МАЛЕНЬКАЯ НОЧНАЯ РЕЦЕНЗИЯ на статью Елены Негоды “Война со словами”

Известна история о том, как Ксанф попросил Эзопа приготовить самое лучшее блюдо на свете, и тот подал ему язык. В другой раз Ксанф попросил его приготовить самое худшее блюдо, и Эзоп снова принес язык. Если из одного продукта получается и самое лучшее и самое худшее - дело в поваре.

Елена Негода предлагает свои кулинарные рецепты, дает советы, как улучшить вкус блюд, не скрывает отвращения к жирной пище и с удовольствием рекламирует блюдо для гурманов - “Язык Долгофф”, живой и сочный.

Елена против использования фраз-полуфабрикатов. А так ли уж плохи разговорные штампы и всегда ли стоит их избегать? Все зависит от того, как и с чем их подают.

Штампы – всеобщее достояние в языке, звенья понимания, встроенные в цепь общения.

Как Джоконда от миллионов взглядов только хорошеет, так некоторые речевые обороты именно от многократного и длительного использования приобретают новое качество - аккумулируют мощный заряд, становятся паролями, позывными, заклинаниями или даже средством массового поражения.

За вашу и нашу свободу.
За державу обидно.
Человек это звучит гордо.
Заройте ваши денежки.
Расстанемся друзьями.

Но со штампом, безусловно, нужно обращаться осторожно, как саперу с миной.

Иначе можно текст искалечить и подорвать доверие читателя.

Витийство, многословие, длинноты – это хорошо или плохо?

Елена считает, что плохо.

Однако не всегда. Иосиф Бродский сокрушается, что Солженицын, описывая в “Раковом корпусе” будни женщины-врача и монотонно исчисляя список ее обязанностей, эпических по своему объему и идиотизму, довел читателя почти до полного изнеможения и… остановился. “Пройди он еще на два-три абзаца дальше с этой диспропорцией тона и содержания – мы, возможно, получили бы новую литературу- получили бы, может быть, реальную абсурдность, порожденную не стилистическими стараниями автора, но самою реальностью вещей” (“Катастрофы в воздухе”).

А исчисление ахейских кораблей в “Илиаде”? А умопомрачительные перечни в главе седьмой книги “Чисел”? Уберите длинноты – что останется?

Цветаева пишет :” Я вещи и книги…неизменно любила и люблю - еще и на вес. И поныне, слушая расхваливаемую новую вещь: - А длинная? –Нет, маленькая повесть. – Ну, тогда читать не буду” (“Мой Пушкин”).

Совет Елены “выжить иностранные фразы” хорошо бы адресовать автору “Войны и мира”.

Никогда не используй длинное слово? Да нельзя без потери заменить длинное слово на короткое. Длинные и короткие слова по-разному воздействуют на нас. Не помню у кого, кажется у Шаламова, есть рассказ о том, как длинное слово помогло зэку выжить.

В мире коротких слов – еда, сон, нары, пайка, вода, лес, хлеб – он уже погибал. И вдруг всплывшее откуда-то из глубин слово трансцендентальный”, которое с трудом произнесли его закоченевшие губы, напомнило ему, что он - человек, что есть другой мир, вернуло ему желание жить.

Елена утверждает: ”Ясность… незаменима сегодня, когда писательство – это общение. Даже на дороге неясная надпись может стать причиной аварии. Близкие люди могут порвать отношения из-за не точно выраженной мысли в письме, написанном с добрыми намерениями”.

И с этим высказыванием я могу согласиться только отчасти.

Люди могут порвать отношения как раз из-за слишком ясно и точно высказанной мысли.

Чемпион по ясному мышлению и ясному изложению - ильфовский персонаж, который не знал нюансов языка и говорил сразу: “О, я хотел бы видеть вас голой”.

И с использованием бюрократизмов не все так очевидно.

Например, прекрасная проза Андрея Платонова написана на “новоязе” со всеми его громоздкими конструкциями, неологизмами, призывами, лозунгами, бюрократизмами.

Но такова была эпоха, жертвами которой становились не только люди, но и язык. Почва уходила из-под ног даже у существительных.

Еще одно спорное утверждение Елены: “Если все авторы и теоретик
и слова в чем-то согласны друг с другом, то это тот факт, что самый верный способ завоевать внимание читателя – писать точно, конкретно и определенно”.

Нет такого согласия. Вот Лермонтов, например, иначе думает: “ есть речи – значенье темно иль ничтожно, но им без волненья внимать невозможно”. Для некоторых чувствительных натур требование говорить определенно и точно невыносимо и воспринимается ими как бесстыдство.

В дневниках поэта и критика М.Жажояна есть такая запись: “да говори же ты прямо, что хочешь сказать” – это даже в воспоминаниях бросает меня в дрожь. Требование прямого дискурса самое хамское из требований. Это совершенное посягательство на мою тайну, даже если никакой тайны во мне нет. Никакие точки над “i” никогда не должны быть расставлены”.

Нет для авторов общих правил. Только бездаря можно попросить писать короче и яснее. Таланту же ничего нельзя вменить в обязанность. Ему дозволено нарушать любые предписания, он может захлебываться речью или медленно ронять слова, идти к цели напрямик или в обход, метаться от одной мысли к другой или всю жизнь думать одну думу.

И у каждого таланта свое родство. Краткость – сестра таланта Чехова, но чужая тетка таланта Толстого.

Какой же вывод? А вот какой. Каждый автор своим особым путем доносит до читателя свою природу и сущность, свое желание и претензию.

Это его авторское право. И это относится не только к большим и признанным талантам, но и к башмачкиным пера, к авторам нашего альманаха. Пусть “каждый пишет, как он дышит, не стараясь угодить…” Прав мой виртуальный собеседник: если грамматика мешает выразить внутреннее состояние - к черту грамматику!” Лишь бы у текста был драйв, о котором только и можно сказать, что он или есть или его нет. Именно он и делает текст живым.

А воевать со словами – да, приходится. И не только со словами, а с предложениями и фразами, с орфографией и пунктуацией, неумелостью и страхами. Короче - с собой. Править и редактировать, вычеркивать и дописывать. “Покойного Берлиоза” исправлять на “Берлиоза, впоследствии покойного”, а затем уточнять - “ не композитора”.

Ночью напишешь – утром мучительно больно… А что делать?

Иначе – молчание…