Распятый Иуда

19-03-2000

Alexander LevintovПо субботам солнце обычно садилось на западе. Иуда любил смотреть, как оно не хотело уходить, цеплялось за верхушки деревьев, крыши домов, за дрожащий неровный горизонт, но все-таки уходило прочь, погружая мир в покойную темень ночи накануне предстоящей еще одной недели.

Иуда Искариот, юноша печальной еврейской красоты, с вишневыми глазами, полными ума и любопытства к жизни, недавно примкнул к Учителю и жадно ловил новые слова и знания.

Доселе он искренне сокрушался, что все важное уже произошло – сотворение мира, Потоп, египетское рабство и исход из него, избиение филистимлян, рухнувшие стены Иерихона, строительство Храма, Вавилонский плен и возвращение из него – все было и прошло без него и ничего нового и значительного уже не случится.

Но Учитель вдохнул в него новые надежды, еще неясные и отуманенные. От этих надежд холодело и окрылялось сердце. Иуде ждалось и ожидалось с нетерпением и радостью каждый день и при каждой встрече с Учителем.

В тот вечер они собрались в одном доме, чтобы отпраздновать Пейсах. Под скудную снедь и дешевое красное вино Учитель много говорил – не всегда внятно и убедительно, но Иуда понял, что приближается какое-то важное, даже необычайное событие, что Учителю мучительно нужен напарник в тяжелом деле и что он ищет его среди своих учеников. Все с опаской спрашивали, не я ли, мол, но Учитель давал уклончивые ответы, из которых проистекало, что он и сам еще не сделал собственного выбора, а, главное, он и сам хорошенько не представляет себе предстоящее. "Кто не с нами, тот не за нас" – только эту меру определенности смог он внести, четко указав, что напарником будет лишь кто-то из собравшихся.

Несколько раз Учитель выходил освежить голову под струями холодного ночного ветра, шало и праздно гулявшего по саду. Он возвращался, отягощенный и озабоченный своими планами, заставал кампанию спящей и утомленной вином и напряженным вниманием к его неясным планам. Томительная ночь проходила в сомнениях и догадках. "Тяжело-то как!" – думалось Иуде и он вспоминал Священную историю, где все поступки и действия людей и Бога были просты, ясны, понятны, однозначны, решения принимались легко и сразу – правильные, где не было этой задумчивой неясности нынешней ситуации.

Учитель протянул Иуде кусок хлеба, последний. Он всегда щадил самого молодого, как и теперь. Он смотрел на Иуду с вопрошающей надеждой, и юноша, как мог, дал ему понять – взглядом, улыбкой – свою готовность стать рядом, поддержать. Все будет оболгано, извращено, искажено, опозорено, будьте к этому готовы, говорил Учитель, и много мук предстоит мне и вам. И кто-то действительно предаст и откажется от меня, а кого-то лишь назовут предателем. И я, как и все остальные, предстану в винограднике отца моего небесного, и мы все вместе выпьем иного вина, а не этой дешевой кислятины. Все, кроме одного, которому не видать ничего и ничего хорошего после смерти. И он вновь повторил: "Кто не с нами, тот не за нас", прощаясь с этим пока неведомым ему и никому.

Потом он стал мыть ноги всем. Петр вяло сопротивлялся, предчувствуя свое отступничество. Лишь Иуду пропустил Учитель и тем дал ему верный знак, на кого пал выбор. Сердце Иуды сжалось от нестерпимой жалости к себе и сладостного восторга избранного на подвиг напарничества. Волна любви нахлынула на юношу и лицо его залилось румянцем стыда и гордости. "С тобой! С тобой!" – пело сердце, а голос внутри говорил угрожающее: "пропадешь!"

Стража пришла под утро. Им не надо было никаких примет и указаний – они знали, за кем пришли. За тем, кто разметал столы и лавки менял в Храме, кто нес опасные речи и Богохульствовал в открытую в самый грозный и священный праздник.

Учитель попрощался со всеми, а с Иудой даже расцеловался. По грязным немытым ногам начальник стражи узнал в нем того, кто требовался римской комендатурой.

Учителя увели. Все стали расходиться по домам. Иуду возле его жилища взяли уже не свои, а римляне из тайной манипулы прокуратора.

Распяли, по крайнему недостатку времени, Иуду ночью, на горькой осине, на живом дереве, даже не на кресте. Тело Иуды стало стремительно стареть. Пробитые копьем ребра саднили и болели, болели и кровоточили перебитые гвоздями места с дробными фрагментами костей запястий и голеней. Корчаща
я боль выгибала тело и от того страшно хотелось пить, о чем молили и шептали тихие, потрескавшиеся губы. Один из солдат для смеху смочил в уксусе кляп и подал страждущему. Тот жадно втянул в себя иссушающую жидкость и застонал от новой и страшной жажды.

Предутренний первый порыв ветра прошел мелкой дрожащей судорогой по осиновой ранней листве, обдал болезненным холодом провисшее и поникшее тело, дунул в закрытые глаза. Иуда немного встрепенулся и ожил. Он понял вдруг ясно и отчетливо, что отсюда начинается нечто новое, что Бог только начинает историю человечества и что все, что было до того, лишь предыстория, предначало, что все еще впереди и в этом новом несомненно его участие. Его, Иуду, отождествят со всем народом, он станет символом чего-то значительного и важного, из-за чего будут гибнуть и погибать несметные количества людей. Бог избрал его, Иуду, одним из персонажей этой истории и что, стало быть, он -- часть Бога, его игрушка, что он, таким образом, и есть сам Бог, хотя бы немного, ибо действует по Его велению и замыслу. "Боже, Боже, для чего Ты посетил меня?" – и вишневые глаза Иуды стали тускнеть, и он испустил дух перед самым восходом солнца.

Комментарии

Добавить изображение