«Своим естественным умом»

09-04-2000

Gennadiy Kopylov

Известные сочинители и исполнители Алексей Иващенко и Георгий Васильев в начале марта 2000 года презентовали московской публике два новых альбома «Припадки молодости» («предпоследний» и «последний»), дав несколько концертов в полуторатысячном зале Президиума Российской Академии Наук. По их собственным уверениям, потом они уходят со сцены года на полтора (писать и ставить что-то вроде рок-оперы или бард-шоу с «дымами и выстрелами»). Потому самое время возвести их работу в ранг культурного события.

Культурным событием это стало не только и не столько благодаря вдохновенному, с полной выкладкой (по мере оставшихся сил), исполнению новых (и не очень) песен. Важно другое. А.Иващенко и Г.Васильев собирают на свои концерты совершенно особую публику. Там она предъявляет себя себе – в таких количествах, может быть, впервые. Там она может вглядеться в это распределенное зеркало, фокусом которого были две фигуры на сцене.

Кто их слушал, аплодировал, восхищался? – их ровесники и родня по духу, 35-40 летние московские интеллигенты, выпускники Московского Университета, Физтеха, МИФИ. Их дети, которых было, кажется, больше, чем взрослых, – у кого-то уже студенты, у кого-то еще школьники. Тех, кто шел на эти концерты, можно было различить еще на подходах к залу: в глазах – трезвый негуманитарный ум, в манерах – сдержанность и достоинство, на всем облике – печать социальной успешности. И было нечто сюрреалистическое в том, что «Золотые мозги», этот последний архитектурный памятник советского фундаментализма, заполняла столь современная и самодостаточная публика.

Двое на сцене – такие же, как они. При Брежневе в Университете в своем кругу освоили остромыслие и свободословие:

«Под чью-нибудь дуду
Любую ерунду
Проделывать приходится частенько:
Рукой голосовать,
Ногой маршировать
И головою гвозди забивать.
Но, слава богу, думать мы свободны
Когда угодно и о чем угодно,
И самый дикий вздор
Смешон нам до тех пор,
Пока стучит невидимый мотор!
Без шестеренок и карданов,
Без всяких видимых причин
И днем и ночью,
неустанно наш вечный думатель урчит...»
(«Вечный думатель»)
      При Горбачеве поняли: это то, чего они ждали и принялись двигать в эту сторону:

«Кепочки бы набекрень заломить,
И сообща подлецов заклеймить,
Дать им понять, что их дело табак,
Но не впрямую, а так!»
(«Только так!»)
«Эй, хозяин, ты малый не промах,
С легким нимбом вокруг головы,
Ты и швец, ты и жнец,
И граблями гребец,
И оралом орец,
Но увы!
Погляди на свое на хозяйство,
там, пардон, происходит фигня,

....

Эй, довольно, мы сыты словами,
Хватит шило на мыло менять
И ходить всем гуртом
За водой с решетом,
И оглобли кнутом погонять!
Эй, хозяин, ядрена матрена,
Запряги же хоть что-нибудь в воз.
Ведь не только меня -
Скоро эта фигня
Не устоит уже-с никого-с.»
(«Эй, хозяин» - и еще много прекрасных песен в жанре политической сатиры).

В 1989-91 выбрались во власть (Г.Васильев был председателем Октябрьского райисполкома г. Москвы). Потом подрастерялись и заметались: наоткрывали бирж, с безденежья заговорили голосом Дональда Дака, толкнулись в рекламу:

«Мы продадим для вас машину марки Форда:
Чтоб подовольнее у вас была бы морда»
(«Машина марки Форда»)
      Казалось, что университетское образование только помеха. Но прошло несколько лет – и освоились в новых правилах и обстоятельствах, начали разворачиваться, занялись своим делом, вышли на режим. От рекламы оставили только пародию:

«Натуральный кислород - это просто объеденье,
С ним так хочется любить, им так хочется дышать.
Можно тратить кислород и дарить на день рожденья,
И в бутылочке хранить, если грамотно сжижать.
Натуральный кислород - он вкусней всего на свете,
Он полезней, чем кефир и полезнее конфет,
Натуральный кислород нужен всем, кто на диете,
В нем полстолечко жиров, а калорий вовсе нет.
Приэльбрусские высоты, вологодские луга,
Новгородские болота и сибирская тайга,
В тех местах и в многих прочих каждый день и круглый год
Выдается всем, кто хочет первоклассный кислород.»
(«Натуральный кислород»).

Проекты вдруг стали получаться (чего стоит одни только «Песни нашего века»- о чисто коммерческих и деловых я и не говорю).

&n
bsp; Мы все пережили нечто подобное. А написали об этом – они. Они вообще хорошо понимают, что с ними происходит. Понимают, откуда что взялось:

«Парадокс демократизма,
Чудо-Университет -
Мы глядим без фанатизма
На любой авторитет.
И хотя бранят нас где-то,
Пусть и вовсе дело швах,
Дрожжи университета
Бродят в наших головах!»
(«Альма Матерь»)
«Мы веру и любовь оттачивали в спорах,
Мы верили, что нам воздастся по труду,
Мы родились, когда страна стряхнула порох,
Похоронила прах и выветрила дух.

И мы учились вместе с ней не ахать и не охать,
Смотреть вперед и не смотреть на то, что за спиной,
И, что такое "хорошо" и что такое "плохо",
Учили, повернув тетрадь обратной стороной.

Hас не поймаешь на крючок приманкою дешевой,
Hам уготованы судьбой великие дела !
Мы так подкованы, что нам копыта жмут подковы,
И остается только грызть стальные удила»
(«Дети тишины»)

Понимают, каково на душе:

«Отгоняя прочь ночную жуть,
Я с утра до вечера корячусь,
Как шахтер, продукт произвожу,
И в работе, как в болоте, прячусь.
Исчезаю, сдав себя внаем,
Как ночной туман на дне оврага,
Чтоб не видеть света даже днем,
А, гори она огнем, вся эта шарага!

Я зажат в железные тиски,
Я хриплю заезженной пластинкой,
А желанья рвут меня в куски,
И ревут животные инстинкты,
И топочут дикие стада,
Я рычу, мечусь, впадаю в детство.
Думал, дурь уймут года,
А, выходит, никуда
От нее не деться».
(«Дурь»)

«Какая странная волна адреналин хлестнула в вены,
Ах, как приятно понимать, что я еще не все продал,
И что душа моя жива, над ней не властны перемены,
И все измены и размены в ней не оставили следа...
А мне казалось, я давно уже порос зеленым мохом,
И силомер моих страстей остановился на нуле,
А оказалось, что со мной совсем не так уж дело плохо, -
Я что-то главное сберег от отложения солей.»
(«Какая странная волна»),

Понимают, что значит, когда годы берут свое:

«Я тот же самый человек
Что пил вино и бил баклуши
Что не считал счастливых дней
И незаслуженных обид
Мой голос только стал чуть-чуть
Поравнодушней и поглуше
Я просто спрятался в пиджак
И приобрел товарный вид

Я тот же самый человек
Который ветра не упустит
Который бури не проспит
В тумане моря голубом
Я лишь немного погрустнел
Вполне естественною грустью
Я лишь немного поумнел
Своим естественным умом»
(«Я тот же самый человек»)

«Увы, дорогие друзья, что толку страдать и влюбляться,
И горько в подушку рыдать безумной весенней порой.
Ведь девушкам нашей мечты давно уже за восемнадцать,
И граф Монте-Кристо уже - не самый любимый герой.
Уж мы уж давно уж не те, хоть хочется верить, что те же.
Смешно ведь с таким животом ходить в мушкетерском плаще.
И старым стихам про любовь мы верим все реже и реже,
А новых стихов про любовь уже не читаем вообще.»
(«Увы, дорогие друзья»).

Понимают даже, что такое счастье:

«На безжизненных просторах и в присутственных местах,
В долгих пробках и заторах, в суматошных поездах.
И когда лечу по небу и когда иду ко дну
Я все время вспоминаю неотвязчивость одну -

Ту заветную квартиру под названием "своя",
Тот смешной кусочек мира, где живет моя семья.»
(«Моя семья»).

И как они написали это за нас! Без пафоса и ханжества, точно и остроумно, всегда с самоиронией всегда готовые съязвить над собой:

«В этот мелкий серый дождик, в эту мерзкую погоду
Очень хочется забраться на какой-нибудь чердак
И лежать, смотреть в окошко на струящуюся воду
И мечтать, как было б славно, если б было все не так.
И своей нелепой жизни сочиняя оправданье,
Поливать себя презреньем, но не очень, а любя
Размышлять по ходу дела о проблемах мирозданья
И жалеть по всей программе непутевого себя.»
(«Непутевый»)

«На нашем корабле без капитана,
Без паруса, без днища и бортов
В любые неизведанные страны
Я хоть сейчас отправиться готов.
Лишь только б ты меня не покидала,
Лишь только б не кончалось волшебство,
Лишь только б ты стояла у штурвала,
Не трогая руками НИЧЕГО!»
(«У штурвала»)

«Я буду под дождиком песни орать,
И жечь костерок, чтобы дым коромыслом,
И водку бессмысленно больше не жрать,
А жрать ее только с особенным смыслом

....

Как жаль, что моя голубая мечта,
Железной трубой начала накрываться, -
И прикус не тот, и осанка не та,
И все тяжелее от дел оторваться!

Но точно я знаю, что время придет,
Когда перестану толочь в ступе воду,
Когда я почувствую полный вперед,
Когда, наконец, обрету я свободу
Чтоб нервно уже никуда не бежать
И больше не жить в этом жутком бедламе,
А в тапочках белых спокойно лежать,
Сполна расквитавшись со всеми делами!»
(«Одуванчиков дым»),

Они ироничны - но всегда готовы сдернуть этот флер и обернуть его подлинной поэзией обыденности:

«Я хочу быть высокой сосною,
Чтобы жизнь не прошла впопыхах,
Чтоб знакомый орел надо мною,
Ежедневно парил в облаках...

.... Я хочу быть высокой сосною,
Чтобы время катилось рекой,
Чтобы ты, проходя подо мною,
По коре проводила рукой.»
(«Сосна»)

«О, как легка и необыкновенна
Та женщина, что скромный свой уют
Hесет в химчистку в сумке здоровенной,
Hемножечко похожей на твою...
А из-за облаков сквозь дождик мелкий
Глядит на двор в подзорную трубу
Бортинжeнер летающей тарелки
Hемножечко похожий на судьбу.»
(«Кончается четверг, и дождик мелок»)

      Довольно цитат! И без того понятно, что А.Иващенко и Г.Васильев попадают в десятку стиля жизни и мысли небогемной, трудовой интеллигенции.

Выясняется, что она ценит ту образованность, которая у них ненавязчиво проявляется в самом строе фразы, в нетривиальном образе, в непошлом эпитете. Кто, кроме университетского выпускника сможет сказать так о пешей ходьбе:

«Менять часы на километры
в пропорции один к пяти»

      - и восхититься, услышав это! Кто, кроме подлинно образованного человека сможет так свободно и без натуги встраивать в стихи географические понятия, возвращая им исходную образность:

«Флюгер моих ветров стрелкою оловянной
Нити моих путей вычертит без труда,
Роза моих ветров слишком уж постоянна,
Дует один туда, дует другой сюда.

Слезы моих дождей бьют по щекам все злее,
Каждый осенний лист плачет в моем дворе.
Слезы моих дождей наверняка имеют
Максимум в сентябре, максимум в сентябре.

Реки моих надежд так полноводны в мае,
Разве ж виновен я в том, что из года в год
Реки моих надежд, пообмелев, впадают
В море моих забот, в море моих забот.

Видимо, климат мой резко континентален,
Кто же сумеет мне правильный дать прогноз:
Что меня ждет в году - радости иль печали,
Ждет ли меня тепло, ждет ли меня мороз?»
(«Флюгер моих ветров»)!

«И снова полон день забот, а вечер забав.
Но как бы не звала меня моя бестолковая звезда,
Как глупый электрон с любой орбиты, всю энергию растеряв
Я неизменно возвращаюсь только сюда...»
(«Метрополитен»)

Выясняется, что ей, интеллигенции, импонирует естественная для А.Иващенко и Г.Васильева этика служения семье и делу. «Лучше быть нужным, чем свободным» - пели они еще лет двадцать назад, строя «Навес на даче Евгения Иваныча». И то, что выглядело как рифма к очевидному «Лучше быть сытым, чем голодным» - вдруг оказалось выдержанной жизненной позицией. Почти в каждой их песне сквозит пленительная поэзия домашней любви. Посмотрите, в каком направлении ведет героя фантазия в «Тихом рок-н-ролле» при знакомстве с неизвестной:

 

«Я от волненья весь горю:
Ну не смогу я удержаться
Возьму и с ней заговорю!

... Сидели бы мы у самовара
И с пирогами пили чай
Сынок Луконя, дочка Клара,
А также внучка Гюльчатай»

      Выясняется, что ей, московской интеллигенции, по душе и целомудрие, и безупречный вкус. У А.Иващенко и Г.Васильева, как у пушкинской Татьяны, не найти ни грана vulgar (хочется цитировать и дальше: «Без притязаний на успех, // Без этих маленьких ужимок, // Без подражательных затей... // Всё тихо, просто было в ней…»). Вспомним их бесконечные извинения по поводу одного-единственного невиннейшего словоупотребления в «Бережкариках»:

 

Полуда ноги есть, дорога не кончается,
Покуда ж... есть, с ней что-то приключается
      Внутренняя невозможность высказаться прямо и грубо – один из источников их изощренности и отточенности:

 

«И чувствовать там, от тебя вдалеке,
Огромную разницу между полами,
И пыл остужать в безымянной реке -
Вот только сперва б расквитаться с делами»
(«Одуванчиков дым»)
      Усмехнутся: что за похвала для поэтов-исполнителей – приличность, «семейность», ум! Но мастерство и постоянная музыкальная первая свежесть – они очевидны, они за скобками. А что до их положительных качеств… Наверное, каждый хотел бы видеть себя пиратом, донжуаном, в конце концов, простым мужиком. Но от зрителей-слушателей шила в мешке не утаить: «дрожжи Университета» продолжают бродить, «вечный думатель» – стучать, «постылая любимая работа» – делаться, а «женская рука и детский взгляд» – придавать делу смысл.

После этих концертов А.Иващенко и Г.Васильева стало ясно: наше поколение – состоялось. Они, наши лучшие представители, утверждают это всей своей жизнью, своей работой – пусть и не имея в виду ничего подобного. Они доказывают нам, иногда сомневающимся: можно быть умным и приличным человеком, и все-таки достичь в России успеха. Доказывают, что можно, как булгаковский профессор Преображенский, с гордостью говорить всю жизнь в трудные минуты: «Я – московский студент!».

А самое важное то, что в этом наши дети – с нами. Попивая «Пепси», они выбрали тот дух, что дышит в песнях А.Иващенко и Г.Васильева. И именно это есть самое настоящее культурное событие.

P.S. Специально для заокеанских жителей - песня из последнего альбома «Наше и ихнее»

 

В нашем высокий процент алкоголя,
Много нефтяников и балерин,
В нашем присутствует разум и воля, -
В ихнем отсутствует холестерин.
Ихнее сексом себя изнуряет
И разоряет себя в казино,
Ихнее грабит, взрывает, стреляет -
Наше про ихнее смотрит кино.

Как приятно порой
На минутку присесть
И под чайник, сопящий в углу на плите,
Стопку нашего выпить и ихним заесть,
И смешать это все у себя в животе!

Наше так славно ложится в парашу,
Ихнее тоже - приятно на вид.
Но не сравнится по качеству с нашим,
Да и количеством не удивит.
Ихнему снег и туман не помеха,
Ихнее может переть и переть,
Но если ихним на наше наехать,
Станет на ихнее больно смотреть!

Как приятно порой
На минутку присесть
И под чайник, сопящий в углу на плите,
Пинту ихнего выпить и нашим заесть
И смешать это все у себя в животе!

Наше по-ихнему лыка не вяжет,
Ихнее в нашем вообще ни бу-бу.
Наше грозит, что еще всем покажет,
Ихнее видело наше в гробу!
Ихнее низко над нашим летает,
Наше не дремлет и бьет его влет.
Правда, не очень по нём попадает,
Ну да и черт с ним - само упадет!

Как приятно порой
На минутку присесть
И под чайник, сопящий в углу на плите,
По граммулечке выпить и вкусным заесть
И смешать это все у себя в животе!

А потом пожалеть живота своего
И пилою на части себя не пилить:
Слава богу, на свете есть много того,
Что на наше и ихнее не поделить!

      P.P.S. Всякий, кто учился на естественных факультетах МГУ начиная с 70-х годов, знает деревню Сатино под подмосковным Боровском. Там - университетский учебный полигон, где студенты проходят летнюю практику. Овраги и террасы по берегам Протвы, перелески, луга, геодезические пирамиды под высоким небом... Можно с уверенностью сказать, что каждый универсант пережил в Сатино немало счастливых минут своей юности. Спросите у Александра Левинтова, он подтвердит...

Так вот, как и везде в Подмосковье, небедные люди покупают в окрестностях Сатино участки и застраивают их красно-кирпичными домами в два, а то и в три этажа. И знаете, кто там селится? Те самые студенты, которые 15-20-25 лет назад полтора месяца бегали по этим местам с рейками и теодолитами. Те, кому эти места навек запали в душу.

Поколение состоялось - что еще сказать?

Комментарии

Добавить изображение