично понимает его значение, а, стало быть, и опасность для себя в своем стремлении длить "закрытость", сколько можно. Достаточно вспомнить, как диалектически Ельцин и его окружение перешли от поддержки лозунга, о передаче всей власти "настоящим" советам, до утверждения о том, что сама идея советов на любом уровне (то есть, в конечном итоге, идея местного самоуправления) является порождением черного коммунистического прошлого (а вовсе не буржуазно-демократической революции, как было на самом деле) и подлежит полному похериванию. Что лихо и сделали, убрав у местных властей даже минимальные полномочия (и, соответственно, даже минимальные средства). Вороватых президентских назначенцев оказывается достаточным для решения всех проблем (реальное положение дел при этом в расчет не берется, поскольку виртуальная реальность гораздо
удобнее для создания угодной начальству картины мира). В такой ситуации разговоры о путях построения открытого общества (когда реальное общество становится все более автократическим и олигархическим, то есть закрытым) представляют чисто умозрительный интерес. От этого такие разговоры, правда, не становятся менее интересными и важными для небольшой группы либерально мыслящих интеллектуалов, но проку от них...

В общем, говорить о том, что написано в работе Раца (я тронул лишь малую часть его соображений о строении открытого общества и возможных путях продвижения к нему именно России) и как все это важно и интересно, можно долго и вполне искренне. Беда лишь в том, что многие вполне разумные рассуждения о построении открытого общества (впрочем, равно как и о демократии, рыночных преобразованиях или преимуществах приватизации) прилагаются как бы к безвоздушному пространству. Ну, вроде как уравнение состояния идеального газа, которое, как мы знаем, никакого реального газа описать не может и для своего приведения в соответствие с грубой реальностью требует введения многих поправочных коэффициентов. Так и тут - беда всех теорий, что их приходится проводить в жизнь среди людей. В этом смысле очень показательны были многочисленные выступления Гайдара, у которого всегда рефреном звучало нечто вроде: люди должны понять , граждане должны понимать , "пенсионеры должны отдавать себе отчет" и так далее. Увы, проблема в том, что люди, граждане, даже пенсионеры никому ничего не "должны" (включая насквозь изолгавшегося Гайдара) и, более того, подавляющее большинство этих людей и граждан настолько заняты своими мелкими каждодневными и отнюдь не высокоинтеллектуальными делами, что и разбираться-то во всех экономических и политических построениях никогда никакого желания не выскажут (в конце концов, даже в древних Афинах, где, вроде бы, политика была кровным делом каждого свободного гражданина, освобожденного от мелочных забот трудом обращенных в рабство пленных, на самом деле мыслителей и политических активистов было раз, два и обчелся, остальные всегда находили, чем еще заняться, пусть даже и к какой гетере забежать). А наших соотечественников еще к тому же и "квартирный вопрос испортил". Так что ждать от них единодушного (или почти единодушного) крика "Я понял!" и последовательного воплощения понятого в жизнь, увы, не приходится.

Конечно, когда Рац говорит о том, что "условие открытости обществам является в настоящее время императивом для любой страны, желающей двигаться вперед", это положение можно только полностью одобрить и горячо приветствовать. Опять же, беда только в том, что страна состоит из определенных групп люден, каждая из которых имеет свои собственные групповые интересы, которые вовсе не всегда связаны с желанием двигаться вперед. И если в историческом плане я тоже оптимист и считаю, что рано или поздно и Россия вполне может двинуться к открытому обществу, но в конкретном настоящем времени в этом не заинтересован практически никто, и такое отсутствие интереса (при полном сохранении и даже развитии интересов чисто материальных) может продолжаться, увы, неопределенно долго. Так что пока что, читая очень интересные интеллектуальные упражнения своего товарища, я все время думал - ах, как хорошо было бы, если ...

Комментарии

Добавить изображение