ВЕНА- ВОЛГОГРАД, ЧЕРЕЗ РУМЫНИЮ [Опыт борьбы с терроризмом ]

[Опыт борьбы с терроризмом ]

В международном аэропорту Вены произошёл занятный инцидент. Во время прохождения предполётного контроля у моего попутчика в ручной клади обнаружили перочинный ножик. Когда багаж вызвал подозрение, то к моему попутчику подбежали полицейские и загородили ему проход к самолёту. Я шёл следом и прошёл без препятствий. Уже в автобусе, курсирующем по аэродрому, который должен был отвезти меня и около сотни других пассажиров к “Фоккелю”, следовавшему в Румынию, внезапно появился служащий аэропорта в белой форменной рубашке с накрахмаленным воротничком. С заметным немецким акцентом он обратился на английском языке именно ко мне:
- Вы знаете этого господина, сэр?
- Да.
- Вы можете за него поручиться?
- В каком смысле? – ответил я вопросом на вопрос.
- Ну, – служащий замешкался. - Он из вашей группы?

Задержанный человек был из нашей небольшой группы русских учёных, направлявшихся на международную конференцию по высшему образованию в Румынию. Могу ли я за него поручиться? Раньше я, не задумываясь, ответил бы утвердительно на этот вопрос. Но – после 11 сентября, после Норд-Оста - я промедлил, взвешивая все последствия своего ответа. С одной стороны, я старался оценить риск для всех пассажиров, с другой стороны, думал о последствиях возможного запрета продолжить полёт моему попутчику. Как следствие - его неучастие в конференции, неизбежное разбирательство в Москве, наказание на работе…

Почти мгновенно я вспомнил всё наше непродолжительное знакомство с ним. Каким бывает террорист перед тем, как он выполнит свой зловещий замысел? Наверняка, он должен нервничать, его руки должны трястись, он должен поминутно осматривать свой багаж со смертельной начинкой. Ничего этого мой попутчик не делал. Его круглое лишенное эмоций лицо всё время было обращено в помятую газету, в которой был напечатан кроссворд. Периодически он подходил к табло с расписанием рейсов и близоруко щурился в строчки, сообщающие о вылетающих из Вены самолётах. Его сгорбленную фигуру привычнее было бы видеть в зале ожидания какого-либо провинциального автовокзала, чем в сияющем неоновым светом зале международного аэропорта. Вел он себя под стать небогатому путешественнику; осматриваясь, ел хлеб и конфеты Белочка”, сквозь набитый рот предлагал мне угощаться его нехитрой провизией. Периодически он ощупывал свою верхнюю одежду - старенькую китайскую куртку с, возможно, зашитыми в её подкладку долларами. “Нет, так террористы себя не ведут”, - окончательно заключил я и, возможно, решил судьбу моего знакомого.
- Я могу за него поручиться, - сказал я служащему аэропорта. – Он ничего плохого не сделал и может продолжать полёт. Он – абсолютно безопасен для “Австрийских Авиалиний
- Спасибо, сэр!

Человек в форменной одежде удалился. Он был чрезвычайно деловит. В его мини расследовании не было агрессивности, недоброжелательства, высокомерия. Он естественно и с достоинством выполнял свою работу. Несколько отстранено, корректно и беспристрастно. С подобной процедурой проверки я сталкивался в американских аэропортах. После них всегда оставалось впечатление как от кратковременного знакомства с воспитанным человеком. “Наверно, грубыми австрийцы были с иностранцами только во время Третьего рейха, - начал я размышлять. – И что из того, что Гитлер был коренной австриец? Сегодня об этом уже мало кто вспоминает. Похоже, что австрийский легион, аншлюс, остмарк окончательно стали только строчками в энциклопедиях

Через несколько минут появился мой попутчик. Вид его был несколько обескуражен. Медленно войдя в автобус, он отвернулся от остальных пассажиров и принялся сосредоточенно изучать в окно хвостовое оперенье А-320 “Эйр Франс”, стоящего напротив нашего автобуса. “Бедняга, несладко ему пришлось в зале предполётного контроля, - подумал я. - Ешь шоколад, пишут, что он снимет стресс”.

Румыния, страна роскошных христианских храмов и узеньких автомобильных дорог, встретила нас тёплым ветерком. У выхода из аэровокзала стояла высокая брюнетка. Её талия была почти такой же тонкой, как древко с плакатом, на котором крепилось название нашей конференции. Одетая во всё чёрное, лишённая выпуклостей, она была похожа на автомобильный дворник. Евростандарт”, - корректно отметил я.

Тем временем потомки графа Дракулы деловито шагали по оживлённы
м улицам центра города, сидели в маленьких кафе, потягивая чёрный кофе из маленьких чашечек, рассматривали витрины не очень-то богатых даже по российским меркам магазинов. Они выглядели отстранёнными, погружёнными в свой внутренний мир. На улице очень редко можно услышать громкую речь, смех и вообще какое-либо внешнее проявление эмоций. Даже подростки выглядели настороженными и озабоченными. Только мой попутчик опять вызвал оживлёние у румынских таможенников. У меня стало создаться впечатление, что ко мне опять подойдут люди с румынской таможни и вновь попросят моего поручительства за этого, в общем-то, уже немолодого человека. Бывает же так, что человек вольно или невольно притягивает к себе всякие несчастья, сам создает себе проблемы. Я постарался расслабиться после полёта в удобном кресле автобуса, глаза медленно закрылись. Мысль потекла плавно, размеренно, по уже давно намеченной траектории. Она уже давно не касалась злополучного попутчика, ни самой поезди, ни этой страны, ни даже этой планеты.

Самолёт приземлился без происшествий. Я был прав, поручившись за случайного знакомого: он – не террорист!

… А вскоре после этого я ехал поездом в Волгоград. В дороге у меня на внутри российском маршруте менее чем за сутки раз десять проверяли паспорт без всяких “сэр”, “гражданин”, “извините”. Просто подходили здоровенные лбы в синей форме с автоматами наперевес, коротко и выразительно произносили: “Документы!” При этом вороненый ствол автомата начинал пугающе двигаться в мою сторону. А внезапная проверка в поезде, в 3 или 4 часа утра, была совершенно безобразной. Рассказывают, что это было излюбленный метод сталинского НКВД – арестовывать жертву именно под утро, когда организм человека полностью расслаблен и менее всего способен к активному сопротивлению.

…Сквозь некрепкий вагонный сон я заметил, как с нижней полки купе к двери внезапно метнулась тень пассажирки. Там с вечера расположилась молодая, но очень перекормленная женщина. Её толстые ляжки плотно обтягивали джинсы, а лоснящиеся от жирной пищи губы всю дорогу были презрительно оттопырены. На все вопросы она отвечала быстро и односложно, не переставая смотреть в своё отражение в почерневшем вечером окне поезда.

Сквозь внезапно ударивший в глаза искусственный свет я увидел только блестящую лысину в мундире, стоящую в дверном проёме. Ещё не совсем отчётливо понимая, что ей надо в столь ранний час я стал медленно поднимать голову от подушки. Неторопливо вникая в то, что говорил гнусавый голос, я пригляделся к вошедшему. Это был человек после тридцати в покрытом пятнами форменном кителе, сквозь расстегнутый воротник рубашки и приспущенный грязный галстук наружу выбивалась буйная растительность на груди. На его одутловатой физиономии прятались маленькие кошачьи глазки; такие часто можно встретить среди завсегдатаев московских пивных баров и винных отделов “Гастрономов”.

Раздражаясь от моих встречных вопросов, лысый стал выяснять, куда я еду, с какой целью и есть ли у меня направление от организации? Я что-то говорил в своё как бы оправдание: почему я еду, отчего на этом поезде, что у меня есть цель поездки и есть организация, которая меня направила... Но было видно, что он очень хочет сунуть свою физиономию в мой паспорт, потребовать каких-то бумаг ещё, пошарить в карманах пальто. Однако - в купе было очень много разной одежды, багажа. Что из них надо обыскивать, что кому принадлежит? Пойди - разберись...

Кроме того, на одной из нижних полок спала женщина с маленьким ребёнком, которой я уступил своё более удобное место. Сам же поднялся на верхнюю полку. Видимо, лысый решил, что попытаться взять паспорт у меня в этой “свалке” будет хлопотно. Может, ему померещилось, что нервный пассажир с верхней полки, возмущённый ночной проверкой документов, выжидает удобный момент, чтобы заехать бутылкой по его черепу. “Ещ встретимся в другом месте”, - видимо, решил он и не стал продолжать допрос.

Лысый с треском захлопнул дверь купе, окончательно разбудив всех, кто ещё не проснулся в этот предутренний час. Обитательница нижней полки внезапно выскочила вслед за ним, догнала и стала что-то доказывать горячим шёпотом в коридоре вагона. Я вышел следом и пошел мыть руки. Мне казалось, что я должен что-то сделать, чтобы смыть налёт цинизма. Вернувшись, я уже не слышал голосов. Пассажирка лежала на нижней полке. Медленно засыпая, я всё думал, как мало изменились в России порядки с 30-х
годов. Дух ГУЛАГа, массовых репрессий всё ещё витает над одной шестой частью суши. Им все ещё наполнены современные офисы и университетские аудитории, вагоны поездов и правительственные коридоры. Немцы, австрийцы, во всяком случае, некоторые, переболев нацизмом, вернулись к нормальной жизни. В России все ещё ищут врагов народа”, воюя сами с собой и пугая самих себя и цивилизованный мир. И, засыпая, я постарался отправиться туда, где, борясь с терроризмом, людям давно уже не наводят в живот дуло автомата, не врываются к ним среди ночи проверять документы, где горожане размеренно ходят по узеньким улочкам в старинные храмы и неторопливо пьют во время обеда такую крепкую и душистую полинку…