МИМОЗА (К бывшему 8 марта)

01-01-1999

8 марта опустошает наши мужские и мальчишеские заначки под ноль. Но ведь для того и копили по крохам, экономили Богъ знает на чем, на трамвае зайцем ездили, леденея от ужаса и позора быть согнанными крикливой вагоновожатой.
Уже повзрослев, я понял, что, может, это и есть Международный женский день, но он – настоящий праздник для кавказцев и ментов. Обдирали кавказцы все побережье и глубь своих стран, чтоб привести в Москву, Питер, Норильск или какой-нибудь Тамбов свой быстро вянущий товар, сбыть его – любыми способами – до 8 марта, увести назад пухлый чемодан денег – на покупку машины, дома, на свадьбу сына или дочери, на уплату долгов, на взятку прокурору, на лапу будущему или настоящему начальнику, на жизнь. Это нам, худосочным северянам, казалось, что на Кавказе все богатые, а у них был просто другой курс рубля.
Бесстыжая ментовня раскатывала губы на мимозу задолго до 8 марта. Вот кто драл и обдирал кавказцев – натурой и деньгами, вот из-за чьей алчности непрерывно, год от года, росли цены на эти цветы. Вот кто не получал – рвал на себя своими грязными лапами незаслуженные подарки.
Я всматриваюсь в пышную кипень мимозы и пытаюсь понять, почему греки назвали это дерево имитатором ("мимос" – имитатор, подражатель). Наверно, этот каскад цветов обещал бедному античному люду изобилие плодов, как на фиге. Ну, думали изголодавшиеся эллины, ужо летом созреет тут такое и столько, отъедимся до отвала -- а оно оказалось: стручки с совсем невкусными и жесткими бобами. Фигней древние греки это не стали называть, чтоб не обижать свою любимую фигу-смокву-инжир, поэтому оставили презрительное – "подделка". "имитация", "ненастоящее". Мы оказались чуть умнее греков и ничего не ждем от мимозы, кроме этого чудесного цветения. …
Я был влюблен, безнадежно влюблен – нет, это был роман взаимной страсти. Я был влюблен без надежд выбраться из этого угара. И когда ее не было рядом, я слушал "Грезы любви" Листа, "Интродукцию и рондо каприччиозо" Сен-Санса, "Пляску смерти" Люка, и эти изнеженные мелодии смешались в моем развороченном сознании с бродячими бездомными туманами, бормочущей романтический бред ночной оттепельной капелью, мутными ручьями в блестках еще негреющего, но уже ласкающего, как нимфетка, солнца, кружевным ажуром грязных сугробов, шалыми сатиновыми ветрами в голове, без зимней шапки, со шлейфом длинного кашне, с ее теплыми ладошками и в глазах -- антрацитовые искорки, с ее красной шапочкой набекрень и моим длиннополым драп-хохотуном на рыбьем меху, с небрежным "Это тебе – от весны!" – букетиком мимозы, купленным на последний кол.
Мы уж и забыли, что когда-то так назывался рубль. Мама давала мне на карманные по одному такому колу в неделю плюс несъеденные завтраки плюс догонялки с трамваем – набегало столько, что иногда мы сидели в кафе-мороженое и ходили на дневные сеансы вместо уроков: ей нечего было вложить для похода на вечерний сеанс, потому что у нее не было ни папы, ни мамы, только старший брат, да еще тетка на Украине.
А когда сошел снег и пропала мимоза, все оборвалось и обрушилось: ее назвали воровкой, выгнали из школы и комсомола, отправили в специнтернат по несовершеннолетству, бесследно: она стащила с чьей-то веревки белую блузку, наверно, несильно ношеную.
Потому мимоза стала для меня в дальнейшем всего лишь дежурным номером раз в год.
Мы приезжали на юг, когда мимоза не только отцвела, но и сильно подзасохла. Ближняя родня акациям, она скукоживала летом листву, по весне так похожую на лапки молоденькой елочки, заворачивала в неприглядные штопоры свои стручки – и мы проходили мимо, не обращая внимания на эту первую красавицу ранней весны. И в угаре летних похождений мы забывали найти и узнать ее…
Теперь я – писатель. А это значит, ничего такого, ни красной шапочки набекрень, ни истории про школьницу-воровку, ровном счетом ничего этого, кажется, не было, пока оно не выдумалось и не написалось, да и сам себе я придуман и вымышлен. Все это – сплошные имитации жизни. И лишь огромная калифорнийская мимоза рядом с моим домом – настоящая.

Комментарии

Добавить изображение