Русская история как политическая аллегория и культурная метафора ее прошлого, настоящего и будущего

01-01-1998

Ваня Жуков, тинейджер в офицерской шинели,
казацких штанах с лампасами, сапогах и папахе
с кокардой дает интервью
группе журналистов на Поклонной горе.
Газета "Финансовая Правда": Вы кто?
- Я – комсомолец
Газета "Известия кандидатов в депутаты": А кто такой комсомолец?
- Тот, кто верит в Бога и Отечество
Журнал "Смена коммерсантъов": А против кого комсомольцы?
- Против жидов
Порножурнал "Огонек и льдинка": а кто такие жиды?
- Те, кто не верит в Бога и Отечество
Практически реальный случай

Alexander Levintov      Подобного события в Стэнфорде не было уже лет десять. И некоторые, очень немногие участники той дискуссии, к примеру, Гейл Лапидус из Института международных исследований Стэнфорда, с некоторым удивлением обнаруживала полную смену декораций, персонажей и тем дискуссий.

В конференции приняло участие около двух сотен человек: из России, США, Европы. Можно выделить некоторые основные типы этой публики:
русские русские из США (проходящие докторантуру или работающие по контракту) – полны оптимизма и готовы быть и тут и там
русские русские из России – спокойны и даже деловиты, они уже привыкли жить и работать в условиях падения в бездну
русские американцы из США – по большей части вопиющие очернители
русские американцы из России – неистовые мечтатели, хорошо. что их мало, а то бы представляли угрозу
американские американцы из США – сочувствующие происходящему, при этом проявляют порой удивительное понимание этого происходящего
американские американцы из России – люди явно обожженные российской действительностью, а потому пессимистичные.

Надо отметить также, что ни о какой конфронтации и речи не было, не было даже сильных возражений и несогласий по какому-нибудь вопросу, все дружно кивали и хлопали друг другу. Все шло на вполне приличном английском языке.

Вместе с тем, нельзя не отметить некоторых различий в подходах и позах (не позициях) американских и российских докладчиков: первые полны меланхолического пессимизма ("все было неплохо…все стало не хуже…вряд ли будет что-нибудь еще…"), вторые – не менее меланхоличного оптимизма ("все было плохо…все стало еще хуже…все будет хорошо…"). Первые предпочитают временные сравнения эпох и периодов, вторые – пространственные (стран и народов), первые избегают сенсаций, у вторых дискурс строится от сенсации к сенсации, американцы дозируют юмор в своих выступлениях, у российских – его либо нет, либо нет ничего, кроме него. Еще одно существенное различие: российские тексты строятся на общеизвестной информации из СМИ, доводя эту информацию до впечатляющего драматизма, американцы предпочитают пользоваться низкочастотной информацией. Именно поэтому порой кажется, что они говорят не то и не о том. Наконец, в традициях российских конференций – адаптивность докладчиков к внимающей среде, американских – контрастность. Оба подхода имеют и свои преимущества и свои недостатки.

Надо заметить, что собственно об экономике говорили мало: американцы, как люди прагматические, предпочитают не распространяться о том, чего нет. Гораздо больше внимания было уделено вопросам культуры, социальным и политическим проблемам, управлению и историческому ходу событий (есть у событий эта странная особенность – быть злобой дня и одновременно уходить в историю). Некоторые пытались говорить о России в конце тысячелетия, некоторые – в конце света, но, в основном, все придерживались временных рамок, предложенных организаторами.

Резким диссонансом прозвучала речь (докладом это не назовешь) Сергея Кортунова, помощника президента РФ и заместителя председателя Совета Безопасности РФ.

Ничтоже сумняшеся, Сергей Кортунов заявил о том, что "Россия хочет и будет в ХХ1 веке":
единой и неделимой
ядерной
демократической
коммуникативной
технологической.

Кто имеет право, да еще из команды банкротов, говорить от имени России и существует ли вообще это единое мнение?

Слепота, присущая всей команде Ельцина, проистекает, скорее всего, из политического инфантилизма типа "я никогда
не уйду в отставку, даже если сдохну!".

Если же идти по пунктам, то о какой неделимой идет речь: с Чечней или без нее? с оккупированными территориями Японии, Финляндии, Германии и других стран или, наконец, расставшись с ними? Без построенных и заселенных русскими Севастополя, Одессы, Павлодара, Гурьева, Петропавловска?

Если Россия будет продолжать представлять собой политическую угрозу, то мировое сообщество просто не потерпит в своем доме ядерное infant terrible, хочет того Россия или не хочет
10 горьких лет показали, что такая демократия – явно не для России шита: будем продолжать эту пытку еще сто лет или подумаем? Не все ведь и не всегда жили при демократии.

Пока есть люди, говорящие "Россия хочет и будет", ни о каком коммуникативном обществе в этой стране, оборудованной, кстати, Интернетом на веревочках, невозможно.

В России никогда, строго говоря, не было никаких технологий (за исключением социально-политических) и это не только позволяло стране быть в авангарде мировой техники, но и представляет собой ресурс всего человечества, уничтожать который – значит лишать мир альтернативы технологическому пути, чреватому интеллектуальным вырождением.

Одной рукой еще поддерживая президента, другой Сергей Кортунов подталкивал к авансцене премьер-министра. Возможно, Евгений Примаков и будет хорошим премьером или президентом, но не надо забывать, что он построил свою профессиональную карьеру и стал академиком на политической и идеологической ненависти к США, а от себя ведь никуда не денешься.

В ключевом докладе "Россия в мировом порядке" Строба Талботта, заместителя госсекретаря США, было много пессимизма и иронии, много горечи и сочувствия. От руки Кортунова, предлагающей сотрудничество до конца дней, американский администратор отказался вежливо, но выразительно – не заметив этой руки.

Как и всякая страноведческая конференция, данная – полипрофессиональная мозаика по раскодированию и новому закодированию знаний и представлений о стране. Кстати, собственно страноведческих, географических докладов не было вовсе. А все-таки любопытно, почему, например, ни в Пакистане, ни по поводу Пакистана невозможна такая конференция? – ведь по поголовью населения эта страна обогнала Россию (приношу извинения за поголовье, но ведь и сама Россия долгое время считала себя на квадратные километры, преимущественно безлюдные, что еще оскорбительней). Почему никому в голову не приходит – не конференция, доклад! -- "Роль Пакистана в будущем мировом порядке"? Я думаю, Пакистан имеет такие же на это права. что и Россия, но Россия и сама так заявляет о себе и других заставляет так, на таком уровне обсуждать себя. Это ведь и есть культурный империализм – явление, удерживающее нас в истории человечества. Это возможно, допускается и даже приветствуется всеми, потому что это – интересно само по себе и интересно рассказывается. Пусть даже на английском, но русская манера мышления и размышлений чрезвычайно привлекательна. Никто не умеет так завораживающе делать парадоксальный аналитический стриптиз, так карнавализировать и драматизировать свою ситуацию, вкладывать в самопознание столько иронии и сарказма, как мы.

Вышли мы все на рыночную панель.

Раньше мы, помимо художественных и эстетических задач, стояли еще и перед политической проблемой – права быть партийным и беспартийным искусством. Впрочем, кино, как явление вторичное, подражательское, с равным пафосом воспевало низвержение крестов с храмов и их освящение. Декоративность кино мешает ему стать метафорой – все какая-то символика: то зэк, прячущийся в Серпе и Молоте, сварганенных на подъезде к Москве из кровельного железа, то Иван Грозный в роли Сталина, но в исполнении Николая Черкасова.

А теперь вот три фронта – теперь еще и коммерческий. Кому-то удается держать все три: соцарт Меламида-Комара – это не только воинствующий антиатеизм, это еще и добротное искусство и отличное украшение любого сортира любого нового русского.

В России появилась масс-культура, отличающаяся от просто культуры принципиально: что для Достоевского было средством, стало целью для Марининой, а цели Достоевского цеху Малининой вообще недоступны.

Странную и злую шутку играет с русской масс-культурой современная история. Она, эта масс-культура,
оказалась весьма элитарной: по мнению ВЦИОМа (он был представлен на конференции двумя докладами) формирование нового потребителя идет в очень тонком слое народа – "новых русских" и среднем классе, составляющих суммарно около десяти процентов населения. Вот и получается: с одной стороны – бункер рыночной торговли на Манежной площади и грандиозный кич-парад в честь 850-летия столицы, а с другой – вятские мужики пускают бесплатные прокладки Always на стельки в сапоги и валенки.

Сама идеология новой, явно импортируемой масс-культуры, идеология успеха, глубоко чужда народу, а, в условиях, когда более трети населения за чертой бедности, а более половины балансирует на этой черте, еще и безнравственна. Тем не менее, -- "рынок диктует" (за неимением сил противостоять западным образцам), а потому карьерные романы скоро начнут вытеснять сиропские слезы женских романов и карамельные потоки крови отечественных триллеров.

Надо заметить, что идеологический рынок в России традиционно, уже много веков, гораздо устойчивей по спросу, чем товарный. Это быстро сообразили идеологизаторы новой формации, рванув не столько в рекламный бизнес (ныне, увы, заваленный), сколько в фирмы по проведению выборов.

Путь, проделанный за десять лет между двумя конференциями, может быть обозначен как "от антисоветизма как антироссизму" – мы не умеем беспристрастно говорить о себе и еще менее склонны допускать, чтобы кто-то видел в нас объект исследований, нам, естественно, это кажется вмешательством, очернительством. Русская мысль всегда была немного антинаучна, полна эмоций, страданий и сострадательности, всегда субъективирована. Нам необходимы эмоции относительно нас самих – от непримиримой любви до закадычной ненависти (это когда давят на кадык). Правы ли мы в этой своей страстности или нет, но мы таковы. Мы даже рефлексию подменяем ностальгией.

Это, между прочим, очень важно. Рефлексия как мышление по поводу собственного мышления и деятельности, производит культурное нормирование прошедшего для целей и задач настоящего и будущего. Подменяя рефлексию ностальгией, мы сами обкрадываем свою предстоящую деятельность и мало того, что мечемся в ночных кошмарах раскаяния и тоски, днем ничего не предпринимаем по преодолению прошлых ошибок. На конференции прозвучало это понятие – ностальящее как состояние общества.

Кризис, коллапс, крах – эти слова звучали чаще всех других. Когда-то ведь называли декадансом то, что мы теперь зовем Серебряным веком. Так и наше смутное, пошлое и неясное время, возможно, будет названо Золотой страницей.

Да, советский сю-сю реализм сменился антисоветским сюрреализмом, сюрплясом демократии и самоосознания. 7 ноября стало днем примирения, день советской армии – днем защитников Отечества от соотечественников. Трудовые вахты сменились классовыми битвами – раньше ненависть изливалась на мировой империализм, теперь – на собственную власть, продажную девку этого самого мирового империализма.

В Шереметьеве-2 до недавнего времени надо было заранее (за сутки, не раньше и не позже!) привозить на проверку дискеты (в компьютере можешь вести что угодно, по Интернету тоже можешь гнать что угодно, а дискеты покажь!). "Зачем?" – спросил я хорошенькую перлюстраторшу. "А вдруг у вас там что-нибудь нехорошее о России" – ответила хорошенькая и вдруг засмущалась, поняв, что, кроме нее самой, ничего уже не осталось, а про нее я ничего плохого не писал и не собираюсь.

Русские писатели и люди искусства вообще (об этом говорила Наталья Иванова, главный редактор "Знамени") не только обгоняют историков, исследователей и аналитиков, но и события. "Котлован" Андрея Платонова – это не только монумент советского архея, но и памятник перестройке и "реформам" – онтологически пустому, бессодержательному могилокопанию, собственному прошлому, настоящему и будущему. А фельетонный жанр Салтыкова-Щедрина? -- Разве это не тексты из "МК"? Наша история сначала придумывается писателями, а потом как-то сама собой осуществляется, еще более фантасмагорическая, чем в искусстве. Лошадь Пржевальского имени Розы Люксембург, на которой мы хотели пропахать самое передовое общество, чтобы потом по этим посевам на той же лошади протоптались неведомые нам Ваньки Жуковы, сдохла, и теперь мы полны ностальгии: "а ведь не портила борозды! А ведь хорошо могла бы скакать!" И мы продолжаем свою ностальгию – по
несостоявшемуся будущему, по перестройке, по Ленину-Сталину, по Серебряному веку, по мезозою, когда ничего этого не было и никто не унижал наше человеческое достоинство, даже динозавры
И все идет этот диалог интеллигенции между собой, поверх голов и событий, через века и эпохи. Старые вина в новые мехи, новые вина в старые мехи, старые вина в старые мехи, мимо рта, зато до бессмертия
И за всем этим стоит рутина катастроф, парадоксов и потрясений, рутина нечеловеческого существования и античеловеческих отношений.

Путь развития России – это путь почти непрерывных катастроф и форс-мажора, революций, преобразований и реформ, именно поэтому здесь никто никогда хорошо не жил: невозможно комфортабельно устроиться в состоянии постоянного ремонта и переезда, прерываемых только на случай пожара или затопления.

Создается впечатление, что русская интеллигенция вымирает, во всяком случае, она более не ориентируется на молодые генерации ("милок, ты и вправду думаешь, что панк – это красиво?" – "а ты думаешь, бабка, твои калоши – это красиво?"). Но она – не вымирает по причине своего внутреннего устройства и самоопределения.

Что такое "русская интеллигенция"? -- Когда писателя спрашивают, как он отдыхает от того, что пишет, он обычно отвечает: "пишу что-нибудь другое".

Русская интеллигенция – провокатор исторического развития России: она провоцирует мысль о себе, России и мире. А другой интеллигенции и не бывает, потому что, как мне кажется, американская интеллигенция (не путать с интеллектуалами!)– это все бывшая русская интеллигенция, еврейского происхождения иногда.

Что же касается организации конференции, то, как всегда, она была превосходной, иллюстрации были выразительны, а кофе был горячим.

(по мотивам конференции "Россия в конце ХХ-го века", Стэнфордский Университет, Пало Альто, Калифорния, 5-7 ноября 1998 года)

Комментарии

Добавить изображение