ПИСАТЕЛЬ - ЭТО ЗВАНИЕ, КОТОРЫМ НАГРАЖДАЮТ ПОСМЕРТНО... Памяти Сергея Донатовича Довлатова.

Творчество - как борьба со временем. Победа над временем. То есть победа над смертью. (здесь и далее - афоризмы С.Довлатова)

В этом году Сергею Довлатову 3 сентября исполнилось бы 60 лет. Наверняка, как в России так и в зарубежных СМИ появятся статьи "по поводу". И будут они искренними, ибо любить и ненавидеть могут лишь неравнодушные. Довлатов - личность. Его с одинаковой яростью любили или ненавидели многие. Люди, лично знавшие писателя, либо - по Довлатовским рассказам познакомившиеся с героями нашего времени - никогда не оставались равнодушными к самому автору.

Я не интересуюсь, что пишут обо мне. Я обижаюсь, когда не пишут.

3 сентября 1941 года, в городе Уфа, в семье театрального режиссера Доната Исааковича Мечика (1909-1995) и литературного корректора Норы Сергеевны Довлатовой (1908-1999) - родился сын, которого, в честь маминого отца назвали Сережа. С началом войны театр, в котором служил Донат Исаакович, был эвакуирован за Урал. Только по этой причине Довлатовы покинули любимый Ленинград, в который вернулись в 1945 году, как только это представилось возможным.

В этом городе - Питере, Ленинграде, Санкт-Петербурге - прошли детство, отрочество и юность Сергея Довлатова. Русского писателя, отец которого был евреем, а мать - армянкой. Любовь к родителям, семье, близким Довлатов сохранил и пронес через всю свою жизнь. Именно взаимная любовь родителей к своему сыну, даже после их развода не обернулась трагедией для Сергея. О своей семье Довлатов рассказал в доброй, наполненной любовью и милосердием, прекрасной автобиографической повести "Наши". А что такое семья в понимании этого микромира огромного космоса человеческих отношений, вряд ли, можно сказать проникновеннее, чем заметил Довлатов: "Семья - это если по звуку угадываешь, кто именно моется в душе."

Кстати, о том, насколько незаурядными личностями были родилели Довлатова, можно судить не только по его личным воспоминаниям. Вот, на мой взгляд, любопытные строки из "Крайне субьективных заметок" Натальи Логиновой:

" - А ты могла себе представить, что у Мечика такой гениальный сын? - спрашивает Жванецкий. Сын нашего...питерского педагога Доната Мечика - Сергей Довлатов. Гениальный Сережа Довлатов - большой и бородатый, который жил рядом, что-то писал, ходил мимо, обращая на себя внимание студенток исключительно бородой и габаритами. Сергей Довлатов, которого мы, всезнающие питерские студенты, к стыду своему, не узнали, не заметили, не разгадали, как и все советские начальники и чиновники от литературы. А ведь, казалось, мы знаем всех, кого стоит знать... Довлатов был для нас всего лишь неудачливым сыном нашего учителя, который иногда приходил к отцу за деньгами. Жванецкий тоже видел его как-то - на дне рождения у Доната. Но вряд ли помнит об этом. Да и я бы не запомнила, но мы ходили с ним курить на лестницу. Причем, он у меня стрелял сигареты. Вот и все воспоминания. Теперь, конечно, досадно. И Жванецкого это мучает. Жил рядом гений. А никто не заметил..."

Довлатов: " Мой отец - человек поразительного жизнелюбия. Смотрели мы, помню, телевизор. Показывали 80-летнего Боба Хоупа. Я сказал: - Какой развязный старик! Отец меня поправил: - Почему старик? Примерно моего возраста."
"Как-то раз отец сказал мне: - Я старый человек. Прожил долгую творческую жизнь. У меня сохранились богатейшие архивы. Я хочу завещать их тебе. Там есть уникальные материалы. Переписка с Мейерхольдом, Толубеевым, Шостаковичем. Я спросил: - Ты переписываался с Шостаковичем? - Естественно, - сказал мой отец, - а как же?! У нас была творческая переписка. Мы обменивались идеями, суждениями. - При каких обстоятельствах? - спрашиваю. - Я как-то ставил в эвакуации, а Шостакович писал музыку. Мы обсуждали в письмах различные нюансы. Показать? Мой отец долго рылся в шкафу. Наконец он вытащил стан- дартного размера папку.
Достал из нее узкий белый листок. Я благоговейно прочел: "Телеграмма. С вашими замечаниями категорически не согласен. Шостакович".

Довлатов учился в одной из Ленинградских школ и, по окончание - в 1959 году, поступил на филологический факультет Ленинградского университета (финский язык). Однако, после двух с половиной лет обучения студента Довлатова отчислили. По этой причине в 1962 году - "вперед и с песней" - Сергей Довлатов, как военнообязанный, был призван в ряды Советской Армии. С 1962 по 1965 год Сергей "enjoying the army" в системе охраны исправительно-трудовых лагерей на севере Коми АССР. Довлатов служил надзирателем в уголовном лагере особого режима. "То, что я увидел, совершенно меня потрясло, - напишет он в своей первой повести "Зона". - Я увидел, как низко может пасть человек. И как высоко он может парить".

После демобилизации Довлатов поступил в ЛГУ на факультет журналистики, начал писать рассказы. Критика – часть литературы. Филология – косвенный продукт ее. Критик смотрит на литературу изнутри. Филолог – с ближайшей колокольни.

В 1952 году - дебютировал, как литератор в детском журнале "Костер". Зарабатывал журналистикой.
В 1964 году, работал в заводской многотиражке, публиковал статьи, репортажи, очерки в журналах "Аврора", "Нева", "Звезда". Входил в ленинградскую группу писателей "Горожане" вместе с В. Марамзиным, И. Ефимовым, Б. Вахтиным и др. Одно время работал секретарем у В. Пановой. Писал прозу, но из многочисленных попыток напечататься в советских журналах ничего не вышло.
В советских газетах только опечатки правдивы. "Гавнокомандующий". "Большевистская каторга" (вместо - "когорта"). "Коммунисты осуждают решение партии" (вместо - "обсуждают"). И так далее. Елена Довлатова - супруга писателя рассказывала: "Какое-то время Сергей работал в многотиражной газете, получал 85 рублей. К нему очень хорошо относился тамошний редактор, не очень загружал работой, и в свободное время Сережа начал писать рассказы. Когда он дал их почитать своим друзьям, они сразу пошли по рукам, его творческий вечер был включен в план работы ленинградского Союза писателей - при том, что у Довлатова еще не было напечатано ни строчки. Ход событий сулил ему фантастическую карьеру. Однако этим вечером, прошедшим с большим успехом, все и кончилось.
Рассказы, которые он читал, настолько не вписывались в тогдашнюю конъюнктуру, что разговаривать было не о чем. Брат спросил меня: - Ты пишешь роман? - Пишу, - ответил я. - И я пишу, - сказал мой брат, - махнем не глядя? Самое главное - отрицательные герои у него выглядели симпатичнее положительных...он сразу стал профессиональным писателем со своей манерой, которая вызывала страшное раздражение у литературного начальства. Зато он быстро прославился в интеллигентских кругах. Тогда началась дружба с Бродским, Найманом, Рейном, Бобышевым."

Талант – это как похоть. Трудно утаить. Еще труднее симулировать.
С конца 60-х Довлатов публикуется в самиздате.

Довлатов - ленинградец. Северная столица так или иначе фигурирует почти во всех его произведениях. Писатель переменил кучу профессий, как имеющих отношение к литературе (журналист, штатный корреспондент), так и совершенно к ней не относящихся (грузчик, конвоир в ИТУ, фарцовщик, экскурсовод в Пушкинском заповеднике Михайловское, под Псковом). Помимо собственно отменной способности непринужденно излагать пережитое, автор удивительно воссоздает атмосферу доперестроечного (периода застоя) Ленинграда, с его удивительным, почти скрытым от обывателя, миром фарцовщиков, подпольных деляг, валютчиков, проституток, пижонов и бездельников; миром легендарно злачных мест (кафе Сайгон, "Галерка" у Гостиного, комиссионные ряды в Апрашке), валютных гостиниц, притонов...
Не надо быть как все, потому что мы и есть как все...
Из письма Довлатова - Ефимову (3 июня 1980 года): "Вы говорили: «Можно защищать легальную проституцию. Это не значит, что можно устраивать дома бардак». По-моему, это неправильно.
Человек, выдвигающий нравственную установку, обязан развивать ее применительно к себе. И к своим дочкам. (Упаси Бог Катю, Лену и Наташу от такой судьбы). Лично я не одобряю проституцию. Особенно теперь, когда не пью. Нельзя говорить: "Пусть будет свобода мнений, но только в другой газете». Это не демократично."

Mark Renton: "Довлатов писал о Жизни. О непонятных, но прикольных донельзя людях. Писал языком, на котором народ общается каждый день. Фактически, на грани разговорного жанра. Но как! Заметили (или прочитали у кого-то, а после этого обратили внимание), что у Довлатова в одном предложении нет слов, начинающихся с одной буквы...
Все талантливые люди пишут разно, все бездарные люди пишут одинаково и даже одним почерком. ...Интересный человек. Хорошее определение. Вот "Хороший человек" это ярлык, дающийся индивиду, ничем, кроме своей «хорошести» не выделяющиеся… Интересный человек... У него нет заведомо хороших или 100%-но плохих героев. "

Комплексы есть у всех нормальных людей, их нет только у дегенератов и лыжников. В 1972 году Довлатов уехал в Таллин, где жил до 1976 года, работая корреспондентом в отделе информации газеты "Советская Эстония".
Случилось это в Таллине. Понадобилась мне застежка. Из тех, что называются "молнии". Захожу в лавккку: - "Молнии" есть? - Нет. - А где ближайший магазин, в котором они продаются? Продавец ответил: - В Хельсинки. 
В издательстве "Ээсти раамат" была подготовлена к печати книга Довлатова, которая в то время так и не была опубликована. Набор его первой книги был уничтожен по распоряжению КГБ.

После коммунистов я больше всего ненавижу антикоммунистов.

В конце 1975 года Довлатов вернулся в Ленинград и недолго работал в журнале "Костер". В 1976 году некоторые рассказы Сергея Довлатова были опубликованы на Западе в журналах "Континент", "Время и мы", за что его исключили из Союза журналистов СССР.

Не так связывают любовь, дружба, уважение, как общая ненависть к чему-нибудь.

В 1978 году из-за преследования властей Довлатов эмигрировал в Вену, а затем переселился в Нью-Йорк. С 1979 года он вместе со своими близкими: женой Еленой, дочкой Катей, мамой Норой Сергеевной и неотъемлемым членом семьи - фокстерьершей Глашей уже жили в "Большом Яблоке". «Обрел я свободу и лег на диван. А жена работает... Наконец мы решили издавать газету. Жена сказала: - Ничего. Я привыкла. Ты и в Союзе был нестандартной личностью».(С. Довлатов. Из заметок в «Новом американце»)

Режим: наелись и лежим.

О своем семейном положении Довлатов говорил: "Однин мой знакомый грузин на вопрос "Вы женаты?" - отвечал: "Немножко". Так вот, я - очень женат."

В августе 1998-го корреспондент журнала "Огонек" беседовал с женой писателя - Еленой Довлатовой :

-- В книге «Наши» Сергей писал, что в аэропорту Кеннеди, когда он с матерью прилетел из Вены, вместо вас его ждала записка: «Располагайтесь. Мы в Клубе здоровья. Будем около восьми».
Елена Довлатова : - Не думаете же вы, что его рассказы документальны. Почти все в них вымышлено. Юмор – украшение нации... Пока мы способны шутить, мы остаемся великим народом!
- Значит, и познакомились вы не так, как у Довлатова написано?
Елена Довлатова: - Конечно. Мы познакомились в троллейбусе. Сергей заговорил со мной, мы проехали две остановки, потом некоторое время шли по одной улице. Не доходя Малого драматического театра распрощались - Сергей пошел домой, а я в гости к одному художнику. В гостях было шумно, у меня разболелась голова, я хотела уйти. Сказала, что иду за сигаретами, хозяин послал со мной художника Мишу Кулакова с наказом привести обратно. Киоск был закрыт, я пошла к другому, пытаясь оторваться от Миши, но он во исполнение задания схватил меня за рукав. И надо же, чтобы в эту минуту мимо шел Довлатов. Он увидел мою борьбу с Мишей, который был в довольно сложном положении: его жена, чтобы удержать его дома, состригла со всей его одежды пуговицы. Он был завернут в рубашку, в пиджак, в пальто, как капуста, - поэтому одной рукой держал брюки, а другой меня. Вдруг сверху раздался голос: «Мне кажется, барышня не хочет с вами идти». И ко мне: «Лена, вы знаете этого человека?». Я сказала, что знаю, но все равно хочу домой. «Вам ничего не остается делать, как отпустить барышню», - обратился он к Мише, которому пришлось ретироваться...

Известный диссидент угрожал сотруднику госбезопастности: - Я требую вернуть мне конфискованные рукописи. Иначе я организую публичное самосожжение моей жены Галины!

«Довлат» в переводе с тюркского -- это власть государства. Они оба - и мать и сын - соответствовали своей фамилии. "

Тигры, например, уважают львов, слонов и гиппопотамов. Мандавошки - никого!

В Нью-Йорке Довлатов издавал "лихую" либеральную эмигрантскую газету "Новый американец". Здесь же, в США одна за другой выходят книги его прозы - "Невидимая книга" (1978), "Соло на ундервуде" (1980), повести "Компромисс" (1981), "Зона" (1982), "Заповедник" (1983), "Наши" (1983) и др. США: Все, что не запрещено - разрешено. СССР: Все, что не разрешено - запрещено.
К середине 80-х годов добился большого читательского успеха, печатался в престижном журнале "New-Yorker". Елена Довлатова: "...возможно, из Ленинграда в самом деле уехал "Серега", но в Нью-Йорк приехал уже писатель Довлатов. За несколько недель австрийского транзита он написал несколько замечательных рассказов, вошедших потом в «Компромисс», стал сразу известен в эмиграции, читавшей его публикации в «Континенте» и в журнале «Время и мы». Им заинтересовался издатель Карл Проффер, несомненный авторитет в славистском мире. В его издательстве «Ардис» довольно быстро вышла книга Сергея. Но, конечно, не могло быть и речи о существовании на литературные заработки. Как все эмигранты, Сергей рассчитывал зарабатывать физическим трудом. «Америка, действительно, страна неограниченных возможностей. Одна из них -- возможность прогореть». Он даже пошел на курсы ювелиров. Правда, из этого ничего не получилось. Зато получилось создать газету «Новый американец»."

Вариант рекламного плаката - "Летайте самолетами Аэрофлота!". И в центре - портрет невозвращенца Барышникова.

За двенадцать лет жизни Довлатова в эмиграции было издано двенадцать его книг, которые вышли в США и Европе. А в СССР писателя знали лишь по самиздату и авторской передаче на радио "Свобода". В России произведения Довлатова стали издаваться только после 1989года: "Чемодан", М., 1991г, "Не только Бродский" (совм. с М.Волковой), М., 1992г. В 1993 году в родном городе писателя - уже Санкт-Петербурге было издано трехтомное собрание сочинений Сергея Довлатова. Однако, такое долгожданное признание писателя на родине, как обычно, пришло с запозданьем...24 августа 1990 года, в американском городе Нью-Йорк, в самом расцвете творческой славы, не дожив всего девять дней до своего пятидесятилетнего юбилея, русский писатель Сергей Донатович Довлатов скоропостижно скончался от сердечной недостаточности. Сердечная недостаточность...Погиб от недостатка сердечности. Словно злая ирония судьбы черным юмором афоризма, оборвала жизнь человека, который так любил, так сильно жил, так яростно горел, переживал, страдал обнажая не язвы, но душевные раны. Страдал, прощал, любил и верил. Верил в доброту и милосердие этого мира. Русский писатель Сергей Довлатов, похороненный на американской земле кладбища "Маунт Хеброн"...

Я спросил у восьмилетней дочки: - Без окон, без дверей - полна горница людей. Что это? - Тюрьма, - ответила Катя.

В 1993 году дочь писателя Катя Довлатова приехала в Россию и осталась. Надолго ли, навсегда - не знает даже она сама. Пока она живет в Москве, зарабатывает, чтобы хватало на привычный образ жизни и путешествия. Из ее интервью для журнала "Огонек" (1998г):

- Я понимала, что у меня неординарные родители...Конечно, известность отца не выходила за рамки эмиграции, но его рассказы печатались в «Нью-Йоркере» - самом престижном журнале Америки, о нем была статья в воскресной «Нью-Йорк таймс», большая фотография в «Бук ревью». Мне нравились его рассказы - он, перед тем как что-то написать, много раз рассказывал это в моем присутствии. Слушать его мне было страшно интересно и смешно. Однако масштабы его таланта и степень его популярности осознала, только приехав в Россию...

Я по-прежнему не обладаю ничем таким, что может ее покорить, и я уже не стану певцом...а писатели, даже относительно признанные, находятся в смысле престижа между бухгалтерами и шоферами грузовиков». С. Довлатов. Из письма (1982).

...помню чувство надежности, спокойствия, когда переходила с папой через дорогу. Мама всегда ее суетливо перебегала, и я страшно нервничала, идя с ней. Наверное,

Шемякина я знал еще по Ленинграду. Через десять лет мы повстречались в Америке. Шемякин говорит:
- Какой же вы огромный! Я ответил: - Охотно меняю свой рост на ваши заработки... Прошло несколько дней. Шемякин оказался в дружесккой компании. Рассказал о нашей встрече: "...Я говорю - какой же вы огромный! А Довлатов говорит - охотно меняю свой рост на ваш...(Шемякин помедлил)...талант!" В общем, мало того, что Шемякин - замечательный художник. Он еще и талантливый редактор...

боязнь автомашин у меня от нее.
Я не боялась их, только идя с папой. Даже на малюсеньких улицах, где ездили на велосипедах, он брал меня, взрослую, за руку и вел на другую сторону...Чтобы приучить меня мыть руки, он заставлял меня коллекционировать марки, поскольку их можно брать только чистыми руками. При этом он терпеть не мог любого коллекционирования.
Я так и не поняла, почему в Петербурге надо было увековечивать память Сергея пивным ларьком, а не, скажем, кафе-хаусом, где люди пьют кофе, читают книги, - это как-то лучше вяжется с образом писателя, который больше всего на свете любил литературу...Понятно, что у умершего писателя вдруг появляется много новых друзей, пишущих о нем воспоминания.

Вспоминают все - даже те, кто Сергея видел раз в жизни, и главным образом вспоминают про пьянство. Жена моего брата говорила: - Боря в ужасном положении. Оба вы пьяницы. Но твое положение лучше.
Ты можешь день пить. Три дня. Неделю. Затем ты месяц не пьешь. Занимаешься делами, пишешь. У Бори все по-другому. Он пьет ежедневно, и, кроме того, у него бывают запои.
Про это сам Довлатов написал очень много, он этой своей слабости не скрывал. Но ведь его жизнь совсем не из одного этого состояла. Мне жаль, что пошлость, которую ненавидел Сергей, заслоняет его действительно уникальный образ."

Александр Генис: "У Венички Ерофеева, лучшего представителя московской школы, алкоголь растворяет границы между персонажем и автором. Зато у наиболее характерного ленинградца - Довлатова, водка эти границы укрепляет. Герой тут бывает пьяным, рассказчик - никогда." - Вы слышали, Моргулис заболел! - Интересно, зачем ему это понадобилось?

Катя Довлатова: " Сергей каждый день вставал в шесть утра и садился за стол. Работа для него была превыше всего..."

Сам Довлатов не раз говорил, что по его мнению лучшую русскую прозу наших дней писала Райт-Ковалева, переводившая Хемингуэя, Сэлинджера и других великих американцев. Игра слов, пластика звуков, вот та литературная форма, которую любил Довлатов. Форма, над которой он так кропотливо работал. В Довлатовских рассказах нет случайных фраз, неуместных и скучных словесных декораций. Каждое слово - на своем - единственно верном месте. Смысл - лаконичность и емкость. Балерина - Калория Федичева.

Две грубиянки - Сцилла Ефимовна и Харибда Абрамовна.

Не случайно в литературном наследстве писателя нам остались сборники его афоризмов и anecdotes ("Соло на Ундервуде", "Соло на IBM")

Найман и Бродский шли по Ленинграду. Дело было ночью. - Интересно, где Южный Крест? - спросил вдруг Бродский. (Как известно, Южный Крест находится в соответствующем полушарии.) Найман сказал: -Иосиф! Откройте словарь Брокгауза и Ефрона. Найдите там букву "А". Поищите слово "Астрономия". Бродский ответил: - Вы тоже откройте словарь на букву "А". И поищите там слово "Астроумие". А. Генис: "Каждое слово здесь, как в стихотворении, всегда подчеркнуто. Стоит именно на своем месте, с которого его нельзя сдвинуть, не нарушив ритмического рисунка. Образ у него всегда звучащий, он всегда раскрывается через речь."

Рассказчик действует на уровне голоса и слуха, прозаик - на уровне сердца и ума, писатель - на космическом уровне. Рассказчик говорит о том, как живут люди, прозаик - о том, как должны жить люди. Писатель о том, ради чего живут люди.

Именно благодаря работе, проделанной за кулисами творчества писателя- так легко читать Довлатовскую прозу. Интерес и симпатия Довлатова к американской литературе оказалась взаимной. Он писал: "В России успех - это понятие неоднозначное. В Америке успехом может быть десять-двенадцать, пятнадцать литературных эпизодов. В моем случае - если называть его успехом - "успех" по-английски называется "critical acclaim" - "замечен критиками".

Степень моей литературной известности такова, что, когда меня знают, я удивляюсь. И когда меня не знают, я тоже удивляюсь. Так что удивление с моей физиономии не сходит никогда.

Александр Генис писал: "...прежде чем занести писателя в святцы отечественной словесности, его непременно мифологизируют. В моем поколении такую трансформацию претерпели, по крайней мере, два автора - сначала Высоцкий, потом...Веничка Ерофеев. Довлатов, похоже, будет третьим... симпатичные люди, действуя из лучших намерений, вносят Довлатова в дежурный архетип страдальца, снедаемого неразделенной любовью к Отчизне. Довлатов действительно умер непростительно рано. Но уж точно не от этого. Для русских писателей ностальгия все-таки безопаснее пребывания на Родине. Умер наш знакомый в Бруклине. Мы с женой заехали проведать его дочку и вдову. Сидит дочь, хозяйка продовольственного магазина. Я для приличия спрашиваю: - Сколько лет было Мише? Дочка отвечает: - Сколько лет было папе? Лет семьдесят шесть. А может, семьдесят восемь. А может, даже семьдесят пять... Ей-богу, не помню. Такая страшная путаница в голове - цены, даты...
Новизна Довлатова не в том, что он показал русскую тоску, неизбывную спутницу нашей словесности, не в том, что взял в герои больного неизлечимым комплексом "лишнего человека", а в том, что изобразил его смешно и обаятельно. Окружил его любовью и трогательным пониманием. Довлатовский герой и не герой вовсе. Он слишком слаб, чтобы выделяться из погрязшего в пороках мира. И слишком человечен, чтобы не прощать ему и себе грехи. Главная эмоция Довлатова - снисходительность.
Центральная тема Довлатова - апология "лишнего человека", к которому он причислял и самого себя.
Здесь-то и следует искать источник его огромного не только массового, но и универсального успеха. Тайна этого успеха, - в авторе, который является одновременно и героем.
Цинизм предполагает обшее наличие идеалов. Преступление - общее наличие законов. Богохульство - общее наличие веры. И так далее. А что предполагает убожество? Ничего.
В одном из писем Довлатов признается: "Моя тоска, как свойство характера, - не зависит от обстоятельств... Мучаюсь из-за своей неуверенности, ненавижу свою способность расстраиваться из-за пустяков. Изнемогаю от страха перед жизнью. А ведь это единственное, что дает мне надежду, единственное, за что я должен благодарить судьбу. Ведь результат всего этого - литература".
Довлатов любил слабых, с трудом терпел сильных, презирал судей и снисходительно относился к порокам, в том числе и к своим собственным.
Благородство – это готовность действовать наперекор собственным интересам.
Он считал, что стоит только начать отсекать необходимое от ненужного, как жизнь станет невыносимой. Отказываясь судить действительность, он не расчленяет увиденное, точнее - услышанное - на искусственные категории Добра и Зла.
В его прозе нет чистых, несмешанных красок. Удивительная естественность интонации и неподражаемый юмор - главные черты прозы писателя. Ее стиль: сдержанность, отвращение к всякой позе, приглушенность звука, ироническое снижение интонации, полутона и вечное многоточие вместо уверенной точки. Из сочинений Довлатова не сделаешь выводов. В них нет утверждений и выводов "кто виноват?", "что делать?", не написано "как" надо жить и "ради чего".

"Быть самим собой" для Довлатова означало - оказаться на литературной и социальной обочине, которую он выбрал себе в качестве постоянного адреса.
Скудность мысли порождает легионы единомышленников.

А. Генис: "Довлатов с таким успехом настаивал на своем праве "стоять в стороне", что казался изгнанником задолго до эмиграции. Сумев принять свою судьбу с достоинством и благодарностью, он превратил изгойство в точку зрения. Трагедию - в трагикомедию. Отчуждение - в стиль. Творчество - в свободу."

И, вместо эпилога: 5 июня 2001 г. в "Комсомолке" появилась сенсационная заметка о том, что случайно, в запасниках Псковского театра кукол была обнаружена ранее никому не известная пьеса Сергея Довлатова «Человек, которого не было. Пьеса для младших школьников с фокусами, но без обмана» подписанная автором: «С. Д. Довлатов. Лен-д, ул. Рубинштейна, д. 22, кв. 29 (т. 12-29-65)».

В Москве пьесой Довлатова заинтересовались. Псковский театр кукол осадили корреспонденты центральных телеканалов, которые чуть ли не в очередь выстраивались на интервью к отрывшим рукопись директору и завлиту. Однако, насколько известно, в своем завещании Сергей Довлатов категорически запрещал печатать в собраниях сочинений и сборниках любые тексты, созданные им в Советском Союзе. Подобные предупреждения он не раз передавал и составителям своих сборников: «...допускать к печати либо что-то из моих книжек, либо то, что получено от меня лично, выправлено и подготовлено мной самим».

Вот строчки из письма, которое Сергей Довлатов написал своему другу Андрею Арьеву 2 декабря 1988 года: «Повсюду валяются мои давние рукописи, устаревшие, не стоящие внимания и пр. Самое дикое, если что-то из этого хлама просочится в печать, это много хуже всяческого непризнания...» На вопрос корреспондента "Комсомолки": "Как вы отнеслись к находке кукольной пьесы Довлатова?" сам Андрей Арьев сказал так:

- С иронией. Сергей рассказывал мне ее сюжет, не скрывая, что пишет халтуру - ему надо было чем-то зарабатывать на жизнь.
Я был и гением, и страшным халтурщиком.
Корр."Комсомолки" - Арьеву: "Как вы думаете, Сергей Донатович сейчас разрешил бы поставить свою пьесу в Псковском кукольном театре?
- Скорее всего, да, но лишь после серьезной переработки. А вот печатать ее, думаю, хоть в сборниках, хоть в газетах он бы не стал. Ни за какие деньги. Так что две газеты, напечатавшие первое действие пьесы, совершили натуральный литературный разбой. Думаю, теперь их ждет судебное разбирательство с наследниками Довлатова.

 

Стоит внимания:

Редкости: http://spintongues.vladivostok.com/dovlatov/redkosti.htm
Автографы: http://spintongues.vladivostok.com/dovlatov/razn.html

 

Литература:

Сергей Довлатов - Игорь Ефимов. Эпистолярный роман. - М.: "Захаров", 2001
Сергей Довлатов. Соло на ундервуде
А. Генис «Русские портреты в американских рамах»
Наталья Логинова МОЙ ЖВАНЕЦКИЙ Крайне субъективные заметки
«ОГОНЕК», № 35, 31 августа 1998
http://spintongues.vladivostok.com/dovlatov/soder.html
http://dov.lgg.ru/_/biblio-10.html

Творчество - как борьба со временем. Победа над временем. То есть победа над смертью. (здесь и далее - афоризмы С.Довлатова)

В этом году Сергею Довлатову 3 сентября исполнилось бы 60 лет. Наверняка, как в России так и в зарубежных СМИ появятся статьи "по поводу". И будут они искренними, ибо любить и ненавидеть могут лишь неравнодушные. Довлатов - личность. Его с одинаковой яростью любили или ненавидели многие. Люди, лично знавшие писателя, либо - по Довлатовским рассказам познакомившиеся с героями нашего времени - никогда не оставались равнодушными к самому автору.

Я не интересуюсь, что пишут обо мне. Я обижаюсь, когда не пишут.

3 сентября 1941 года, в городе Уфа, в семье театрального режиссера Доната Исааковича Мечика (1909-1995) и литературного корректора Норы Сергеевны Довлатовой (1908-1999) - родился сын, которого, в честь маминого отца назвали Сережа. С началом войны театр, в котором служил Донат Исаакович, был эвакуирован за Урал. Только по этой причине Довлатовы покинули любимый Ленинград, в который вернулись в 1945 году, как только это представилось возможным.

В этом городе - Питере, Ленинграде, Санкт-Петербурге - прошли детство, отрочество и юность Сергея Довлатова. Русского писателя, отец которого был евреем, а мать - армянкой. Любовь к родителям, семье, близким Довлатов сохранил и пронес через всю свою жизнь. Именно взаимная любовь родителей к своему сыну, даже после их развода не обернулась трагедией для Сергея. О своей семье Довлатов рассказал в доброй, наполненной любовью и милосердием, прекрасной автобиографической повести "Наши". А что такое семья в понимании этого микромира огромного космоса человеческих отношений, вряд ли, можно сказать проникновеннее, чем заметил Довлатов: "Семья - это если по звуку угадываешь, кто именно моется в душе."

Кстати, о том, насколько незаурядными личностями были родилели Довлатова, можно судить не только по его личным воспоминаниям. Вот, на мой взгляд, любопытные строки из "Крайне субьективных заметок" Натальи Логиновой:

" - А ты могла себе представить, что у Мечика такой гениальный сын? - спрашивает Жванецкий. Сын нашего...питерского педагога Доната Мечика - Сергей Довлатов. Гениальный Сережа Довлатов - большой и бородатый, который жил рядом, что-то писал, ходил мимо, обращая на себя внимание студенток исключительно бородой и габаритами. Сергей Довлатов, которого мы, всезнающие питерские студенты, к стыду своему, не узнали, не заметили, не разгадали, как и все советские начальники и чиновники от литературы. А ведь, казалось, мы знаем всех, кого стоит знать... Довлатов был для нас всего лишь неудачливым сыном нашего учителя, который иногда приходил к отцу за деньгами. Жванецкий тоже видел его как-то - на дне рождения у Доната. Но вряд ли помнит об этом. Да и я бы не запомнила, но мы ходили с ним курить на лестницу. Причем, он у меня стрелял сигареты. Вот и все воспоминания. Теперь, конечно, досадно. И Жванецкого это мучает. Жил рядом гений. А никто не заметил..."

Довлатов: " Мой отец - человек поразительного жизнелюбия. Смотрели мы, помню, телевизор. Показывали 80-летнего Боба Хоупа. Я сказал: - Какой развязный старик! Отец меня поправил: - Почему старик? Примерно моего возраста."
"Как-то раз отец сказал мне: - Я старый человек. Прожил долгую творческую жизнь. У меня сохранились богатейшие архивы. Я хочу завещать их тебе. Там есть уникальные материалы. Переписка с Мейерхольдом, Толубеевым, Шостаковичем. Я спросил: - Ты переписываался с Шостаковичем? - Естественно, - сказал мой отец, - а как же?! У нас была творческая переписка. Мы обменивались идеями, суждениями. - При каких обстоятельствах? - спрашиваю. - Я как-то ставил в эвакуации, а Шостакович писал музыку. Мы обсуждали в письмах различные нюансы. Показать? Мой отец долго рылся в шкафу. Наконец он вытащил стан- дартного размера папку.
Достал из нее узкий белый листок. Я благоговейно прочел: "Телеграмма. С вашими замечаниями категорически не согласен. Шостакович".

Довлатов учился в одной из Ленинградских школ и, по окончание - в 1959 году, поступил на филологический факультет Ленинградского университета (финский язык). Однако, после двух с половиной лет обучения студента Довлатова отчислили. По этой причине в 1962 году - "вперед и с песней" - Сергей Довлатов, как военнообязанный, был призван в ряды Советской Армии. С 1962 по 1965 год Сергей "enjoying the army" в системе охраны исправительно-трудовых лагерей на севере Коми АССР. Довлатов служил надзирателем в уголовном лагере особого режима. "То, что я увидел, совершенно меня потрясло, - напишет он в своей первой повести "Зона". - Я увидел, как низко может пасть человек. И как высоко он может парить".

После демобилизации Довлатов поступил в ЛГУ на факультет журналистики, начал писать рассказы. Критика – часть литературы. Филология – косвенный продукт ее. Критик смотрит на литературу изнутри. Филолог – с ближайшей колокольни.

В 1952 году - дебютировал, как литератор в детском журнале "Костер". Зарабатывал журналистикой.
В 1964 году, работал в заводской многотиражке, публиковал статьи, репортажи, очерки в журналах "Аврора", "Нева", "Звезда". Входил в ленинградскую группу писателей "Горожане" вместе с В. Марамзиным, И. Ефимовым, Б. Вахтиным и др. Одно время работал секретарем у В. Пановой. Писал прозу, но из многочисленных попыток напечататься в советских журналах ничего не вышло.
В советских газетах только опечатки правдивы. "Гавнокомандующий". "Большевистская каторга" (вместо - "когорта"). "Коммунисты осуждают решение партии" (вместо - "обсуждают"). И так далее. Елена Довлатова - супруга писателя рассказывала: "Какое-то время Сергей работал в многотиражной газете, получал 85 рублей. К нему очень хорошо относился тамошний редактор, не очень загружал работой, и в свободное время Сережа начал писать рассказы. Когда он дал их почитать своим друзьям, они сразу пошли по рукам, его творческий вечер был включен в план работы ленинградского Союза писателей - при том, что у Довлатова еще не было напечатано ни строчки. Ход событий сулил ему фантастическую карьеру. Однако этим вечером, прошедшим с большим успехом, все и кончилось.
Рассказы, которые он читал, настолько не вписывались в тогдашнюю конъюнктуру, что разговаривать было не о чем. Брат спросил меня: - Ты пишешь роман? - Пишу, - ответил я. - И я пишу, - сказал мой брат, - махнем не глядя? Самое главное - отрицательные герои у него выглядели симпатичнее положительных...он сразу стал профессиональным писателем со своей манерой, которая вызывала страшное раздражение у литературного начальства. Зато он быстро прославился в интеллигентских кругах. Тогда началась дружба с Бродским, Найманом, Рейном, Бобышевым."

Талант – это как похоть. Трудно утаить. Еще труднее симулировать.
С конца 60-х Довлатов публикуется в самиздате.

Довлатов - ленинградец. Северная столица так или иначе фигурирует почти во всех его произведениях. Писатель переменил кучу профессий, как имеющих отношение к литературе (журналист, штатный корреспондент), так и совершенно к ней не относящихся (грузчик, конвоир в ИТУ, фарцовщик, экскурсовод в Пушкинском заповеднике Михайловское, под Псковом). Помимо собственно отменной способности непринужденно излагать пережитое, автор удивительно воссоздает атмосферу доперестроечного (периода застоя) Ленинграда, с его удивительным, почти скрытым от обывателя, миром фарцовщиков, подпольных деляг, валютчиков, проституток, пижонов и бездельников; миром легендарно злачных мест (кафе Сайгон, "Галерка" у Гостиного, комиссионные ряды в Апрашке), валютных гостиниц, притонов...
Не надо быть как все, потому что мы и есть как все...
Из письма Довлатова - Ефимову (3 июня 1980 года): "Вы говорили: «Можно защищать легальную проституцию. Это не значит, что можно устраивать дома бардак». По-моему, это неправильно.
Человек, выдвигающий нравственную установку, обязан развивать ее применительно к себе. И к своим дочкам. (Упаси Бог Катю, Лену и Наташу от такой судьбы). Лично я не одобряю проституцию. Особенно теперь, когда не пью. Нельзя говорить: "Пусть будет свобода мнений, но только в другой газете». Это не демократично."

Mark Renton: "Довлатов писал о Жизни. О непонятных, но прикольных донельзя людях. Писал языком, на котором народ общается каждый день. Фактически, на грани разговорного жанра. Но как! Заметили (или прочитали у кого-то, а после этого обратили внимание), что у Довлатова в одном предложении нет слов, начинающихся с одной буквы...
Все талантливые люди пишут разно, все бездарные люди пишут одинаково и даже одним почерком. ...Интересный человек. Хорошее определение. Вот "Хороший человек" это ярлык, дающийся индивиду, ничем, кроме своей «хорошести» не выделяющиеся… Интересный человек... У него нет заведомо хороших или 100%-но плохих героев. "

Комплексы есть у всех нормальных людей, их нет только у дегенератов и лыжников. В 1972 году Довлатов уехал в Таллин, где жил до 1976 года, работая корреспондентом в отделе информации газеты "Советская Эстония".
Случилось это в Таллине. Понадобилась мне застежка. Из тех, что называются "молнии". Захожу в лавккку: - "Молнии" есть? - Нет. - А где ближайший магазин, в котором они продаются? Продавец ответил: - В Хельсинки. 
В издательстве "Ээсти раамат" была подготовлена к печати книга Довлатова, которая в то время так и не была опубликована. Набор его первой книги был уничтожен по распоряжению КГБ.

После коммунистов я больше всего ненавижу антикоммунистов.

В конце 1975 года Довлатов вернулся в Ленинград и недолго работал в журнале "Костер". В 1976 году некоторые рассказы Сергея Довлатова были опубликованы на Западе в журналах "Континент", "Время и мы", за что его исключили из Союза журналистов СССР.

Не так связывают любовь, дружба, уважение, как общая ненависть к чему-нибудь.

В 1978 году из-за преследования властей Довлатов эмигрировал в Вену, а затем переселился в Нью-Йорк. С 1979 года он вместе со своими близкими: женой Еленой, дочкой Катей, мамой Норой Сергеевной и неотъемлемым членом семьи - фокстерьершей Глашей уже жили в "Большом Яблоке". «Обрел я свободу и лег на диван. А жена работает... Наконец мы решили издавать газету. Жена сказала: - Ничего. Я привыкла. Ты и в Союзе был нестандартной личностью».(С. Довлатов. Из заметок в «Новом американце»)

Режим: наелись и лежим.

О своем семейном положении Довлатов говорил: "Однин мой знакомый грузин на вопрос "Вы женаты?" - отвечал: "Немножко". Так вот, я - очень женат."

В августе 1998-го корреспондент журнала "Огонек" беседовал с женой писателя - Еленой Довлатовой :

-- В книге «Наши» Сергей писал, что в аэропорту Кеннеди, когда он с матерью прилетел из Вены, вместо вас его ждала записка: «Располагайтесь. Мы в Клубе здоровья. Будем около восьми».
Елена Довлатова : - Не думаете же вы, что его рассказы документальны. Почти все в них вымышлено. Юмор – украшение нации... Пока мы способны шутить, мы остаемся великим народом!
- Значит, и познакомились вы не так, как у Довлатова написано?
Елена Довлатова: - Конечно. Мы познакомились в троллейбусе. Сергей заговорил со мной, мы проехали две остановки, потом некоторое время шли по одной улице. Не доходя Малого драматического театра распрощались - Сергей пошел домой, а я в гости к одному художнику. В гостях было шумно, у меня разболелась голова, я хотела уйти. Сказала, что иду за сигаретами, хозяин послал со мной художника Мишу Кулакова с наказом привести обратно. Киоск был закрыт, я пошла к другому, пытаясь оторваться от Миши, но он во исполнение задания схватил меня за рукав. И надо же, чтобы в эту минуту мимо шел Довлатов. Он увидел мою борьбу с Мишей, который был в довольно сложном положении: его жена, чтобы удержать его дома, состригла со всей его одежды пуговицы. Он был завернут в рубашку, в пиджак, в пальто, как капуста, - поэтому одной рукой держал брюки, а другой меня. Вдруг сверху раздался голос: «Мне кажется, барышня не хочет с вами идти». И ко мне: «Лена, вы знаете этого человека?». Я сказала, что знаю, но все равно хочу домой. «Вам ничего не остается делать, как отпустить барышню», - обратился он к Мише, которому пришлось ретироваться...

Известный диссидент угрожал сотруднику госбезопастности: - Я требую вернуть мне конфискованные рукописи. Иначе я организую публичное самосожжение моей жены Галины!

«Довлат» в переводе с тюркского -- это власть государства. Они оба - и мать и сын - соответствовали своей фамилии. "

Тигры, например, уважают львов, слонов и гиппопотамов. Мандавошки - никого!

В Нью-Йорке Довлатов издавал "лихую" либеральную эмигрантскую газету "Новый американец". Здесь же, в США одна за другой выходят книги его прозы - "Невидимая книга" (1978), "Соло на ундервуде" (1980), повести "Компромисс" (1981), "Зона" (1982), "Заповедник" (1983), "Наши" (1983) и др. США: Все, что не запрещено - разрешено. СССР: Все, что не разрешено - запрещено.
К середине 80-х годов добился большого читательского успеха, печатался в престижном журнале "New-Yorker". Елена Довлатова: "...возможно, из Ленинграда в самом деле уехал "Серега", но в Нью-Йорк приехал уже писатель Довлатов. За несколько недель австрийского транзита он написал несколько замечательных рассказов, вошедших потом в «Компромисс», стал сразу известен в эмиграции, читавшей его публикации в «Континенте» и в журнале «Время и мы». Им заинтересовался издатель Карл Проффер, несомненный авторитет в славистском мире. В его издательстве «Ардис» довольно быстро вышла книга Сергея. Но, конечно, не могло быть и речи о существовании на литературные заработки. Как все эмигранты, Сергей рассчитывал зарабатывать физическим трудом. «Америка, действительно, страна неограниченных возможностей. Одна из них -- возможность прогореть». Он даже пошел на курсы ювелиров. Правда, из этого ничего не получилось. Зато получилось создать газету «Новый американец»."

Вариант рекламного плаката - "Летайте самолетами Аэрофлота!". И в центре - портрет невозвращенца Барышникова.

За двенадцать лет жизни Довлатова в эмиграции было издано двенадцать его книг, которые вышли в США и Европе. А в СССР писателя знали лишь по самиздату и авторской передаче на радио "Свобода". В России произведения Довлатова стали издаваться только после 1989года: "Чемодан", М., 1991г, "Не только Бродский" (совм. с М.Волковой), М., 1992г. В 1993 году в родном городе писателя - уже Санкт-Петербурге было издано трехтомное собрание сочинений Сергея Довлатова. Однако, такое долгожданное признание писателя на родине, как обычно, пришло с запозданьем...24 августа 1990 года, в американском городе Нью-Йорк, в самом расцвете творческой славы, не дожив всего девять дней до своего пятидесятилетнего юбилея, русский писатель Сергей Донатович Довлатов скоропостижно скончался от сердечной недостаточности. Сердечная недостаточность...Погиб от недостатка сердечности. Словно злая ирония судьбы черным юмором афоризма, оборвала жизнь человека, который так любил, так сильно жил, так яростно горел, переживал, страдал обнажая не язвы, но душевные раны. Страдал, прощал, любил и верил. Верил в доброту и милосердие этого мира. Русский писатель Сергей Довлатов, похороненный на американской земле кладбища "Маунт Хеброн"...

Я спросил у восьмилетней дочки: - Без окон, без дверей - полна горница людей. Что это? - Тюрьма, - ответила Катя.

В 1993 году дочь писателя Катя Довлатова приехала в Россию и осталась. Надолго ли, навсегда - не знает даже она сама. Пока она живет в Москве, зарабатывает, чтобы хватало на привычный образ жизни и путешествия. Из ее интервью для журнала "Огонек" (1998г):

- Я понимала, что у меня неординарные родители...Конечно, известность отца не выходила за рамки эмиграции, но его рассказы печатались в «Нью-Йоркере» - самом престижном журнале Америки, о нем была статья в воскресной «Нью-Йорк таймс», большая фотография в «Бук ревью». Мне нравились его рассказы - он, перед тем как что-то написать, много раз рассказывал это в моем присутствии. Слушать его мне было страшно интересно и смешно. Однако масштабы его таланта и степень его популярности осознала, только приехав в Россию...

Я по-прежнему не обладаю ничем таким, что может ее покорить, и я уже не стану певцом...а писатели, даже относительно признанные, находятся в смысле престижа между бухгалтерами и шоферами грузовиков». С. Довлатов. Из письма (1982).

...помню чувство надежности, спокойствия, когда переходила с папой через дорогу. Мама всегда ее суетливо перебегала, и я страшно нервничала, идя с ней. Наверное,

Шемякина я знал еще по Ленинграду. Через десять лет мы повстречались в Америке. Шемякин говорит:
- Какой же вы огромный! Я ответил: - Охотно меняю свой рост на ваши заработки... Прошло несколько дней. Шемякин оказался в дружесккой компании. Рассказал о нашей встрече: "...Я говорю - какой же вы огромный! А Довлатов говорит - охотно меняю свой рост на ваш...(Шемякин помедлил)...талант!" В общем, мало того, что Шемякин - замечательный художник. Он еще и талантливый редактор...

боязнь автомашин у меня от нее.
Я не боялась их, только идя с папой. Даже на малюсеньких улицах, где ездили на велосипедах, он брал меня, взрослую, за руку и вел на другую сторону...Чтобы приучить меня мыть руки, он заставлял меня коллекционировать марки, поскольку их можно брать только чистыми руками. При этом он терпеть не мог любого коллекционирования.
Я так и не поняла, почему в Петербурге надо было увековечивать память Сергея пивным ларьком, а не, скажем, кафе-хаусом, где люди пьют кофе, читают книги, - это как-то лучше вяжется с образом писателя, который больше всего на свете любил литературу...Понятно, что у умершего писателя вдруг появляется много новых друзей, пишущих о нем воспоминания.

Вспоминают все - даже те, кто Сергея видел раз в жизни, и главным образом вспоминают про пьянство. Жена моего брата говорила: - Боря в ужасном положении. Оба вы пьяницы. Но твое положение лучше.
Ты можешь день пить. Три дня. Неделю. Затем ты месяц не пьешь. Занимаешься делами, пишешь. У Бори все по-другому. Он пьет ежедневно, и, кроме того, у него бывают запои.
Про это сам Довлатов написал очень много, он этой своей слабости не скрывал. Но ведь его жизнь совсем не из одного этого состояла. Мне жаль, что пошлость, которую ненавидел Сергей, заслоняет его действительно уникальный образ."

Александр Генис: "У Венички Ерофеева, лучшего представителя московской школы, алкоголь растворяет границы между персонажем и автором. Зато у наиболее характерного ленинградца - Довлатова, водка эти границы укрепляет. Герой тут бывает пьяным, рассказчик - никогда." - Вы слышали, Моргулис заболел! - Интересно, зачем ему это понадобилось?

Катя Довлатова: " Сергей каждый день вставал в шесть утра и садился за стол. Работа для него была превыше всего..."

Сам Довлатов не раз говорил, что по его мнению лучшую русскую прозу наших дней писала Райт-Ковалева, переводившая Хемингуэя, Сэлинджера и других великих американцев. Игра слов, пластика звуков, вот та литературная форма, которую любил Довлатов. Форма, над которой он так кропотливо работал. В Довлатовских рассказах нет случайных фраз, неуместных и скучных словесных декораций. Каждое слово - на своем - единственно верном месте. Смысл - лаконичность и емкость. Балерина - Калория Федичева.

Две грубиянки - Сцилла Ефимовна и Харибда Абрамовна.

Не случайно в литературном наследстве писателя нам остались сборники его афоризмов и anecdotes ("Соло на Ундервуде", "Соло на IBM")

Найман и Бродский шли по Ленинграду. Дело было ночью. - Интересно, где Южный Крест? - спросил вдруг Бродский. (Как известно, Южный Крест находится в соответствующем полушарии.) Найман сказал: -Иосиф! Откройте словарь Брокгауза и Ефрона. Найдите там букву "А". Поищите слово "Астрономия". Бродский ответил: - Вы тоже откройте словарь на букву "А". И поищите там слово "Астроумие". А. Генис: "Каждое слово здесь, как в стихотворении, всегда подчеркнуто. Стоит именно на своем месте, с которого его нельзя сдвинуть, не нарушив ритмического рисунка. Образ у него всегда звучащий, он всегда раскрывается через речь."

Рассказчик действует на уровне голоса и слуха, прозаик - на уровне сердца и ума, писатель - на космическом уровне. Рассказчик говорит о том, как живут люди, прозаик - о том, как должны жить люди. Писатель о том, ради чего живут люди.

Именно благодаря работе, проделанной за кулисами творчества писателя- так легко читать Довлатовскую прозу. Интерес и симпатия Довлатова к американской литературе оказалась взаимной. Он писал: "В России успех - это понятие неоднозначное. В Америке успехом может быть десять-двенадцать, пятнадцать литературных эпизодов. В моем случае - если называть его успехом - "успех" по-английски называется "critical acclaim" - "замечен критиками".

Степень моей литературной известности такова, что, когда меня знают, я удивляюсь. И когда меня не знают, я тоже удивляюсь. Так что удивление с моей физиономии не сходит никогда.

Александр Генис писал: "...прежде чем занести писателя в святцы отечественной словесности, его непременно мифологизируют. В моем поколении такую трансформацию претерпели, по крайней мере, два автора - сначала Высоцкий, потом...Веничка Ерофеев. Довлатов, похоже, будет третьим... симпатичные люди, действуя из лучших намерений, вносят Довлатова в дежурный архетип страдальца, снедаемого неразделенной любовью к Отчизне. Довлатов действительно умер непростительно рано. Но уж точно не от этого. Для русских писателей ностальгия все-таки безопаснее пребывания на Родине. Умер наш знакомый в Бруклине. Мы с женой заехали проведать его дочку и вдову. Сидит дочь, хозяйка продовольственного магазина. Я для приличия спрашиваю: - Сколько лет было Мише? Дочка отвечает: - Сколько лет было папе? Лет семьдесят шесть. А может, семьдесят восемь. А может, даже семьдесят пять... Ей-богу, не помню. Такая страшная путаница в голове - цены, даты...
Новизна Довлатова не в том, что он показал русскую тоску, неизбывную спутницу нашей словесности, не в том, что взял в герои больного неизлечимым комплексом "лишнего человека", а в том, что изобразил его смешно и обаятельно. Окружил его любовью и трогательным пониманием. Довлатовский герой и не герой вовсе. Он слишком слаб, чтобы выделяться из погрязшего в пороках мира. И слишком человечен, чтобы не прощать ему и себе грехи. Главная эмоция Довлатова - снисходительность.
Центральная тема Довлатова - апология "лишнего человека", к которому он причислял и самого себя.
Здесь-то и следует искать источник его огромного не только массового, но и универсального успеха. Тайна этого успеха, - в авторе, который является одновременно и героем.
Цинизм предполагает обшее наличие идеалов. Преступление - общее наличие законов. Богохульство - общее наличие веры. И так далее. А что предполагает убожество? Ничего.
В одном из писем Довлатов признается: "Моя тоска, как свойство характера, - не зависит от обстоятельств... Мучаюсь из-за своей неуверенности, ненавижу свою способность расстраиваться из-за пустяков. Изнемогаю от страха перед жизнью. А ведь это единственное, что дает мне надежду, единственное, за что я должен благодарить судьбу. Ведь результат всего этого - литература".
Довлатов любил слабых, с трудом терпел сильных, презирал судей и снисходительно относился к порокам, в том числе и к своим собственным.
Благородство – это готовность действовать наперекор собственным интересам.
Он считал, что стоит только начать отсекать необходимое от ненужного, как жизнь станет невыносимой. Отказываясь судить действительность, он не расчленяет увиденное, точнее - услышанное - на искусственные категории Добра и Зла.
В его прозе нет чистых, несмешанных красок. Удивительная естественность интонации и неподражаемый юмор - главные черты прозы писателя. Ее стиль: сдержанность, отвращение к всякой позе, приглушенность звука, ироническое снижение интонации, полутона и вечное многоточие вместо уверенной точки. Из сочинений Довлатова не сделаешь выводов. В них нет утверждений и выводов "кто виноват?", "что делать?", не написано "как" надо жить и "ради чего".

"Быть самим собой" для Довлатова означало - оказаться на литературной и социальной обочине, которую он выбрал себе в качестве постоянного адреса.
Скудность мысли порождает легионы единомышленников.

А. Генис: "Довлатов с таким успехом настаивал на своем праве "стоять в стороне", что казался изгнанником задолго до эмиграции. Сумев принять свою судьбу с достоинством и благодарностью, он превратил изгойство в точку зрения. Трагедию - в трагикомедию. Отчуждение - в стиль. Творчество - в свободу."

И, вместо эпилога: 5 июня 2001 г. в "Комсомолке" появилась сенсационная заметка о том, что случайно, в запасниках Псковского театра кукол была обнаружена ранее никому не известная пьеса Сергея Довлатова «Человек, которого не было. Пьеса для младших школьников с фокусами, но без обмана» подписанная автором: «С. Д. Довлатов. Лен-д, ул. Рубинштейна, д. 22, кв. 29 (т. 12-29-65)».

В Москве пьесой Довлатова заинтересовались. Псковский театр кукол осадили корреспонденты центральных телеканалов, которые чуть ли не в очередь выстраивались на интервью к отрывшим рукопись директору и завлиту. Однако, насколько известно, в своем завещании Сергей Довлатов категорически запрещал печатать в собраниях сочинений и сборниках любые тексты, созданные им в Советском Союзе. Подобные предупреждения он не раз передавал и составителям своих сборников: «...допускать к печати либо что-то из моих книжек, либо то, что получено от меня лично, выправлено и подготовлено мной самим».

Вот строчки из письма, которое Сергей Довлатов написал своему другу Андрею Арьеву 2 декабря 1988 года: «Повсюду валяются мои давние рукописи, устаревшие, не стоящие внимания и пр. Самое дикое, если что-то из этого хлама просочится в печать, это много хуже всяческого непризнания...» На вопрос корреспондента "Комсомолки": "Как вы отнеслись к находке кукольной пьесы Довлатова?" сам Андрей Арьев сказал так:

- С иронией. Сергей рассказывал мне ее сюжет, не скрывая, что пишет халтуру - ему надо было чем-то зарабатывать на жизнь.
Я был и гением, и страшным халтурщиком.
Корр."Комсомолки" - Арьеву: "Как вы думаете, Сергей Донатович сейчас разрешил бы поставить свою пьесу в Псковском кукольном театре?
- Скорее всего, да, но лишь после серьезной переработки. А вот печатать ее, думаю, хоть в сборниках, хоть в газетах он бы не стал. Ни за какие деньги. Так что две газеты, напечатавшие первое действие пьесы, совершили натуральный литературный разбой. Думаю, теперь их ждет судебное разбирательство с наследниками Довлатова.

 

Стоит внимания:

Редкости: http://spintongues.vladivostok.com/dovlatov/redkosti.htm
Автографы: http://spintongues.vladivostok.com/dovlatov/razn.html

 

Литература:

Сергей Довлатов - Игорь Ефимов. Эпистолярный роман. - М.: "Захаров", 2001
Сергей Довлатов. Соло на ундервуде
А. Генис «Русские портреты в американских рамах»
Наталья Логинова МОЙ ЖВАНЕЦКИЙ Крайне субъективные заметки
«ОГОНЕК», № 35, 31 августа 1998
http://spintongues.vladivostok.com/dovlatov/soder.html
http://dov.lgg.ru/_/biblio-10.html