Могут ли Россия и Украина играть в четыре руки?

Александр Герцен.

С момента заключения Беловежских соглашений прошло уже почти десятилетие - сейчас России и Украине самое время взглянуть друг на друга не с позиций прошлых обид, а с позиций тех уроков, которые следует извлечь из далеко не блестящих результатов, достигнутых нашими странами за годы суверенитета.

Прежде всего, нам нужно понять стремление большой части украинцев к «незалежности» от России (а заодно от Польши и Турции - ведь именно эти три страны на протяжении многих веков доминировали над Украиной как над своей колонией). Крупная, насчитывающая более 50 миллионов человек и сформировавшаяся более пяти веков назад нация на протяжении всей своей истории фактически имела свою собственную государственность лишь в 1917-1921 годах.

Размышления о духовно-культурной близости русских и украинцев слишком часто игнорируют историю отношений «большого и малого братьев», разность в темпераментах наших народов, весьма конфликтные отношения православной и униатской церквей, а также то, что украинцы считают себя чистыми европейцами и сторонятся «азиатчины» (к немецкому порядку и сельскохозяйственной культуре, привнесенной колонистами во времена Екатерины II, украинцы относятся с гораздо большим уважением, чем к русскому раздолбайству).

За последнее столетие эмиграция в России носила прежде всего политический характер, а на Украине – экономический, связанный с «гастарбайтерством». Поэтому отношения Украины с украинской диаспорой в Канаде и США сложились намного более продуктивно, чем отношения Россия со своими бывшими гражданами и их потомками.

Пожалуй, есть основания считать русских гораздо менее украинцев «исторически предрасположенными» к демократии и гражданскому обществу. Руководители масштабных бунтов крестьян против властей в России часто выдавали себя за царей - и это было рациональной линией поведения для населения, склонного к коллективистской психологии и патернализму. А бунтари-украинцы жили по законам вольного «лыцарства»- их гетманы оставались выборными военно-политическими руководителями и отдельные попытки некоторых амбициозных лидеров ввести систему «украинского царизма» терпели крах.

То, что еще недавно мы все входили в «новую социальную общность – советский народ», вовсе не дает нам повода считать украинцев и белорусов «почти русскими». Заявления о том, что русские и украинцы являются «родными братьями», декларативны. Мы - действительно родственники, но родственники психологически разные, выросшие в семьях с разным укладом. И по большому счету повышенная конфликтность в отношениях близкородственных народов неудивительна – еще Чарльз Дарвин писал о том, что внутривидовая борьба в природе проходит в более жестких формах, чем межвидовая.

Даже простой перечень факторов, разъединяющих Россию и Украину в истории и современности, мог бы занять много страниц. Но интереснее все же попытаться ответить на вопрос о реальности стратегического, а не «конъюнктурно-предвыборного» сближения наших стран. Речь пойдет не о возрождении СССР и не о «братском союзе» стран-банкротов, стремящихся надуть своих кредиторов. Неудачники не способны корректно определить приоритеты и стратегию своего развития – а Россия с Украиной относятся сейчас к разряду неудачников, погрязших в царстве ортодоксальности, агрессивного самодовольства и мечтательных воспоминаний о великом прошлом.

Начинать новую жизнь в российско-украинских отношениях Россия должна не с привычных попыток диктата «владельца трубы», а с большей убедительности самой себя как относительно успешной страны, на которую стоит равняться в постсоветском пространстве. Нам вообще не следует стремиться к внешнему влиянию, намного превышающему разумные требования безопасности, потому что национальная мания величия противоречит долговременным интересам любой нации и влечет слишком большие издержки. Лучше руководствоваться любимой поговоркой экс-президента США Линдона Джонсона: «Хорошая жизнь - самый неопровержимый аргумент».

Мир изменился,
и в условиях постиндустриализма XXI века для государств, которые собственные земли обустроить на конкурентоспособном уровне не могут (а Россия, к сожалению относится к этой категории) присоединение новых территорий уже потеряло экономический смысл. Потому что, если новые земли будут более обустроены и привлекательны, то это будет выглядеть завоеванием - а история учит, что попытка завоевания соседних стран надолго отравляет завоевателя и снижает темпы его развития. А если новые земли менее обустроены, то присоединяющая сторона должна в течение долгого времени нести экономические издержки по выравниванию уровней жизни на старых и новых территориях (так, как примеру, это сделала ФРГ по отношению к ГДР).

Не стоит забывать, что диффузия украинцев на русские земли происходила в основном благодаря действиям карательных органов и активно началась только в советский период. Тогда как массовое проникновение русских на украинские земли (в т.ч., в форме становления Харькова, Екатеринослава, Кривого Рога как южнорусских городов) пришлось еще на екатерининские времена. Смешение наших наций происходило, но пользуясь футбольной терминологией, можно сказать, что мяч в игре почти всегда находился на украинской половине поля. И понятно, что «генетическое» стремление русских к поиску удачи на новых пространствах, всегда беспокоило украинцев, проживающих на гораздо более плодородных землях.

Нужно признаться в том, что территориальная экспансия русских исторически сложилась на базе нашего относительного неумения хозяйствовать и налаживать жизнь на одном месте, доводить до ума то, что начато. Какие выгоду нашли наши предки, к примеру, в завоевании Северного Кавказа – это вопрос, покрытый мраком вековой тайны. Но платить за эту неопределенность по нему нам приходится сейчас, в т.ч. и потерями федеральных войск в Чечне ради спасения нашего стереотипно понимаемого государственно-национального престижа. Пассионарность в свое время завела русских аж на Аляску, которую все-таки пришлось продать, потому что организовать управление освоением Северной Америки так и не смогли.

Новые земли для русских нередко оказывались «чемоданом без ручки, который и нести трудно, и бросить жалко». И слишком часто необходимость удерживать то, что давно стоило бы бросить, обосновывалось апелляциями к тому объему жертв, которые когда-то принесла Россия при захвате того, что ей в сущности не было нужно. На этим нам всем стоит хорошо подумать – иначе мы никогда не выберемся из порочного круга бесплодных задач и бестолковых затрат.

Попытки возрождения традиции «территориального империализма» России (в т.ч., в форме присоединения Украины или Крыма) в нынешних условиях контрпродуктивны и приведут к обратному результату – к усилению дезинтеграционных процессов.

В XXI веке «великодержавность нации» измеряется отнюдь не миллионами квадратных километров. Сама природа великодержавности претерпела серьезные изменения – она сейчас связана не столько с военной экспансией, сколько с хозяйственно-технологическим мощью и культурным влиянием.

Постановка задачи построения общего для России и Украины союзного государства опасна для обоих наших стран. Для русских и украинцев гораздо более актуально научиться уважать особенности друг друга в рамках различных схем стратегического взаимодействия сложившихся на постсоветском пространстве государств. Россия и Украина действительно могут прожить рядом друг без друга - но это будет жизнь победнее и в материальном, и в духовном смыслах.

Лучше быть хорошими соседями, чем плохими родственниками, играющими во «взаимный суверенитет». Пребывание России, Украины и Белоруссии в одном геополитическом блоке естественно – проблема в сущности лишь в том, чтобы цели и задачи координации их усилий были адекватны тем реальным условиям, в которых наши нации стремятся к самосохранению в быстро меняющемся мире XXI века.