Барон Лёвенштейн и его нацистская тетушка Часть вторая (Окончание)

 

Операция "Фабрики"      "Полные евреи", как Фриц Лёвенштейн, и "действительные евреи", как Ханс-Оскар, обязанные носить шестиконечные звезды, имели право жить только в пяти крупных немецких городах: Берлине, Гамбурге, Мюнхене, Дюссельдорфе и Франкфурте. В этих городах евреи, живущие в смешанных семьях, могли легально находиться до конца войны. Правда, необходимо было соблюдать все указы и предписания режима, а их становилось буквально с каждым днем все больше. Малейшее нарушение какого-то запрета вело к немедленной депортации и верной смерти.

Нельзя было ходить к парикмахеру, стоять у газетного киоска, иметь дома цветы, домашних животных, золотых рыбок или волнистых попугайчиков… Похоже, извращенная фантазия нацистских властей не знала границ. Серьезные ограничения касались еды. Вот что предписывалось есть евреям: брюкву, красную и белую капусту, шпинат, репу и редис. Редис называли в шутку "еврейский жир", так как его ели положенным на хлеб в виде бутерброда. Раз в году евреи могли прийти в специальный "еврейский вещевой склад", где им выдавали пару обуви или ношенное пальто. Как правило, это были вещи депортированных людей.

Сама процедура сдачи, как было сказано, обставлялась массой предписаний, предельно осложнявших жизнь людям. Мало того, что все вещи надо было обязательно принести в полицейский участок самим. День и время сдачи также выбиралось не наугад. Например, все радиоприемники в доме предписывалось сдать именно в Йом-Кипур - священный еврейский праздник, Судный день, когда религиозному человеку запрещена любая работа. И тысячи евреев, вместо того, чтобы молиться в синагоге, были вынуждены тащить тяжеленные радиоприемники в полицию. Это было настоящее издевательство.

И тем не менее, если все подобные запреты выполнялись, евреи по закону имели возможность легально жить в указанных немецких городах. Так продолжалось до 27 февраля 1943 года.

В этот день по приказу гауляйтера НСДАП Берлина и рейхсминистра пропаганды Геббельса началась так называемая "Операция фабрики". Ее целью было окончательное освобождение Берлина от евреев. Практически все евреи, легально жившие в городе, были заняты на принудительных работах для нужд фронта на различных заводах и фабриках. И вот на все такие заводы и фабрики, где работали евреи, с самого утра 27 февраля, врывались отряды эсэсовцев и загоняли всех евреев в специально подогнанные грузовики.

Люди не знали, куда их везут - то ли на новое место работы, то ли в лагерь.

Ханса-Оскара Лёвенштейна привезли в сборный лагерь на улице Леветцовштрассе в районе Тиргартена. Лагерь размещался в здании огромной синагоги, вмещавшей, по меньшей мере, три тысячи человек. В следующие два дня привозили новых людей, и здание синагоги заполнилось почти до отказа. Через два дня Ханс-Оскар услышал свое имя и ему приказали снова забираться в кузов грузовика. Там уже было человек десять-двенадцать других задержанных. Никто не знал, что происходит, куда всех везут. Машина направилась к центру города, в сторону Александрплатц. В пути выяснилось, что все евреи в машине были, что называется, "породненными с арийцами". Всех таких евреев привезли в сборный лагерь на Розенштрассе.

Протесты на Розенштрассе      Здание на Розенштрассе принадлежало когда-то берлинской еврейской общине. В начале марта 1943 года здесь оказались несколько тысяч евреев - по различным оценкам от двух до шести тысяч. Все они имели арийских родственников, как правило, женщин, и эти женщины собирались каждый день около лагеря и требовали: "Верните нам наших мужей!".

Оказалось, что и Фрица Лёвенштейна тоже привезли на Розенштрассе. На второй или третий день отец и сын Лёвенштейны неожиданно встретились в коридоре, когда их выводили в туалет. Туалет, кстати, был абсолютно не приспособлен для такого количества людей - в здании на каждом этаже было по одному или по два туалета для пары служащих, а не для тысяч человек.

Когда Ханна Лёвенштейн впервые попала на Розенштрассе, ей прежде всего нужно было удостовериться, что ее муж и сын находятся в этом огромном здании. Здание охраняли вооруженные эсэсовцы, и Ханна обратилась к одному из них: "Послушайте, я узнала, что мой муж находится здесь. Это неслыханно! Я работаю на оборонном предприятии, выполняю важные зада

ния для фюрера и отечества, прихожу усталая домой, но не могу туда попасть. Ключ от дома находится у мужа. Попросите его передать мне ключ". Охранник привел через некоторое время Фрица Лёвенштейна и тот отдал жене ключ. Так стало ясно, что Лёвенштейны находятся именно здесь. К подобным хитростям прибегали и другие женщины на Розенштрассе.

Женщин было много. Рядом с лагерем на Розенштрассе были остановки автобуса и трамвая. Ханна Лёвенштейн вспоминала, что иногда приходилось изменять маршруты движения, так много бывало там протестующих. По утрам или ночью их было несколько сотен, но к вечеру, когда заканчивался рабочий день, собиралось несколько тысяч. Женщины передавали своим близким пакетики с едой и необходимыми вещами. В огромным комнатах, где на полу, тесно скучившись, лежали люди, то и дело слышались голоса охранников, выкрикивающих имена заключенных, которым принесли очередную передачу.

Вместе с Ханной Лёвенштейн на улицу Розенштрассе приезжала ее высокопоставленная сестра. И протестовала против ареста своих еврейских родственников так же, как и сотни других немецких женщин. Единственное отличие состояло в том, что Елизавета Фосберг приезжала на своем автомобиле - и это в военное время, когда весь бензин полагалось использовать только для нужд фронта! Вместе с сестрами на Розенштрассе каждый день была и их мать - бабушка Ханса-Оскара. По рассказам Ханны Лёвенштейн, в первые два дня у здания на Розенштрассе дежурили вооруженные автоматами эсэсовцы. Их автоматы были направлены на толпу протестующих. Не чувствовать страха было нельзя. Но на второй или третий день одна вполне арийского вида женщина с двумя детьми на руках подошла к эсэсовцам и громко сказала: "Вы, свиньи, вам не стыдно? Вы хотите стрелять в немецких женщин и немецких детей вместо того, чтобы идти на русский фронт и нас защищать!". Ошарашенные солдаты молчали. Через три часа у здания стояли уже обычные постовые без автоматов.

В это трудно поверить, но протесты женщин на Розенштрассе оказались успешными - все заключенные в лагере на Розенштрассе были освобождены. Ханс-Оскар Лёвенштейн получил свидетельство об освобождении. Бланк начинался словами "Еврей/Еврейка…", после чего должна была быть вписана фамилия. Но Ханс-Оскар не принадлежал ни к одной из этих категорий. Поэтому скрупулезный чиновник зачеркнул первые слова на формуляре и впечатал "Действительный еврей Лёвенштейн…". Подобная сверхточность свойственна немецкой бюрократии. Имеются поразительные примеры. В 1941 году, когда Хансу-Оскару было 15 лет, его еврейскую школу закрыли, а всех школьников направили на принудительные работы. До тех пор, пока этих еврейских детей не отправили в газовые камеры, гестапо выдавало их родителям денежное пособие на ребенка и оплачивало страховку от несчастного случая. Ханс-Оскар Лёвенштейн получает сегодня небольшую пенсию по старости, так как гестапо в те годы вносило за него соответствующие взносы в пенсионный фонд.

Немецкая точность видна и в списках убитых в Освенциме. Освобождение евреев из лагеря на Розенштрассе - уникальный случай в истории гитлеровской Германии. Немцы впервые открыто протестовали против депортации евреев, и их протест подействовал на власти. Нацистской руководство не захотело вызывать новые недовольства населения в обстановке, когда от прежней уверенности в окончательной победе у многих не осталось и следа. В январе 1943 года капитулировала армия Паулюса под Сталинградом. В начале марта 1943 года Берлин подвергся разрушительной бомбардировке английской авиацией. И Геббельс, желавший преподнести фюреру свободный от евреев Берлин как подарок ко дню рождения, был вынужден отступить.

 

Обыски      Когда отец и сын Лёвенштейны вернулись из лагеря на Розенштрассе в их квартиру на Кудамм, Ханна сидела совершенно одна. К тому времени весь дом, где они жили, был объявлен "еврейским домом". Это означало, что Вилли Фритч и все арийские жильцы были переселены в другие квартиры, а дом заселили евреями, собранными со всего города. В квартире Лёвенштейнов жили теперь семь семей - всего двадцать один человек. Для квартиры в шестьсот квадратных метров это было не очень много, но на огромной кухне, площадью больше, чем вся сегодняшняя квартирка Лёвенштейна, была только одна газовая горелка. Так что готовить приходилось по строгому расписанию. Но после 27 февраля квартира опустела - всех ее жителей, кроме семьи Лёвенштейн, гестаповцы депортировали из столицы. Все четырнадцать комнат стояли совершенно пустые, почти без всякой мебели - семье позволялось иметь только одну кровать, один стул, один стол.

Берлин стоял наполовину разрушенным. Многие немецкие семьи лишились крова. А Фриц, Ханна и Ханс-Оскар сидели одни в четырнадцатикомнатной квартире, как было несколько лет назад. Правда, тогда квартира была полна великолепными вещами. Сейчас же все, что осталось, было заперто и запломбировано. Нельзя было пользоваться лифтом, нельзя было выходить на балкон. По Кудамм нельзя было идти вдоль - эту улицу можно было только пересекать. Нельзя было заходить ни в какие зеленые насаждения. Если на каком-то месте стояли три деревца и росли три цветочка, это место было запретным для евреев. Нельзя было ходить в лес, в бассейн, в кино, в театр, на концерт…

После освобождения из лагеря на Розенштрассе многие евреи были, тем не менее, депортированы из Берлина в лагеря уничтожения. Участились обыски в еврейских домах, и за малейшее выявленное нарушение грозила жестокое наказание. Один такой ночной обыск запомнился Хансу-Оскару очень хорошо. Его последствием могла быть смерть для всех членов семьи. Эсэсовцы пришли сразу после ночной бомбардировки Берлина. Они раскрывали все шкафы, заглядывали под кровати. Потом один из них прошел на кухню. Там стоял ящик со льдом, который служил холодильником. Электрические холодильники были евреям запрещены, а такой примитивный холодильный шкаф дозволен. Каждые два дня приезжал к дому специальный автомобиль, из которого продавали большие куски льда.

Эсэсовец открыл холодильник и увидел на дне копченую камбалу. Рыба была, безусловно, евреям запрещена. Ханс-Оскар рассказывал, что хорошо помнит, как эсэсовец взял рыбу двумя пальцами, как будто она была отравлена, и бросил ее через всю кухню. "Что это за свинство! - закричал эсэсовец Ханне. - Вы, что, не знаете, что это запрещено? Я прикажу Вас всех немедленно забрать". Ханна ответила: "Позвольте, Вы же знаете, что я арийка. Я работаю на военном предприятии, мне нужно есть. Вчера моя арийская мать принесла мне эту рыбу. Без еды я не могу работать". Эсэсовец несколько секунд молчал, было видно, что ему все это очень неприятно. Наконец, он сказал: "Горе вам, если вы евреям от этой рыбы хоть что-то дадите".

Не найди Ханна, что сразу ответить, эта копченая рыбка стоила бы жизни всей семье.

И все же семье Лёвенштейнов не удалось пережить войну в своей квартире. Произошли события, заставившие их оказаться сначала в подполье, а потом в концентрационном лагере.

 

В подполье      Несмотря на все усилия гестапо, в Берлине продолжали действовать подпольные сионистские молодежные группы, пытающиеся помочь оставшимся в живых евреям. Лёвенштейны как могли помогали отважным юношам и девушкам, иногда, рискуя головой, прятали их в своей квартире. Однажды подпольщики получили из Швейцарии большую сумму денег - около ста тысяч марок. Необходимо было, прежде всего, решить, где спрятать деньги - держать их в квартире, где периодически бывают обыски, было немыслимо.

Ханна Левенштейн предложила: "Мы спрячем деньги у моей сестры в Потцдаме. Вряд ли гестаповцы осмелятся проводить обыск в доме обладателя Золотого партийного значка". Она приехала к сестре с большим узлом и спросила: "Могу я это у тебя оставить?". "Конечно, Ханночка, положи это в комнату наверху". Там и хранились деньги для подпольщиков.

Весной 1944 года в квартире Лёвенштейнов целую неделю прятался один молодой человек по имени Курт из подпольной группы "Хуг Халуци" ("Кружок пионеров"). К счастью, в это время никаких обысков в доме не было. Вскоре Курт нашел укрытие у одной проститутки вблизи Александрплатц. "У меня столько молодых людей бывает, что одного нового никто и не заметит", - сказала она. Там юноша прожил около двух месяцев.

Во время бомбардировок евреям запрещалось спускаться в подвал, поэтому Лёвенштейны всегда оставались наверху. Как вспоминал Ханс-Оскар, это были, несмотря на смертельную опасность от бомбардировок, счастливые часы свободы - ведь нацисты еще больше боятся за свою жизнь и в это время не думают об евреях.

Однажды ночью, после особенно сильной бомбардировки Берлина, когда город стоял буквально в дыму и пламени, в квартиру Лёвенштейнов постучались. Стук поднял Лёвенштейнов с постели. Было около четырех часов утра. "Этого еще никогда не было, - сказал Фриц. - Город в огне, а гестаповцы затевают новый обыск". Но это были не гестаповцы. У дверей стояла незнакомая молодая женщина, оказавшейся той самой проституткой с Александрплатц. "Ради Бога, немедленно уходите из квартиры, - сказала она. - Курт во время налета был схвачен и до полусмерти избит. Он может назвать ваш адрес".

Лёвенштейны не знали этой женщины, и она сама смертельно рисковала, идя ночью через горящий Берлин в квартиру евреев, чтобы предупредить об опасности. Но она сделала это и спасла Лёвенштейнам жизнь.

Родители Ханса-Оскара всегда держали готовым узел с самыми необходимыми вещами: документами и одеждой. И, не медля, все трое отправились в Потсдам к своей последней надежде - тетушке Ли. Пройдя тридцать километров, грязные и измученные, вошли они во дворец Лихтенау. "Или ты поможешь нам, или нас отправляют в Освенцим, третьего не дано", - все, что смогли сказать беглецы.

Тетушка думала не больше секунды: "Ну, разумеется. Сейчас мы должны быть вместе. А там как-нибудь обойдется". Тетушка жила одна в огромном замке. И это в то время, когда миллионы немцев были без крыши над головой - вот как жили важные нацисты! Кроме нее в замке были еще семь человек обслуживающего персонала: шофер, повариха, служанка, горничные... Почти все они знали Лёвенштейнов, неоднократно видели их в замке. Тетушка собрала всех слуг и объявила им: "Перед вами немецкие беженцы, их дом в Берлине разбомбило, и они все потеряли. Но они мои хорошие знакомые, и я должна им помочь. У нас достаточно места в доме". Тетушка представила беженцев под новыми именами, Ханс-Оскар стал Вольфганом фон Зекендорф-Гудент (так звали его немецкого кузена). На всякий случай тетушка прибавила: "Держитесь от мальчика подальше, у него открытый туберкулез". Отца представили как инвалида Первой мировой.

Никто из семи слуг не выдал евреев, что было сделать проще простого: подойти к телефону и вызвать полицию. Тогда бы и Золотой значок тетушку не спас. Но ни один не оказался предателем.

Ханс-Оскар и сегодня не может точно сказать, что двигало тетушкой в тот день, когда она согласилась принять беженцев. То ли родственные чувства, то ли забота о своем будущем, ведь скорый конец ее любимого фюрера был очевиден. Но это неважно. Она приняла решение, и это спасло Лёвенштейнов от верной смерти. У тетушки Ли беглецы жили до тех пор, пока в боковом флигеле замка Лихтенау не разместился полк СС. В доме появились высокие офицерские чины, во дворе - сотни эсэсовских солдат. Оставаться дальше было опасно.

 

Деньги в туалете      Лёвенштейны вернулись в Берлин и три дня прятались у своих друзей. Потом отец и сын должны были выйти, чтобы купить какой-нибудь еды на черном рынке. На улице к ним неожиданно подошли двое вооруженных солдат и довольно вежливо попросили пройти с ними. Их привели в полицейский участок, где дежурил пожилой и добродушный полицейский. После простого вопроса о документах, Фрицу Лёвенштейну ничего не оставалось, как признаться: "Мы два нелегально живущих еврея…". - "О, господи, - сказал полицейский, - тогда присаживайтесь, мне очень жаль, но я должен вызвать гестапо".

Он набрал номер, и Ханс-Оскар услышал, как на другом конце провода закричали: "Что? Лёвенштейн? Немедленно задержать! Мы же его давно ищем. Выезжаем". Потом Лёвенштейны узнали, что они оставались единственными из сионистской подпольной группы Курта, которые еще были на свободе. Всех остальных уже арестовали. Положение Лёвенштейнов осложнялось еще тем, что их карманы были набиты новенькими хрустящими стомарочными купюрами из Швейцарии. Тогда кусок колбасы на черном рынке стоил тысячу марок.

"Господин полицейский, можно мне в туалет?", - спросил Ханс-Оскар. "Конечно. Туалет в конце коридора", - дружелюбно сказал тот. Юноша бросил в унитаз все деньги из своих карманов, а также фотографию любимой девушки, которая тоже была членом сионистской группы. Вернувшись, он шепнул отцу: "Выбрось в туалет все деньги". Отец сделал все то же самое, что и сын. Неожиданно Ханс-Оскар вспомнил о ключе от квартиры, где они три дня прятались… В гестапо могут пытать, и тогда он может выдать своих друзей. "Господин полицейский, разрешите мне еще раз в туалет", - как можно жалобнее попросил юноша. "Да, видно, ты здорово свой желудок испортил, - пожалел его полицейский. - Ну, иди". То, что увидел Ханс-Оскар в туалете, потрясло его: унитаз был полон новенькими голубыми купюрами по сто марок. То ли унитаз засорился, то ли отец забыл спустить воду. Ханс-Оскар поблагодарил Бога за то, что он первый это заметил…

Потом приехали из гестапо и отвезли отца и сына Лёвенштейнов в лагерь на Школьной улице.

Ханна Лёвенштейн к вечеру узнала, где находятся ее муж и сын. Она попыталась найти помощь там, где ее всегда получала, и немедленно поехала в Потсдам к сестре. Та надела Золотой значок и направилась к начальнику сборного лагеря. Женщины собирались даже подать жалобу на гестапо и захватили с собой одного знакомого адвоката. Но скоро от их наивности не осталось и следа.

Когда их провели в огромный кабинет и тетушка только собиралась обратиться к начальнику, тот закричал: "Молчать! Как вы смеете! Если вы сейчас же не покинете кабинет, я прикажу вас арестовать!".

Тетушка больше ничего не смогла сказать. Естественно, Ханна тоже. Ее задержали тут же в кабинете и увезли в другой лагерь - на Большой Гамбургской улице. Фриц и Ханс-Оскар узнали об этом только много дней спустя.

Освобождение      К счастью, шел уже 1945 год. Самое худшее, наконец, осталось позади - война закончилась. Нацисты просто не успели уничтожить Лёвенштейнов, и отец с сыном вышли на свободу. Они ничего не знали о судьбе Ханны - жива ли она и где находится. Не долго думая, они пошли на Кудамм в их старую квартиру: если Ханна жива, она должна быть там. Когда открыли дверь, Ханна бросилась к ним с объятиями - семья снова была вместе. Когда высохли слезы радости, Ханна сказала: "Мы должны узнать о судьбе мамы и Елизаветы". И вновь они пешком направились в Потсдам. Пока добрались до дворца Лихтенау, все трое были уже без сил - ведь в лагере их почти не кормили. Потсдам был занят советскими войсками. В замке их встретила мать Ханны, которая только и могла сказать: "Слава Богу, вы живы. А Ли арестовали". Фриц Лёвенштейн немедленно пошел в советскую военную комендатуру и сказал: "Вы арестовали одну женщину, фрау Фосберг. Этой женщине мы все обязаны своими жизнями. Если бы не она, мы были бы в Освенциме". Елизавету Фосберг немедленно освободили и даже отвезли на машине домой. Когда Фриц вернулся в замок, ему навстречу выбежала сияющая от счастья тетушка Ли.

 

***      После окончания войны Ханс-Оскар окончил университет имени Гумбольдта. Его отец Фриц Левенштейн активно участвовал в послевоенном возрождения Германии. Он стал заместителем министра по труду и социальным вопросам Земли Бранденбург. Власти ГДР требовали от него вступления в коммунистическую партию. На это он не мог согласиться. В 1950 году семья Лёвенштейнов де Витт эмигрировала в Израиль. Там они прожили более двадцати лет, после чего вернулись в Берлин. Большинство членов подпольной группы "Хуг Халуци" смогли пережить войну. Когда их спрашивали, как это могло случиться, первым ответом было: "Повезло". А потом почти все говорили о помощи, которую они получали от простых немцев. Каждый мог насчитать не менее десяти человек, которые, рискуя жизнью, спасали его от преследования нацистов. В первые же месяцы после освобождения многие подпольщики из "Хуг Халуци" эмигрировали в Палестину. Другие последовали за ними несколько лет спустя. Пятеро живут сегодня в Соединенных Штатах, двое оставались все время в Берлине. К ним в последние годы присоединились еще трое. Память переживших Катастрофу хранит еще много удивительных историй.