С ЛОПАТОЙ НАПЕРЕВЕС

30-06-2002

Валерий ЛеонидовичВведение

 

Ты когда-нибудь ремонтировал квартиру или дачу, приятель?

Займись немедленно. Тебе предстоят поразительные открытия.

Сколько автор себя помнит, ему больше нравилось работать не головой, а руками. Не то, чтобы руки у него были умные и талантливые, а голова, наоборот, тупая, а просто физический труд всегда приносил ему больше радости, чем умственный. За свою жизнь автор построил аэродром стратегических бомбардировщиков на Чукотке, гараж и две дачи – и вспоминает об этих временах с неизменным удовольствием. Впрочем, почему "вспоминает"?

Дача есть у него и сейчас.

Вот он, скорбный памятник его трехлетнему безделью и околачиванию груш в разных "Ученых записках" и в Интернете. Огород зарос, ограда покосилась, течет крыша, потрескалась штукатурка, и в довершение позора из водосточной трубы растет лопух. Сколь все-таки тленно рукотворное обетование нашей жизни! Ничто не вечно- всё плесневеет, окисляется, ржавеет, перерождается и тяготеет к энтропии.

В таком же состоянии сейчас находятся и наши души, мой виртуальный друг. Они тоже забиты всякой интеллигентской чепухой и заросли книжной плесенью по самые уши. А body? Посмотри-ка на себя в зеркало: оплывшие плечи, живот висит косой брюквой, вместо мышц какое-то желеобразие...

Тьфу. Половина биографии потрачена на то, чтобы набивать себя словесной трухой вместо того, чтобы строить, ремонтировать и копать огород. "Я родился, чтобы читать и писать", - заявил недавно один из корреспондентов автору этих строк. Я внутренне содрогнулся и на всякий случай прекратил с ним переписку. Это надо же! Появиться на Божий свет в виде головы с глазами и гордиться этим. Голова дадена человеку для того, чтобы ею есть и думать о предметном: теплый очаг, прочная одежда, крепкая семья, здоровые дети и добрый кувшин вина по субботам. Остальное, перефразируя Достоевского, "главное, но не самое главное".

Ремонтируя дом, мы ремонтируем тело и душу. Из нас начинает как бы произрастать другое существо, собранное и скоординированное.

Мозговые извилины выпрямляются, опорно-двигательный аппарат вспоминает воинскую службу, дыхалка налаживается, перестают бузить аорта и западать клапана. Вялая расподлючившаяся плоть, отчаянно вопя, начинает приводить себя в порядок. О, как она ненавистна автору! Ее нужно держать в постоянной узде, выводить босыми ногами на снег, подвергать скорпионам и тарантулам.

Санатории, врачи, медикаменты – это так, еврейские выдумки, лапша, опиум для бедных. Хочешь быть здоровым – дай своей плоти в рыло. Накажи ее неслыханными физическими перегрузками, литрами спиртного, табаком и голодом - не подохнет, пожалуй. Плоть – это то, что нужно преодолеть, учил великий Ницше.

Ремонт и есть одно из средств к этому. Производящий его превращается в трудолюбивого Кандида со сведенными в одну точку мыслями.

Меняется весь его психофизический состав. Он с утра до вечера снует по каталогам и строймагазинам, а потом с этажа на этаж своего жилища, и на него нисходит карма.

Мой близкий приятель, недавно изгнанный с должности зам.

редактора "Нового мира" Сергей Яковлев написал по этому поводу целый роман.

Он называется "Письмо из Солигалича в Оксфорд".

Рецензия

 

Представь себе, дорогой читатель, интеллектуала восьмидесятых годов - следовательно, пламенного либерала, петрашевца и ниспровергателя - волею случая (в виде благотворительного гранта) попадающего в самый разгар перестроечного смятения умов на противоположный конец Европы, в цитадель многовекового порядка и спокойствия, тихий университетский Оксфорд.

Неожиданная сюжетно-психологическая коллизия, не так ли? Тем более неожиданная, что наш герой, оказывается, "чужой среди своих" в среде завсегдатаев демократических клубов и младогегельянцев, урожденных во самиздате. Они требуют рыночных реформ, прав личности, свободы духа, возвращения буквы "ять" в русский алфавит, ему нужно нечто иное: другой жизни. Потому что то, как он существовал до сих пор, назвать жизнью невозможно. В заботах о судьбах отечества и человечества он не удосужился обустроить своей собственной. Не построен дом, не посажено дерево, не выращен ребенок, нету ни кола ни двора до такой буквальной степени, что они с женой ютятся на подмосковной даче бывшего приятеля, откуда их в конце концов выживают более выгодные съемщики.

Перед нами, собс

твенно говоря, сорокалетний интеллектуальный бомж, который заслуживал бы в таковом качестве всяческого презрения, если бы не говорил и не писал обо всем этом с отчаянием самоубийцы.

В Оксфорде ему открывается некая фундаментальная и прозаическая истина. Лишь тот человек и тот народ имеет право на духовное времяпрепровождение, кто изо дня в день, с упрямством муравья отвоевывал у хаоса окружающего бытия квадратуру цивилизованного быта. Духовная культура, создаваемая за покосившимися столами в стенах со свисающими обоями под шум вечно неисправного бачка в туалете, ущербна, потому что в ней не закодировано главного: физического самоуважения личности. С увлечением неофита оксфордский стипендиант вглядывается в жилища, домашние интерьеры, вещное окружение своих новых знакомых, таких же гуманитариев, как он сам, - Боже, в какой бесшабашной неряшливой, наспех сколоченной действительности пребывают его московские друзья, эти звездочеты с вечно расстегнутой ширинкой! Почему из одного и того же песка, дерева и камня в Англии создавали одно, а его соотечественники совсем другое, неужели они способны создать нечто надежное, утвержденное на камне, только из-под петровской или сталинской палки?

"Значит, один народ из поколения в поколение с терпением и верой возводил из камней дивный храм, очищал тусклый хмурый мир вокруг себя от пыли, мусора и шелухи, чтобы увидеть его озаренным божественным смыслом; другой же бездумно опустошил, загадил и в конце концов отверг большую богатую страну, а теперь ходит по миру с протянутой рукой, сгорая от зависти к благополучным соседям?"

Измученный этими "русскими вопросами", снедаемый комплексом собственной и национальной неполноценности, наш герой додумывается до вполне безумной затеи, ритуального жеста: во время посещения королевой их университетского городка вывесить на своем балконе плакат "Your Мaiesty, save the Russia!", а затем треснуться головой об университетские камни на глазах у изумленной свиты и самой "Her Maiesty".

Вместо этого, пережив подобие духовной революции, он возвращается на родину. И убеждается лишь в том, что его жизненная карта бита бесповоротно и окончательно. Друзья исчезли, растворились в постперестроечной смуте: кто нанялся в услужение новым властям или "новым русским", кто подался за границу, иные же просто канули в волны житейского моря. Его горячо любимые жена, мать, сестра влачат нищенское существование. Попытки вернуться к литературной деятельности кончаются ничем, потому что вчерашние издатели, редакторы, читатели сами рыщут в поисках золотого кольца, а то и просто куска хлеба.

Но остается соломинка. Где-то, в чухломских глубинах России, есть город с шатающимся названием Солигалич, а в нем шатающийся дом, оставленный ему в наследство покойной теткой. Туда-то наш герой, вооруженный "опытом Оксфорда" и жалкой суммой стерлингов, и отправляется. Он решил - внимание всем утопающим -отремонтировать свое жилище, превратить его в Дом, стоящий на камне. Тем из отечественных гуманитариев, кто не впал еще в мармеладовский анабиоз, рекомендуем вторую часть книги как пособие для строительных работ и связанных с ними психологических состояний. За достоверность описанного автор сего, сам пребывающий в солигаличской ситуации, ручается.

Итак, мы переносимся из туманного Альбиона, а затем из содомического хаоса российской столицы в глушь и дебрь провинциальной Муравии. Благодаря исключительной наблюдательности героя это погружение оказывается не менее увлекательным, чем его оксфордские импрессии.

Свою битву на последнем рубеже он начинает с того, что прибивает к калитке медную скобу-молоток, точную копию той, чем снабжена дверь каждого английского дома. Прочь сомнения, неуверенность в собственных силах и ремесленных талантах - пройдет время, и он выйдет ровно в 7.18 к вечернему столу в белом галстуке! А пока оксфордско-солигаличский переселенец принимается носить, колоть, пилить, строгать, копать, клеить. Ему, в жизни не державшему в руках иного инструмента, кроме шариковой ручки, открываются высокие радости собственноручно изготовленного стола, обувной сушилки, мансардной рамы, красота безупречно выкрашенной поверхности. Столярный и огородный инвентарь, кирпич, цемент, щебенка, деловая древесина; олифа, клей, мебельный лак, растворители, масляные краски; гвозди, шурупы, болты - как одушевлена, оказывается, эта бытовая инженерия жизни, какое беспримесное наслаждение может заключаться в идеально выложенной булыжной дорожке.

Мы знаем только одно произведение в мировой литературе, где главным действующим лицом является Ручной Труд. Это великая книга "Робинзон Крузо", которую мы в первую очередь рекомендовали бы в качестве настольной сегодняшнему российскому гуманитарию. Ибо настала смена смыслов, обнажаются библейские первоосновы жизни, и вечно легкомысленная русская интеллигенция в который раз становится героиней крыловской басни. "Ты все пела, это дело, так пойди же попляши".

В романе есть два персонажа, абсолютно симпатичные герою-автору. Это доктор наук, чистая душой общественная деятельница Анна Вербина и солигаличская соседка героя школьная учительница Ольга Степановна. Лично мне вторая много симпатичнее, чем первая, потому что Ольга Степановна мужественно и достойно отстаивает собственную нишу жизни, в то время как Аня Вербина вся в публицистических заботах о будущем России. И это такие, как она, умные и образованные, интеллигентные и романтичные, выложили собственными судьбами дорогу к власти очередной партии политических прохвостов, после чего были выброшены ими же на почетную демократическую свалку. Не собираюсь полемизировать с героем романа, тем более, что он и его несчастная интеллектуальная подруга достаточно наказаны поздним прозрением, одиночеством, нищетой, смертью. Смертью? Но ведь в романе умирает только Аня Вербина. Мы оставили героя в момент его победительных борений с фундаментом. Невероятно, но под дом уже подведены кирпичные столбы, построен красивый прочный мостик над заболоченной канавой, соседи начинают посматривать на труды пришельца не без уважения - подождите, он еще выйдет ровно в 7. 18 в белом галстуке к вечерней трапезе. Он докажет, что Оксфорд возможен и в Солигаличе… Впрочем, почему именно Оксфорд? Если разобраться, Солигалич тоже небезнадежен. Его деревянная цивилизация тоже не обделена своеобразной прочностью и даже красотой. Наш герой отнюдь не русофоб, и каждое свидетельство того, что его солигаличские соотечественники способны на деятельный подвиг, он впитывает с готовностью и любовью. Вон в ряду понурых домов светлая веранда, на полу которой в глиняных вазах настоящий садовые розы. Дом безлюден, терраса - на расстоянии вытянутой руки, а цветы не украдены! Вон прокатил на немыслимой трехколесной тележке местный Эдисон, блестя по сторонам неунывающим глазом. Эти крестьянские риги и амбары - так ли уж они уступают знаменитым английским burns в функциональности и надежности? А весенние перспективы солигаличских околиц и огородов вполне достойны кисти какой-нибудь "озерной школы". И, наконец, строгий и доброжелательный ценитель его трудов - Ольга Степановна. Эта, если угодно, русская англичанка, безо всяких досужих философствований воспринимающая жизнь как постоянное противостояние ее физическому хаосу, может дать форы любому оксфордскому обывателю. Где-то за кадром пишет свои талантливые труды Анна Вербина о преобразовании России - Ольга Степановна неутомимо преобразует вокруг себя собственное жизненное пространство, и это она, а не Вербина постоянно выручает героя из безвыходных ситуаций. То это пара крепких брезентовых рукавиц, то отличная совковая лопата (справьтесь об их цене в ближайшем хозмагазине, и вам все станет ясно), то два ведра отборной посадочной картошки, то ворох спальных принадлежностей плюс порция вкуснейших разносолов собственного приготовления. То, что для героя порыв, философский акт, вызов миру, то для его соседки естественная форма существования, при том, что она отнюдь не глуха - в свободное от работы время - к его интеллектуальным импровизациям.

И вот оно, казалось бы, тургеневское "дно реки", спокойная надежная гавань в хлябях российской действительности. Размечтавшийся герой рисует в своем воображении идиллическую картину: будущим летом он приглашает под свой кров самых близких ему людей: жену, мать, сестру, Ольгу Степановну, Аню Вербину, и - почему бы нет - оксфордскую адресатку своего бесконечного "Письма". Ведь у них с Ольгой Степановной, несмотря на разницу лет, так много общего…

Но что это? Главное творение его рук, изысканно отлакированная потолочная балка, кажется, изменила свое положение?

"Кляня всех пьяных плотников, построивших этот дом, я вскочил на кровать и дотянулся до балки, заглядывая на нее сбоку и пытаясь таким образом проверить свои ощущения. Один раз даже подпрыгнул на кроватной сетке, ухватившись за балку обеими руками. В это время раздался сухой шорох, и я с ужасом увидел, как мой конец балки пошел вниз , разрывая новые обои. Послышался треск крашенного "слоновой костью" картона, с потолка посыпался песок. Я инстинктивно встал в позу кариатиды, пытаясь защитить себя и удержать потолок. Но балка продолжала неуклонно оседать мне на голову".

А ведь его предупреждали. Именно Ольга Степановна в свой первый визит посоветовала начинать ремонт с прохудившейся крыши. Но ведь трещал и рушился сам дом, какая тогда могла быть крыша? А время и дождь делали свое черное дело. Вода сочилась, сочилась на подстропильные балки, верхние концы сруба, превращая их в труху, гнилое месиво и одновременно готовя герою последнее безнадежное открытие. Невозможно довести до надлежащей прочности то, что изначально построено на песке. Пойдут дожди, разольются реки, подуют ветры, и разлетится в прах вся эта деревянная русско-галичская цивилизация, какими бы надежными ни представлялись отдельные ее очаги и фрагменты. За год не исправишь изъяна, заложенного, так сказать, в урбанистической идеологии его земляков. Ольга Степановна нашла единственно надежным узлом его дома зимнюю печку. Но и она, оказывается, исходила из чисто солигаличских представлений о прочности. Печь, обнаруживает герой, так же может развалиться от сильного удара ноги…

Солигаличский Робинзон, если можно так выразиться, аккомпанирует своим строительным работам реминисценциями из Чаадаева и Достоевского (по грустной случайности, единственная книга, которой он обзавелся в местной библиотеке, называется "Идиот"). Позволим расширить круг его цитирования еще одной выдержкой:

"У меня, осмелюсь доложить вам, из головы следующее воспоминание не выходит. Посетил я нынешней весной Хрустальный дворец возле Лондона; в этом дворце помещается, как вам известно, нечто вроде того, до чего достигла людская изобретательность – энциклопедия человечества, так сказать надо... И подумал я в те поры: если бы такой вышел приказ, что с исчезновением какого-либо народа с лица земли немедленно должно было бы исчезнуть из Хрустального дворца всё то, что этот народ выдумал, - наша матушка, Русь православная, провалиться могла бы в тартарары, и ни одного гвоздика, ни одной булавки не потревожила бы, родная: всё преспокойно осталось бы на своем месте, потому что даже самовар, и лапти, и дуга, и кнут – эти наши знаменитые продукты – не нами выдуманы. (И. Тургенев, "Дым")

Это ужасно, и это так. Герой Сергея Яковлева пробовал честно трудиться головой – и потерпел поражение. Затем принялся так же истово трудиться руками – и тоже потерпел поражение. "Ведь надобно же, чтобы всякому человеку хоть куда-нибудь можно было пойти!" – восклицал готовящийся воскреснуть в каждом постсоветском гуманитарии Мармеладов. Автору "Письма" идти уже некуда. Подобно раненому животному, он в последний раз добирается до солигаличского убежища м убеждается в том, что оно не может служить ему даже зимней берлогой. "Дом стоял на столбцах, открытый всем ветрам. В комнатах надувало холоду, протопить их уже в те дни было невозможно."

Но рядом, через речку, Ольга Степановна продолжала мыть, мести, конопатить, консервировать, проверять ученические тетради, не впадая по этому поводу ни в какие шекспировские ламментации.

Возвращаясь "на первое".

Только это и нужно. С тупостью и упрямством муравья обустраивать свое жилище. Результат? Он в самой работе. Ремонт – не технический процесс, а состояние души; производящий ремонт угоден Господу. А не производящий – лоботряс, интеллектуальная шишига, жертва аборта. Он молотит пальцами по клавиатуре вместо того, чтобы молотить кувалдой по чему-нибудь железному. Он образован, остроумен, обучен европейским вопросам и языкам, но меду жизни ему не дано. Он
Не сеет и не пашет, а валяет дурака.
С колокольни х...ем машет, разгоняет облака.

Герой разобранного здесь романа потерпел поражение, потому что слишком много думал в голову. Во всякой же мудрости многая печали.

Ключевые слова"марка цемента", "консистенция раствора", "заливка", "расшивка", "стяжка", "шпаклевка", "обрезная доска", "необрезная доска", "сухая штукатурка", "мокрая штукатурка", "гипсоблок", "жизнь", "смерть", "преодоление".

24.06.2002

Комментарии

Добавить изображение