Награда

В русских, советских и российских тюрьмах и другого рода узилищах оральный секс является одной из распространеннейших форм сексуального общения и вместе с тем - одной из самых универсальных форм унижения человека. Нет более презренного и презираемого по камерам и зонам, нежели чушок.

З. Фрейд, несомненный авторитет в обесчеловечивании человека, в его овеществлении и оестествлении, в признании бессознательного ведущим в человеке, считал оральный секс формой крайнего (пусть часто и добровольного) унижения женщины и призывал женщин, особенно замужних, избегать этой формы сексуального общения.

Современный мир, сильно попорченный правнучками Веры Павловны, внучками Клары Цеткин и прочих эмансипэ, колеблется в своем выборе: считать оральный секс нормой или извращением.

Для женщины акт любви - не только восторг и наслаждение, не только одно из острейших и прекраснейших ощущений жизни, но еще и имитация - имитация материнства. Женщина в любви прежде всего отдается. Это ее возвышенное свойство - отдавать себя любимому человеку и одномоментно - отдавать себя в имитации другому любимому существу, будущему ребенку. Принимаемые и требуемые ей в акте любви ласки очень близки по своей нежности, даже беспомощности, прикосновениям и касаниям вскрамливаемого ребенка. Женщине претят грубые, тем более властные жесты и движения, они пугают ее и в ней - мать. Ей важно, чтоб грудь ее не мяли жесткими хозяйскими руками, а нежно, как губы младенца, пили нежность этого плода.

Сам акт любви, его движения для женщины - многократная имитация родов, но без их раздирающей боли, а в нарастающем восторге и экстазе, ей эти движения внутри нее - отрада и утешение, радостная сторона медали мучительных родов.

И мужчину женщина по большей части воспринимает как своего ребенка, любимого и любящего, ласкового, послушного ее воле, желаниям, хотениям и фантазиям.

А что же мужчина? Что испытывает он? И кто он в этой игре?

Здесь, как мне кажется, более сложная игра, многофигурная имитация и композиция.

У мужчины существует свой, гораздо менее выраженный, но от этого не менее существенный инстинкт отцовства, инстинкт, в реальной жизни непроявляемый и подавляемый, но именно в сексуальной сфере различимый. Мужчине-отцу, подобно женщине-матери, хочется быть испитым и в этой жажде испития обычного секса явно недостаточно - он не похож на испитие.

Кроме того, мужчина - это от веку боец, борец, охотник, которому важна не столько победа, сколько награда - за трудности, за риски, за усталость, ни за что, а потому, что воину присуще пасть и ждать награды - пусть победят другие, но и они и павшие равно достойны награды.

И эта награда приходит только (или почти только) в оральном сексе: сам акт орального секса воспринимается мужчиной как награда, он испытывает при этом чувство наконец-то наступающей по отношению к нему справедливости и достойного его воздаяния, блаженство приходит к нему из далекого-далекого далека, он начинает испытывать его приближение, но, в отличие от обычного секса, не может ускорить этот приход. Да и не старается, он несомненно знает, что этот дальний еще пока миг непременно достигнет его и обольет блаженством необычайной силы.

И он испытает к той, что наградила его таким совершенным блаженством, несказанную благодарность и глубочайшее отцовство, отцовство, которого в обычной жизни практически лишены все женщины или во всяком случае подавляющее большинство из них. Оральный секс для женщины - это недочувствованная, недопрожитая и часто уже невозможная жизнь дочери, покорной, любящей, принимающей и всасывающей в себя отцовскую любовь.

Ни в одном другом акте любви мужчина не испытывает такой благодарной нежности к любимой женщине, как в оральном сексе, потому что он находит в ней свою дочь, сурово недолюбленную им.

И ни в каком другом акте мужчина не испытывает такого глубокого, опустошительного покоя, как в этом акте, покоя, близкого к кончине и смерти, всепоглощающего покоя небытия - и опять на гаснущих и тонущих границах сознания проходит идея героя и награды.

С бесконечной нежностью, признательностью, любовью к наградившей возвращается в жизнь мужчина-воин, мужчина-отец, мужчина
-муж и еще долго он будет с благодарностью думать о своей жене, женщине, подарившей ему блаженство и - он будет пребывать в уверенности и сознании того, что он, наконец, понят. Понят до конца, и что эта понявшая и понимающая его женщина ему доступна в другом, следующем, новом акте орального секса как акте понимания.

А за всем этим стоит еще нечто более древнее, более глубинное.

Первая жена Адама, Лилит, не была плотью и плотью от плоти Адама. Это было существо духовное, а потому еще более алчущее любви и творения, чем многодетная Ева.

За одну ночь Адам и Лилит сотворили столько детей, что до Страшного Суда умирает по сто чад и исчадий Лилит ежедневно, освобождая нам духовное пространство и понуждая нас замещать его нашим, человеческим духом, ненавистным и чуждым детям Лилит. 100 детей Лилит - именно таков ежедневный минимум порождения нами мыслей, идей, разума. Не выполняя этого минимума, мы и сами впадаем в материализацию, и мир ввергаем в нее.

Такая невероятная плодовитость Лилит не могла быть обеспечена чревом: она исторгала своих детей при дыхании, духом и, следовательно, тем же, оральным путем и зачинала их.

Я попытался воспроизвести эту сцену в несуществующем "Дневнике Адама", якобы найденном в недрах Голгофы, могилы Первого Человека:

Первая и последняя встреча Адама и Лилит и что из этого вышло, рассказанная им самим:

Я, Адам, первый житель Эдема, записал это.

1. Я был во тьме, которая только что отделилась от света и потому была особенно густой и непролазной. Я лежал навзничь, запрокинув за голову руки, совсем недавно касавшиеся Отца, потому что

2. Слов еще не было, и дел еще не было, а были только мысли. И руки Мои хотели дела от мысли, не зная еще слова.

3. Я лег и лежал, а тьма раздвинулась, но не прояснилась.

4. Руки Мои покинули Меня и стали искать раздвинувшееся. И ничего не нашли.

5. Я напрягся и сосредоточился, попытался ощутить раздвинутое, но не смог его охватить. Меня объяло отчаяние и Я вытянул свою мысль до кончиков пальцев. Тогда

6. Я уловил край раздвинутого. Оно оказалось влажным, это была не то отделившаяся от вод твердь, не то воды, схлынувшие с тверди. Оно было податливым и зыбким, как Моя память.

7. В начале времени не было ничего. Но Я сказал Себе, что это неверно. В начале времен обязательно должно быть и это должно быть теперь от Меня.

8. И когда Я подумал это, возникло нечто, и по Мне прошла сокрушительная волна блаженства. Мне захотелось повторить, и Я по-

9. Вторил. И та же волна окатила Меня, и легкое оторвалось от Меня во внешнюю нетвердь.

1. Когда первая тьма кончилась, Я изнемог от непрекращавшегося блаженства и истекания легкого с рук Моих, покинувших изголовье, и из тела Моего.

И Я усн

8 февраля 2000 года, Монтерей