Русалка или Мир, погубивший красоту

В стародавние времена, когда все мы были еще язычниками, возник этот странный обычай сжигать или топить Кострому – невинную девушку, самую красивую из подросших за последний год. Делалось это в виде жертвоприношения и в надеждах на хороший урожай. Вслед за проводами зимы, масленицей, в ходе которой также сжигали в жертву Солнцу, Яриле, другую девушку, дошедшую до нас Снегурочкой, провожали весну печальным ритуалом. Сжигают ее или топят в омуте, а сами плачут по девичьей красе. Мне дела нет до этих негодяев.

А вот что должны были испытывать и переживать эти юные девочки, на несчастье свое становящиеся привлекательными девушками? Как же они должны были бояться своей красоты и с какой тоской ждать своего спасителя-жениха? Ведь только брак спасал их почти неминуемой погибели от родных и близких.

И потекли из тех далеких туманных времен сказки о Змее-Горыныче, Идолище Поганом и Кощее Бессмертном, пожирающим или уводящим в свой гарем юных красавиц, об Иванах-царевичах, спасающих этих красавиц и женящихся на них. На них, этих импортных чудищ заморских мы перенесли решения и выбор общины, как и положено нам переносить свои вины на чужие плечи и головы. Не мы, не мы – иностранцы загубили красу нашего круга и мира.

А Кострома превратилась в русалку: прекрасную девушку, невинно и злодейски утопленную или утопившуюся в отчаянии несчастной любви, несправедливости либо попраной девичьей чести. Русалка – прекрасная жертва, мстящая за себя и потому, Боже!, как и за что мы так жестоки!, осуждаемая нами.

Мы приписываем русалке коварство и вероломство, хотя именно она – жертва нашего коварства и вероломства. Несчастная Лорелея! Ее песня всегда печальна, а смех так похож на плач. Русалочьи лунные танцы – печальный хоровод, трагический водоворот темного омута. В призрачных июньских ночах воды рек и морей светятся и мерцают серебристыми бликами – то к Луне, к своей защитнице стекаются нежные и щемяще кроткие русалочки.

Весьма различно отношение к русалкам у северных и южных народов Европы.

Южнославянские русалии (праздник роз) проходили за неделю до Троицы. Всю русалочью неделю, особенно русалочий четверг, люди избегали хозяйственного или рекреационного использования рек, озер и ручьев. В этот мистический период воды набухали магической силой, на них ворожили (обряд пускания венков по воде), плавали по ночам на плотах и лодках с факелами и с ритуальными плачами.

Северные русалии приходились на период от Троицы до Ивана Купалы. Они завершаются Лиго – ночными купаниями, нагишом, в ритуальных оргиях. Отголоски этих оргий до сих пор заметны в Финляндии, Прибалтике и в Белоруссии.

Лиго или ночь на Ивана Купалу – самый яркий и острый останец язычества. Он связан не только с кладами, чудесами, ночными волшебными цветами, распускающимися в самой дикой и непролазной лесной глуши. Это – кровосмесительный праздник, когда возможно и допустимо, чтоб сестра отдалась брату, который…

Тут и кроется тайна русалки.

На ранних стадиях патриархата, сильно замешанных на кровопролитиях, вступление мужчины в игемонию, во владение хозяйством сопровождалось кровавой жертвой дефлорации жены. Если первая брачная ночь не завершалась этим актом, невеста (="неведущая", незнающая, невинная) объявлялась ведьмой (="ведующей", ведуньей, знающей), подвергалась жестоким наказаниям и преследованиям, вплоть до смертоубийства. Обилие же крови при дефлорации сулило новому хозяйству достаток и благополучие.

Но, чтобы совершить жертвоприношение, муж сам должен обладать этим знанием дефлорации. И получал он его от своей сестры, которая, передав ему знание, должна погибнуть: сама ли сгореть или утонуть либо с помощью брата и других людей.

Сестра, соблазняющая брата, чтобы тот смог "правильно" вступить в брак – это ли не символ русской души, русской женщины, России, наконец? Тут и нежная жертвенность, и необычайная красота действа, и нота лукавства и невыразимая волна любви, не плотской, а возвышенной и нераздельной.

Мне было совсем немного лет, может восемь или девять, когда я прочитал ранним утром эту великую и печальнейшую сказку Андерсена. Мы, три сестры и два брата, спали тогда все вместе на полу, одним рядом и не было для нас в том ничего зазорного или неприличного: так тогда спали во всех более или менее многодетных семьях. Рассвет еще только наступал, седой, росный, туманный, очертания спящих тонули в полумраке, а я сладко плакал над бедной Русалочкой и мне очень хотелось, чтобы не я, но мои сестры были такими же, как она. И вот тогда я сильно-сильно полюбил своих сестренок. И навсегда.