ОБЩЕСТВО ВЗАИМНЫХ УСЛУГ

01-12-2002

Баранов&amp-ЛебедевПрофессионализм каждого является идеалом и высшим достижением демократического общества, профессионализм же явится и могильщиком этого общества.

[на фото: автор с редактором]

Обсудим этот тезис.

Как-то незаметно выветрились и обветшали все понятия и представления социальной практики совсем ещё недавнего времени – корпоративная принадлежность, коллективная ответственность, общественный договор, национальная идея, идеологическая рознь или, там, классовая солидарность. Класс недавно был один, и никаких расшифровок к строке “класс, он тоже выпить не дурак не требовалось. Партия у нас тоже была одна, и вполне ясен был смысл поэтической строки “но если в партию сгрудились малые, сдайся, враг, замри и ляг”.

Также всего одна была и национальность, которую тщательно выявляли кадровики и особисты в анкетах, анализируя ФИО бабушек и дедушек. Была, да однажды вся вышла. Точнее, выехала, а после вдруг пропала из паспортов, утратив актуальность. Национальность ушла из паспортов, класс – их заводских цехов, партия – из страны, страна – из географии. В историю. И что же у нас теперь заместо этих всех понятий?
-Класс теперь – средний, партия – власти, национальность – общечеловек, страна – РФ.

-А общество, общество какое у нас теперь?
-Общество? Ну, типа гражданское.

-А что это значит?
-Никто не знает. Заплатите налоги и спите спокойно.

-Да не спится, мысли одолевают, где денег взять?
-Ха, деньги зарабатывают – профессионализмом!

Вот тут мы прервём внутренний диалог, чтобы обсудить и понять, чем профессионализм нынешнего времени так отличается от просто добросовестной работы в прежнее время.

Бегло перечислим актуальные клише, в которые перерабатываются устаревшие понятия.

  • Власть – социальные услуги (так указал род своих занятий Президент РФ в переписи).
  • Семья – социальное партнёрство.
  • Здравоохранение – медицинские услуги.
  • Народное просвещение, высшее и специальное образование – образовательные услуги.
  • Оборона – силовые структуры.
  • Законодательство – формирование правового поля.
  • Правоохранительные органы – массовые зачистки.
  • Преступность – незаконные бандформирования.
  • Журналистика – средства массовой информации.
  • Проституция – сексуальные услуги.

И так далее. Любой и легко может вообразить себе логику современного общества, если для перевода устаревших понятий и функций применить понятие “услуга” в тех или иных его превращённых формах. Идея предельно проста: все оказывают друг другу услуги. Одни профессионалы своего дела обслуживают других, тоже профессионалов. Как там у Ильи Кормильцева, поэта “Нау”, – “доктор моего тела”. Всякая услуга имеет не только название, но размер, единицу и цену за единицу. Ценой этой правит рынок, устанавливая в конечном итоге обмена социальную справедливость в обществе. Сколько стоит строчка лирической стихозы, килобайт биржевой информации, кубик инъекции новокаина, семестр лекционного курса, час сексуальной услуги, голос народного депутата (или всей его фракции, партии или, вообще, всей шоблы на Охотном ряду) в поддержку того или иного закона – всё это знает рынок и его бесполезно пытаться подменить в этом качестве какими-то иными социальными регуляторами. Пробовали уже многие, и не раз, но всё равно лучше, чем в условиях рынка, ничего не выходило. А рынок = демократия.

Вот вам, гг., и вся таблица умножения капитала. Изменить что-то в таблице умножения можно, как известно, только одним способом – переврав эту таблицу.

Однако давайте не будем её перевирать, лучше честно выучим, заплатим все положенные с неё налоги, и будем спать спокойно. Тойсть, не спать, конечно, а жить. Жить в новых экономических условиях. Они, новые эти условия, от старых-то ведь чем отличаются?

Профессионализмом, скажете Вы, и ошибётесь. Пуповину робятам, какие рождались на свет и до волшебной эпохи профессионализма, в прежних, очень-очень, мягко говоря, старых экономических условиях, перевязывали точно также и точно тем же самым. Профессиональные профессора (вот странное словосочетание, не правда ли? разберёмся!) вдалбливают лекции недорослям в аудиториях тоже уже очень-очень давно, со времён ещё Платона с Аристотелем.

Тойсть, занимались они этим своим ремеслом до зарождения латыни, праматери европейских языков, в которых затем опред

елилось само это словечко, “профессионализм”. Теми же самыми местами, что и нынче, зарабатывали себе на жизнь жрецы (и жрицы, конечно) обеих древнейших профессий. И вряд ли с периода верхнего палеолита профессии эти обогатились каким-то принципиально новым содержанием или претерпели революционные изменения, обусловленные профессионализмом, – в стиле, там, в приёмах и методах работы с клиентом, её производительности, эффективности, etc.

Но если не профессионализм, то что же? Что определяет содержание новой эпохи?

Социальная сплочённость (или “когезионная прочность”, как выражаются любители засорять родной язык, пользуясь безграничной его терпимостью). Вот она-то, точнее, её драматическое изменение и есть отличительный признак новых экономических условий. Дело ведь в чём? Общество, – гражданское ли, первобытное, античное или феодальное, капиталистическое или, там, советское, – оно, это самое общество, независимо от его состояния и благосостояния, истории и географии, обладает одним универсальным свойством, именуемым “фрактальностью” (ещё раз привет вам, губители великого, могучего, правдивого и свободного). А заключается это свойство в том, что как только какие-нибудь подвижки произойдут, – на межнациональном ли уровне или на уровне отдельной нации (а у кого её нет, нации, ежели не наработала ещё мать историческая эволюция нацию, то на уровне этноса), – тотчас все те же самые по смыслу изменения вдруг проявляются и оказывают себя в жизни населения городов и деревень, во всех коллективах и семьях. Короче, молоко скисает не по частям, а по всему объёму сразу, и не постепенно, а разом: фазовый переход происходит, как любят выражаться любители иностранных слов. Мы слов этих и сами не знаем, и другим не посоветуем употреблять, а суть на самом деле такова: как только развалился общественный договор на глобальном уровне, – США и СССР не смогли дальше удерживать паритет, – немедленно вслед за этим паритетом рухнули в обоих этих, совершенно разных обществах, общественные договоры. Социально-экономическая беда под названием “рейганомика” пришла в США, но американская нация только начинает по настоящему “любить её запретные плоды”. Нынешний экономический спад был запрограммирован именно тогда. Но это пока всего лишь интродукция. В общем, “гуд бай, Америка!”. Впрочем, не торопись, бабуля, пусть тебе Арлингтонское кладбище пока что прогулы пишет, не всё так сразу, для приличия лучше, конечно, помучиться. Надеждами.

Социальный промискуитет горбачёвщины и последовавших за нею, неразличимых один от другого политических режимов и экономических укладов, если чем отличался (и пока отличается) от американской перестройки, то лишь долготерпением русского народа.

Смысл: оба великих в прошлом общества дали трещину, – каждое в своём роде, – смысл которой в распаде всех тех общественных структур, которые не подпадают под рынок, как регулятор всего и вся. Отметим, тезис об упадке, безусловно, спорный. Ведь легко видеть, как в рамках т.н. “новой экономики” США, порождённой “рейганомикой”, ещё и поныне “расцветают сто цветов” и до того процветавших отраслей, – таких, в которых наиболее ценимым качеством является профессионализм, а наивысшей похвалой работнику была и есть формулировка “настоящий профессионал”. Хотя, впрочем, упоминавшаяся выше абсурдная тавтология “профессиональный профессор” заставляет думать, что не всё так просто. Даже в самой просто устроенной голове не может не родиться вопрос типа: а что, разве бывает непрофессиональный профессор, ну, там, эндокринолог, нейрофизиолог или физик-ядерщик? Также как-то не очень уверенно выходит похвалить за профессионализм, например, художника Пикассо, рисовавшего женщин с глазами как у камбалы, на одной стороне лица. Молодец, типа, Пабло, настоящий профессионал. Нет-нет, тут что-то не так. Тут, как в анекдоте про другого деятеля искусств, – “но любим мы его не только за это”.

В общем, профессионализм, – безоговорочная ценность рынка и опора демократии, – при ближайшем рассмотрении, оказывается, не столь уж и безоговорочная категория. Доводы?

Выше мы сознательно не упоминали о ряде инвариантных категорий. Вот они.

НАУКА. Наука остаётся сама собой хоть в эпоху неолита, хоть в бронзовый век, хоть при развитом социализме, хоть при недоразвитом капитализме в отдельно взятой (за горло) стране – оттого, что в ней никогда не было и нет единицы продукции. Соответственно, в ней нет и никогда не было цены единицы производства, хранения и распространения.

Вот только не надо сразу и так широко раскрывать горло, лучше попытайтесь задуматься, а не способны, так наводящий вопрос Вам (да-да, персонально Вам, не вертитесь), вот Вы, ответьте-ка, пожалуйста: сколько конкретно получил в кассе Принстонского университета Альберт Эйнштейн за ОТО? А за СТО? А Кеплер от короля Рудольфа за законы эллиптического движения? А Максвелл – за свою электродинамику? Посредством которой он, по словам Эйнштейна, окупил содержание всех учёных в этом достаточно паршивом мире на 200 лет вперёд. Ну, вот то-то же.

Короче, рынок отдыхает в науке. Международный рынок ещё не был придуман шустрым средиземноморским народом, финикийцами, когда учёные уже зачем-то сочиняли свои непонятные народу научные папирусы, за что их подвергали насмешкам и оскорблениям базарные хамы, конкретно торгующие финиками. Поскольку совершенно не чухались, хамьё, в проблеме рыночной ценности науки. В общем, в античную эпоху рынок в науке отдыхал. Но точно также отдыхает он сейчас, и будет, наверное, отдыхать дальше – при любой форме капитализма, построенного на профессионализме, рынке, демократии и высших стандартах прав человека. Ведь науке до них – и до конкретного социального строя, и до рынка тоже – дел ровно столько же, сколько до базарных хамов и прав ихнего человека. Но надо отдать должное, те всё же научились (и неплохо) кормиться вокруг науки. Но это вовсе не означает, что где-то в мире теперь узнали, как правильно измерить количество и качество знания и дать ему верную (социально справедливую, рыночную) цену. Ну, нету пока что (и неизвестно, будет ли) у общества такого измерительного инструмента. Нет физической единицы типа Ватт, Джоуль или Ом для обозначения такой странной величины, как знание. Хотя знание есть, оно реально используется, передаётся, хранится, крадут его очень охотно, выпытывают, утрачивают, восстанавливают, создают. А вот “знаниемера” нет!

Типа один Архимед равен десяти Кеплерам или тысяче Эйнштейнов. Объём знаний студента – столько-то микроЭйнштейнов. Но, увы, нет такой объективной меры, отсюда субъективная (экспертная) процедура – экзамен. Но это не то, совсем не то! На экзамене профессор может определить лишь относительный (относительно собственного знания, как некого довольно-таки условного “уровня отсчёта”) уровень владения студента неким продуктом человеческого ума – знанием. Продукта, отметим, представимого, наглядного, действенного и совершенно очевидно, аддитивного. Иными словами, абсолютно точно осязаемого, “данного нам в ощущениях”, но объективно – совершенно не измеримого.

Коллизия, короче. Но рынок её не решает. Демократия? Совершенно ни при чём. Вот в Северной Корее, у Великого руководителя т.Ким Чен Ира, демократия известно какая, а ведь знаний тамошним ребятам хватило, чтоб бомбу-то свою создать. А под неё ещё и РСД совсем недурную (радиус – полторы тысячи км) разработать.

Нефункциональна демократия, на самом деле, в науке. Ведь не голосованием же законы Природы принимают. Их открывают – те, у кого хватает на это сил. В науке господствует единственный принцип – принцип научной мощи отдельных личностей и/или коллективов и больше ничего в ней, по большому счёту, не имеет значения.

Ещё одна позиция – ИСКУССТВО. Да что тут говорить, повторите все те же слова, что выше уже были изложены в пользу тезиса о независимости научного метода от рыночного и/или демократического регулирования, и Ваш вывод не замедлит – это тоже инвариант.

Далее, как говорится, везде.

Такая ещё позиция – ЧЕЛОВЕЧЕСКАЯ ПОРЯДОЧНОСТЬ. Объективной меры у неё нет. Рыночной цены – аналогично. Далее – по той же схеме. Опять же инвариант выходит.

Ну, примеров каждый сам может набить в необходимом количестве, quantum satis. Дело не в этом. Дело совсем в ином: нынешние хиты – рынок и демократия – это прерогатива политики. Точнее, политика – это всемирное гетто демократии и рыночных отношений.

Понятно, почему всё чаще всплывает термин “постдемократическое общество”. Пока ещё Word подчёркивает его красным, хотя уже свыкся с термином “постиндустриальное”, а ведь последнее – это уже не совсем рынок, точнее совсем не рынок. По крайней мере, не то, что принято именовать с присовокуплением другого волшебного слова “свободный”.

В демократическом обществе, что бы не утверждал Маркс, решающий фактор на самом деле - это не накопление капитала, а накопление и распространение знаний. Этот фактор не только работает в политике (в частности, во время президентских выборов, когда знания "работают", формируя мнения, разделяемые большими группами населения), но также оказывает влияние и на образ жизни, в том числе, на материальное положение всей страны. Настроения и мнения людей зачастую оказываются стимулом принятия решений в краткосрочном плане, но могут играть и роль тормоза решений, важных в долгосрочной перспективе. Именно это и подразумевал Алексис де Токвиль под тиранией большинства.

Но фиг с нею, с политикой. С обществом-то что происходит после краха начала 90-х? И что это за крах, если Америка процветает, а Россия, наконец, забыла слово “дефицит”?

Смысл в том, что социальная сплочённость и эффективность для обеих б.“сверхдержав” и, соответственно, для мирового сообщества в целом, одновременно прошли максимум. Но точка кульминации уже пройдена, и такой сезон для человечества в целом уже больше не повторится. Политические блоки – одни рассыпались (ОВД), другие завяли (АСЕАН), третьи переживают разрыхление (НАТО), превращающее грозную боевую структуру в клуб, занятый поисками оправдания собственного существования. Внутри обеих стран взяли верх абсурдные люди и тенденции (чего стоит одна лишь “политкорректность”), что с неизбежностью привело к тому, то в науке, культуре, искусстве и образовании США и России возобладали те люди, которые с гордостью носят самоназвание профессионал, и те тенденции, которые Алексис де Токвиль называл тиранией большинства, а в аналогичный период упадка Рима император Август определял как власть "золотой посредственности".

Далее, выражаясь облически, “поехали с ярмарки”. Все вместе. Хотя, не без того, чтобы кому-то, как, например, в последнее время Штатам, иногда всё же удавалось вырваться на полкорпуса вперёд в этой, не лишённой абсурда, гонке по направлению к финишу на нашем общем общечеловеческом, тихом и спокойном кладбище цивилизаций.

Тут про конец истории много писалось и комментировалось. Только до конца как-то всё не договаривалось отчего-то. Но конец истории – это лишь, как говорится, хорошая часть новости. Другая же её часть… В общем так: “общество взаимных услуг” – это, пожалуй, вряд ли. Но не будем сейчас о грустном. А главное, будем надеяться на то, что:
а) всё вышеизложенное суть досужие враки,
б) на наш век всё равно хватит.

Путь так оно и будет!

Комментарии

Добавить изображение