Не квасом земля полита (окончание)

02-07-2000

Автор - замдиректора музея Высоцкого по науке. Текстолог, составитель и автор статей и комментариев к изданиям Высоцкого и Галича.

Примечания к «человеческой трагедии» Александра Галича
      Коньяк

В СССР употребление коньяка означало высокий достаток. Далеко не всякий мог себе так вот запросто потребовать у официанта:

Эй, подайте ж мне ананас
И коньячку еще двести грамм!

«Всяк сверчок знай свой шесток». Иными словами:

Кому «сучок», а кому коньячок,
К начальству — на кой паяться?!

Примечание. Самый дешевый коньяк — трехзвездочный (по числу лет выдержки) стоил более чем на треть дороже «Столичной» водки: 4 руб. 12 коп.

К НАЧАЛЬСТВУ... ПАЯТЬСЯ — здесь: «тягаться с начальством», «лезть в начальники». Ассоциация коньяка с начальством — довольно прочная, что также свидетельствует о верности высказанного в начале раздела тезиса.

Но были коньяки и подороже:

Коньячок? Четыре звездочки?

Коньячок — он тоже колется...

«ЧЕТЫРЕ ЗВЕЗДОЧКИ». По той же, исчезающей из современного быта, системе обозначения — коньяк четырехлетней выдержки. Всего количество звездочек доходило до пяти (пятилетний). Стоимость в 60-х годах — 4 руб. 62 коп. и 5 руб.

32 коп. за 0,5 л соответственно.

Потому КОЛЕТСЯ — не в смысле «бьется» (бутылка), а в смысле «кусается» (как балычок в другом куплете той же песни). Ср. также поговорку: «И хочется, и колется, (и мама не велит)».

Зато еще один наш старый знакомый может позволить себе в 1968-м перейти на коньячок (в песне, судя по малой дозе, упомянут именно он, а не вино):

...А Кузьмин Кузьма Кузьмич хлопнул сто молдавского...

МОЛДАВСКИЕ коньяки — довольно популярные- не лучшие, но и не хуже азербайджанских и дагестанских. Лучшими ординарными коньяками считались армянские и грузинские.

Лишь очень состоятельные люди — вроде служителей системы (пусть внештатных или отставных) — позволяют себе коньяки «не какие-нибудь», а марочные:

На столе у них икра, балычок,
Не какой-нибудь — «КВ» коньячок...

«КВ». «Коньяк выдержанный» — от 6 до 7 лет выдержки, 40–42њ. Сахар 0,7–1,2%. Дороже были — «КВВК» («коньяк выдержанный высшего качества», 40–45њ, сахар — до 2,5%, выдержка — 8–10 лет) и «КС» («коньяк старый», 40–57њ, сахар — до 2%, 10–15 лет выдержки). Рядовому советскому человеку марочные коньяки по цене были, как и сейчас, недоступны. Коньяки марочных групп имели свои названия, но они Галичем не упоминаются. Не иметь персональных названий могли лишь молдавские и украинские марочные коньяки. Поэтому, по всей вероятности, здесь Галич тоже имеет в виду самый распространенный тогда молдавский «КВ», 42њ, 1,2%, стоимостью в 60-е 6 руб. 12 коп.

В пользу молдавского происхождения коньяка из предыдущей песни косвенно свидетельствует и следующий диалог в романе А. Галича «Блошиный рынок». Его герой, Семен Янович Таратута, в обстоятельствах, подозрительно похожих на обстоятельства самого автора романа, получает «разрешение» на выезд «в семидневный срок» «на историческую родину» и покидает родину настоящую.

Обратите внимание, как реагирует Семен Янович на предложение официантки вагона-ресторана:

«— Что будем пить? Коньячок? Водочку?

Какой у вас коньячок?

Молдавский. Пять звездочек.

Ого! — сказал Таратута. — Ну хорошо, принесите сто пятьдесят».

Заметим, что в произведениях Галича фигурируют в основном коньяки молдавского разлива.

В качестве последнего филологического комментария к этому разделу следует лишь добавить, что коньяк — любимый напиток героя поэмы «Кадиш», близкого по духу Галичу:

...И в кафе, заколоченном наглухо,
Мы с тобою сидели и пили коньяк,
И жевали засохшее яблоко.

А в качестве последнего исторического комментария — что коньяк это любимый напиток и самого автора рассматриваемых произведений тоже. И это достоверно установлено на основе воспоминаний многих мемуаристов.

Послесловие, в котором ничего не поется

П

оследний раздел исследования призван отметить следующее: алкогольная тема, начатая Галичем в самом первом его неподцензурном опыте (см. начало нашей работы) и прошедшая красной нитью через все его творчество, получила особое развитие и свое логическое завершение именно в последнем сочинении писателя — романе «Еще раз о чёрте», который нами уже неоднократно упоминался.

Герой романа — Зимин Николай Андреич, — собирающийся стать невозвращенцем советский литератор, которого, по мнению одного из его коллег, до его теперешней жизни довели, конечно, «пьянство, бабы, абсолютный цинизм». Так что, как читатель верно догадался (а может, уже успел прочесть роман?), Зимин — естественно, пьющий. И пьющий сильно. Он же и рассказывает нам свою историю.

Галич в этом произведении верен и любимой теме, и своему пристрастию к подробностям. Выпивают персонажи и по случаю гостей, и для опохмеления, и с расстройства, и от одиночества, и «от мыслей»; та же ситуация возникает и как «неизбежный ответ» на неразрешимый вопрос, и когда жена уходит к Хаймовичу; и она же может быть, в конце концов, «не таким уж плохим решением проблемы — что делать». Герои на «вполне законном основании» «косеют», «напиваются», «надираются до безобразия» и все-таки бегут «за добавкою». Николай Андреич, в тяжкую минуту вспоминая о вчерашнем «непотребном пьянстве», даже сомневается: а не с этого ли состояния «помутнения» он написал то самое антисоветское сочиненьице, от которого все и завертелось? В общем, всё как в песнях, то бишь как у людей. Даже стоять под сильным дождем нравится герою потому, что дождь этот — «кислый, вроде огуречного рассола».

Есть в романе и уже знакомая читателю «Московская», и «Столичная» полными чайными стаканами («...терпеть не могу пить из рюмок», — доверительно признается нам Николай Андреич, хотя сам иногда вынужденно пользуется ими в гостях), есть и польская «Выборова» из холодильника; и не имеющая сорта «теплая», которая тем не менее пьется как «водица»; и армянский «пять звездочек», и пиво под шашлычок.

В романе также мы находим и очередное (см. главу «Традиции») подтверждение тому, что в русском языке чуть-чуть — понятие растяжимое:

«— Мне только чуть-чуть.
— Как прикажете, — с готовностью сказал я и налил ему треть стакана. — Еще?..»

Но автор не стоит на месте, как сперва может показаться из начала нашего послесловия, — он продолжает обогащать знания современного читателя о предмете исследования. Свое развитие получила здесь тема традиционных российских напитков, которые в навязываемой нам западной культуре принято называть коктейлями. Благотворную для организма человека роль некоторых из них мы показали ранее, говоря о «ерше» (см. главу «Пиво») и смесях крепких напитков шампанским (см. главу «Вино»). Новый рецепт характеризуется автором (в лице героя, конечно) как «убойная смесь». Тут же дается и термин, обозначающий — кратко, но, как всегда, емко — приготовление данного напитка из водки с добавлением вина (здесь — вермута, о котором также уже рассказано в соответствующей главе):

«— Закрасить?
— Нет, нет.
Себе я закрасил».

Теперь, когда из предыдущих глав нам знакомы все реалии советского пьяного быта, то есть когда мы достаточно подготовлены к чтению серьезных отраслевых текстов, совсем по-другому — гораздо глубже — вчитываемся мы в строки последнего романа, где за каждым словом встает Жизнь:

«— Ну, будем живы-здоровы.
Мы выпили по первой, покряхтели, закусили [здесь: хлеб, масло, сыр. — А. К.], и я тут же налил по второй. Должен заметить — это опять-таки для непьющих, пьющие знают, — что сочетание водки, обыкновенной водки "сучка" с вермутом — эта штука, как сказал бы покойный корифей всех наук, посильнее "Фауста" Гете. Забирает сразу и основательно».

Проза Галича, подобно известным произведениям «дяди Гиляя», хранит для нас святые обычаи алкогольной Москвы и ее обитателей времен перехода от социализма к коммунизму (или, как этот период стал именоваться в официальных текстах позднее, — развитого социализма). Вот что говорит Галич, например, о способах приобретения спиртного после закрытия магазинов:

«— Надо выпить! — сказал я.
Чекмарев развел руками:
— Всё!
— То есть как это всё?!

Я встал. Меня слегка качнуло, но я удержался и сердито повторил:

— Что значит — всё?! Сейчас будет еще. <...>

Магазины были уже давно закрыты, а брать такси и объезжать рестораны — на это у меня не было сил, тем более, что в огромном нашем районе ресторанов раз-два и обчелся. Водку, стало быть, надо у кого-нибудь одолжить».

Спиртное продавалось только в продуктовых и специализированных магазинах, которые закрывались в основном до 9 час. вечера. О времени начала торговли горячительными напитками сообщают нам ангелы из поэмы «Москва – Петушки» (1969/70): «...водка там с девяти, правда, а красненького сразу дадут».

Впрочем, по упоминавшемуся Постановлению ЦК КПСС и СМ СССР от 15.12.58, действовавшему во время написания поэмы, время начала продажи водки определено как 10-00. Но это вопрос к нарушителям правил торговли, к ангелам и к комментаторам Вен. Ерофеева.

(С 1972 года водка продавалась строго с 11-00 до 19-00).

В Москве было несколько мест, где можно было приобрести выпивку после закрытия магазинов. «Магазины у нас работают до девяти, а Елисеевский — тот даже до одиннадцати» (Тот же источник).

Сюда следует добавить дежурный гастроном на Смоленской площади, городские рестораны, рестораны вокзальные (включая аэровокзал на «Динамо»). Высоцкий в недавно цитированной нами «Песне про чёрта» напоминает наиболее продуктивный путь: «Съездим к трем вокзалам и возьмем».

Во-первых, на Комсомольской площади ввиду концентрации вокзалов возможность «взять» была наивысшей, т. к. при этом не требовалось объезжать на такси возможные «точки». Необходимо учитывать, что попадание в ресторан, где, как правило, свободных «мест нет», — еще не равнялось успеху. Торговля спиртным на вынос была запрещена, и для успешной закупки вопреки правилам советской торговли (естественно, с наценкой) требовался опыт. Больше шансов было у клиентов постоянных (читай: надежных).

Во-вторых, в то время бутылку «Московской» за пятёрку можно было приобрести у вокзальных носильщиков и таксистов, чьи действия были также уголовно наказуемы и квалифицировались уже как спекуляция .

Из романа мы узнаем также, какое непростое это было дело в обществе, стремившемся к распределению по потребностям, — одолжить в вечернее и ночное время сугубо стратегический продукт:

«Удивительно, как самые опытные люди (а я считаю себя в этом вопросе достаточно опытным) совершают в подобных случаях одну и ту же типическую ошибку. Типическая ошибка в типических обстоятельствах! Ну, в самом деле — какой же сильно пьющий человек, сильно и регулярно пьющий человек, в десятом часу вечера, в сумеречную пору, когда все нормальные возможности <пополнить запасы> спиртного исключены, какой же, повторяю, нормальный пьющий человек согласится расстаться с поллитрой, если она у него еще имеется?! Да ни за что на свете!

А я пошел к Деду. <...> Он открыл мне дверь, и я сразу же, по одному его виду, понял, что здесь мне разжиться поллитровкой не светит».

ПОЛЛИТРОВКА — то же, что ПОЛЛИТРА (см. в главе «Ритуалы»).

Зато радушие и гостеприимство советского человека на этом фоне встает со страниц романа в полный рост:

«— Николя, друг мой, извини, но... Пить — пей, пожалуйста, но на вынос — ни капли!..»

Не забыт автором и обычай приходить в гости с «пузырем»:

«...Не умывшись с дороги, принялся названивать киношным знакомым, чтоб немедленно приходили, приносили, что выпить, приводили баб».

Кстати, женский пол в романе то сопутствует выпивке, то противопоставляется ей:

«— Зимин, дорогуша, ты меня с кем-то спутал. Я не алкаш, я бабник!..»

И это говорит о том, что автор не мажет всех одной краской, а использует в работе свои богатейшие и разнообразнейшие жизненные наблюдения. Сказанное касается и двоих непьющих персонажей — старого большевика М. И. Гоца и его гостя-язвенника, благодаря которым Зимину удалось-таки добыть заветное. Тем самым Галич вступает в заочный спор с известным киноперсонажем, который в 1969 году пустил в жизнь следующий афоризм: «За чужой счет пьют даже трезвенники и язвенники» .

Однако самое ценное в романе — это ощущения, которых нет в других творениях автора. Вот как, например, передает автор реакцию ослабленного алкоголем организма на неожиданно возникшие неприятности:

«И тут внезапно мне совершенно мучительно захотелось выпить, до такой степени захотелось, что в какую-то долю секунды все сущее перестало как бы иметь значение <...> Осталось только желание выпить — только оно одно, это желание, и было действительным, а все прочее — пыль, мираж, несносная чушь.

Люди пьющие меня поймут, а людям непьющим объяснить это состояние будет довольно трудно (если вообще возможно), пусть поверят на слово, что состояние это совсем особенное, не сравнимое ни с чем, и тем, кто не знает, я желаю от всей души так и не узнать <его> никогда».

Обратите внимание на чувства человека в таком состоянии, когда его желание близко к осуществлению:

«...— Браво! — повторил я и окончательно развеселился. Собственно, развеселился не я. Меня уже не было. "Я" — все то, что называется человеческим "я" — состояло из единственного желания напиться. "Я" — это и было желание напиться, окосеть, загудеть, уйти в отключку. Только это и ничего больше».

Скупо, в двух штрихах — и тем не менее образно — дает автор состояние героя в момент самого начала (здесь, правда, уже не первого за этот день «начала») опьянения:

«Водка, которую я выпил у деда, начала меня все-таки понемногу забирать, и мир закружил снова — погромыхивая и покачиваясь из стороны в сторону. <...> Водка забирала, мир кружился все быстрее и быстрее, все сильнее громыхал и покачивался». Столь же емко описано и состояние наконец достигнутого героем желанного блаженства:

«— Хорошо она под дождик идет, — рассудительно сказал Чекмарев, и эти его слова были, пожалуй, последними, что я успел услышать, воспринять и оценить по достоинству. Все, что происходило потом, — было для меня попеременным, хотя и нерегулярным, чередованием вспышек света и тени. Словно бы я сидел перед телевизором — и на пустом экране появлялись вдруг неожиданно и непредсказуемо то изображение и звук, то одно изображение или один звук, а то опять наплывала пустота, небытие, провал».

Дальнейшее явно не близко герою, даже разговор на эту тему заметно неприятен, так как в тексте об этом говорится очень коротко: «трезвея и злясь». Провалы памяти, а уж тем более такие побочные явления, как потеря ощущения времени, в контексте романа не представляются читателю катастрофическими:

«Я взглянул на часы — было без четверти десять. Но так как я, естественно, не смотрел на часы, когда отправлялся в поход за водкой, то и сообразить, сколько же времени пребывает он там в одиночестве, мой друг Чекмарев, я не мог».

Рассказ о романе хотелось бы закончить на оптимистической ноте. И в связи с этим, а также «ради справедливости, и только», как сказал другой не раз упомянутый нами поэт, необходимо заметить, что в последнем произведении

Галича не всегда берут верх животные инстинкты, человеческий разум тоже иногда торжествует:

«Недолгая борьба между желанием напиться и здравым смыслом окончилась, как это ни странно, победой последнего, и я поставил (хотя и со вздохом сожаления) бутылку "Столичной" в холодильник».

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . .

Эпилог

Есть сведения, что автор успел дописать роман . Но в своем последнем парижском интервью, данном не ранее последней декады октября 1977-го, он, рассказывая о своей занятости и творческих планах, произнес об этой «прозаической работе» буквально следующее: «Пишу ее с поспешностью и с большим увлечением, к Новому году надеюсь закончить» .

Судьба отпустила Галичу менее двух месяцев жизни, он не дожил до Нового года. С трудом верится, что, совмещая работу на радио с концертными поездками, Александр Аркадьевич перевыполнил свое обязательство. Но так или иначе, из этого сочинения опубликованы лишь два с небольшим авторских листа .

Следуя логике вещей, и наше исследование мы намеренно прервали на полуслове.

Однако, если продолжение этого романа вдруг обнаружится, то посредством многоточия в конце своего труда мы хотим заявить, что оставляем за собой право закончить нашу работу. Ведь, думается, сомнений относительно обилия пищи для нее в случае подобного развития событий у читателя не возникает. После всего-то изложенного.

Комментарии

Добавить изображение