"НЕ УЧИ СОРОКУ ВПРИСЯДКУ ПЛЯСАТЬ", или "НОРМА" "ЛЬДА" И "ГОЛУБОГО САЛА" НА "ПИРУ"

Любезный читатель, название статьи восходит к пословице, зафиксированной в словаре Живого великорусского языка” В.И.Даля, и к перечню самых известных произведений культового” писателя Владимира Георгиевича Сорокина. Много чего я понаписал в жизни, все легко сходило с рук. Однако после опубликования комплиментарной статьи о романе Дмитрия Быкова “Оправдание” на меня рухнула все русскоязычная сеть”. Интернет-критики простенько, но со вкусом писали примерно так.

Пригодич, старый маразматик, спроворил такую чушь, будучи в алкогольном или наркотическом (!!!) бреду, мол, автор романа за деньги меня нанял и т.д. Писал я заметку в трезвом виде, наркотики не употребляю, за базар отвечаю (как принято теперь говорить). Старый, конечно, но не такой уж маразматик. Думаю, что и за эту “текстовочку” получу по сусалам.

А почему? А вот потому. Пишущую братию, увы, снедает зависть черная, пароксимальная, до дрожи в печенках-коленках. Книги Сорокина переведены на все мыслимые языки, включая японский и корейский.

Он – автор нескольких романов, сборников рассказов, пьес и киносценариев.

Его драмы ставятся в лучших театрах мира. Ну, натурально, критики хотят заставить “Сороку плясать в присядку”, а он, гад, не желает. Ну разве можно такое пережить. Нет и никогда. Да еще писатель – вальяжный корпулентный дядя, дурящий постоянно хамоватых интервьюеров, которые лучше автора истолковывают его тексты.

Недавно молодые наемники из движения “Идущие вместе (так и хочется сказать “Идущие в ж…”) и их кураторы-ухари, прикрывающиеся именем президента и позорящие его, устроили Сорокину просто вселенскую рекламу. Его книги в Москве швыряли в гигантский унитаз из папье-маше и т.д. – ну, шоу-балет. По доносу этих ревнителей благочестия и благочиния Московская прокуратура возбудила против сочинителя уголовное дело по порнографии.

Сразу скажу, что это просто безумие. Да, в книгах Сорокина есть эротика, весьма густая и вязкая, но она никоим образом не направлена на то, чтобы возбудить” (чудесное словечко) читателя, эти страницы вызывают смертный ужас и содрогание. Прокуратура подумала-подумала и спустило дело на тормозах.

Понятно, издательство “Ad Marginem”, опубликовавшее основные вещи писателя, и сам Сорокин подали иск на возмещение морального вреда и… проиграли.

Суд взыскал с издательства 75 тысяч рублей за судебные издержки.

Такого скандала я не помню с конца 1970-х годочков, когда в Новосибирске человеку дали пять лет зоны по статье 170 Уголовного кодекса (антисоветская агитация и пропаганда) за – цитирую – “антисоветские высказывания о том, что в СССР нет свободы слова”. Ну, тогдашний “скандал так и назвать-то нельзя. Несколько тысяч человечков почесали языки, тихо пошушукавшись в курилках и на кухнях, и все. В случае с Сорокиным скандал получился громкий, безобразный и… глупый.

До этой скандальезно-гиньольной шумихи книги Сорокина продавались, к примеру, в книжном киоске Российской Национальной библиотеки (бывшая прославленная Публичка), в специализированных магазинах, торгующих философской и эзотерической литературой, и т.д. Их не было на лотках уличных торговцев. Доморощенные “запретители” сделали писателю сдуру бесплатную ошеломительную рекламу. Последний сорокинский роман “Лёд я купил на вещевом рынке в Ораниенбауме – последний экземпляр, причем лоточник уверил меня, что за месяц разлетелось двести (!!!) экземпляров.

Братва, Ораниенбаум – не Кембридж с Гарвардом, не самый читающий городок на свете. Два с лишним месяца я прожил в имперском Петергофе. Там находится Средняя специальная школа милиции, которая готовит “оперов”, да не простых, а таких, что ведут разведывательную работу против своих коллег из других милицейских подразделений. Конкурс туда, кстати, как в театральный институт (форма, еда, стипендия – больше, чем у аспиранта вуза). Я ездил с курсантиками по Петергофу на автобусах и маршрутных такси. Многие увлеченно читали Лед” и “Голубое сало”. Вот так. Спасибо благодетелям из “Идущих вместе”.

Дети до лета этого года и слыхом не слыхивали о таком писателе. Прав ницшеанствующий сочинитель, сказавший в одном из интервью: “Массы не делают культуру, они ее пожирают и переваривают”. Так-то оно так, но нужны еще и люди (или нелюди), которые ее запихивают в рот с телеэкрана, прикрываясь “высокими” идеями борьбы с “развратом”, и т.д. Русский мат великий и могучий – давно проник в отечеств
енную литературу. Однако всем можно употреблять табуированную лексику, а Сорокину – нет.

Несколько фраз о писателе. Владимир Георгиевич Сорокин родился 7 августа 1955 года в подмосковном поселке Быково, учился в Московском институте нефтяной и газовой промышленности (в обиходе Керосинка” - вот уж Парнас, Киферон и кастальский источник интеллектуальной литературы в одном флаконе), начинал как художник-график, примыкал к московским “концептуалистам”. Писатель всегда четко отделяет себя от московского и питерского диссидентствовавшего андеграунда. Первый роман Сорокина “Очередь” вышел в 1985 г. в Париже.

Уже много лет при назначении того или иного человека председателем жюри любой значимой литературной премии ставится одно-единственное условие: ни в коем случае не присуждать ее Сорокину и Пелевину. Я не шучу. Год назад писатель получил престижную питерскую премию имени Андрея Белого, чье материальное наполнение сводится к одному рублю, рюмке водки и яблоку. Я был неплохим специалистом по Андрею Белому в прежней жизни.

Смею вас уверить: национальному гению творчество Сорокина всенепременно пришлось бы по душе.

Корпоративная “разведка” донесла на хвосте сороки.

Писателю в его трудах многотрудных покро.., нет помо.., нет, консультирует вот – точное слово - превосходный теоретик литературы, структуралист, культуролог и философ Игорь Павлович Смирнов (1941 г. рожд.), профессор Мюнхенского университета. Когда-то я дружил с Игорем, служил с ним вместе в Институте русской литературы (Пушкинский Дом). Весь академически-интеллектуально-андеграундный Питер звал его “Гага”. Ау, Гагуля, друг мой высокий. Консультирует, и слава Богу, к вящей известности писателя. В прозе Сорокина – открываю сакральную тайну – много фишек-примочек-прибамбасов, которые известны, увы, только филологам первого ранга.

Господа-товарищи-братва! Больше всех на Сорокина наезжают шестидесятники”, которых писатель ненавидит по понятным причинам. Эти ушлые дедушки с поджатыми губами и с протянутой рукой продолжают торчать во всех интеллектуальных подворотнях, символизируя скорбь поминальную по великой советской культуре, когда они собирали стадионы и публиковали поэмы про Ленина с человеческим лицом и нечеловеческим концом миллионными тиражами. При случае дедушки ухитряются и рубли зеленые срубать, но берут их со слезой и тяжелым вздохом. Писатель однажды сказал о них предельно жестко: “В России шестидесятники помогли советской власти избавиться от коммунистической идеологии, тем самым обеспечив ей сейчас абсолютную полноту власти, то есть практически они развязали руки олигархической номенклатуре”. Горько, быть может, резковато, но в “тему”.

Вот, набрал этот абзац, выкурил сигаретку, аж сердце закололо: почто “наехал” на шестидесятников, ежели я сам женился в 1968 годочке. Все они, теперь уже дедульки белоголовые и крашеные, продолжают скулить о воспитательной роли литературы, о том, что она, болезная, должна куда-то звать, кого-то поднимать, зажигать “путеводительные светы и, главное, отражать, отражать, отражать действительность. А тут им писатель засаживает прямо промеж рогов: “Искусство во все времена было не зеркалом, а мутным стеклом”. Или: “Литература, по-моему, есть сражение психических состояний писателя- Я не переоцениваю литературу вообще.

Это бумага, на ней какие-то типографские значки”. Ясно, что писатель эпатирует публику, но все же, все же, все же. Писатель частенько сравнивает кайф от литературного труда с наркотическим. Зачем гусей дразнить, которые и так шипят и ущипнуть норовят.

Жрецы духоносные цекистского разлива проповедуют: натурально, мол, читать нужно Толстоевского, Юлиана Семенова и всё, спроворенное шестидесятниками. Сорок лет я слышу стоны о невозможности возвращения к “ленинским нормам” и о закате духовности российской. Братцы, вас (нас – мои стишки и штудии по Серебряному веку) никто никогда читать не будет, ибо, как верно заметил Михаил Веллер, серьезное чтение – серьезная вторая” работа, на которую у тяжко вкалывающего читателя нет ни сил, ни времени. Конкуренция, блин.

Кстати, отвергая шестидесятничество, выражаясь простецким языком, как эйдетический феномен, Сорокин весьма сочувственно относится к сталинско-гитлеровскому гранд-стилю: “Фашизм и русский коммунизм интересуют меня не как явления массового психоза, а именно как культурные феномены.

Как некая эпоха коллективизма, породившая великое
искусство”. Многие достойные люди разделят такой вгляд, уже ставший тривиальным, в частности, блестящий культуролог Борис Гройс. В числе своих предшественников, как ни странно, Сорокин называет советских писателей-соцреалистов второй-третьей руки Павленко, Шпанова, Шевцова и т.д. Читатель, ты и не помнишь таких.

Царствие им Небесное. Владимир Георгиевич в свое время “поразился” универсуму подлинной советской литературы, “совершенству ее идеологического конструирования, четкой клишированности образов”. Читатель, ты думаешь, что советская литература – это Фурманов-Н.Островский-Вс.Вишневский-Фадеев-Б.Полевой.

Э, все не так просто. Это плохая литература, смесь Майн-Рида-Буссенара, П.дю Террайля с Лениным-Бухариным-Сталиным, но… литература. А, к примеру, роман Н.Павленко “Счастье” - это предельно четкая мыслительная конструкция, умственная фикция… Однако вернемся к нашим баранам.

Господа-товарищи-братва! Все, поезд с мягкими лакированными вагонами-пульманами разрешенной советской литературы, где под расшитыми салфеточками укрывали героические кукиши, отбыл в неизвестном направлении.

Помните, у Северянина: “Из Москвы – в Нагасаки, // Из Нью-Йорка – на Марс”. Помните, у Мандельштама гениальное: “Все произведения мировой литературы я делю на разрешенные и написанные без разрешения. Первые это мразь, вторые – ворованный воздух”. Сейчас по ржавым рельсам с лязганьем катится товарняк-“столыпин”, а куда он едет и что везет, Бог весть. Так пусть едет, не взрывайте пути, не зажигайте красный свет.

Нет, опять-таки нельзя. Место старой отечественной словесности, увы, и классической, и символистской, и акмеистской – там, где писают мои кошки. Виктор Ерофеев, похоронив навсегда русскую литературу, был не прав, ибо на могильных плитах уже возрастают небывалые экзотические растения, к примеру, Владимир Сорокин. Уж и дождем ее кровавым поливали, и дустом морили, сейчас – нищенскими гонорарами и отсутствием оных, а она жива-живехонька.

Ну-с, сделал я глубокий вдох и скажу. Владимир Сорокин писатель выдающийся, небывалый, истинный “живописец слова” (чудесное дамское определение), гени… нет, сочинитель еще молод, ему жить да жить, а так только о мертвых пишут. Господа, помните ленинскую формулу об истинном произведении искусства – “национальное по форме” и “социалистическое по содержанию”. Я ничего не скажу о содержании, ибо меня, как и любого читателя, зачастую тошнит от сорокинского запредельного физиологизма, натуралистических, избыточных до полного безвкусия и пошлости подробностей, от его пристрастия к анально-фекальным сторонам убогого человеческого бытия. Пионерский салют, дорогой прадедушка Фрейд. Впрочем, напомню, что в позапрошлом веке прекрасная Франция и вся, блин, интеллектуальная Европа содрогнулись от бодлеровских “Цветов зла”. Теперь такую кокетливую преснятину и первоклашки читать не станут. Мир изменяется, да так стремительно, что башня уезжает.

Писатель Сорокин применяет небывалые писательские технологии, добиваясь в своем словесном совершенстве немыслимого могущества-мастерства.

Затейливая игра со словом, которую вели символисты, эго- и кубо-футуристы (включая гениальных Крученых и Пастернака), превзойдена во сто крат.

Читатель, господин Сорокин – не барышня, не доллар и не Саддам Хусейн, чтобы мне нравиться, а я - не кавалер, не стяжатель-накопитель и не сторонник панарабизма. Я отторгаю его, меня пугает писательская словесная циклопическая преизбыточность. Я – пацан скромный и незатейливый, знаете ли, люблю прозу Брюсова (много писал о ней), Федора Сологуба, стыдно признаться, Бунина, Набокова, Бабеля. То, что я сказал о сорокинском стиле, не пеан-дифирамб, а простая констатация. ТАК с русским словом еще никто не работал. Читатель, друг мой благосклонный, не буду тебя утомлять брехней о “сказовой” природе творчества Ремизова и Платонова, об “остранении” у гениальных прозаиков Иванова, Петрова, Сидорова.

Сорокин, великий плут и мистификатор, во всех своих произведениях – разный, как Протей. Покойный М.М.Бахтин запустил в простецкий обиход словечко “полифония” (музыковедческий термин), а философ Г.Померанц словечко “ипостась” (богословский термин). Так вот, словечки прижились, и теперь мазурики, выступая в разных “ипостасях”, “полифонически” производят отъем денег. Ей-Богу, в разных произведениях Сорокин, растлитель и хулитель, как пописывают в квазипатриотических газетах, выступает в разных ипостасях.

Ребята
, так не читайте, кто просит. Полифония присутствует во всех опусах писателя. Объясняю на пальцАх, как говаривал один мой знакомый доктор философских наук. А нет, и объяснять не надо, теперь и пэтэушники рассуждают о полифонической структуре романов Федора Михайловича и Владимира Георгиевича.

Зарекся не болтать о содержании сорокинских книг, но не удержусь. Сорокин везде и всегда пишет о трагедийном распаде коллективного СОЗНАТЕЛЬНОГО… Вот так – не больше, но и не меньше. Пионерский салют, старейшина Юнг. “Норма”, “Голубое сало”, “Пир” - могучие книги, буйство ума и плоти, дерзновенная дерзость, “сокрушение кумиров”, посягательство на святыни и проч. Последний роман писателя – “Лёд” - резко выламывается из этого ряда. Где эти придурки из “Идущих на …” усмотрели в этом не по-сорокински четком, ясном, сдержанном, не “выпендрежном” романе порнографию, ума не приложу. А ведь сегодня ночью дочитал книгу с карандашом в руках.

Полагаю, что это - этапная для Сорокина вещь, прозрачная, тщательно обдуманная и выверенная, не убоюсь, скажу, по-дзенски просветленная.

Да, да, любят Сорокина в стране восходящего солнца, он там жил, преподавал русскую литературу. О чем роман? О деятельности в нацистской Германии, в советской и постсоветской России некоей тоталитарной сек… Нет, молчок, ни дополнительного полсловечка о сюжете. Пусть о романе скажет сам писатель в свойственной ему манере: “Я написал “Лёд” под впечатлением от общения с моей собакой Саввой… “Лёд” – это реакция на разочарование в современном интеллектуализме… “Лёд” – это не роман о тоталитаризме, а роман о поисках утраченного рая”. Ну, скажет продвинутый читатель, опять запахло онучей прапрадедушки Руссо. Большой, кстати, был негодник: реки крови пролились из-за его якобы умильно-слащавых писаний и во Франции, и в России.

Нет у Сорокина никакого руссоизма. А есть предощущение какой-то неведомой, надеюсь, отдаленной духовной и всечеловечески телесной катастрофы. Чур меня! Русский писатель, коммерчески чрезвычайно успешный гонорары за западные переводы, увы, не может не бунтовать против Бога и мира. Хули делать (Бродского цитирую) – не в Бельгии живем.

9 октября 2002 г. СПб.