РОССИЯ НЕ ПОШЛА ЗА СВОИМ МОИСЕЕМ (К 80-летию А. И. Солженицына)

01-01-1998

Alexander Solzhenitsyn

11 декабря исполнилось 80 лет мощному русскому мужику Александру Исаевичу Солженицыну. Он, конечно, прозревал глубины и дали. Дано ему было видение. Зрил в корень. По-научному - интуиция и инсайт. Но и от ума потом шло много. Это когда нужно было выстроить логику, подобрать слова, дать образ. Рассыпать по тексту народную мудрость из забытых пословиц и поговорок.
Как ныне говорят в России - Солженицын фигура знаковая. Странное слово. Что значит? Знак сокрушения империи зла? Знак возрождения славянского братства ? Знак отверженности российской интеллигенции от истоков и от понимания того, что им говорит русский Моисей?
Вспоминаю показательную вещь: перед выборами президента России в 1996 году собрался комитет сторонников, или, вернее, почитателей таланта русского пророка и выдвинул этот комитет Исаича в кандидаты в президенты. И - заглохло дело. Ни слуха, ни духа. Легко вычисляется: не набрали активисты 1 миллион подписей в пользу выдвижения, без чего Избирком не регистрирует подписные листы. Итак- обалдуй Брынцалов, совершенно к тому времени неизвестный (он известность как раз и получил в предвыборной кампании, когда гоготал, снимался голым в ванне и рассказывал, как его любит народ за водку "Ферейн", любовно называемую знатоками "Брынцаловкой") - набрал свой миллион.
Еще менее известный Шаккум - тоже набрал, хотя и водкой никого не прельщал. Черт его знает, чем взял. Что-то о правильном образовании говорил. Школы обещал. И все они получили время на телевидении, все мгновенно стали известными, а известность - это тот же капитал, его легко преобразовать и в деньги, и в политику. А вот Исаич - не набрал. Спросите сегодня - кто такой Шаккум? Хорошо, если один из ста ответит, а остальные уже и имя это забыли.
Солженицына знали все. И знают. И кто такой, и что именно сделал, и даже, что написал. А подписи - не собрал. Отчего бы? А оттого, что народу, точнее, населению, не нужен пророк. Не нужен мощный духовный лидер, если угодно - вождь нации. Чехии оказался нужен бывший политзаключенный и писатель Вацлав Гавел, а вот старый мудрый зэк, великий писатель, знаток российской истории и народного духа, выстроивший свою жизнь как несокрушимую пирамиду Хеопса, которую боится время - оказался России не нужен.
Бойтесь данайцев, приносящих яйцев, бойтесь бакинцев, приносящих гостинцев, бойтесь нудистов (потому что одеть нечего), приводящих коммунистов. Но это шутки. А вот всерьез - народ, который не увидел в Исаиче своего Моисея, своего вождя, должен боятся самого себя. И устрашиться своей судьбы.
Не нравится слово "вождь", тогда - патриарх. Отец-основатель. Моральная опора и нравственный фундамент. Вот он - не нужен. Русский Моисей пусть сам идет в землю обетованную. А нам и так хорошо. Пить будем, гулять будем, смерь придет - помирать будем. Эх-ма, братцы... И ни церковь, ни кабак - ничего не свято. Нет, ребята, все не так, все не так, братва.
Ведь Солженицын - не только писатель. Он еще в "Красном колесе" предупреждал об опасностях выхода из тоталитаризма, а в социологическом манифесте "Как нам обустроить Россию" прямо писал о том, что как бы не быть расплющенными под обломками коммунизма, и предлагал действенную меру - создание местного самоуправления по примеру дореволюционных земств.
Выступает Александр Исаевич в Думе (1994), он только что проехал всю Россию, говорил с сотнями людей. Говорит о самом важном - о том, что ждет Россию. "А зал зевал, а зал скучал - мели Емеля!"
Как, Солженицын - Емеля, который что-то там мелет?! Да! И на следующий день отзывы в газетах: не сказал ничего нового...плел общеизвестное... не ожидали...устарел,... не чувствует эпоху...замшел, покрылся коростой, оторвался от современности, ну да, что взять с "вермонтского отшельника" и "православного аятоллы", пора на покой. А "Независимая газета " и вовсе разразилась хамской статьей, в которой рефреном звучала фраза "Нафталину ему, нафталину!". Хорошо, "литературного власовца" подзабыли.
Сейчас, к 80-летию хоть немного кое-кто вернулся из беспамятства.
Ельцин, проездом из Кремля в Центральную клиническую больницу, вместо того, чтобы уволить всех встретившихся по пути, вдруг наградил Исаича к 80-летию орденом Андрея Первозванного. И депутаты думы прислали приветственный адрес.
Но Александр Исаевич нанес страшную оплеуху режиму: он не принял награду! Личное поздравление от Ельцина как частного лица принял, а орден, как знак государственного благоволения - нет. Известно - отношение русского патриарха к этой власти и проводимым ею "реформам" резко отрицательное.
Узнав за несколько дней до награждения об этом решении президента, Солженицын письменно попросил его не делать этого. Тот не учел просьбу. В результате Солженицыну пришлось через Олега Сысуева передать благодарность Борису Ельцину за поздравления, но заявить о своем нежелании принять орден.
"От верховной власти, доведшей Россию до нынешнего гибельного состояния, я принять награду не могу",- заявил писатель, добавив, что, "может быть, через немалое время" эту награду примут его сыновья.
От самого почетного недавно учрежденного российского ордена Андрея Первозванного не отказывался еще никто - Солженицын стал первым.
Символично, что слова отречения писатель произнес в Театре на Таганке, где в день своего 80-летия был на премьере спектакля Юрия Любимова "Шарашка", поставленного по роману "В круге первом".
Надо отдать должное - окружение президента отреагировало на шокирующее заявление юбиляра очень мягко. Зам. руководителя администрации Олег Сысуев пояснил, что Солженицын все равно останется кавалером ордена, которого он "безусловно заслуживает". И добавил: "Его право принять либо не принять эту награду, но долг президента, так, как он его понимает, перед государством,- не оставить неотмеченным такого выдающегося человека в день его юбилея".
В поздравлении, сопрвождающим орден, было сказано, что "эта награда -- от благодарных граждан России". Солженицын никогда не поддавался ни на какую лесть - он прекрасно сознает, насколько непопулярен сейчас в собственной стране. И знает, что народ его не оценил и вовсе ему не благодарен. Итак, что же, Солженицын оказался не любезен народу? Или народ упустил свой шанс пойти за своим Моисеем? Боюсь, произошло последнее.
Депутаты поменьше, Московской городской думы, направили запрос в комиссию о присвоении великому писателю титула "Почетный гражданин Москвы". Депутаты долго обсуждали вопрос по какой номинации представлять Александра Солженицына, в результате была принята формулировка "за благотворительную деятельность". Что полностью соответствует. Потому что Солженицын основал в Москве фонд для деятелей культуры, из которого они получают премии, фонд помощи жертвам политических репрессий (который выплачивает пособия более чем тысяче человек), а также библиотеку-фонд "Русское зарубежье".
Говорит генеральный продюсер НТВ Леонид Парфенов:

"Люди моего круга, да и практически все, кто меня окружает, либо спрашивают "А он еще жив?", либо говорят "Да кому он сейчас нужен, если и жив".
Наверное, Солженицын сейчас громоздок, великоват для нынешней ситуации. Никто сегодня не даст себе труд столько думать о связи личной судьбы с судьбой траны, о путях России. О том, с чего эти пути начались и когда мы миновали тот или иной перекресток. Но я убежден, что будет время об этом задуматься. Слава Богу ситуация постоянно заставляет нас чуть более пристально всматриваться в то, как мы дошли до жизни такой".

Но всмотреться можно уже и сейчас. Посмотреть, в частности, каким образом получилось, что некий режиссер Олеся Фокина, жившая на даче у Солженицыных (вот парадокс истории - сейчас у Солженицына дача Абакумова, бывшего министром МГБ как раз в те годы, когда сидел Исаич, притом министр был расстрелян в 1954 г., а Исаич здравствует в 1998) снимала 3-х серийный фильм "Избранник" о писателе. Условие было поставлено Солженицыным одно - в публичную версию фильма не должны входить кадры, снятые из личной жизни семьи для архива. Но мадам Фокина, смонтировав ленту, даже не прислала Солженицыным кассету и вознамерилась показать все по ТВ, а начальник Парфенов уже анонсировал показ. Понадобились два резких протеста самого Исаича, его фонда, и его жены Натальи Дмитриевны, чтобы буквально накануне остановить трансляцию.
Вот кусочек закадрового текста из фильма:

"Когда Твардовский пытался пробить в печать "В круге первом", он "не только хвалил роман. Он был готов принять за него страдания". Сам Солженицын, тем не менее, никогда никого ни о чем не просил. Он "передавал указания" и "отдавал приказы". В промежутках -- учил друзей, "соратников". Теперь "сподвижники" либо умерли, либо отставлены от дома".

 

Из письма Солженицына Фокиной

"С чего бы я "мешал" Вашему фильму? Обо мне уже и были книги, съемки, и еще будут,-- они посторонни для меня и не касаются истинного стержня моей работы и жизни. Ваши съемки в моем доме делались, по Вашим многократным заверениям, "для архива, для далекой памяти -- и ни один кадр не будет показан без (нашего) согласия". Так я и верил -- и непорядочно было бы использовать их сейчас в Вашем фильме против моей воли."

 

Письмо Натальи Дмитриевны Солженицыной председателю ВГТРК М. Е. Швыдкому от 30 ноября 1998:Михаил Ефимович!


Пересылаю Вам копии наших писем О. Фокиной годичной давности, где мы запрещаем публичное использование ею кадров, снятых в нашем доме за время, что ее семья жила у нас в гостях. Когда Вы позвонили мне 18 ноября с вопросом о фильме и я сказала Вам об этом давнем запрете, Ваша реакция была: "тут не может быть двух мнений, это так же немыслимо, как читать чужие письма".
Вам известно, что:
-- фильма мы так и не видели: О. Фокина не прислала нам кассету;
-- Ваш канал не пригласил нас на публичный просмотр (где, кстати, Вы заявили, что показ не может быть разрешен, пока живой герой не увидит фильма);
-- О. Фокина дезинформирует общественность: якобы мы препятствуем показу фильма из-за "несогласия с ее концепцией". И Вы, и она знаете, что это не так: наше единственное возражение изложено выше.
Несмотря на все это, Вы объявили показ фильма, да еще точно совместив его со временем фильма о Солженицыне на канале ОРТ. По отношению к Вашим коллегам, к герою фильма и к миллионам зрителей -- Вам не кажется такое действие некорректным?
И наконец -- низкопробный рекламный ролик, запущенный Вашим Государственным каналом, глумливо ставит рядом с именем Солженицына слово "скандал".
Н. Д. Солженицына 

(Публикация Ъ)

Вместо этого, не пошедшего фильма, 4 декабря ТВ показал тягомотный фильм Александра Сокурова "Узел".

"На мой вкус, -
 пишет автор рецензии Михаил Новиков в Ъ от 5 декабря, - начало фильма Сокурова совершенно удручающе: закадровый текст составлен в худших традициях советского документального кино: "отсюда он пойдет в первый класс", "здесь он напишет первые свои строки", "так он встретит свою любовь". Паузы в начале фильма тоже показались мне очень неловкими -- будто малознакомые люди никак не могут разговориться. Реплики вроде "Это он там ходит, наверху" -- когда скрипнет в доме половица -- мало того что фальшивы, так еще и создают ощущение какой-то ненужной мистики. Как бы призрак русской литературы ходит там, наверху.
Этот бред развеивается, когда в кадре наконец появляется сам Солженицын. Он-то совершенно спокоен и естественен, и остается только удивляться: а отчего, собственно, так переклинило самого Сокурова во время прогулки с писателем по парку? Ничем, кроме крайней зажатости, не объяснишь абсурдные вопросы вроде "А правда ли, что по кольцам можно определить возраст спиленного дерева?". "Правда",-- отвечает писатель.
.... Вторая часть фильма открывается довольно экстравагантными планами писательской бороды -- тут-то и начинает сказываться сокуровский стиль. Иные детали все же озадачивают: дом, кухня, кабинет сняты в таких подробностях, что, когда фильм возвращается к разговору режиссера с писателем, испытываешь некоторое облегчение: хорошо, хоть до сантехники не дошло.
В финале Сокурову удается задать вопрос, на который Солженицын не может ответить,-- вопрос о возрасте души сравнительно с возрастом тела. "Хороший вопрос. Трудный вопрос. Не могу ответить",-- говорит Солженицын через длиннейшие паузы, которые наконец становятся интересны. Тут-то и следует затемнение и финальные титры".

Интересно, этот фильм показали Солженицыным до публичной демонстрации?
Этот же автор (Михаил Новиков) пишет в другой статье (Ъ от 11 декабря) так:

"Публицистика Солженицына подается так безапелляционно и агрессивно, снабжена такой разветвленной системой опровержений всех мыслимых возражений, что и спорить не хочется. Диалог невозможен.
К тому же Солженицын обижает людей с легкостью, на которую не отваживались ни Достоевский, ни Толстой, которых не назовешь добродушными авторами. Это распространяется как на отдельных людей, так и на целые сословия -- можно вспомнить знаменитую "образованщину"."

Вроде бы, слегка лягнул. Но дальше продолжает: 

"Тут мы возвращаемся к отторжению Солженицына, к одиночеству Солженицына. "Не услышан", "не понят", "не прочитан" -- все эти дежурные фразы принято произносить с виноватой интонацией. Не доросли? Но ощущение ненужности, невостребованности, непонятости, упомянутый синдром иностранца знакомы каждому, кто хоть как-то способен к абстрактному мышлению. Стране вообще не очень-то нужны думающие люди, тем более пишущие. Анатолий Ким понят? Услышан? Василий Белов разве не может посетовать на то, что родная страна не разумеет его речей?
... Сейчас всякое соприкосновение с "новым", возвратившимся Солженицыным, мудрецом и патриархом, вызывает внутреннее метание. Бросает от "ох, правильно ведь он все говорит" к сложной эмоции, которую передал Достоевский в своем отзыве о Льве Толстом следующими словами: "До чего возобожал себя человек". Солженицын создал себя как сложное культурное явление. Не замечать его нельзя -- это стыдно. Описывать невозможно -- он сам все о себе написал. Может быть, все-таки читать? Слишком тяжело, конечно. Но вот Джеймс Джойс заметил: "Если не стоит читать 'Улисса', то не стоит и жить".
Тот же случай."

Вот еще одна приличная статья "Один в поле воин" Александра Архангельского из "Известий" от 11 декабря: 

"Нетрудно догадаться, как будет встречен 80-летний юбилей самого известного русского писателя второй половины XX века: слезы восхищения перемешаются с трамвайным хамством. Что ж, к чрезмерному жару и нестерпимому холоду Солженицыну не привыкать. И трепетных слов о пророческом даре, и вздорных обвинений он наслушался предостаточно. И в советские времена, и совсем недавно. Не спешил возвращаться в перестроечный СССР, посмеивался над Горбачевым - пеняли за равнодушие к общему делу. Объявил о скором приезде - уверяли, что рвется к власти. По возвращении затворился в Троице-Лыкове - возмутились: как же так, он обязан вмешаться в ход событий. Встретился с Ельциным осенью 1994-го - ворчали: пошел в услужение режиму. Фактически объявил бойкот Борису Николаевичу (который как-никак Солженицына подставил, назначив встречу накануне чеченской кампании и словно освятив заведомо неудачный "блицкриг" солженицынским авторитетом) - вновь недоумевали. В нем видели то спасителя Отечества, который вернет говорухинскую "Россию, которую мы потеряли", то врага народа, предавшего монархические идеалы; то агента мирового сионизма, то заядлого антисемита; то губителя Империи, то носителя имперского сознания; то консерватора омертвевших литературных традиций, то разрушителя основ художественности; то сокрушителя коммунизма, то неисправимого тоталитария; то учителя жизни, то равнодушного эгоиста".

Были когда-то, в брежневские времена, в "Новом мире" стихи неизвестного поэта (припоминаю - Маркин, что ли?) о бакенщике, который в ночь зажигает на реке огни, дабы судно не село на мель, не столкнулось с другим. И благодарные матросы, проплывая мимо, кричат - "Привет, Исаич" . Вот по этому кличу и опознали, кто же этот бакенщик. Всыпали редактору - кто там был после Твардовского, Валерий Косолапов? Да и этому Маркину. Исключили из рязанского отделения союза писателей. Причем - за пьянку. Кайсын Кулиев тогда сказал, что если исключать писателей за пьянку, то нужно всех. Кроме, разве, Наума Коржавина, который не пьет. Вернее, так в меру, что на фоне других как бы не пьет.
Теперь почти что Маркин - Марков (Олег) сейчас написал статью о Солженицыне в НГ от 11 декабря. А тот что? Неужто спился?
Но продолжу из Архангельского. 

"Он любит Россию "петербургского периода", настаивает на возможности восстановления некоторых жизнеспособных форм самоорганизации народной жизни (прежде всего земства), однако трезво понимает (и много раз говорил об этом), какие неизлечимые "болезни роста" сопровождали Империю даже в периоды ее наивысшего расцвета. Тем более опасны мечты о ее возрождении теперь, когда Россия этнически обескровлена, обессилена. Он твердо обещал вернуться - и столь же твердо предупреждал, что будет заниматься прежде всего литературой, а уж потом - политикой. Вслух размышлял о еврейских корнях Богрова, убийцы Столыпина, - и писал сочувственную статью об Израиле. Считал монархию вполне приемлемой (хотя и отжившей) формой правления, но вряд ли кто отзывался жестче о Николае II, который трижды проспал Россию. Кажется, мы и впрямь стали страной писателей, страной ученых, никак не страной читателей. В этом Солженицын совершенно неповинен. Услышанный Солженицын Слава Богу, так было далеко не всегда. Бессмысленно пересказывать сейчас солженицынскую биографию; все, что считал нужным, он поведал в двух автобиографических книгах - "Бодался теленок с дубом: Очерки литературной жизни" и "Угодило зернышко промеж двух жерновов: Очерки изгнания" (последняя только что вышла полностью по-французски; по-русски печатается с продолжением в журнале "Новый мир")."

Да, можно назвать веховые даты. Конечно, "Один день Ивана Денисовича" (1962). Рассказы "Матренин двор", " Случай на станции Кречетовка", "Для пользы дела". Мощные вещи: "В круге первом", "Письмо вождям","Жить не по лжи". Потрясающий "Архипелаг (1974), после которого Солженицына тут же арестовали и прямо из тюрьмы "выдворили из страны". Принял его Генрих Белль и зашел у них чудный разговор. Заспорили они о том, что делать, если начнется советская оккупация Европы.
Немецкий литературный мэтр и гуманист считал, что Запад должен сразу же немедленно капитулировать. В противном случае советские танки несколько повредят благолепие исторического вида европейских городов. Солженицын ехидно спросил: а что вы будете делать при советской оккупации? "Как что? Пить пиво и обсуждать философские проблемы", - пошутил Белль. "Первое, что вы увидите наутро после прихода советской власти, - не совсем в шутку отвествовал старый зэк - это табличка на дверях кафе: "Пива нет".
Западные интеллектуалы были поголовно заражены марксизмом, в СССР видели альтернативу гнилому Западу и бездушному капитализму. А также показной и формальной демократии. Удар "Архипелага" был силен, но не окончательно сокрушил леваков. После ГУЛАГа началось повальное бегство середняков из европейских компартий. Особенно большой урон понесла французские коммунисты, у которых "новые левые" стали "новыми правыми". Второй отток произошел после серии выступлений Солженицына в Европе в 1976 и позднее годах.
Стоит назвать "Как нам обустроить Россию", уже встреченной на родине с пренебрежением (1991 - это несмотря на огромный общий тираж, включая газеты, в 25 миллионов), "Русский вопрос к концу ХХ века" (1995), который просто не заметили, и его последнюю крупную работу "Россия в обвале", изданной всего 5-ти тысячным тиражом (1998- мы сразу же дали из нее три больших отрывка). На эту значительную книгу тоже реакции почти не было никакой. А года два назад его лишили своей , всего-то 15 минутной программы на телевидении. Рейтинг, дескать, не вытягивает. Да уж, если интеллигенции и так все понятно - Солженицын отупел и никому давно не нужен, то кто же будет смотреть , главное, слушать и понимать?
Нет смысла писать своими словами то, что уже хорошо сказано кем-то. Потому опять продолжу цитировать:

"...Западному обществу вовремя было предложено противоядие; интеллектуальная экспансия коммунизма была остановлена. И остановлена не политиком, не религиозным проповедником, не философом, а писателем. Остановлена не с помощью военной силы, не посредством закулисных переговоров, не энергией умственных построений, а силой литературного слова, как в 1962-м силой литературного слова было надломлено железобетонное основание советского государства.
Собственно, если бы Солженицын ничего больше на протяжении своей 80-летней жизни не сделал, не написал публицистические статьи, названия которых вошли в пословицу ("Жить не по лжи", "Образованщина", "Как нам обустроить Россию"), не выстроил грандиозный свод эпопеи "Красное колесо", не опубликовал потрясающие "двухчастные" рассказы 90-х - все равно: "Один день..." и "Архипелаг..." обеспечили бы ему вечную благодарность потомков. И даровали пожизненное право говорить с современниками с "позиции силы", как говорит лишь власть имеющий.
Это не значит, что современники обязаны принимать на веру любые солженицынские суждения, что он не может ошибаться, порой катастрофически; это значит лишь, что всякий раз мы должны молчаливо выслушивать его до конца - и только после этого вставлять свое слово. Сколь угодно критическое.
Но все происходит иначе. Солженицын неуслышанный То, с чем мы сталкиваемся сейчас, давным-давно опробовано на Западе, особенно в эмигрантской среде. Была и прямая клевета (как в нашумевшей книге Ольги Карлайл, о которой Солженицын слишком детально пишет в публикуемых "Новым миром" воспоминаниях).
Но чаще встречалось язвительное равнодушие.
Солженицын произносил гарвардскую речь, предупреждая западные демократии о следствиях мягкотелой тактики "умиротворения агрессора", обличая моральный упадок - предпочитали пропустить мимо ушей основную мысль и сосредоточивались на второстепенном, на незнании, непонимании им американской жизни.
Он угадывал демократический вектор развития Испании времен позднего Франко, утверждал, что если есть свобода слова, о диктатуре говорить не приходится - его обвиняли в тайном сговоре с престарелым тираном.
Напоминал о религиозных основаниях европейской цивилизации, окончательная утрата которых, подмена "бытовым гуманизмом" всеобщей сытости чревата моральной смертью западной культуры, - называли фундаменталистом. А главное, оправдывая собственную читательскую лень, ссылались на неудобочитаемость "Красного колеса". И - действовали по давно известному принципу: "не читал, но скажу".
Многотомное повествование о русской революции "в отмеренных сроках" построено и впрямь предельно сложно; газетная хроника монтируется с беллетризованным повествованием. Здесь есть несомненные вкусовые срывы (особенно связанные с любовной линией), но есть и потрясающая сюжетная тяга, и пронзительный лиризм, и точность исторического взгляда. При всем том это именно романное сочинение.
В отличие от историка, который железной рукой исследователя ведет своих читателей от тезиса через систему доказательств к выводу, Солженицын меняется вместе со своими героями; его замысел как бы растет на наших глазах. Первые тома, и прежде всего "Август четырнадцатого", исполнены были антитолстовского пафоса; ранние герои "Колеса" убеждены, что ход истории в конечном счете зависит от человеческой воли, которая мучительно трудно, но все-таки согласуется с волей Провидения.
В последних томах персонажи все чаще скептически признают непознаваемость истории, ее неподвластность сумме индивидуальных воль... Не знаю, как переломить тенденцию, преодолеть устоявшееся предубеждение, чем "заманить" читателя в пространство "Красного колеса"? Может быть, хотя бы страшноватыми параллелями с современностью? Вот неутолимость, непреклонность левых, рвущихся к власти; вот - безволие государя; вот - самовлюбленная поза упрямого интеллектуала Милюкова, ради красного (в прямом смысле красного) словца, по сути, предающего Россию...
Есть какая-то страшноватая ирония в том, что эпопея была практически завершена (точнее, остановлена ради возвращения в любезное Отечество) в 1993 году; ее вынуждено открытый финал словно отзывается эхом октябрьских выстрелов на улицах Москвы, покрасневшей от позора, чуть было не сдавшейся на милость победителя. 

А вот что пишет по этому поводу другой хороший автор, Максим Соколов 

"Осматриваясь на ту трясину, в которой мы пребываем в декабре 1998-го, можно винить кого угодно - Ельцина, Гайдара, Зюганова, Горбачева, Карпа, Сидора etc., но стоит обратить внимание на одно мало замеченное обстоятельство. За время коммунистического правления Россия породила три волны эмиграции, так любившей говорить: "Мы не в изгнаньи, мы - в посланьи"; в годы брежневского помягчения возник самиздат, и стало возможным - не без неприятностей, разумеется, но все-таки - обсуждать что-то конкретное, касающееся послекоммунистического жизнеустройства.
Что же было если не придумано, то хоть обдумано? - почти ничего. Премудрости избирательного права, конституционализма, федерализма, бюджета, налогов, приватизации - всего того, с чем неизбежно должна была столкнуться страна, избавившись от коммунистов, - умственная элита как метрополии, так и русского Зарубежья постигала одновременно с простым народом - то есть по мере поступления трудностей. Что даже ставит под известное сомнение расхожий тезис об интеллигенции как о мозге нации: если мыслительные реакции мозга одновременны и одноприродны с таковыми же реакциями рук, ног и прочих членов тела, то мозг ли это? Причем такое положение дел сложилось довольно давно. На всю послевоенную эмиграцию нашлось всего два оригинала, всерьез и конкретно обсуждавших проблемы будущей России - И.А. Ильин и Г.П. Федотов. Спорили неистово, но хоть по существу: детали политического устройства, федерация, международный статус России etc.
Потом не стало и этого - и только Солженицын попытался придать рассуждениям о России вообще и демократии соотнесенность с какими-то реалиями. Статья 1982 года "Наши плюралисты" вконец рассорила его и с интеллигентскими кухнями СССР, и с "третьей волной" эмиграции, и с крышами Парижа - после чего ему и было присвоено почетное звание аятоллы. Перебранка была столь звучной, что в громе ее так никто и не расслышал ни простейших вопросов типа "Вы за демократию. Прекрасно, но по какой избирательной модели - пропорциональной, мажоритарной, смешанной? и если по той или другой, то почему?", ни призывов к конкретным делам и спорам тоже конкретным.
Тем более осталось втуне его тогдашнее напоминание о Феврале Семнадцатого как о вечном суде и вечном уроке для русской интеллигенции, не усвоив который она обречена на повторение российской катастрофы. Призыв помнить о Феврале оказался столь усвоенным, что даже в дни 80-летия революции, в свободном и неподцензурном 1997 году столь призывающая к осмыслению годовщина была еле помянута прессой - и никак не осмыслена. Да и зачем? - если помнить о тогдашнем "кадетско-революционном ожесточении общественности", если держать в голове заливистые фиоритуры тогдашних думских ораторов и если знать, как быстро - всего-то год понадобился - рулады думских златоустов сменились сухим треском выстрелов в чекистских застенках, то ведь и нынешнему ожесточению, нынешней демагогии, нынешней самоуверенности не так легко будет предаваться: может и страшно стать. Скорее всего именно поэтому, из чувства инстинктивной боязни не выдержать в интеллектуальном поединке, русское общество не восприняло "Красное колесо" - скучно, многотомно, занудно, маловысокохудожественно. На иной взгляд - и не скучно, и русская проза редкостная, а то, что многотомно, так, во-первых, хорошей книги много не бывает, а во-вторых, и здесь Солженицын явил себя изрядным немцем. Согласно анекдоту, русский пишет установочную статью "Россия - родина слонов", американец - брошюру "Все, что Вам нужно знать о слонах", немец - четырехтомное "Введение в основы слоноведения". Можно обвинить немца в тяжеловатости - но против увесистого четырехтомника по существу-то ничего не возразишь...
Будут юбилейные речи, будут чествования, а декабрьская Москва 1998 года слишком уж похожа на увиденный Солженицыным ноябрьский Петроград 1916 года: все еще на месте, но в то же время неудержимо ползет, а красное колесо еще неспешно - но все быстрее - продолжает раскручиваться.
Печальный юбилей. 

Никто ничего не возразил и по-поводу последнего крупного исследования российского пророка "Россия в обвале". Архангельский пишет: 

"...В конце 1997-го, когда многим показалось, что Россия наконец-то выскочила из пропасти, что начался долгожданный подъем экономики, что сформировались крупные капиталы, которые заинтересованы в стабильности, а потому не допустят нового хаоса, он завершил работу над книгой, характерно названной "Россия в обвале". Это, может быть, самое усталое и самое трагическое солженицынское произведение; единственная цитата - она многое объяснит: "...теперь - и все признают, что Россия - расплющена. Оправдатели настаивают, что иначе и пойти не могло, другого пути не было... Здравомыслящие - уверены, что здоровые пути были, они всегда есть в народной жизни. ...спор этот уже отошел в бесполезность: нам всем думать надо лишь - как выбраться из-под развалин. ...я не надеюсь, что и мои соображения могут в близости помочь выходу из болезненного размыва нашей жизни. Эту книгу я пишу лишь как один из свидетелей и страдателей бесконечно жестокого века России - запечатлеть, что мы видели, видим и переживаем".
После такого не хочется останавливаться на частностях, на второстепенном. Не хочется спорить с заведомо утопическими экономическими построениями, защищать монетаризм, оборонять Гайдара и Чубайса от солженицынской несправедливости. Не хочется задерживать внимание на социальных рецептах, подчас опасных. (Тревожась о судьбе русских меньшинств в Казахстане и других диктатурах с человеческим лицом, выросших на окраинах Союза, Солженицын предлагает ответить на эту политику такой же политикой на территории России в отношении этих народов.)
Главное в этой книге другое - боль за свою страну и ощущение горького счастья родства с ней. Исповедь, а не проповедь. Диагноз, а не рецепт. Если Солженицын что-то и явил собою "городу и миру", то не образ пророка, непогрешимого в суждениях, а пример счастливого человека, прожившего жизнь по своим правилам вопреки обстоятельствам. Если чему-то у Солженицына учиться, то именно этому потрясающему чувству свободы и гениальному умению радоваться дару жизни, сознавая весь ее неразрешимый трагизм. Чтобы полностью осуществиться, нужно противонаправить ход своей жизни общему вектору эпохи; пробурить, пробить эпоху насквозь - и в конце концов дать ей свое имя". 

Нам нечего добавить к этим словам, мы можем только присоединиться.

 

ОСНОВНЫЕ ВЕХИ ЖИЗНИ

Солженицын Александр Исаевич (Исаакьевич) 1918, 11 декабря: родился в Кисловодске. 1924: с матерью переезжает в Ростов-на-Дону.
1936: поступает на физмат Ростовского университета.
1939: параллельно становится заочником московского ИФЛИ.
1941: мобилизация. 1942-1945: фронт, путь от Орла до Восточной Пруссии.
1945: "антисоветская" переписка капитана Солженицына перехвачена военной контрразведкой. Приговор по статье 58 УК, пункты 10 и 11: 8 лет лагерей.
1947: переведен в Марфинскую "шарашку" - спецтюрьму, где работает в закрытой акустической лаборатории.
1950: этапирован в Экибастузский лагерь; литейщик, каменщик.
1952: участвует в знаменитом Экибастузском бунте заключенных; лагерный врач диагностирует у Солженицына рак.
1953: перевод на вечное ссыльнопоселение в аул Кок-Терек Джамбульской области Казахстана.
1955: разрешен переезд в Ташкент на лечение; обнаружена новая раковая опухоль - в желудке; внезапно смертельная болезнь сама собою отступает.
1956: реабилитация, работа учителем в поселке Торфопродукт.
1959: написана повесть о зеке Иване Денисовиче, которую Л.З. Копелев отнесет в редакцию журнала "Новый мир" А.Т. Твардовскому.
1962, ноябрь: "Один день Ивана Денисовича" печатается по личному разрешению Хрущева; начало всемирной славы Солженицына.
1963: в "Новом мире" появляются рассказы "Матренин двор" и "Случай на станции Кречетовка"; автора "Одного дня..." тщетно выдвигают на Ленинскую премию, пытаются ввести в "придворно-партийный круг". Одновременно начата подпольная работа над документально-художественным исследованием "Архипелаг ГУЛАГ", создается подцензурный вариант романа "В круге первом" (написан еще в 1957-1959).
1967: начат - задуманный еще в отрочестве - исторический роман о русской революции "Р-17".
1969: исключение из Союза писателей. Второй женой Солженицына становится Наталья Дмитриевна Светлова - математик, диссидент.
1970: Солженицыну присуждена Нобелевская премия по литературе. От поездки в Стокгольм он отказывается: могут не пустить обратно.
1971: в Париже издан первый "узел" эпопеи, которая получит название "Красное колесо", - "Август Четырнадцатого".
1973: "Письмо вождям Советского Союза". После обыска, проведенного КГБ, повесилась машинистка Солженицына Елизавета Воронянская. В Париже выходит первый том "Архипелага"; все средства от переизданий этой книги будут поступать в солженицынский фонд помощи заключенным и их семьям.
1974: в самиздат передана статья "Жить не по лжи". 13 февраля: арест, лишение советского гражданства, высылка в ФРГ; вскоре Солженицыны поселяются в Швейцарии.
1976: переезд в США (город Кавендиш в штате Вермонт).
1983: получает Темплтоновскую премию "За вклад в развитие религиозного сознания".
1989: после долгой цензурной отсрочки в летних номерах "Нового мира" печатаются главы "Архипелага" и Нобелевская речь Солженицына, что ознаменовало окончательную отмену цензуры.
1990: отказ от Государственной премии РСФСР за "Архипелаг" ("...не могу собирать на ней почет").
1991: опубликован трактат "Как нам обустроить Россию", начинающийся словами: "Часы коммунизма свое отбили".
1994: возвращение в Россию. Выступление в Государственной думе.
1995: Книга "Русский вопрос к концу ХХ века""
1996-1997: публикация свеженаписанных рассказов в "Новом мире".
1998: цикл статей о писателях XX века (Юрии Тынянове, Василии Гроссмане и др.). Учреждение собственной литературной премии ($ 25 000), первым лауреатом которой становится филолог В.Н. Топоров.
1998 Книга "Россия в обвале" 

Комментарии

Добавить изображение