СССР/США - ИДЕОЛОГИЯ/МИРОВОЗЗРЕНИЕ

03-02-2002

(печальный опыт диалектики)

Коммик - Thursday, January 24, 2002 at 12:07:37 (CST)

 

— Вы затронули фундаментальную и очень интересную тему.

Не могли бы Вы рассказать подробнее, как и чем, по Вашему мнению, формируется мировоззрение американцев (и при этом, вероятно, неизбежно придётся это мировоззрение описать) и как это делалось в СССР, светлая ему память?

Судя по Вашей лапидарности, Вам, вероятно, кажется, что существуют общепринятая точка зрения по этому поводу. Уверяю Вас, для многих всё это совершенно не очевидно, а представления остальных диаметрально противоположны.

 

Ответ “Коммику”:

 

— Тема действительно и фундаментальна, и интересна. Однако, перед тем как её раскрыть, необходимо сделать оговорку о том, что, рассуждая о “мировоззрении американцев (как и о “советском мировоззрении”), я возражаю против всякой примитивной конкретизации и подчёркиваю, что любые обобщения носят здесь отстранённый, абстрактный характер. (Оговорка эта вряд ли предотвратит шквал бессмысленных обвинений в мой адрес, но сделать её всё равно необходимо.)

Вообще, фундаментально и целостно описать мировоззрение народа невозможно: речь может идти лишь о самых важных его составляющих.

В основе мировоззрения любого народа лежит его ментальность, хотя, конечно, полностью она мировоззрение не исчерпывает. У ментальности я предполагаю три основные составляющие, которые упомяну здесь по степени убывания их важности: 1) язык, 2) география, 3) история. Хотелось бы сразу подчеркнуть, что, наряду с ложностью общего представления о большей (потому как зримой) важности истории и меньшей (но всё-таки тоже зримой) важности географии в формировании ментальности народа, наблюдается тотальная недооценка гораздо большей важности в этом плане языка, — причём во всех аспектах и на всех уровнях его структуры.

Язык формирует ментальность любого народа и раньше, и глубже, чем и география, и история. История у народа возникает на самой поздней стадии формирования ментальности. География формирует ментальность дольше и сильнее, но при внезапной миграции народа его география может кардинально измениться — и тогда так же кардинально изменится его ментальность. Но язык возникает у народа раньше всего и независимо ни от чего: и география, и история народа начинают влиять на язык только тогда, когда уже сформирована его базовая структура (в частности, фонетика, грамматика и синтаксис). Язык имманентен народу, который на нём говорит, — поэтому я настаиваю на том, что основные ответы на любые вопросы, связанные с ментальностью любого народа, следует прежде всего искать в его языке, не игнорируя при этом никаких фактов — даже тех, которые поначалу кажутся совсем малозначительными.

(Если будут время и силы, я постараюсь изложить свои более детальные взгляды на эту проблему позже.)

Понятно, таким образом, что в основе мировоззрения советского и американского народов лежит совершенно различная ментальность. Но при этом следует подчеркнуть и глубинное сходство в правомерности использования данных понятий: “советский народ” — как и “американский народ” — это некие (реальные!) наднациональные общности, сформировавшиеся в определённых (сходных!) условиях идеологического противостояния друг другу. Попытаемся рассмотреть основные сходства и различия двух тоталитарных идеологий, которые немедленно напомнят нам “зазубренную до дыр” марксистскую диалектику (а именно: классическое единство противоположностей).

Основное сходство советской и американской идеологий заключается именно в их тоталитарности — т. е. в вовлечённости подавляющего большинства населения страны в “идеологическое просвещение”.

(Здесь необходимо отметить, что тоталитарность идеологии мы не рассматриваем ни как недостаток, ни как достоинство, но просто как её самую характерную черту.)

Основное же различие советской и американской идеологий пролегает в их внешнем строении: советская — структурно вычленяема, американская — структурно невычленяема. Другими словами: если советскую идеологию можно связно (более или менее) изложить — и даже преподать в учебных заведениях (что важно!) — как систему взглядов, то проделать то же самое с американской идеологией совсем не просто — и именно эта трудность связного изложения стала основой массового (глубоко неверного!) суждения о том, что американская идеолог
ия не только не является тоталитарной, но что её даже как бы и вовсе не существует.

Не вдаваясь в подробности, отмечу лишь основной момент, на котором здесь базируется различие: советская идеология воспитывает воинствующий коллективизм, а американская — воинствующий индивидуализм. И парадокс заключается в том, что метод превращает идею в свою противоположность: так, в СССР агрессия наружного коллективизма породила отпор в виде подсознательной тяги к внутреннему индивидуализму, а в США — наоборот — агрессия наружного индивидуализма породила отпор в виде подсознательной тяги к внутреннему коллективизму.

Может показаться не совсем понятным, что я подразумеваю под “внутренним коллективизмом” американцев. Одно из самых ярких его проявлений — это атмосфера всеобщего доносительства в любом официально действующем американском коллективе — атмосфера, столь ненавистная советскому человеку (который потому и не выносит тотального доносительства, что подсознательно стремится к индивидуализму, а вовсе не потому, что обладает неким моральным преимуществом перед “американским человеком”). Ощущение делания общего дела и, соответственно, недопустимости любого отступничества” (инакомыслия) в социальном поведении гораздо сильнее у американцев, чем у советских людей, — которые фразу “наше общее дело воспринимали, в массе своей, издевательски, а любое “отступничество (инакомыслие) внутренне уважали, даже если не понимали его сути — и даже когда подписывали коллективные письма.

Поразмыслив об этом, можно прийти к забавному выводу (и его можно наблюдать в реальности): если в СССР диссидентов создало из своей среды само общество (диссидентство как следствие социального процесса), то в США — наоборот — общество создалось сознательными усилиями диссидентов (социальный процесс как следствие диссидентства).

Последняя мысль заставляет обратить внимание (в основном) на средства идеологии и пропаганды в СССР и, соответственно, в США — ибо именно они (“в самом основном и коренном”) сформировали те социально-идеологические феномены, которые я называю “советским народом” и “американским народом”. Здесь мы наблюдаем то же самое: если СССР все наличные средства пропаганды идеологии направлял на то, чтобы позиции коллективизма усилить, то США — испугавшись внешних успехов, которых добился СССР на ранней стадии своего существования, все наличные средства пропаганды идеологии стали нацеливать на то, чтобы позиции коллективизма, наоборот, ослабить .

Таким образом, становятся абсолютно понятными и провал идеологии СССР, и триумф идеологии США.

Назойливая (до одури!) пропаганда коллективизма (или, лучше сказать, анти-индивидуализма) в СССР вызывала естественное отторжение в виде усиления центробежных тенденций — т. е. разрушительных- тогда как назойливая (тоже до одури!) пропаганда индивидуализма (или, лучше сказать, анти-коллективизма) в США вызывала естественное отторжение в виде усиления тенденций центростремительных, — а значит, созидательных .

Идеологи СССР “купились” на ту видимую лёгкость, с которой систему национального образования можно было быстро приспособить к целям пропаганды идеологии коллективизма. Став обязательным и всеобщим, образование просто уже не могло не участвовать в формировании мировоззрения советского народа. Но, с другой стороны, — именно став обязательным и всеобщим — образование дало советскому народу в массе своей невиданную (во всём остальном мире!) тягу к индивидуализму.

Здесь нельзя не упомянуть о том, что сам факт оседания подавляющего большинства эмигрантов из СССР именно в США свидетельствует о глубинном сходстве двух основных тоталитарных идеологий прошлого века: не случайно советские эмигранты наиболее комфортно почувствовали себя не в какой-то нейтральной стране, а именно в той, где существовала сопоставимая по своей мощи идеология.

В свете этого соображения, попытки свести массовую иммиграцию в США из пост-советского пространства к её т. н. “колбасной” сути представляются искажающими глубинный смысл этого трагичного явления: так, например, из Израиля в Россию возвращается на порядок больше бывших эмигрантов, чем из США, — откуда возвращаются, в сущности, единицы, да и то по причинам, главным образом, личного характера.

Но вернёмся к США, где образование никогда не было ни о
бязательным, ни всеобщим, а потому “выпало из структуры, формирующей мировоззрение американского народа.

И эту нишу моментально заполнило телевидение — чего никак не могло произойти в СССР. Во-первых, телевидение там стало развиваться позже, чем в США.

Во-вторых, коммерческой рекламы на советском телевидении не было: а ведь совершенно понятно, что телевидение с рекламой и телевидение без рекламы — это, в сущности, два разных социальных феномена (хотя и с одинаковым названием). В-третьих, обязательность и всеобщность образования в СССР предполагали то, что фактически все советские школьники, в одно и то же время возвращаясь из школ по домам, примерно в одно и то же время садились выполнять одни и те же школьные задания.

Что особенно увлекательного могло предложить советским школьникам телевидение, кроме ежедневных постных физиономий Анны Шатиловой и Игоря Кириллова (или, в лучшем случае, еженедельной слащавой физиономии Валентины Леонтьевой)? Ничего, ибо великолепные, тонкие фильмы Данелии, Рязанова, Ростоцкого, Лиозновой и пр. создавались только для взрослых школьники же довольствовались незамысловатой эксцентрикой Гайдая.

Поэтому тех школьников, которые хотели учиться, советское телевидение не отвлекало, а тех лоботрясов, которые учиться не хотели, оно не привлекало. Именно из-за этого советские лоботрясы “пропадали в основном не у экранов телевизоров, а на улицах, со своими сверстниками, тогда как американским лоботрясам, наоборот, на улице всегда было гораздо скучнее, чем дома, где можно много часов проводить у экрана телевизора, вволю щёлкая переключателем десятков каналов…

Не хочу сказать, что советский лоботряс мне милее американского- однако нельзя не заметить, что интеллектуальное безделье первого и интеллектуальное безделье второго — в масштабах всего общества — не могло не привести к принципиально разным мировоззренческим последствиям (прошу только обратить внимание на то, что я намеренно избегаю каких-либо эмоциональных оценок таких последствий). Особый случай — лоботрясы из различных американских гетто. Но они, во-первых, не влияют на общую картину “американского мировоззрения” (являясь, скорее, его составной частью, а не формообразующим фактором)- и, во-вторых, эта проблема нуждается в отдельном серьёзном рассмотрении.


— В чём же проявляется осознание американцами их трагедии?

— Прежде всего, повторю, американцы только начинают осознавать ситуацию, сложившуюся в сфере образования, как трагедию: до полного и всестороннего её осознания им ещё очень далеко. Кроме того, к сожалению, те стимулы, которые уже заставили американцев начать осознание своей трагедии, пока далеки от глубинно-социальных и ограничиваются конкретно-повседневными: дети в школах почему-то иногда постреливают друг в друга, а в перерывах (“кое-где у нас порой”) занимаются куплей-продажей наркотиков.

Настоящие патриоты Америки начинают, кажется, понимать, что вольница в структуре образования не может существовать на всех уровнях: та свобода выбора, что хороша и полезна в высшей школе, не может быть так же хороша и полезна в начальной. Даже бывшие советские диссиденты, которые раньше (справедливо!) ругали советскую школу за её “строевой” режим, теперь ещё пуще ругают пост-советскую школу за отсутствие именно этого “строевого” режима: любопытно, что сегодня те школы, где опять (заново!) вводится единая школьная форма и где за опоздание на урок вызывают к директору, безоговорочно считаются престижными. (Рассуждение простое: “Значит, там будет хоть какая-то дисциплина!”)

С другой стороны, сам факт вербализации проблемы с начальной школой в США — поскольку именно начальная школа есть фундамент национального образования — явление отрадное: когда проблема вообще не ощущается и никто, соответственно, о ней не говорит, ситуация представляется гораздо худшей.

В целом, можно надеяться на медленное осознание в США того простого и очевидного факта, что школьное образование не может быть развлечением. Несерьёзность домашних заданий и необязательность их выполнения в конечном итоге именно и приводит к школьной наркомании и преступности. Праздность — основа всякого бунта: это хорошо известно не только любому учителю, но даже любому ефрейтору.

На этом уровне, к счастью, некое понимание уже намечается.

Но, к сожалению, пока соверше
нно отсутствует понимание того, что именно тотальная праздность (скажем мягче, игровая нацеленность) начальной школы в США приводит в итоге к событиям, аналогичным тем, что произошли 11 сентября 2001 года и продолжают происходить до сих пор. Не следует забывать о тех событиях притчи, которые произошли именно “оттого что в кузнице не было гвоздя”!..

Притчи этой американское общество не знает, потому и не видит здесь причинно-следственной связи — но я от души желаю ему её увидеть.

Хотя бы начать.

Хотя бы постараться

Комментарии

Добавить изображение