БЕСПЛОДИЕ Продолжение Начало

22-10-1999

Однако что же произошло, что случилось с духовным ликом народа русского за те полтора столетия, что отделяют Сергия Радонежского от Ивана Четвертого, как трансформировались вера, правдивость, свобода, соборность, жертвенность, достоинство, творчество, ответственность, стыд и объединяющая в себе эти духовные качества Любовь, то есть все то, что разбудил в людях великий подвижник?

Как мы видели, в домонгольские времена российское крестьянство наравне с остальным населением было по существу свободным, не привязанным ни к княжествам, ни к дворянству, которое лишь начинало формироваться из дружинников, ни к правдами-неправдами разбогатевшим боярам-вотчинникам. Да, было много холопов, но походили они больше на служилых людей, какими считались дружинники, - получали кормление от господина, но в любой момент могли уйти к другому господину. А это значило, что господин, боярин ли, дружинник ли, князь ли, дабы не лишиться слуг, вынужден был по-отцовски заботиться об их быте, об их защите, а в ответ получал, как тогда выражались, сыновнюю ласку, то есть ответную заботу и ответную защиту. Семейное взаимопатерналистское сотрудничество лежало в основе домонгольского русского быта. Такое положение вещей можно было бы назвать родовыми отношениями лишь условно, так как, взяв за основу семейственность, россияне, однако же, отказались от кровных связей, предпочтя им свободный выбор общины. Это был очень крупный шаг вперед, так как вырывал индивида из вертикальной, ранжированной по старшинству, а не по способностям, родовой системы отношений, позволяя этому индивиду искать и находить место и возможности для проявления личностных качеств. И пусть качества эти из-за идеологической неоформленности, находившейся в прямой зависимости от умственной слабости и немногочисленности тогдашних церковных деятелей, были полудикими - исповедовались-то в основном заповеди Моисея, которые полностью отвечали запросам лишь слегка приподнявшегося над язычеством населения, личность все-таки существовала и со временем могла развиться до степеней высоких.

Монгольское нашествие резко изменило ситуацию. Семейственность была порушена. Князь, боярин-вотчинник и дружинник воспользовались своим положением ратников, то есть людей обученных воинскому делу, а потому со всего остального населения, не умевшего обеспечить себе защиту, стали взиматься разного рода поборы, начиная от денежных и кончая трудовыми, когда селянин за обещание защиты вынужден был трудиться на землях князя, вотчинника или дружинника не за плату, как было прежде, а даром. Правда, такие отношения просуществовали недолго, так как на деле надлежащей защиты никто обеспечить не мог. Зато, как и в монгольской степи, началось до этого не слишком развитое на Руси соперничество между князьями, доходившее до кровопролитных драк, которые утихомиривали вызванные ордынцы. За это монголам позволялось в очередной раз пограбить народ, то есть тех людей, на защиту которых и призывалась Орда. Вот почему бежать в леса или на незаселенные земли и вести там первобытный образ жизни, как отмечал Константин Кавелин, было единственной возможностью спасения.

Никто из историков почему-то не обратил внимания на то, что в первоначальной Северной Руси дружинники всегда объединялись лишь вокруг способного князя. Родственные отношения тут не играли особой роли, и если отпрыск, занявший место того или иного недавнего владыки, оказывался человеком малосведущим, его попросту переизбирали или свергали. Часть же русских земель вообще не имела князей и управлялась выборными людьми. Таким был северо-запад тогдашней России, сколь это не покажется странным, создавший республиканскую государственность, то есть до оформления Московской Руси, кроме семейственного патернализма, существовала и совершенно иная, сродни древнегреческой, форма правления. Еще в XI веке, когда в Европе даже и не мечтали об этом, в Пскове (его первоначальное название Плесков) была создана республика в полном смысле этого слова.

В нашей историографии Псков и Новгород почему-то отождествлены, хотя это были два разных государства. Новгород, как правило, несмотря на сильное республиканское мышление, находился под управлением приглашенного князя. Назовем это явление условно - малым абсолютизмом, потому что князей время от времени изгоняли. Псков же никогда не впадал в вассальную зависимость от князя. Князь приглашался сюда лишь при возникновении угрозы извне и выполнял исключительно роль воеводы, то есть министра обороны. Он полностью был подчинен выборным посадским людям и вынужден был свято выполнять законы, при нарушении которых его, как и всех граждан Пскова, ждала кара. Так случилось, скажем, с Василько Черниговским, который законы преступил: он был ослеплен и изгнан из города пинками. Псковская государственность, снабженная выработанным демократическим юридическим правом, запрещала гражданам продаваться в холопы, даже в том случае, когда к этому подталкивала нужда. Ушедший в холопское унижение человек тут же терял гражданство и приравнивался к собаке. С этого момента с ним можно было поступать как угодно, даже - убить, и - не отвечать за это. То есть в самих законах были не только заложены условия для формирования личности, но и защита этой личности от разрушения.

К слову заметим, на псковщине почти до ХVII века не было крепостного права и все иные верования, наряду с православием, существовали без всякого ущемления, даже язычество. Впрочем, язычество оставалось больше как ритуальность, а не как глубокая вера, так как в условиях псковских порядков индивид при всем желании не мог сохранить своего полудикого состояния, характерного для истинного язычества. Русский человек и здесь в полной мере ощутил, что такое свобода, возгордился ею и отстаивал ее до конца. И все-таки следует признать, что псковская демократия была охлократичной (вече - это власть толпы), что со временем разрушило бы республику, как это случилось в городах-государствах Древней Греции по той же причине охлократичности. Хотя - как знать? Ведь республика просуществовала ни много ни мало - пять веков! И не рухнула! Несколько походов совершил Иван Грозный, чтобы сокрушить самостоятельный Псков. В конце концов, не видя исхода "крамоле", он поступил так, как потом поступал его верный ученик Сталин, - посадил псковичей на телеги и увез в Московию, а Псков заселил москвичами.

Из сказанного следует, что Россия первоначально имела не один, а два пути, на которых могла развиваться очеловеченная политическая система. Однако был избран монгольский путь - сначала военной монархии, в дальнейшем сопровожденной глухим феодализмом. Не думаю, что Сергий, поддерживая одну из губительнейших форм правления - наследственность московских князей, предполагал, что и князья эти, и церковь свернут с проторенной им дороги.

Давайте еще раз посмотрим, из чего складывалась и к чему приводила система общественных взаимоотношений, предложенная и внедренная Сергием Радонежским, и как ее видоизменили после его смерти.

Монастырь, представлявший из себя идейный, финансовый, производственный и административный центр, существовавший на коллективной основе, и его частнохозяйственное крестьянское окружение, тем не менее, жили одной, семейной жизнью. При надобности, как мы помним, и крестьянин, и монах делали любую работу и в стенах монастыря, и за его пределами - монастырь участвовал в крестьянской жизни точно так же, как крестьянство участвовало в жизни монастыря. Взаимопомощь, взаимозабота и взаимозависимость были полными и, что особенно важно отметить, бескорыстными. Не думаю, чтобы тогда вывешивались лозунги, хотя известно, что на нравоучительных досках богомазов, изображавших бытовые сценки, они иногда появлялись. Уверен в одном, что главным лозунгом совершенно нового на Руси сожительства был "Не лги!". И завет этот соблюдался. Крестьянин из своих доходов жертвовал на оборону монастыря, за стенами которого мог укрыться и - укрывался, и при этом монастырская братия тратила средства именно на оборону. Жертвовал на инвентарь, тягло, на приобретение отсутствовавших материалов, деньги тратились на тягло, инвентарь и материалы, жертвовал на богомазов - потом все с восторгом постигали красоту, жертвовал на библиотеку или книгописную мастерскую - взамен учился грамоте и сельскому производству. Жить по правде, к чему четыре века спустя призывал россиян Лев Толстой, в монастырях и околомонастырских общинах сергиевского толка стало не столько обязанностью людей, но - их потребностью. Пробужденный соборный патернализм делал совместными и ответственность, и жертвенность, и творчество, и достоинство ... Шло единение не на основах страха, выгоды или насилия, а на основах нравственности и духовности, то есть как раз на этих высоких основах и возникала первоначальная российская нация. А говоря по-иному, одновременно с вызреванием индивидуальной личности вызревала и личность коллективная, причем, на ненасильственном принципе, чего ни до Сергия, ни после него никогда не было. Можно, конечно, высказывать сомнения, но я думаю, в этой ситуации человек впервые имел дело с торжеством Нравственного Закона.

И вот тут, похоже, самое время вернуться к мыслям Гегеля об Объективном Духе. Мысли эти воспринимаются трудно, а потому считаю нужным напомнить их. Объективный Дух, или Феномен Духа, по Гегелю, это сверхиндивидуальная целостность, которая пронизывает собою все знаемое нами материальное пространство. В Библии - это Дух Святой. "Целое, - пишет Гегель, - есть покоящееся равновесие всех частей, и каждая часть его - своеродный дух, который ищет своего удовлетворения не по ту сторону себя, а имеет его внутри себя потому, что он сам находится в этом равновесии с целым". Для сознательной же материи гегелевский Феномен Духа является доминирующим общественным и личностным началом. По словам мыслителя, "единичность имеет значение самосознания вообще, а не единичного случайного сознания... Абсолютный Дух реализован в множественности наличного сознания; он есть общественность ... Но этой нравственной силе и публичности противостоит другая сила - Божественный закон. Ибо нравственная власть государства как движение сознающего себя действования имеет свою противоположность в простой и непосредственной сущности нравственности; как действительная всеобщность она есть насилие над индивидуальным для-себя-бытием, а как действительность вообще она имеет во внутренней сущности еще нечто иное, чем она есть".

А теперь отвлечемся на время от "сумрачного германского гения", как в числе других гигантов классической немецкой философии поименовал Гегеля Александр Блок, и попробуем разглядеть изначальную суть человеческого существа. Представьте себе ребенка, который лишь недавно появился на свет. Он еще не умеет ходить, говорить, не научился даже четкой координации движений. Единственный способ его общения - смех и плач. К чему рвется этот маленький гений, чего он хочет? В первую очередь, он хочет, чтобы его любили, он бурно радуется любви окружающих и дарит им ответную любовь; он хочет свободы, а потому сопротивляется сковывающим пеленкам, непускающим рукам - отстаивает свое достоинство; он исследует все, что видит и ощущает, потому что ему нравится исследовать, потому что исследование - предтеча творчества. Легко понять, что ни одному из этих качеств маленький человек не учился, они даны ему Богом вместе с душой. Иными словами, в нем буйно разрастается пока ничем не ограниченный Объективный Дух. И лишь постепенно, начиная сверяться с совестью, человек познает цену Божьим дарам и относится к ним ответственно или безответственно.

Объективный Дух - не свойство только отдельного человека, Объективный Дух - свойство человечества. А так как качества, данные изначально, люди измеряют стыдом, правдой, верой, выработанными нравственными канонами, так как, живя малыми или большими сообществами, они внутри этих сообществ широко дозволяют или ограничивают свободу, творчество, достоинство и любовь, так как, исповедуя правду или ложь, веру или безверие, стыдливость или бесстыдство, произвольно меняют качество эксплуатации Объективного Духа, хотя никому из смертных не дано видоизменить или уничтожить его, Объективный Дух в процессе применения, очищенный от скверны или напротив - изуродованный ею, все равно приподнимается над сообществом и становится той неосязаемой, то есть нематериальной, но при всем при том четко ощущаемой всеми сверхиндивидуальной целостностью, которая не только определяет внутреннее содержание сообщества, но является руководящим началом, не зависящим ни от религиозных, ни от светских идеологий, ни от прогресса и регресса - вообще ни от каких материальных проявлений жизни, если эти материальные проявления не направлены на возбуждение и эксплуатацию Объективного Духа. И когда я давал характеристику термина "нация" и говорил об идеологии как необходимом компоненте формулировки, имелось в виду направленное идеологическое воздействие на Объективный Дух, высвобождаемый идеологией или ограничиваемый ею. Таким образом, если мы хотим оценить качество той или иной нации, требуется прежде всего оценка идеологии, развивающей или приглушающей проявления Объективного Духа.

Если учесть, что философия, в отличие от всех наук и искусств, принадлежит к творчеству коллективному, нетрудно предположить, что к своим обобщениям Гегель пришел, основательно изучив мысли многочисленных предшественников. А о душе, с момента возникновения в человеческом сознании этого понятия, сказано было немало. Вот рассуждения Сократа на эту тему: "... Многие считают, что тело, или плоть (soma), подобно могильной плите (sema), скрывающей погребенную под ней в этой жизни душу. В то же время эта плита представляет собою также и знак (sema), ибо с ее помощью душа обозначает то, что ей нужно выразить, и потому тело правильно носит также название sema". Как легко понять, Сократ рассматривает пока замкнутое пространство, пытается определить соотношение духа и плоти. Но уже Аристотель идет много дальше него: "... подводя итог сказанному о душе, мы повторим, что некоторым образом душа есть все сущее". "Думается, что познание души много способствует познанию всякой истины...". Углубление и развитие этих мыслей нашло свое отражение в творчестве неоплатоника Плотина, жившего в эпоху крушения Римской империи. Повторяя выводы Платона и Аристотеля, он, однако, говорит уже о Всеобщей, или Всецелой Душе, но тут же начинает дифференцировать ее состояния: интеллективная душа, которая умеет созерцать Божественное; размышляющая душа, у которой вступает в силу все осмысляющий разум; наконец, сонная, неразмышляющая душа, удел которой - тварность. "Когда я говорю о действии и опыте, - пишет Плотин, - я имею в виду всеобщий эффект полного космического круговорота относительно себя и своих частей: поскольку в силу своего движения оно (Все. - В.Б.) устанавливает определенное состояние внутри себя и в своих частях, в телах, которые движутся внутри него и относительно того, что находится в коммуникации с другими частями, вещами нашей земли". "... Все есть универсально понимающее живое существо, охватывающее внутри себя все живые существа и имеющие душу, одну душу, простирающуюся на всех ее членов в той степени, в которой каждый отдельный участник участвует во всем". И далее: "... жизнь в Космосе направлена не на индивидуальность, а на целое". "Душа, таким образом, должна иметь свое бытие до воплощения и быть начертанной на вечном знании, должна сама быть вечной". "Мы не утверждаем единства души в смысле полного отрицания множественности - только для высшего это может быть утверждаемо; мы думаем о душе как одновременно единой и множественной, участвующей в природе, разделенной в телесности, в то же время единой в достоинстве своего пребывания в том Порядке, который не подвергается делению".

Без особого усилия можно заметить, что Плотин является прямым предшественником Гегеля как мировоззренчески, так и стилистически. Однако в своем миросозерцании Гегель опирался не только на Плотина, но и на Декарта, который писал: "Заметив, что истина: я мыслю, следовательно, я существую, столь прочна и столь достоверна, что самые причудливые предположения скептиков неспособны ее поколебать, я рассудил, что могу без опасения принять ее за первый искомый мною принцип философии". Став на столь прочный фундамент, Гегель начинает выстраивать свое здание: "В своей телесности, преобразованной душой и ею освоенной, душа выступает как единичный субъект для себя, а телесность является, таким образом, внешностью в качестве предиката, в котором субъект относится только к самому себе. Эта внешность представляет не себя, но душу и является ее знаком. Как таковое тождество внутреннего и внешнего, которое подчинено внутреннему, душа является действительной; в своей телесности она имеет свою свободную форму, в которой она себя чувствует и дает себя чувствовать другим, которая в качестве произведения искусства души имеет человеческое, патогномическое и физиогномическое выражение". "... Действительная душа в своей привычке ощущения и своего конкретного чувства самой себя есть в себе для-себя-сущая идеальность своих определенностей в своей внешности, обращенная в себя, и бесконечное отношение к себе. Это "для-себя-бытие" свободной всеобщности есть более высокая степень пробуждения души в ее возвышении до "я" - абстрактной всеобщности, которая таким образом есть мышление и субъект для себя, и притом определенно - субъект суждения, в котором "я" исключает из себя природную тотальность своих определений как некоторый объект, как некоторый внешний для него мир и устанавливает отношение к нему, так что в этом внешнем мире оно есть это "я" и непосредственно рефлектирует само в себя, - а это есть сознание". "Сознание составляет ступень рефлексии, или отношения духа, его развития как явления. "Я" есть бесконечное отношение духа к себе, но как субъективное, как достоверность самого себя; непосредственное тождество природной души поднято до этого чисто идеального тождества ее с собой; содержание этого тождества является предметом этой для-себя-сущей рефлексии". "Цель духа как сознания состоит в том, чтобы это свое явление сделать тождественным со своей сущностью, поднять достоверность самого себя до истины". "Истина сознания есть самосознание, и это последнее есть основание сознания, так что в существовании всякое сознание другого предмета есть самосознание". "В сознании мы видим громадное различие "я" - этого совершенно простого, с одной стороны, и бесконечного многообразия мира - с другой". И наконец: "Дух определил себя как истину души и сознания..."

Как видим, Гегель ставит знак равенства между Духом и Сознанием. Не могу этого доказать, но думаю, Гегеля сбили с толку слова апостола Иоанна: "В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог", - то есть вроде бы утверждение первичности мысли. На самом деле Иоанн имеет в виду начало Творения, то есть категорию временную по отношению к Богу как к категории Вечной. А по-иному говоря, уже до начала Творения были и Творец, и Дух Святой, и мера Духа Святого - нравственность Бога Сына, и организующее начало Творения - Слово, а потому в моем представлении Сознание является, как бы лишь инструментом познания Духа, и как следствие - мне ближе мысль Плотина о том, что Все, или Абсолют, "устанавливает определенные состояния внутри себя и в своих частях, в телах, которые движутся внутри него и относительно того, что находится в коммуникации с другими частями, вещами нашей земли". Если отбросить концовку формулы, заземляющую Дух, то мысль Плотина будет полностью соответствовать сегодняшним научным представлениям. А мы уже знаем, что энергиями Высшего Порядка, или энергиями Духа, пронизано все космическое пространство, даже его пустоты; ими наполнены все знаемые нами материальные и нематериальные явления. Дерево, камень и молния точно так же, как человек, его мысль и его память, обладают духовной энергией, или духовностью. Учеными уже взвешена даже, правда, лишь человеческая, душа. Вес ее колеблется от 2 до 5 граммов. Однако никто не определил пока качественной наполненности этой души, что и невозможно сделать, покуда не существует формулы духовности, покуда четко не обозначены те инструменты и механизмы, которые поспособствовали бы реализации Духа на определенном Христом основании Нравственности. Вот почему, не претендуя на всеохватность, то есть на истину в последней инстанции, я хотел бы попытаться дать формулу Духа.

Духовность - это вечно живые, лишь видоизменяющиеся и совершенствующиеся энергии Высшего Порядка, изначально в своем взаимодействии определяющие параметры устройства и развития Вселенной и находящиеся в организованном или неорганизованном состоянии.

Как бы подтверждая выводы Аристотеля, Плотина и Гегеля, наука уже доказала, что энергии Высшего Порядка, хотя и находятся в душах живой и неживой материи, тем не менее, создают вокруг предметов и явлений энергетические поля, даже на сегодняшнем весьма примитивном уровне развития человека и человечества оказывающие влияние на такие же поля вовне. И качество этих полей поддается измерению, то есть мы уже можем с помощью чисто лабораторных исследований определить степень духовного совершенства материи. Однако направленно пересоздавать или повышать качество собственного Духа, Духа общественного, а уже тем более - Духа неживой материи и нематериальных явлений мы не только не научились, но толком и не задумывались об этом.

Нетрудно догадаться, почему наши великие интеллектуальные предшественники, а в их числе и Гегель, сосредоточивались лишь на человеке и на обществе, в котором этот человек живет. В неживой (минералы) или несовершенной (растительный и животный мир) материях энергия Духа находится в хаотическом, неорганизованном состоянии. Феномен энергетической установки, какая и есть человеческое тело, заключается в том, что, в отличие от всей материи и нематериальных явлений, она снабжена организующим началом Божественного Разума, или, по Гегелю, Мировым Разумом, для которого "единичность имеет значение самосознания вообще, а не единичного случайного сознания", то есть способностью к созданию и пересозданию культурно-материальных ценностей, а говоря по-иному, способностью к устранению хаоса. Не случайно поэтому на исходе XX века не столько на научном, сколько пока на подсознательном уровне началось возрождение ведической культуры индусов, где, пусть очень часто полуневежественно, однако же, прослежены связи человека с космической Вселенной, где влияние Космоса на человека является подавляющим, что, конечно же, не соответствует диалектически развивающейся действительности. А в связи с этим я убежден, что уже вскоре начнется освоение и еврейской Каббалы, которая нащупывает взаимовлияние Космоса и Человека. Правды ради, следует сказать, что в каббалистическом представлении духовная энергия человека как бы постоянно убывает, чтобы потом возродиться в первоначальном виде, и это тоже противоречит диалектике. А потому Гегель, видимо, хорошо знакомый с мировоззренческими поисками еврейских средневековых мистиков, опираясь именно на диалектику, развивает учение о сближении человеческого и Мирового Разума, то есть о постоянном возрастании человеческого могущества и приближении его к могуществу Божественному.

Другого пути у человека просто быть не может, так как, если он, что пока и происходит, будет выступать в любых иных качествах, не получит объяснения, для чего был создан столь совершенный по всем параметрам аппарат. Мы сегодня не знаем и, похоже, никогда не узнаем замысла Творца, однако уже сейчас на основе научного опыта с 90-процентным приближением можем утверждать, что Человек создан с исключительной целью духовного преобразования всей комической материи, хотя ответа на вопрос: для чего это нужно? - мы завтра не получим, ответ на него, видимо, находится в отдаленных далях.

Осознано ли человеком как индивидуальностью и человечеством как реализатором Абсолютного Духа "в множественности наличного сознания" свое великое предназначение? Да ни в коей мере! Потому что до сих пор как отдельный человек, так и человечество лишь ощупью прикасаются, а часто бездумно уничтожают или игнорируют тот механизм, с помощью которого только и достигается возможность организации хаотических энергий Духа и обретаются условия их объединения на основе взаимодействия, чтобы наконец была осуществлена реализация Абсолютного Человеческого Духа, пронизанного изначально и постоянно подпитываемого Духом Господним. Речь, легко догадаться, идет о Культуре, так как если Разум - инструмент познания, то должен существовать и механизм для развития и совершенствования самого Разума. Однако до сего времени, как и в случае с духовностью, не создано единой формулы, которая обобщила бы все мировоззренческие наработки, объясняющие термин "культура".

Вплоть до ХVIII века, то есть до момента появления немецкой классической философии, культура отождествлялась с духовным (почти исключительно в церковном смысле этого слова), общественным и личностным развитием человека. Но уже Жан-Жак Руссо, как известно, воспринимавший буржуазное общество с абсолютным отвращением, так как любой капитализм зиждется на принципе "совесть - это химера!", подверг беспощадной критике так называемые "культурные" нации и выдвинул лозунг "назад к патриархальности!", не без основания полагая, что "дикие", или цивилизационно неразвитые, а значит, и не развращенные атеизмом народы куда более нравственно чисты, чем народы, прошедшие обработку несколькими цивилизациями, и на этом пути растерявшие нравственные принципы.

Отталкиваясь от этих мыслей Руссо, творцы немецкой классической философии - Кант, Шиллер, Гегель, стали отождествлять культуру с развитием духовности, нравственности, эстетики и философии. С их точки зрения культура представала в качестве духовной свободы человека (Кант), которая никак не связана ни с его природой, ни с его социальным существованием, ни с эмпирикой его целей (цивилизационным развитием), о чем говорили Шиллер и Гегель.

Будучи деистом и вслед за Протагором утверждая, что Бог позволил человеку быть мерой всех вещей, Иммануил Кант вскружил голову не только себе, но и многочисленным последователям, неокантианцам, которые, на мой взгляд, правильно понимая, что культура есть одна из отличительных черт именно и только человека, стали отождествлять ее с эволюционным развитием хомо сапиенса, хотя ее нужно было ставить в зависимость не от индивидуальной, а от общественной эволюции. Еще же позднее Зигмунд Фрейд договорился до того, что культура является всего лишь инструментом социального подавления и сублимации детских психологических импульсов.

Не лучше дела обстояли и у марксистов. Солидаризатор пролетариев всех стран с возмущением писал о том, что, видите ли, производство, и главное - "все экономические отношения" при рассуждениях о культуре "упоминались лишь между прочим, как второстепенные элементы "истории культуры". И бил уже наотмашь по известной теперь всему миру схеме: "Класс, имеющий в своем распоряжении средства материального производства, располагает вместе с тем и средствами духовного производства, и в силу этого мысли тех, у кого нет средств для духовного производства, оказываются в общем подчиненными господствующему классу".

Это положение Маркса не выдерживает даже легкого исторического толчка. Стоит лишь сказать, что великая духовно-нравственная философия Христа, положившая начало всей последующей теоретической мысли, в том числе и марксистской, родилась как противопоставление идеологиям господствующих классов и была беднейшими слоями населения воспринята без всякой экономической подпитки как философия низов и пронесена ими сквозь тысячелетия, и от постулата Маркса не останется следа. Как философии низов, не зависящие ни от чьего кошелька, можно характеризовать зороастризм, буддизм и ислам. Конфуцианство же, возникнув в качестве идеологии именно господствующих классов, нашло, однако, в этой ипостаси свое применение лишь четыре века спустя после смерти Конфуция. И только иудаизм с самого начала служил господствующим классам и поддерживался их финансами. Но это скорее исключение, чем правило, так как вообще культурные достижения появляются снизу, как потребность именно в массах реализации скованных господствующим классом духовных устремлений.

В смысле определения термина "культура" мне наиболее близки мысли Макса Вебера и Генриха Риккерта, которые, хотя и отдали дань кантианству и марксизму, тем не менее, поднялись до построения абстрактных конструкций в деле изучения различных явлений, а потому видели в культуре прежде всего "специфическую систему ценностей и идей, различающихся по их роли в жизни и организации общества того или иного типа".

Мне думается, из формулы Вебера-Риккерта следует в ценностном плане вычленить лишь первую часть, то есть взять за основу вывод, что культура представляет из себя "специфическую систему ценностей и идей", так как если мы согласимся со второй частью, а именно с тем, что культура различается по ее роли "в жизни и организации общества того или иного типа", то сразу же поставим жирный крест на таком понятии, как Мировая Культура, в то время как любая национальная культура не в состоянии жить в замкнутом пространстве определенного этноса или нации, а является составной частью именно Мировой Культуры и, как мы знаем, частью не всегда значительной, и становится качественно весомой только при активном взаимодействии с Мировой Культурой.

Здесь еще нужно сказать о важности выбора точки отсчета в деле построения любой философской конструкции. Если эта точка отсчета опирается на доктрину "человек - мера всех вещей", то вся конструкция будет возводиться на фундаментах либо экономических, как у Маркса, либо социальных, как у Вебера-Риккерта, либо на естественнонаучных, как у Канта, Писарева, Чернышевского или Михайловского. А это значит, будет выбран лишь отдельный элемент всеобщего знания, на который, однако, это всеобщее знание нужно взгромоздить, что совершенно невозможно, так как фундамент, если он - частность, не выдержит тяжести конструкции, если она - целое. Особенно четко это просматривается в марксизме, который так и не сумел в свои материалистические представления вписать основную суть человека - духовную, отчего все его здание с самого начала стало разваливаться на составные. Вывод напрашивается сам собой: или мы признаем Мировой Дух - Энергии Высшего Порядка, за основу всего Мироздания, или, признав за основу лишь его часть - человека как меру всех вещей, будем постоянно путаться в определении точки отсчета и создавать саморазрушающиеся философские конструкции. Отсюда, как мне думается, уже несложно перейти к формулировке термина "культура".

Культура - это механизм реализации Мирового Духа, промерянного и организуемого Нравственностью Христа. Институты же и формы этой реализации относятся к понятию "цивилизация", то есть являются следствием по отношению к причине - Мировому Духу, который на уровне индивидуального и общественного (множественного) сознания возбуждает наработки Идей и Инструментов для их осуществления.

Не буду касаться термина ^сознание", тем более, что ни философией, ни наукой, ни религиями так по сей день даже приблизительно не понято, что есть сознание. Приму за точку отсчета гегелевское понимание, где Мировой Разум приравнен к Мировому Духу, изменив в этой формуле лишь соотношения, то есть знак равенства - на плюс. Тогда мысль будет звучать следующим образом: Мировой Дух создал Мировой Разум для осознания и организации самого себя, что, конечно же, не раскрывает сущности Сознания, а лишь констатирует его подсобную функцию.

А теперь по мировоззренческой лестнице спустимся на несколько порядков вниз и попытаемся понять, что в наших, земных, условиях мешает в первую очередь реализации Мирового, или Объективного Духа. Это, безусловно, власть.

Совершенно очевидно, что никакая сегодняшняя власть, постоянно защищающая свою отделенность от общества и потому имеющая противоправный характер, не дозволит полноценное функционирование Объективного Духа, так как Объективный Дух не знает национальных или политических границ и действует, по мысли Гегеля, на поле Мирового Разума, где личность освобождена от любых ограничений, кроме ограничений Совести, которая также производное Объективного Духа, власть же, которую знало и знает человечество, отстаивая свою насильственную сущность, во имя самосохранения, будет неизменно воздвигать границы и любые другие барьеры, замыкающие человека, а вместе с ним и Объективный Дух в пространстве правил определенного сообщества. Понимая пагубность этого явления, Маркс мифологично предполагал, что всемирный социализм, устранив эксплуатацию человека человеком, то есть внутриобщественное насилие, разрушит ненужные при таких условиях государственные машины и заменит их родовыми отношениями, которые, якобы, должны освободить от цепей и духовность, и нравственность, и носительницу этих начал - личность, иными словами, скатывался на позиции анархии. Полностью разделяя эту мысль Маркса, Энгельс писал: "Когда ... государство становится наконец и фактически представителем всего общества, оно делает себя излишним ... На место управления лицами становится распоряжение вещами и руководство процессами производства. Государство не отменяется, оно отмирает". В "Коммунистическом Манифесте" эта же мысль звучит так: "... пролетариат уничтожает самого себя, как пролетариат уничтожает все классовые различия и противоречия, уничтожает государство как государство".

Даже то недолгое функционирование анархических сборищ после Октября семнадцатого года, когда народу демонстрировалась именно родовая психология, убедительно показывает провальность доктрины основателя экономического социализма. Эта провальность обнаруживается и с помощью даже самого примитивного анализа. Известно, что отношения феодальные и капиталистические строятся по закону силы. Но на той же основе строятся и отношения родовые: самый сильный в окружении и с помощью менее сильных становится вождем, и эта элита получает большую и лучшую часть общественного продукта. А если это так, а это - так, должны доминировать и доминируют не нравственность и духовность, а лишь наделенная властью (силой) личность, которая подавляет любые личностные начала у других представителей рода. Свобода и справедливость, о которых так печется Маркс, попросту исчезают. Мало того, исчезает и сам человек, он становится некоей главной деталью машины, так как в новом обществе есть лишь "распоряжение вещами и процессами производства". Стоило ли огород городить ради столь великих целей?

Но если даже предположить, в полном соответствии с Марксом, что человек труда, в его терминологии - пролетарий, по какой-то неведомой причине не захочет эксплуатировать своего брата, другого пролетария, так как будто бы возникает нерушимая пролетарская солидарность, то неизбежен вопрос: как же будет управляться такое общество, где та сила, которая заставит одних пролетариев таскать бревна и готовить обеды, а других - сидеть за компьютером и эти обеды поглощать? По Марксу, эта сила - высокая пролетарская сознательность. Однако откуда-то эта сознательность должна появиться, появиться же она может лишь с помощью нравственного принуждения, и, значит, кто-то должен применить насилие к личности, то есть мы опять приходим к пониманию необходимости властных начал, потому что "распоряжение вещами и руководство процессами производства" к нравственности никакого отношения не имеют.

Гегель, от которого, как от печки, плясали Маркс и Энгельс, столь наивен не был, а потому и не торопился с отменой государства, считая, вопреки своим последователям, что государство - это "действительность нравственной идеи", и значит, насилие присутствует, но это насилие носит иной, немарксистский, характер.

Я почти уверен, что Гегель не знал об опыте Сергия Радонежского, но, опираясь на учение Христа, он такой опыт предполагал. Что же ценное было в этом опыте? Может быть, при Сергии исчезла власть, а вместе с ней испарилось и насилие? Нет, ни власть, ни насилие не исчезли. Они видоизменились. Появились ли родовые отношения, о которых мечтал Маркс? Если рассматривать родовые отношения, как их рассматривает мировая философия, то таких отношений не возникло. Возник не род, со своей привычной иерархией, возникла, а вернее - вернулась семья, где связующим раствором, как и в большинстве семей обычных, была любовь, или взаимопатернализм. Отличие от семьи в бытовом смысле или рода было единственным - не существовало родства кровного, его место было занято родством духовным, тем самым родством, которое провозгласил Христос: "Я пришел разделить человека с отцем его, и дочь с матерью ее, и невестку со свекровью ее... враги человеку - домашние его. Кто любит отца и мать более, нежели Меня, не достоин Меня; и кто любит сына или дочь более, нежели Меня, не достоин Меня; и кто не берет креста своего и не следует за Мной, тот не достоин Меня... потерявший душу свою ради Меня, сбережет ее". По-иному говоря, подсказан выход из тварного состояния и указан путь превращения человека в Человека. Вот когда становится понятным самоуничижение Сергия Радонежского, который не брезговал никакой работой и был трудником, наряду с другими трудниками. Отцем своей паствы, то есть властью, был не он, игумен, и не другие святители церкви, Отцем, то есть опять же - властью, были Христос и стоявший за ним Бог, и только им, или лучше сказать - их Слову подчинялись как паства, так и церковные иерархи. В своих мирских проявлениях человек, возросший в личность, стал совершенно свободен, им не помыкал, ему не приказывал никто, ему лишь подсказывали в соответствии со Словом Божьим, какие нравственные и духовные правила он обязан соблюдать. Таким образом, основные постулаты социализма "равенство", "солидарность", "свобода", "от каждого по способностям, каждому по труду" соблюдались в абсолютной полноте. Объективный Дух на поле взаимопатернализма нашел свое осуществление. Можно ли было на этой основе построить государство в качестве действительности нравственной идеи, на чем настаивал Гегель? Безусловно, можно было бы. Если исходить из формулы, что культура - это механизм реализации Мирового Духа, промерянного и организуемого Нравственностью Христа, который на уровне индивидуального и общественного сознания возбуждает наработки Идей и Инструментов для их осуществления, то следует утверждать, что именно в культурном плане сергиевская Русь сделала колоссальный шаг вперед в деле осознания миром тех путей, которые ведут к его гармонизации с помощью обожения человека и общества.

1. Была возвращена порушенная было монголами некровная семейственность, где мерилом являются нравственные отношения между индивидами. Идея эта была закреплена механизмом свободного выхода из общины.

2. Внедрен пока еще не знаемый миром принцип безвластия, снабженный механизмом беспрекословного подчинения Слову Божьему, а если быть конкретным - идеологии Христа, где мера всех вещей исключительно Бог, но не человек. Идеология эта была растиражирована и объяснена пропагандистским аппаратом православной церкви и стала всеобщей в пределах Руси.

3. Взаимопатернализм, обеспечивающий личностное и соборное становление и развитие, подкрепленный механизмом всеобщей правдивости и всеобщего труда, стал тем полем, на котором взращивалось духовное богатство россов. Недаром же, а об этом еще будет сказано, первый невенчанный русский царь Иван Третий активно противился разрушению этого поля - по себе знал, сколь оно плодородно.

Можно ли было, имея на руках столь колоссальные культурные наработки, успешно двигаться дальше? Еще как можно было бы! Но российская история пошла совершенно иным путем, о пагубности которого мне и предстоит говорить на протяжении почти всей книги.

Самое страшное, что по смерти Сергия именно монастыри, рожденные его волей, первыми принялись закрепощать крестьян. Невежественные попы, сменившие на постах самого Радонежского и его учеников, объявили себя князьями церкви, то есть переняли монгольскую светскую организацию общества и перенесли ее на церковь. Главный атрибут монгольской политики - дань, сделался тогда и основой политики святых отцов. Он и по сей день - основа. Не взаимопатерналистские отношения между монастырем и вольной крестьянской общиной, а отношения сюзерена и вассала, мытаря и данника стали ежедневной и ежечасной практикой. Крестьянский кредит перестал быть беспроцентным, жертвенные приношения монастырям начали использоваться не по назначению - пошли в основном на обогащение монастырского начальства, на вклады в ценности и на обильное популистское кормление монахов, дабы они, как мы теперь говорим, не возникали. Разодетые в золото и жемчуга попы трясли перед мирянами заплатанной ряской Сергия и призывали жертвовать, жертвовать, жертвовать, а втихую ко всему этому отбирали у должников землю, приписывая ее к монастырской - создавали латифундии, заставляя обанкротившегося крестьянина либо идти в кабалу к монастырю, либо начинать осваивать новые земли под новые, но уже ростовщические займы.

Если взаимоотношения монашеской и крестьянской общин при Сергии мы рассмотрим с точки зрения возникающей нации и государства, то легко заметим, что, кроме некровной семейственности, которая, безусловно, сама по себе очень важна, каких-то других значимых культурных наработок в общем-то не было. Культура Руси, изначально возникая на учении Христа, с его помощью сразу же вышла на уровень Мировой Культуры, то есть идея объединения в нацию началась, во-первых, с космополитического отсчета, во-вторых, с высочайшего нравственного уровня Христа и, в-третьих, со служения Божественным идеалам Справедливости, а говоря другими словами, с духовного служения Высшим Целям - свободе, равенству и братству. К тому же следует отметить, что всенародно осуществлялось деяние, которым впоследствии, вплоть до декабристов, дорожил и который оберегал средний класс докапиталистической России - дворянство. Взаимопатернализм как почва и одновременно как Идея Отечества сплачивал на основе уже названных Высших Целей воедино все наличное общество - и монахов, и крестьян, и князей, и дружинников. Одни при этом выступали как кормильцы, другие как защитники, третьи как духовные пастыри. Из этого монолита выпадали только вотчинники, служившие исключительно собственным интересам. Система, предложенная Сергием, позволяла духовно богатеть и нравственно развиваться всему обществу, причем развиваться и богатеть, даже материально, весьма стремительно, так как начал действовать разбуженный игуменом коллективный Дух и такой же коллективный Разум, постоянно подпитываемый и подталкиваемый духом и разумом личностным.

Думаю, что великий труженик и правдолюбец Сергий Радонежский даже предположить не мог, что, видя и ощущая плодородие Нравственного Закона и Божественной Справедливости, покоящейся на этом законе, уже укоренившихся в обществе, сами священнослужители откажутся от их живительной силы и предадут первоосновы христианства. Но, к сожалению, предательство случилось. Человек - раб Божий, но не раб попа, - так утверждал всей своей жизнью Сергий. Постсергиевским же попам захотелось раба Божьего сделать рабом человеческим, первоначально именно рабом попа, а говоря по-иному, перевести крестьянина из разряда людей, занимающихся служением Высшим Идеалам, в разряд подсобного быдла, осуществляющего службу для благоденствия господина, что не могло сразу же катастрофически не обкорнать огромный духовный массовый потенциал. Проводники этой политики превратились в элементарных вотчинников и тоже стали рабами, так как сосредоточили все свое внимание на накоплении материальных ценностей, и заставили свою паству так же поклоняться этим материальным, то есть чисто цивилизационным, ценностям. Так на Руси восторжествовала не заповедь Христова, а заповедь Моисеева, а еще точнее - заповедь Заратустры. Взаимопатернализм, безусловно, не испарился; привитый нации в момент ее зарождения, он остался в ней навсегда, и мы постоянно ощущаем его каждый по отдельности и все вместе; но внедрены в нас и понятия "око за око, и зуб за зуб", "гнев на брата своего" и "преступление клятвы", если она не перед Господом; мы слишком часто забываем, что блаженны кроткие, милостивые, алчущие правды и миротворцы; не хотим мы быть ни солью земли, ни светом мира, чем был праотец российской нации Сергий Радонежский, чем была его паства.

Новому управлению очень скоро обучились и светские власти, впрочем, особого усердия им и прилагать не пришлось, так как и князья, и бояре, и дружинники, по-монгольски блюдя воинскую дисциплину и диктуемое ею ранжирное соподчинение, всего лишь перенесли все это в жизнь общественную, и родовое языческое распределение по старшинству и, главное, по силе, которое, казалось, было уже нарушено независимостью, автономностью землепашца и дружинника, их правом перехода из одной общины в другую, восторжествовало при возникновении крепостничества вновь. Уже первые крепостники, а ими, как мы помним, были руководители монастырей, принялись за энергичное уничтожение некровной семейственности, то есть на практике - возможности перехода вольного русского человека из одной общины в другую, что обеспечивало индивиду личностное осуществление.

Очень скоро право перехода было ограничено так называемым "Юрьевым днем", то есть неделей до и неделей после осеннего праздника, посвященного святому Георгию Победоносцу. Борьба за некровную семейственность продолжалась около полутора столетий и, как мы знаем, закончилась отменой "Юрьева дня". А это значит, были сразу же разрушены духовные начала свобода и достоинство - основные составные Духа нации. Они остались только у господ, да и то в укороченном виде. Правда, при боярском и дворянском произволе существовала и крестьянская община, которая вроде бы самостоятельно распоряжалась своей землей, однако результатами труда на этой земле по большей части пользовались не сами общинники, а церковь, дворянство и дьяки, то есть государственные чиновники.

Налоговая или повинностная система строилась следующим образом: дворянин, то есть защитник отечества, а дворянами чуть позднее стали числиться также князья и бояре, помимо пользования барщинным трудом, то есть отработкой за воинскую повинность дворянина, взимал натуральный и денежный налог с крепостных и уже сам расплачивался с государством, что создавало широкие возможности для утаивания средств, то есть для элементарного воровства, которым так славна Русь с того времени и по сей день. Еще больше воровства стало с введением посреднического института управляющих, приказчиков и старост. Оно попросту стало поголовным. О какой любви к отечеству, любви к ближнему и дальнему, да что там - к самому себе! могла идти речь при таких порядках, если ко всему прочему добавлялось молчаливое покрывательство всеохватной безответственности. Стоило ли ради такой жизни хотя бы чем-то жертвовать, стоило ли крепить в себе веру в торжество Христовых заповедей, если сами попы постоянно нарушали эти заповеди, то есть духовно убивали, насиловали поборами и баловали с чужими женами... Коротко говоря, чуть ли не в одночасье была пущена по ветру вся многотрудная работа Сергия Радонежского: с разрушением духовных начал, нравственность упала до самой низкой точки, и Русь возвратилась к тому состоянию, которое пятьдесят долгих лет пересоздавал игумен. Опять разгулялись повальное пьянство, нищенство и разврат, притащившие за собой и всеобщее равнодушие. Из всего духовного багажа осталась лишь соборность, но она была подневольной, а значит, в истинно духовном смысле тоже разрушенной.

Совершенно ясно, что с разрушением одной идеологии, а идеология патерналистской соборности Сергия была похерена, необходимо создание идеологии новой, иначе нация, не имея ясных целей и путей следования, попросту расползется и прекратит свое существование. И тут, как нельзя кстати для попов, на Руси появились три византийских монаха, принесших с собой имперскую идеологию "третьего Рима", которая своим покрывалом очень точно прилегала к крепостничеству и военизированному управленческому устройству. И попы завопили о том, что Россия, наследуя великие традиции Рима, хотя на самом деле ничего подобного она из Рима, кроме имперского духа, не наследовала, избирает для себя особый путь, что с помощью Сергия народ ее сделался избранником Божьим для охранения чистого христианства, а потому отныне и навеки русичи становятся стражами у врат Царства Божия. Безусловно, из-за своей мифичности идеология эта не могла воздействовать на реалии, то есть не позволяла вернуться к сергиевским первоосновам, зато она воздействовала на генетическую память народа, на ту память, в которой присутствовал святой и чистый дух Сергия, а потому, даже эфемерная, она взращивала в сердцах россов гордость за свое Отечество, возвышала человека в собственных глазах лишь осознанием принадлежности к избранному Богом народу. Как видим, здесь было не христианство, здесь был иудаизм, который строился на богоизбраннических законах Моисея.

Вполне понятно, что русская православная церковь из вселенской превращалась в национальную и в этом качестве, пусть окончательно и не теряла, но трагически снижала свое духовное предназначение.

Какие же основные поведенческие инстинкты проявили себя в связи с насаждением новой национальной идеологии? Во-первых, конечно же, была воскрешена соборность на духовном уровне. С одним уточнением. Это была уже не всечеловеческая соборность, а исключительно российская. Великая миссия охранения веры требовала безапелляционного стояния плечом к плечу всей мощи народной, но - исключительно российской мощи. Во-вторых, - невероятную жертвенность, бывшую еще при Сергии второй основой русской духовности: страж врат Царства Божия просто обязан был пренебрегать своей жизнью во имя высоких идеалов и делиться последним с соплеменниками и иноплеменниками, которые сердцем принимали эти высокие идеалы, но теперь - только в этом случае! Понятно, что то особое положение, в которое поставили себя русичи, присвоив себе право распоряжаться верой, то есть тем, что им не принадлежало, породило одну из самых ужасающих черт русского характера - невероятную, просто потрясающую спесь, презрение к другим верованиям и носителям этих верований, не удостоившимся чести быть хранителями незамутненного ересями Божьего учения, каковыми безусловно считались католики. Нехристи же, по понятиям россов, вообще не имели права именоваться людьми, а евреи, отдавшие на распятие Христа, должны быть не только презираемы, но и побиваемы, что не могло не породить еще одной страшной черты - ненависти и жестокости к инакомыслию: кто не с нами, тот против нас и - подлежит уничтожению! Если мы вглядимся сегодня в духовный облик русского человека, то легко обнаружим все названные черты, хотя в сознании они уже не связываются с православными доктринами четырехвековой давности.

На первом этапе, когда привнесенная недобросовестными попами русской церкви такая духовность служила материалом для восстановления порушенной нации, когда национальный эгоцентризм, а проще говоря, замкнутый национализм, обеспечивал самостояние нации в окружении давящих внешних сил (еще полностью не ушедшие монголы, угроза завоевания со стороны более развитых западных государств), это явление было положительным, но лишь с очень большими оговорками, так как мы знаем уже, что при Сергии то же самостояние и при тех же условиях было достигнуто иным способом - способом обожения человека. И, конечно же, совершенно невозможно принять новые идеологические установки с того момента, когда сложившаяся нация создала свое государство, а государство в свою очередь набрало мощь и когда эта мощь обернулась шовинистической ненавистью, направленной вовне. Это вроде бы исключается, но идеология "третьего Рима", до неузнаваемости уродуя Объективный Дух, вернее - атмосферу его функционирования, уже с самого начала стала яростно работать против собственного народа, духовно закрепощать его. Названные явления наблюдались во всех молодых нациях, хотя это вовсе не оправдывает русское поповство. И тем более не оправдывает потому, что был во всеуслышание заявлен особый путь. Это при Сергии он был особым или, лучше сказать, неведомым, но не теперь. Коротко говоря, сосредоточив свое внимание на узконациональных задачах, идеологический орган того времени - православная церковь превратилась в националистическую и в этом качестве годилась лишь для обслуживания светских, и не самых лучших, интересов, но никак не для руководства народным разумом в полном смысле проповеди Божьей: "нет ни эллина, ни иудея".

Вдумчивый читатель здесь обязательно должен сказать мне: но как же так - ведь проповедь национального самостояния была и при Сергии, разве не он звал на битву с монголами, а значит, разве не насаждал все тот же замкнутый национализм? Никак не могу с этим согласиться по той простой причине, что Сергий никогда не звал к порабощению других народов, он звал к освобождению от чужого порабощения; не звал он и к уничтожению монголов, он добивался изгнания их. По-иному же говоря, пробуждал духовное начало "свобода". И главное - не за чей-то счет, а за счет собственный. Народ призывался к жертвенности не ради приобретения власти над кем-то, а во имя свободы и Любви на освобожденном пространстве. Постсергиевская же церковь подменила Христову всесветную любовь Моисеевой ненавистью и спесью, и, выходит, говорить о свободе вообще не приходится.

Следует подчеркнуть также и Сергиеву терпимость к другим народам, так как Россия изначально формировалась в качестве многонационального государства. Я уже говорил о варягах и финнах, которые влили изрядный ковш крови в кровь россов. К ним можно добавить и булгар, которых, как помните, присоединил к Москве проповедью Стефан Пермский. Тогда же были присоединены и некоторые восточные племена и, заметим, присоединены опять же - ненасильственно. Но дело не только в этом. Дело в том, что к разным этническим группам относились и сами россы - вглядитесь, мы и по сей день неодинаковы. Мало того, в разных местах проживания росских племен по-разному действовал и географический фактор, формируя своеобразные взгляды и традиции, а потому выделяя и своеобразные характерные физиономии. И это еще не все. Шел постоянный обмен людьми между Киевской Русью и Русью "лесной", а Киевская Русь, благодаря своей открытости, испытала самые различные влияния: тюрков, северных и задунайских булгар, поляков, немцев, кавказских этносов, с приходом же христианства на нее стала оказывать влияние византийская, то есть греческая культура, с ее проповедью арийства, то есть слияния с природой и растворения в ней.

Эта проповедь дошла до наших дней - вспомните Льва Толстого, думаю, что и сейчас ее не следует выбрасывать на свалку, потому что, выявляя истинно природную духовность и очищая ее от всякого рода наслоений, мы, во-первых, постигаем противоречия между Духом и политической системой, а во-вторых, можем с девяностопроцентным приближением корректировать общественные взаимоотношения. Нельзя сбрасывать со счетов и хорошую дозу тюркской крови в росской крови, влившуюся в нас еще до монгольского нашествия, так как связи с половцами, то есть кипчаками, у русских не всегда были исключительно враждебными, не раз и не два они объединялись, дабы дать отпор общему врагу, как было в битве с самим Чингисханом, где русские и половцы напрочь разгромили непобедимого властелина Востока; и роднились не от случая к случаю, а довольно часто. Но ни монгольского, ни татарского, ни кипчакского семени на Руси никогда не презирали. И вообще разговоры о чистоте крови ведут лишь недобросовестные националисты, которым выгодно забывать, что на протяжении долгих тысячелетий народы постоянно смешивались друг с другом. И слава Богу, что это происходило, так как свежая кровь всегда давала людям приток жизненных сил. Все взаимосвязи россов легко проследить в нашем языке, где количество не своих слов подавляюще - греческих, латинских, булгарских, польских, немецких, тюркских. Но именно поэтому так красочен, так емок, так разнообразен наш язык. Русь, как младенец, пестовалась у множества нянек и, как младенец же, впитывала все, что ни приходило извне. По совести говоря, это было время для россов необыкновенного везения: младенец мужал, отбирая все лучшее из приобретенного опыта.

Я уже говорил, что Киевская Русь так и не построила государства, а потому княжества вскоре ослабели и, время спустя, подпали под западно-восточное владычество соседей. Русь Московская под водительством Сергия создала сначала нацию, а позднее, уже после Сергия, и государство. Современные доморощенные философы любят поговорить о том, что влияние монголов на Русь не было подавляющим, мол, они только брали дань, да изредка разоряли набегами народ. Что это не так, по-моему, доказано на предыдущих страницах. Не сказал я только, что монгольское давление мешало главному - тормозило развитие русской национальной государственности, вселением ужаса мешало созданию нации, вдобавок ко всему монголы обезлюживали Русь, частью уничтожая в набегах, а частью забирая себе и на продажу ее лучших сыновей и дочерей. Кстати напомнить, это явление через некоторое время повторилось в обратном порядке: усилившаяся Русь стала обезлюживать степь. Правда, пленниками, кажется, не торговала, во всяком случае, ничего подобного мне читать не привелось.

Ослабление Киевской Руси по времени совпало с усилением западных и южных (Османская империя) народов, которые жаждали расширения территорий и людского ресурса для укрепления могущества. Известно, скажем, что турки использовали захваченных рабов для пополнения армии, не брезговали в ратном деле пленниками и поляки. А потому как следует не укрепившаяся, только-только избавившаяся от монголов Русь Московская или Лесная, как ее еще называли, вела тихую замкнутую жизнь, не потому что боялась влияния, а потому что страшилась нового закабаления и растворения в более сильных на данный момент народах, и спешила с дооформлением государства. Церковь в этих условиях обязана была, что и делала - честь ей и хвала! - заботиться о сбережении слабого народа своего. Но как только народ окреп, возмужал, превратился в нацию и обрел, пусть не такую, как нужно было, но все-таки прочно структурированную на дворянской (читай - военной) основе государственность, она принялась огнем и мечом навязывать свою веру уже другим народам.

Не могу не напомнить, что именно против идейной и физической дикости, хотя и далеко не такой запущенной, как в России, восстала передовая протестантская мысль на Западе и начала Реформацию, которая привела в конце концов к развитию республиканского мышления и правления. Правды ради, следует напомнить, что реформа церкви и там не была совершена полностью: католицизм, лишившись латифундий, сохранил, однако, все атрибуты Моисеевой идеологии, продолжал исповедовать эту идеологию и протестантизм, несмотря на то, что с нею беспощадно боролись самые лучшие европейские умы, первым среди которых был великий нидерландский гуманист Эразм Роттердамский. Они предлагали практически то же самое, что уже было сделано Сергием, то есть звали к пути, начертанному Христом, но колокол христианских гуманистов услышан так и не был, а потому никто и не собрался на великое вече.

"Не знаю, чему дивиться, - писал Эразм Роттердамский, - ленности или неблагодарности смертных: хотя все они меня (далеко не все - В.Б.) усердно чтут и охотно пользуются моими благодеяниями, никто, однако, в продолжении стольких веков не удосужился воздать в благодарственной речи похвалу Глупости".

Европа весело похохатывала над его сатирами, но при этом не забывала взращивать себялюбие, лесть, чревоугодие, разврат - словом, все то, на что направлял сатирические стрелы Роттердамский; путь Христа казался ей слишком чистым и аскетичным, дружить с Моисеем было приятней и вольготней.

И тем не менее, Реформация разбудила демократические государственные формы, которые в развитии позволяют двигаться к Христу, а это уже что-то. Русская передовая мысль шла куда дальше! Нил Сорский и Максим Грек предложили возврат к идеям Сергия, чем до смерти напугали даже сочувствовавших им попов, и - оказались в местах не столь отдаленных, как в местах не столь отдаленных оказались их соратники.

Следует заметить, что настоящего осмысления дальнейшего пути России так и не возникло - были лишь протесты, которые не разбудили народ, а потому тот самый раскол, который на Западе принял организованные и главное - осмысленные формы, в России превратился в кухонную свару, а это привело к тому, что отставание от передовых стран только увеличилось. Русь стала не просто отдаленной провинцией человечества, она стала гнездилищем дикарей, и это после света, который принес ей Сергий.

Продолжение следует

Комментарии

Добавить изображение