О судьбе, свободе выбора и выборе судьбы

Александр Грибоедов, окрыленный творческими, профессиональными и личными успехами, гордо писал в письме товарищу: «Я как живу, так и пишу: свободно и свободно». Услышав это высказывание лет двадцать назад, один серьезный человек рассердился: «Лгал он или заблуждался. Никто не может жить, а тем более писать, свободно и свободно». Горе от ума!

Позавидовал ли свободе Грибоедова адресат его, не знаю. Вскоре, однако, русского поэта, счастливого мужа княжны Чавчавадзе, перспективного дипломата, зверски растерзала толпа на улице в Тегеране. Как выскочили, как выпрыгнули. Пошли клочки по заулочкам. Sic transit

Маркс говорил про прыжок «из царства необходимости в царство свободы». Ему верили. «В царство свободы доро-о-гу» грудью проклали себе...» Понятия «царство» и «свобода» пересекаются в неопределенной точке. Эту точку, похоже, пока не нашли.

Свободен ли человек? Свобода должна быть внутри. В пройденном пути, определенном как объективными условиями, так и сложившейся мозаикой личного характера, в месте происхождения и закоренелом узоре мозгов ничего, похоже, не изменить. Можно спросить о фаллических и симвoлических истоках и последствиях у Фрейда, Юнга, Лакана и т.п. Можно по-разному интерпретирвать и использовать, а то и вовсе отбросить старый, изношенный опыт. Вывесить на колу мочало и начать жизнь сначала...

Все блуждаем, блуждаем... «Куда летишь ты, гордый конь, и где опустишь ты копыта...» Что-то в этом роде.

Можно наплодить множество вопросов, касающихся степени и свойств личной и общественной свободы, но не дать на них исчерпывающих ответов.

Свобода должна быть снаружи. Так, эмиграция-это, первоначально, мощный скачок к свободе, волеизъявление индивидуума-рывок из экономических, идеологических, творческих, профессиональных и бытовых, наконец, оков. Но само наличие оков показывает, что выбор был не так уж свободен. Или-или?... В самой эмиграции множество выборов ограничивается множеством факторов. Один из них-сам эмигрант как личность.

Эмиграция, как и выбор жизненного партнера-глобальный выбор. В более мелких случаях выбирать (часто-принимать неизбежное)-затруднительная, раздражающая операция , когда нет навыка и не знаешь, из чего и выбирать-то.

Сейчас, конечно, многое изменилось, но еще лет десять назад степень незнания западных реалий обычным «нашим» человеком была удручающей. Трудно было.

В мой первый день в США спросили меня в типовой харчевне, чем залить мой салат. Откуда мне было знать, что там за "blue cheese", "ranch" и т.д. У нас-то всегда было: «С майонезом можно есть даже опилки». Попросила майонез. Глянули на меня странно.

Может, надо было осклабиться и сказать: «А вы что порекомендуете?» Но кто дает в забегаловке типа Wendy's рекомендаци! Не знаешь, куда пришел? Там чаевые не дают. Жри и уходи. Недавно было: в «Макдоналдсе» у Бродвея пара панкового вида молодых людей заказала по «биг маку». Посидели, пожевали. Вдруг парень подошел к служащей и сурового сказал: «А моей гёрлфренд не нравится ваша еда». Никто не отреагировал, а я чуть своим «маком» не подавилась. Не нравится! В «Макдоналдсе»! Ну и дела. Пишите заявление. Подавайте в суд.

Раздражает процедура выбора? Что делать! У американцев на каждом шагу: "Well, it's your choice". И обсуждать нечего. Куришь-сам, выпил лишнего-сам, промотал деньги, наделал долгов-сам, связался с кем-то-сам, сам. «Это твоя проблема»-теперь и в России слышишь это на каждом шагу такую чуждую ее национальному характеру поговорку.

Разговоры с обычным американцем о судьбе теряют смысл, хотя она-то, судьба, за углом подстерегает. Только, например, вымоешь машину-дождь (не надо мне про прогноз погоды). Или как-то ехала я, например, на зеленый свет со скоростью 25-и вдруг ржавый грузовик врезается в меня справа. Дед за его рулем, видно, с перепою нажал на акселератор вместо тормоза. Моя машина перелетела на противоположную сторону-хорошо, там никого не было. Понятно, множество хлопот, стресс, 500 долларов deductible страховой компании. За что? Из деда ничего не выжали. Тачку на свалку, а дед как огурчик.

Какой у меня был выбор-ехать или не ехать в тот момент по той улице? Другой улицы рядом не имелось. Мне на лекцию надо было. Сама записалась на эту лекцию, в данное время? Так другое время не предлагали. И т.д. Русский
человек силен умением вникнуть, оправдать, оправдаться. От судьбы, как от смерти, не уйдешь. «Жизнь человеческая подобна цветку, пышно произрастающему в поле,-говорит Иванов в пьесе Чехова.-Пришел козел, съел-и нет цветка».

Американец силен умением найти корень явления, не впутывая себя. Это, естественно, тот самый "choice". Так как же, спрашиваю у непримиримого противника абортов, разве женщина не свободна выбирать? Нет, говорит, беременность-это воля божья, а она ее не предотвратила, выбрала риск. Пусть теперь возится с ребенком, а государству дела нет. Сама виновата. Убивать не положено. Анти-абортщики-самая упрямая категория демагогов. С ними «Бог».

Не сказать, что он неправ! Согласился человек на секс без презерватива-получил пробему... Кругом СПИД и прочие неприятности. Все правильно. Но и что-то совсем неправильно. Вроде как если сейчас у тебя нет проблемы, то ее вообще нет. Американские проблемы не так на виду, как в России, где все язвы напоказ. Там кому-то всегда хуже.

Как предотвратить волю божью? Американец считает, что можно: подстелить соломку, подплатить долларами. Как ни хорошо владеешь английским, иногда видишь, что говоришь на разных языках. Главное-не спорить до конца. Загнанный в угол американец козырнет божьей волей, и тут крыть нечем. А ведь судьба и божья воля-одно и то же. Подход разный. Бога можно убедить и задобрить. Судьбу надо или обманывать, или избегать.

Американская страсть все видеть как результат личного выбора распространяется даже на такой абсолют, как смерть. Умер, потому что курил, или потому, что ел жирное, или потому, что не занимался спортом. Коллега, у жены которого обнаружили позднюю стадию рака груди, говорит сквозь слезы: «Сама виновата! Она неправильно питалась. Я говорил ей-ешь овес, фрукты, а она не слушала, вот и результат». В общем, умереть здоровым-выбор правильный, а больным-неправильный... Второе обходится куда дороже.

На похоронах одного пожилого, уважаемого человека пастор говорит: «Дорогой Бог, этот человек почитал тебя, Джизас Крайст-его друг. Роналд преуспел в жизни, заработал много денег, помогал своей епархии, держал свой дом в порядке. Воздай же ему по заслугам». Осторожно озираюсь-все серьезно кивают в такт его речи. Мне, стыдно сказать, смешно: рядом сидит родственница усопшего, ей 79 лет, она в мини-юбке и в густом гриме и все поглядывает в зеркальце, охорашивается, помаду подправляет, прическу взбивает. Не то что русская бабуся. Божий одуванчик, да с разных полей.

Но через неделю она погибает в аварии-налетел пьяный водитель. Опять похороны, опять сижу в той же церкви, опять постные лица, опять говорят то же. Мне не смешно. Раз-и нет человека. Судьба или выбор?

Американский выбор для индивидуума с виду широк, но для каждого сужается по-разному, как различен статус человека. Глядишь-застрял на долгие годы в какой-нибудь норе, на задворках, а там уж и отправлен в последний путь сиделец парковой скамеечки.

А может, и нет. Может, пойдет все хорошо, или гладко, или хоть по ухабам, но от худшего к лучшему. Все сложится. Было бы общим местом приводить в пример хваленый американский оптимизм и прочее. Он скорее-правило этикета, чем образ мыслей. Никто не дурак или, как говорится, жизнерадостный кретин. Не принято с язвами, в отличие от России, выходить в народ. Нечего поганить картину. Статистику здесь не скрывают, но ее не выпячивают.

И вдруг как вылезет на поверхность нечто жуткое: незаметный бухгалтер или школьник перестреляет товарищей, взорвет что-то, вот и клочки кровавые полетели- а то кто-то обжирается в тоске, его на тележке возят. Несметное количество алкоголиков, наркомания-все это известно. Плохой choice. Сами виноваты. А то вдруг заговорили о странной мании-люди требуют, чтоб им ампутировали совершенно здоровые конечности-так им удобнее. Имеют право.

Человек есть человек, его многое может расстроить. Жизнь везде безжалостна. Железное дышло закона или высшей воли на общее благо может так повернуться, что от человека мокрое место останется.

Это не от противоречия ли между неоходимостью выбирать и невозможностью выбрать?

Симпатичная женщина, образцовая и небедная американская мать двоих детей, избегает говорить о политике, никогда не голосует: «Зачем? От нас ничего не зависит. Там все продажны, корыстны, они все свояки. Люди не знают, кого выбирают
. У политиков свои цели. Власть и деньги. Им на нас наплевать». Другие, наоборот, по уши в это дело влезают. В газете написано: «Плохие люди попадают наверх, потому что хорошие люди не ходят на выборы».

В 1836 г. Пушкин писал в своем журнале «Современник»:

 ...Америка спокойно совершает свое поприще, доныне безопасная и цветущая, сильная миром, упроченным ей географическим ее положением, гордая своими учреждениями. Но...уважение к сему новому народу, и к его уложению, плоду новейшего просвещения, сильно поколебалось. С изумлением увидели мы демократию в ее отвратительном цинизме, в ее жестоких предрассудках, в ее нетерпимом тиранстве. Все благородное, бескорыстное, все возвышающее душу человеческую-подавленное неумолимым эгоизмом и страстию к довольству (comfort)- большинство, нагло притесняющее общество- ...со стороны избирателей алчность и зависть...

(Полн. Собр. Соч.- т. 7.-М.: Наука, 1964. 434-5).

«Неумолимый эгоизм»! «Нетерпимое тиранство»! Страсть к комфорту! Алчность и зависть избирателей... «Демократия в ее отвратительном цинизме»... Прозорливо... Ай да Пушкин!!!

В конце статьи примечание, что смысл слова Yankee Издателю неизвестен.

Пушкин не был в Америке. Он нигде не был. Не по своему выбору. Или по своему? «Отклонения в поведении,-стучал когда-то пальцем-сосиской по столу партийный куратор-ох как дорого могут обойтись!» Надо быть как все. А мне было смешно: он бы лучше еще кое-чем другим по столу стучал. Несерьезно. А выходит-серьезнее не бывает.

Значит, выбор был. У Пушкина тоже. Поделом тогда.

Не был в Америке и Кафка, избегавший всякого выбора. Кафкин роман "Der Verschollene" («Затерянный») с подзаголовком "Amerika" назван в русском переводе просто «Америка». Не понимающий правил игры немецкий подросток Карл болтается по Америке среди жуликов и равнодушных людей. Один за другим выбор, сделанный Карлом, оказывается неверным. Он плохо ориентируется, и удача все время ускользает от него.

Наконец, он попадает в немыслимый «крупнейший в мире Оклахомский летний театр», который «принимает всех желающих», всем дает работу и блага, и вместе с ним простоватый Карл уносится неизвестно куда, полный, как всегда, надежд, добрых побуждений и честных намерений. Мало ли людей затерялись в просторах этой страны!

При всей фантастике романа в нем отразилась огромная правда: «щедрая» Америка так и остается во многом непознанной, она жестока и неумолима к «слабакам» и тем, кто неправильно выбирает, кто имеет «отклонения в поведении». У нее железная рука в бархатной перчатке, как здесь говорят. «Перчатка» появилась не сразу. Жизнь усложнилась. Много чего наросло на этом железе. Но если что-сразу покажут: веди себя правильно, а не то...

Стали бомбить Сербию. Говорю жене военного: «Там ведь и мирное население, дети и женщины. Там школы, больницы, жилые дома, бензоколонки, системы электро- и водоснабжения...» Она: «Они сами выбрали, затеяли террор против албанцев. Пусть отвечают за это». Выбрали? Может, это Милошевич с Клинтоном выбрали? Чувствую, как глубоко я неправа, да и никто не прав... Избрали сербы Милошевича, но не он же сам ходил в карательных отрядах... Да и как они там Слободана избирали?... Бесполезные разговоры.

Пожилая сербская эмигрантка стоит в малочисленном пикете протеста на лондонском Уайтхолле. Говорит: «Когда албанцев к нам заселили, нас никто не спросил. Им дали землю, обеспечили минимум. Мы все платили налог в их поддержку. Мы не хотели их. Нас не спрашивали». Стоим, думаем. Полицейские внимательно следят за пикетом. Ну и чего теперь, говорю, ожидаете вы, чего хотите добиться вашей акцией? «Ничего,-говорит она,-мы не добьемся. Нам горько и страшно. Сербия была единственной в Югославии, кто выбрал борьбу с немецкими фашистами. Моя семья была в партизанах. Мы прятали евреев. Мы были союзники Америки. Теперь американские евреи вместе с немцами бомбят нас».

О, глубокая неправота всего и всех! Стопроцентная ненадежность и ошибочность всех выборов!...

«У тебя неизлечимая мировая скорбь,-говорит мне местный товарищ.-Сходила бы ты к психотерапевту, таблеточки попринимала». Американский терапевт против бездн Достоевского... Мертвому припарки... «Сгоняла б, Зина, в магазин!»

На что я жалуюсь? Да ни на что! На что мне жаловаться, если я еще жива и дышу сигаретным дымом и бензином! Просто выбор ин
огда страшнее советского аборта, от которого так же не уйти неразумной девушке. Какой у нее выбор!... Между нулем и единицей с минусом...

Трагическое состояние мятущейся души! Не надо принимать серьезно. Немного анестезии, немного простых радостей... Побольше уверенности в себе...

Наверное, ничего не надо принимать на сто процентов серьезно.

Страшно серьезно воспринимало себя и свои горести раненное в Америке животное Эдичка Лимонов. Как оно завыло!.. Лимонов уехал отсюда-и ладно. Всем от этого легче. И ему тоже.

Алабамский приятель-американец, доктор физики, съездил в Москву. Съездил и съездил-он же во многих странах перебывал. В Петербурге когда-то был. А тут увидел дорогую нашу столицу-и влюбился в нее, как в женщину. Зрелой любовью (нет, бабу он там, как ни странно, пока не завел). Зафилософствовал. Шпенглера цитирует, «Доктора Живаго» вспоминает.

Теперь он полушутя обвиняет меня в «промывании мозгов»-я обучала его элементам русской культуры, научила читать и кое-что понимать по-русски... Сходил он в Третьяковку, Оружейную палату, к храму Спасителя и в ГУМ. В Переделкино, где у подножья холма с Пастернаком моя прабабка Варвара Сурова похоронена, заехал. Поразмышлял про Арсения Тарковского.

Повадился кувшин... Ох повадился... Хотел задержаться в Москве на пару дней, а его сотрудники ему сразу: «Заподозрит тебя КГБ». (Новой аббревиатуры они не знают, не могут запомнить). Первая реакция-самая непосредственная. "Mirror image"-как это сказать по-рюсски? Оу, на сам смотри.

Отчего ж ему не любить Москву? Ничего она ему не должна, и он ей не должен, и ничего он ей не переплатил. Москва многолика, таинственна, иллюзорна, непостоянна. Москва-матушка завлекательна.

Это хороший пример. А вот плохой: жизненный выбор недавно пойманного Хансена с его нелепой виртуальной привязанностью к Руке Москвы. Ким, понимаете ли, Филби на станции метро «Фрунзенская»: «Мужчина, вы выходите?» Не туда он вышел. Но не продался же Хансен Китаю или Ираку. Те бы тоже заплатили.

Чего Хансену спокойно не сиделось? Любил бы Москву-Россию тихонько, читал бы Достоевского и Толстого, смотрел бы картинки в журнале "Russian Life"... "Ballet Russe" там, платки-шкатулки- хохлома-гжель- самовар-военные ушанки- бюстик Ленина-матрешка Ельцин- вымпел передовика производства-значок ГТО... Сьездил бы, потолкался б на Арбате и в метро среди телег и сумок проехался. А он ввязался в грязные дела. His choice.

Что ж, любовь к России не невинна? Когда кто-то из местных пошутил, думая, что в первый раз (на самом деле в трехсотый), назвав меня Russian Spy, стало ясно, что это неспроста, что этому конца пока не видно.

Пошутили-забыли. Опять шутят. Надо иммунитет развивать. Но как? Читаю газету USA Today-в передовице «новость»: число русских шпионов и американских их подельников растет. Въевшееся в душу полувиноватое чувство причастности к мировой политике, впрочем совершенно ложное, как-то саднит. Вон Саддам, говорят, недавно закупил здесь компьютерные игры, в которых кровавые клочки по заулочкам летят. Он их себе в оборонно-наступательные устройства поставил-де и угрожает. Неловко, совестно. Хоть вообще ни о чем не читай. Многие так и делают. Не вни-ка-ют.

Проверено: если типовой американец (а таких полно, они доброжелательны и незлобны) спросит: «Ну как там, в России? Хорошо?»-надо ответить: «Хорошо. Но могло бы быть лучше». На вопрос: «Как в России, плохо?»-сказать: «Да, пока что. Но будет лучше». Если же спросит просто: «Как там в России?»-ограничиться: «Сами понимаете, нелегко... Но ничего». Не надо подробностей, особенно эмоциональных: люблю, ненавижу... Сработает против вас же.

Я люблю Москву. Все дальше она от меня. Все дальше я от нее... Приехав туда в 1997 г., я призраком бродила по улицам: вроде видела, все слышала, но в принципе не существовала. Обманувшись, народ охотно болтал со мной о своем насущном. Он не знал, до какой степени я ко всему этому теперь уж непричастна. Kак одинока я и невесома.

«Невыносимая легкость бытия»... В руках сумка с пачкой зеленых, но никто не знал. А то б как выскочили, как выпрыгнули-и тюкнули бы по темечку.

Но и россиянам, как и американцам не нужны подробности. Про Америку. «Ну как там Клинтон?»-«Да так, средненько». Или: «Нравится тебе в Америке, лучше, чем дома?»-«Там хорошо, где нас нет». «Назад не собираешься?»-«Да подожду пока». И,
в общем-то, все. Опять-Бурбулис, Лукашенко. Ну и хорошо.

Прошлым летом, в поисках доброй памяти чая «со слоном», спустилась я в переход на Октябрьской. На лестнице гавкали две крупные дворняги, стояла картонка: «Помогите... Инвалид второй группы...». Хозяина не было. Отлучился облегчиться. Чай нашелся в подземном киоске. Я запихнула его в рюкзак вместе с шоколадом «Гвардейский» и «Пористый». Запасы для Америки. Парень вдруг подошел ко мне и сипло сказал: «Эй, помоги...»-«Чаво?-не поняла я.-А, это твои там инвалиды второй группы разбрехались?» Он глянул на рюкзак, на мои запыленные ступни в сандалетах Made in China: «Ой, сестра, прости, прости! Ты же наша. Такая же, как я. Извини уж».

Набрел мужик на фантом!.. И чай потом оказался иллюзией-такой чаишко поганый. А ведь предупреждали меня. На желтой коробке наклеечка: «Тот самый чай». Да уж. Нет уж.

Все не то, не то. Не то, что было, и не то, что есть. И мы не те. Но, может, мы как живем, так и пишем: «свободно и свободно»... И выбираем свои пути.

О кровавых клочках в заулочках не хочется думать.

Стою в очереди на переговорном пункте на Мясницкой. Надо позвонить в Алабаму. Низенькая бабулька передо мной оборачивается и говорит: «А не желаете ли посетить нашу воскресную школу?» Бабулькин нюх верен-я из самых баптистских краев США, хотя полная картина ей и не снилась. «Бабка,-говорю я,-не желаю. Не изволю. Ваша религия нерусская, шо вы тут вербуете американской пропагандой? Не поддамся. Дадут вам ужо по жопе мешалкой, ыш диверсантка». Бабулька подскакивает, кричит, что в аду мне гореть, хватает свою кошелку и становится в конец очереди. А ведь от таких и набрались.

Гореть в аду-на то воля божья. Пока же надо в американский рай.

«Гуд бай, Америка, где я не буду никогда...» Существую ли я здесь? Америка-не призрак ли? Спросили меня студенты: «Какой Ваш самый счастливый день в Америке?» Все дни счастливые, говорю. На самом деле-тот, когда прилетели в Ньюарк, и мест далее не было. Спала на полу, голова на багажной тележке. Ни там меня нет, ни тут.

Там хорошо, где вас всех нет, хорошие мои.. И где ничего выбирать-решать не надо.

Упорно намекают мне, что все это-эмигрантская вина, желание оправдаться. Это вовсе неверно. Это просто-расколотое и перекроенное, во многом против воли, «я», его блуждание в мирах. Они, эти миры, обогащают и обновляют человека. Это гегелевский процесс: тезис + антитезис = синтезис.

Грустно немного от утрат и приобретений, но дальше-легче. Может, мы не становимся лучше, но да здравствует перемена, пока не поздно.

      Я выбрала свободу. Выбрала я свободу? Свободу выбрала я. Выбрала ее когда-то Светлана Аллилуева. Но мы не ровня, конечно. Никто никому не ровня.

И свобода свободе рознь.

Попросила я прохожего сфотографировать меня на фоне Статуи Свободы (под кожу ее я не хочу), приосанилась под нью-йоркским дождем. Получаю потом снимок-а на нем негр, у него за спиной мой рюкзачок виднеется и плечо в моей рубашке. Может, он-это я? Может, «я-Гойя, я-ворон»? Ежик в нью-йоркском тумане? Что воображу, то и будет. Здесь менять облики легко. Человек меняет кожу. Имя можно поменять, адрес, род занятий. Или заскорузнуть в панцире из черствых пряников.

Когда летели в самолете, там было много американцев с усыновленными русскими сиротами. На полпути, над океаном, несколько старших девочек вдруг заголосили: «Куда нас везут? Мы не хотим, мы хотим назад!» Тише, Танечка, не плачь, ты не квач, не квач. Я куплю тебе калач. И мяч. И мяч.

Отвыкнут. Привыкнут. Поймут, что нет никакого «назад». И хорошо.

Друг-американец, доктор философии, привез в Пеннсильванию англичанку-жену. Не прижилась, предпочла назад уехать. Так то ж из Англии! И в Питтсбург! А если, например, из Белоруссии, Туркменистана, с Украины или Урала-и не в Бруклин, а в Алабаму, Юту, Оклахому, Аризону?... Начнешь заказывать печень трески и грибочки в баночках, мешок пряников через интернет! Выписывать русскоязычные газетки! Песни хором петь!..

Что ж? Мы не англичане-с. За нас королева не радеет.

Один «наш» человек стал тут упорно ходить «налево». Жена его думала, что по-другому на этом сексуально раскрепощенном Западе и быть не может. Нет, спорю я, это за

блуждение. Это там так было-раскрепощенно, так как остальное закрепостили. Здесь почти никто не шляется. Некуда. Здесь женятся и разводятся. Здесь профессионалки, наконец. А он без денег ходит. Американка за «так» не станет, еще чего! Ergo, ходит тут муж к «нашим» же... Так и оказалось. Конец истории неизвестен и неинтересен.

Одна украинская девушка приехала замуж в Алабаму со своим самоваром, всех пригласила. Ждали-ждали-не кипит вода. Самовару надо 220, а тут 110. Вскипятили мы чайник на плите, залили в самовар кипяток. Нацедили из краника, заварили чай. Украинских пряников не захотели-радиации побоялись.

Украинская девушка обзавелась дитятей, потом развелась с большим скандалом, но назад, понятно, на Украину не поехала. Не знаю, как самовар. Его к 110 не приучишь. Переделывать надо.

У Ремарка тени в раю остаются и растворяются в нью-йоркском тумане, как русские Маликов и Наташа. Немец Роберт материализуется и возвращается домой. На то он и немец. Немец-перец и здесь нерастворим.

Никому-то мы нужны. Охо-хонюшки...

Прибыв в Америку впервые и кое-как угнездившись, я отправилась прежде всего... куда? Сначала, понятно, в магазин, а затем?

Разумеется, к зубному врачу. И вот лежу в кресле перед ним, показываю советские зуботехнодостижения. Стыдно. Но дантист всякое повидал. Он спрашивет, ковыряя расшатанную коронку: «Ну, как вам Америка? Нравится? Вживаетесь? Привыкаете к местной культуре?» Я отвечаю: «Ава-ва-ува-ув. Ва-ве-вю». То есть, типа, слишком много тут везде цветных надутых шариков и прочей ерунды. А зуб ноет от назойливой, сладенькой музыки в магазинах.

Когда минчанку Марину, вдову жалкого дурака Освальда, уже снова вышедшую замуж и осевшую в американской глубинке, спросили, что она думает о жизни, первое, что она отметила, было: слишком много всякой хреноты, как изобилие cereals в магазинах. Разные упаковки, разные названия-а по сути, одно и то же, все барахло, и выбирать по-настоящему не из чего.

И я супермагазинах скучаю и раздражаюсь, многое за еду не считаю, напитки ихние не пью, на рекламу не реагирую. Пестро, неинтересно. Но ко многому привыкает человек. Пускай себе! Мне-то что. Главное-иметь свою «нишу», не разгуливать в белых тапочках, розовых трениках и в «брюликах». Обойтись без мимикрии.

Конечно, поначалу всплывают в памяти иные картины. Не обязательно российские. Прибыл сюда уроженец-житель города Верона и все нервно так Италию ищет. Зашли в заурядную аптеку, а он: «Как наша Farmacia!» Поехали за город-он: «Точно как у нас!» Ну какая в Алабаме Италия, с чего бы это, откуда? Забрел призрак из Европы?

На званом обеде угостили меня спагетти в соусе с водкой. Спрашивают: «Ну что блюдо, точно как у вас в России?» Да, киваю, почти. Вообразили, души пизанские! Может, кто в России водку в макароны и подливает, не знаю. Здесь она не пьется и в соусах не естся. Не идет совсем. Водка в Алабаме!.. Нонсенс. В здешних «итальянских» ресторанах самое сложное блюдо с простейшим настоящим итальянским бутербродом и рядом не лежали. Не на том масле жарят, не те соусы льют. Фантомы одни. Обман чувств. Из ничего и выбрать нечего.

Монстры, порожденные сном разума.

И в такой обстановке надо делать разумный выбор. И за него отвечать.

Кто-то неглупо написал (или процитиривал кого-то) в русско-американской газете несколько лет назад, что об этой стране можно критически писать только или сразу по прибытии, или спустя много лет. А о России когда? Может, всегда. Или никогда. Ну, иногда.

Жан Бодрийя сравнивал Америку с ее же изобретением-с огромным экраном кино, которое смотришь, не выходя из машины. Что на плоскость проецируется, то и хорошо. Крути кино. А что за экраном, неизвестно и неважно. То есть у каждого свои реалии.

Знакомый говорит: «Я здесь с аборигенами не общаюсь. Говорить не о чем». Пошел этот человек смотреть «Асю Клячкину». Ия Савина, сено-солома. Проблемы. А если в своей машине, а не в колхозном тракторе, тормоза барахлят? Если не понимаешь, как жить дальше? Есть, есть о чем с ними говорить. Но без «призраков».

Эх, господа-товарищи, держите себя в руках, когда о Родине говорите. На вечеринке один доктор наук с Урала, живущий очень удобно в этой стране, взял да как выпалил: «Россия-это же скопище варваров, азиатов! Дикая азиатская страна!» И т. д. Некстати, неумно, просто позор, а собеседник его был-азиат, вежливый, культурный китаец, основавший очень успешную фирму, и жена его из Тайваня-доктор наук. С научными степенями или без-чем же вы лучше азиатов, чем они вас хуже, вот уж смешно! Достоинство надо иметь, которого у них поболее. Не принято у них морды бить, а надо бы иногда.

А уж подробности о «скопище варваров» и вовсе никто не хочет слушать.

Понятно, защемило у человека, накатило на него. Пить меньше надо. Или побольше закусывать.

Со временем все реже, но как защемит в душе ни с того ни с сего! Позвали меня в компанию песни русские хором петь. Что-то померещилось уже: «Вот кто-то с горочки спустился. Наверно, милай мой идет». Сидим, друг друга угощаем. Но тут: «Возьмите еще турки! Или стейк из салмона. Вот шримп-салат в нашем домашнем дрессинге... Вы уже узнали про бенефиты?»... Ох ты, ну вот опять, опять... Нет у меня вэлфера, нет бенефитов.

Как говорили мы, советские студенты, «кейсом по фэйсу и фэйсом об тэйбл».

Апофеоз вечера: хозяйка вносит блюдо отличной запеченной свинины. Спрашиваю, подмигивая: «Мила, вы ж в синагогу ходите?...» На то она: «Так это кошерная свинина». Значит, не все пропало. Жить можно и лучше, и веселей.

Но ни одной русской песни не помню толком. Одна похабщина в в голову лезет, причем без всякого практического значения-не то что в России. Стою как-то в очереди в банке, читаю любимую книгу-Russian Slang, хохочу до слез: «подъ...ка» с переводом "cheat". Очередь глаза отводит-я не как все. Банк не место для смеха. И зачем? Я что, со смехом и матом буду заем просить? Кредитную карту оформлять? Зачем я здесь? Русь, дай ответ! Не дает ответа.

В алабамских магазинах все по полочкам, никаких уличных продавцов-палаток. Нигде мусор не валяется. Не то что базар-вокзал в Бруклине: выхожу там из метро, а за мной плетутся с полными тележками-ну как в Москве. И разговор по-русски: «Вот все покупают эти абрикосы, а они-то с дырочками, с дырочками...» А вот и продмаг «Рига» со шпротами... Чудеса.

     Идея... Иде я нахожуся?...

Тут отоваришься в ближайшем гастрономе-загрузишься в машину. Ехать километров десять-пятнадцать. Пешком не пойдешь. Вдоль дороги надписи стоят: «Сохраняй Алабаму beautiful. Штраф-500 долларов». И тишина. Выкинула окурок из окна-кто-то за рулем скривился. Может в полицию позвонить: вон 500 долларов на дорогу кинули, номер записал, да, уже выезжаем. (Отъедь, однако, от главных дорог-в «кантри» у бедняцких вагончиков такая дрянь навалена...)

Кругом просторы. Хлопковые поля. Широкие реки. Затерянный мир.

Свобода выбора. "Freedom to…" или "freedom from…", или и то и другое. Здесь на дорогах сами толкают груженные пожитками суперсамовские тележки (их стоимость 75 долларов-значит, сперты), молча и неостановимо бредя по обочинам, лишь бездомные. На тележке всегда американский флажок. Натуральные граждане царства Свободы.