КНИГА ЖИЗНИ

06-05-2003

Предлагаю вашему вниманию малую часть, выдержки из дневников выдающегося еврейского историка, изданные в новое время очень ограниченным тиражом (первое, рижское издание давно библиографическая редкость) в Петербурге , в изд. "Петербургское востоковедение" в 1998 г., в котором. между прочим, издана работа нашего автора Владимира Емельянова "Ниппурский календарь и ранняя история Зодиака"(1998).

Я бы поставил дневники Дубнова в один ряд с "Окаянными днями" и "Под серпом и молотом" Бунина, но его дневники гораздо подробнее (три тома, ныне изданные в одной книге в 658 стр. ). Особенно интересна будет оценка Дубновым участия в революции евреев-большевиков.
Выборке из дневников предшествует предисловие издателя В.Е.Кельнера (выборочно).
Этой книги нет ни в каком виде в Сети.

Редактор

Семён ДубновС. М. Дубнов родился в 1860 г. в городе Мстиславле Могилевскои губернии в семье, которая корнями своими была связана с философией иудаизма. Среди его предков были известные талмудисты Иегуда-Юдель из Ковно и Иосиф Иоске, автор "Иесод Иосеф" — одного из популярных религиозных сочинений XVIII в. Прапрадед Дубнова Бенцион Хацкелевич в XVIII—начале XIX в. фактически возглавлял еврейскую общину Мстиславля. Первым носителем фамилии Дубнов стал прадед Симона Дубнова — Зеев-Вольф, бывший видным знатоком раввинской литературы. Первым учителем для будущего ученого стал его дед Бенцион, преподававший на протяжении 45 лет Талмуд ( Наиболее полная генеалогия Дубнова опубликована в Histori se Sriftn fun JIVO. В. II. Wilno, 1937 (идиш)).

В той же степени, в какой Дубнов был связан с традиционной еврейской наукой, он был причастен и к истории российского еврейства. По семейной легенде, Дубновы имели родственные узы с Перетцами — кланом, члены которого еще на рубеже XVIII—XIX вв. вошли в историю страны, сначала как активные представители еврейского населения, а затем, после принятия православия, как русские политические и государственные деятели. В 1844 г. дед С. М. Дубнова Бенцион был свидетелем и участником событий, вошедших в историю под именем "мстиславского буйства". Семью Дубновых не обошли идейные бури того времени. Дед Бенцион — строгий миснагдим был противником как хасидизма, так и Гаскалы. Его внук получил традиционное образование в хедере и иешиве.

В истории российского еврейства 60—70-е гг. XIX в. стали во многом переломными. Реформы Александра II смягчили антиеврейское законодательство, требования экономического развития страны привели к усилению процесса интеграции еврейского народа в жизнь империи. Постепенно польско-литовское еврейство становилось еврейством российским. Еврейская молодежь стремилась вырваться из черты оседлости. Она стала получать образование в русских гимназиях и университетах, вошла в отечественную культуру, науку, экономику и политику. Все это привело к созданию и быстрому росту новой группы — русско-еврейской интеллигенции. Миллионы евреев оставались в черте оседлости, но те несколько сот тысяч, что, вырвавшись из нее, расселились по российским городам, стали предпринимателями, врачами, инженерами, журналистами, литераторами, адвокатами. Это были люди с совершенно новой еврейской ментальностью. Шауль Гинзбург, ученик и последователь Дубнова, характеризуя русско-еврейскую интеллигенцию, подчеркивал, что она "в себе объединила лучшие черты русской интеллигенции с верностью и преданностью еврейской культурной традиции" (Гинзбург С. М. О еврейско-русской интеллигенции // Еврейский мир: Ежегодник за 1939 г. Париж, 1939. С. 36.)

. "Дети и внуки Гаскалы", русские евреи сделали своим третьим, а затем и родным языком русский, они осознавали себя — и стремились внушить это другим — не просто евреями, а евреями именно русскими. Постепенно русско-еврейская интеллигенция стала представительной силой еврейского народа.

Свое идейное credo Дубнов обосновал в работах "Что такое еврейская история" и "Письма о старом и новом еврействе". Оно было выработано в острых дискуссиях с такими мыслителями, как Ахад-Гаам, И. Равницкий, Х.-Н. Бялик, Бен-Ами. Суть концепции С. М. Дубнова заключалась в том, что он, в отличие от большинства своих предшественников, рассматривал еврейство исключительно как нацию духовную. Утратив свое государственно-территориальное существование, еврейство сохранилось лишь потому, что осталось народом духовным, по его опр
еделению, "нацией культурно-исторической среди наций политических". До Дубнова в еврейской историографии господствовали теологические концепции, согласно которым евреи рассматривались исключительно как религиозная общность. Дубнов же воспринимает свой народ как нацию, наделенную великим инстинктом самосохранения. Именно этот инстинкт и позволил евреям не только выжить, но и создать автономные формы национального самоуправления в разных странах и в разные века. Это общины Вавилона и Испании, кагалы и ваады в Польше и Литве. Сделав предметом своих исследований жизнь народа во всех ее проявлениях, ученый анализировал и развитие внутренней общественной жизни, историю религиозных течений и историю культуры; при этом собственно еврейская история рассматривается в неразрывной связи с историей стран пребывания. Для Дубнова-ученого равноценны все течения еврейской культуры, их достижения как на иврите, так и на идиш. Не оставлял он вне сферы своего внимания и культурное наследие, созданное на языках диаспоры: в Испании, Франции, Голландии, Германии, Польше, в странах Востока.

В отношении истории российского еврейства концепция Дубнова заключалась в том, что он воспринимал ее как поступательный процесс, в ходе которого польско-литовское еврейство постепенно, за столетие после вхождения в состав России, начинало осознавать себя еврейством именно российским, со своими особыми культурными, общественными и политическими задачами. В то же время история евреев в России для Дубнова это часть и всемирной, и российской истории. Изучая ее, он стремился охватить все еврейские территориально- культурные группы; при этом ученый исходил из того, что они жили по единым законам империи.

Важнейшим символом времени для С. М. Дубнова стало знакомство с русским языком. Еще недавно для евреев черты оседлости, замкнутых в своем национальном ареале, язык империи был, по существу, не нужен. В 70-е гг. XIX в. экономические и культурные преобразования привели к тому, что молодежь начала овладевать русским языком. В течение буквально трех-четырех лет Дубнов, до тринадцати лет говоривший и писавший только на иврите и идиш, осваивает русский язык. Это открывает перед ним совершенно иные горизонты. По собственному его признанию, он "получил ключ к богатой русской литературе", а с ним и к "литературе европейской, которая в изобилии преподносилась публике в русских переводах". Вскоре Дубнов вошел в круг образованной еврейской молодежи, поступил в русскую школу. Талмуд и книги Лебенсона сменили "Даниэль Дерон-да" Дж. Элиот, поэзия Людвига Берне, тома журнала "Дело". Постепенно Дубнов начинает жить как бы в двух мирах еврейском и русском. Мемуары великолепно передают те душевные нюансы и то интеллектуальное напряжение, которые сопровождали процесс создания новой общности — русско-еврейской интеллигенции. В 70-е гг. XIX в. значительная часть образованной еврейской молодежи как бы вошла в одно русло с русской, главным образом студенческой, молодежью, находившейся в оппозиции к существующей в стране политической, экономической и идеологической системе.

Мемуары С. М. Дубнова уникальны во многих отношениях. В частности, только в них можно найти столь полную информацию о становлении русско-еврейской интеллигенции в ее петербургский период. Дубнов подробно описывает атмосферу "еврейского" Петербурга в переломные 80-е гг. XIX в. Погромы 1881—1882 гг. на юге России и рост антисемитизма, в том числе и государственного, привели к краху иллюзий о возможности безболезненной интеграции евреев в российское общество, следствием чему были идейный кризис и противостояние между поколением 60-х гг. и новой генерацией российского еврейства. Основные споры шли на страницах периодических изданий "Восход", "Русский еврей", "Рассвет". С. М. Дубнов, подробно останавливаясь на идейном состоянии общества того времени, рисует яркие портреты своих современников. Это были люди, олицетворявшие новое российское еврейство: Я. Розенфельд, М. Варшавский, С. Фруг, С. Лурье, М. Каган, С. Гурвич, М. Кулишер, Г. Лившиц, Л. Кантор, А. Ландау. В 80-е гг. занятия наукой, первые литературные опыты свели Дубнова с некоторыми русскими учеными и писателями, интересовавшимися еврейскими проблемами, С. Бершадским, Н. Лесковым, М. Антоновичем. Его воспоминания являются практически единственным источником о ранних годах жизни и творчества таких впоследствии знаменитых литераторов, как А. Волынский, С. Фруг, С. Венгеров, Н. Минский.

В "Книге

 жизни" как нигде содержится подробный и, более того, документированный рассказ о "еврейской политике" в Государственной Думе России в 1906—1916 гг., о работе организаций, призванных координировать деятельность депутатов в еврейском вопросе. Пожалуй, сравниться со значимостью воспоминаний Дубнова об этой странице истории могут'только мемуары Я. Фрумкина, опубликованные значительно позднее' ' Фрумкин Я. Г. Из истории русского еврейства // Книга о русском еврействе. N. Y., 1960. )

. Политическая жизнь "еврейского" Петербурга представлена у Дубнова во всем ее идейном многообразии: от сионистов до группы "Свобода и равенство". Естественно, наиболее полно он рассказывает о своей "Народной партии" и близких соратниках по борьбе М. Крейнине, А. Залкинде, В. Манделе, А. Перельмане.

Другая важнейшая тема воспоминаний петербургского периода — развитие еврейской науки. Об этом мы имеем не много свидетельств. Можно назвать воспоминания (М. Виш-ницера и С. Гинзбурга' Вишицер М. Воспоминания // Новый журнал. Т. 53. N. Y., 1958; Гинзбург Ш. Былой Петербург. Нью-Йорк, 1944).

Годы между двумя революциями в России, с 1905-го по 1917-й, стали периодом расцвета еврейской науки. Новое поколение русско-еврейской интеллигенции создало Историко-этнографическое общество и еще несколько научных организаций. Дубнов активно участвовал в основании в Петербурге еврейского университета, в создании "Еврейской энциклопедии", был автором и редактором ежегодника "Еврейская старина". В то же время он продолжал научные исследования, доведя свою историю евреев в России до начала XX в.

Дубнов оставил уникальные воспоминания и о революционных потрясениях в стране в 1917 г. Как все ранее, историк и их оценивает исключительно с "еврейской" точки зрения. Он не только живо описывает известные события, но и скрупулезно фиксирует деятельность еврейских партий и организаций того периода.

С. М. Дубнов сразу и однозначно не принял власть большевиков. Более того, он был одним из немногих политических деятелей, отрицательно относившихся как к власти красных, так и белых. Весь опыт ученого, знание истории своего народа и поистине редкая прозорливость позволили ему уже в 1918—1920 гг. высказать убеждение в том, что общество, построенное на отрицании общедемократических принципов, неизбежно рано или поздно придет к возрождению крайних форм национализма, к государственному антисемитизму, ю, что национальная еврейская жизнь в России будет уничтожена, он понял одним из первых. Быть немым свидетелем этого, а тем более участником, Дубнов не желал и в 1922 г. эмигрировал в Германию. Здесь на склоне лет он решил завершить труд своей жизни — десятитомную историю еврейского народа.

Германскому периоду своей биографии С. М. Дубнов посвятил третий том мемуаров, охвативших период с 1922 по 1933 гг. За эти годы в различных издательствах и на разных языках вышли в свет в новой редакции три тома его "Всемирной истории евреев", "Новейшая история еврейского народа", "Письма о старом и новом еврействе" и ряд других произведений. С первых дней в Германии Дубнов полностью ушел в научную работу, стараясь отстраниться от тех тревог и волнений, что окружали его со всех сторон. Но с каждым днем действительность все настойчивее напоминала о себе. В апреле 1923 г. он отметил в дневнике: "Ровно год тому назад в этот день я покинул Петербург и Россию после долгих лет мук заточения в царстве нового деспотизма. Я знал, что еду на „развалины Европы", но момент выхода из тюрьмы был светел и сулил многое впереди. Прошел год. Я свободен, я в Берлине, у печатного станка... и что же, счастлив я? Нет, нельзя быть спокойным, дыша атмосферой тревоги". В России остались дочь и сын, другая дочь с детьми жила в Польше.

Оригинальный мыслитель, он всегда был личностью, вокруг которой концентрировался определенный круг: ученики, единомышленники, люди, разделяющие его научные и философские концепции. Он и в преклонные годы сохранял гибкость ума, способность анализировать новую информацию и трезво оценивать ситуацию. В 20-е годы его историко-философские взгляды подверглись значительной корректировке в результате тех глобальных, а подчас катастрофических перемен, которые произошли в мире после первой мировой войны, победы большевизма и наступления нацизма. Раньше, отрицая диаспорность как абсолютное зло, он отстаивал идеи возрождения еврейского народа путем завоевания национальной и культурной автономии. Теперь, после краха автономизма в России, после реализации идей сионистов о национальном очаге в Эрец-Исраэль, Дубнов начал склоняться к принятию концепции двух параллельных и равноценных путей развития мирового еврейства: в диаспоре и в Эрец-Исраэль.

Приход к власти Гитлера заставил С. М. Дубнова покинуть Германию. Он имел приглашение в Эрец-Исраэль и в США, но принял роковое решение и в августе 1933 г. переехал в Латвию, так как хотел быть ближе к детям и внукам, а главное — к своему читателю, русскоязычному еврейству. В Риге Дубнов завершил и выпустил все три тома мемуаров (последний - в 1940 г.).

Захват Латвии советскими войсками создал для него реальную опасность. Неприятие ученым теории и практики большевизма было хорошо известно. В 20-е гг. он опубликовал в европейской и американской печати несколько статей с резкой критикой советской национальной политики. В свою очередь, в конце 20-х гг. в СССР были изъяты его труды, а он сам подвергнут остракизму. Однако престарелого ученого не арестовали. Думается, что причиной тому было отнюдь не уважение к его преклонным годам. С. М. Дубнов пользовался в мире большим авторитетом, имел широкие связи с еврейской общественностью в Европе и США. В то же время в СССР находилась вся его семья. И можно только догадываться, как собирались использовать его имя в этих обстоятельствах соответствующие советские органы. В Риге застала С. М. Дубнова немецкая оккупация. Существует ряд легенд о последних днях его жизни. Скорее всего, он погиб в декабре 1941 г. в одной из первых акций по уничтожению еврейского гетто.

Всю жизнь С. М. Дубнов изучал историю еврейского народа в России и ушел, став ее последней страницей.

В.Е. Кельнер

* * *

Семён Дубнов. Книга жизни.

Страницы из дневника С.Дубнова

28 октября 1917 г. (вечер). В момент, когда пишу эти строки, вокруг вокзалов идут, вероятно, уже бои наступающих из Гатчины войск Керенского с высланными навстречу им частями восставшего гарнизона... Образовавшееся сегодня утром большевистское правительство Ленина—Троцкого, под названием "Совет народных комиссаров", уже покинуло, говорят, свою цитадель в Смольном институте и поместилось на крейсере "Аврора", на котором в случае беды убегут в резиденцию морских разбойников, Кронштадт... Пока все, не примкнувшее к восстанию, сосредоточивается в Комитете спасения революции при городской Думе... Сегодня солдаты гарнизона и отряды "красной гвардии" (большевистской) из вооруженных рабочих метались по городу. Вполне возможны грабежи и погромы. Еще два часа назад пришла Соня и сообщила, что в соседних домах солдаты производят "обыски" и скоро к нам придут. У наших ворот стоит домовая охрана...

Все-таки пописал немного утром сегодня о древнем школьном обучении. Я перестал удивляться этой способности работать на вулкане: ведь едят же, пьют и спят и на поле битвы. Когда духовная пища стала такою же ежедневною потребностью, как физическая, то принимаешь ее и на вулкане. А для меня историческая работа — и пища, и воздух, без которого задыхаюсь. Никакой заслуги тут нет, а просто акт самосохранения души.

29 октября (вечер). А сегодня пришлось жить без этого воздуха души. С утра до вечера читал газеты и разговаривал с соседями о грозных событиях...

января 1918 г. (вечер). Кровь, голод, холод, тьма — вот под каким знаком вступаем в новый год. Третьего дня улицы Петербурга обагрились кровью участников мирной манифестации в честь Учредительного собрания: их расстреливала армия большевиков. Единственное заседание Учред. собрания прошло под штыками озверевшей солдатни; вчера уже депутатов не впускали в Таврический дворец, а сегодня вышел декрет Совета народных комиссаров о роспуске собрания.

Сейчас принесли мне весть, от которой леденеет кровь: в больнице матросы убили давно арестованных лидеров к.-д. Шингарева и Кокошкина, перевезенных туда из Петропавловской крепости, — двух благороднейших борцов за свободу, светлые типы жирондистов. Уже несколько дней говорят о возможности избиения всех политических заключенных в тюрьмах, — повторение сентябрьских убийств 1792 г.

...Не хотелось подводить итоги в день нового года. Итог жуткий: потопление революции в грязи низменных инстинктов масс. В 1905 г. растоптали революцию крайние правые, а теперь крайние левые... Но нам (евреям) не забудут участия еврейских революционеров в терроре большевиков. Сподвижники Ленина: Троцкие, Зиновьевы, Урицкие и другие заслонят его самого. Смольный называют втихомолку "центрожид". Позднее об этом будут говорить громко, и юдофобия во всех слоях русского общества глубоко укоренится... Не простят. Почва для антисемитизма готова.

Сравниваю эту кровавую пятницу 5 января с кровавым воскресеньем 9 января 1905 г. Полное сходство царизма и большевизма, но там хоть убийцы испугались теней убитых, а тут продолжают убивать. Там была надежда, вера в народ; эта вера теперь погибла. Надвигается ночь террора. Кто обречен?..

8 января. Вспоминается апрельский день 1906 г. в Вильне. Банкет после выборов в первую Гос. Думу. В своем тосте я, обращаясь к Винаверу, сравнил партию к.-д. с жирондистами — и тут же спохватился: ведь в этом было печальное пророчество. Теперь пророчество исполняется: два жирондиста (Шингарев и Кокошкин) пали от рук убийц...

9 января. Годовщина. Сегодня, через 12 лет после 9 января 1905 г., хоронили жертв последнего 5 января, жертв революционного царизма... Голод вступает в последнюю стадию: уже дают лишь одну четверть фунта хлеба в день на человека... Переговоры о мире в Бресте опять прерваны: там немцы по карте отрезали для себя весь запад России и не думают уходить из оккупированных провинций. Если после перерыва не примут их условий, германская армия займет Ревель и, пожалуй, скоро будет в Петербурге. Что ж, немецкий бронированный кулак спасет трехмиллионный город от истребления его сотнею тысяч баши-бузуков с тиранами Смольного во главе...

14 января. ...Сегодня у нас обедали дети, хлеба не было, пришлось заменить его картофелем. Сейчас ушли, и мы вспомнили, что у них в квартире нет ни хлеба, ни картофеля; Ида поспешила отнести им немного из оставшегося у нас запаса, которого хватит на день-два... А Ленин с братией на съезде, нагло назвавшем себя "учредительным собранием", ликует по поводу диктатуры пролетариата, оправдывает деспотизм черни... и объявляет войну демократической республике.

Румыно-русская война... Весь юг пылает в огне гражданской войны... Киев в опасности. В Москве сотни трупов и раненых при уличной демонстрации. Петербург так запуган, что голодающее население не смеет выходить на улицу с криком: дайте хлеба! Большевики расстреляют голодающий народ быстрее, чем царские слуги.

Надежды на обновление жизни гибнут. Предстоят выборы на Еврейский съезд, просят меня выступать в собраниях — отказываюсь: не до того. После разгона Учредительного собрания наш съезд теряет свою ценность...

22 января (вечер). Среди ужасов гражданской войны, голода и террора заглушал боль эпохою халифата, а на полуслове, в параграфе об экзилархе в арабской легенде, отправился вчера днем на предвыборное собрание, для доклада "Современное положение и Еврейский съезд". В аудитории Высших женских курсов на Васильевском острове я вел беседу, отказавшись от шаблона "развития программы"; я сказал, что кроме своих прямых задач съезд должен определить свое отношение к общему политическому моменту, к грубому самодержавию большевиков, которое подвергает опасности политическую и гражданскую свободу, а не только национальную. За это нас (на съезде) могут разогнать, как разогнали российское Учредительное собрание, но мы постараемся умереть не так бесславно, как оно.

Пошли прения, неожиданно ставшие интересными. Выступил неизвестный оппонент, типа иешиботника-социалиста, и заявил, что когда-то считал меня своим учителем или "духовным отцом", ибо учился на моих книгах, но потом ушел далеко и, после десятилетнего политического стажа в тюрьме, примкнул к крайней левой, т. е. большевикам. Потом оказалось, что он имел в виду левых эсеров, которые тогда еще шли вместе с большевиками, пока последние не отказались от невыгодного союза.

Теперь он обижен моей характеристикой большевиков-евреев как ренегатов или спекулянтов революции; он смущен моим предложением, чтобы съезд высказался о большевизме и от имени еврейства отмежевался от него; он, наконец, напоминает, что против штыков кронштадтских матросов никакая храбрость не устоит. Настроение собрания поднялось. Дело в том, что выступивший оппонент оказался помощником только что назначенного большевиками комиссара по еврейским делам, о чем утром в газетах был напечатан декрет (Еврейским членом Комиссариата по национальным делам (им тогда заведовал Сталин'3') был назначен некий Димантштейн', а его помощником левый эсер Добковский, упомянутый здесь оппонент мой. После развода большевиков с левыми эсерами Добковского удалили и даже нашли в его прошлом какой-то политический грех. Позже я случайно встретил его в Берлине в жалком состоянии эмигранта).

Мне об этом сообщили во время прений. Тем резче я ответил оппоненту, сказав, что люди, пережившие царствования Александра III и Николая II, не потеряют самообладания и перед штыками кронштадтских матросов. Говорил еще о кулаческом и этическом социализме, о крайностях классовизма, при горячих рукоплесканиях аудитории. Не дождался конца и ушел. Вышел на гудящие улицы, где с утра проходил крестный ход для протеста против захвата большевиками Александро-Невской лавры. Вернулся домой и думал, думал. Одни мои "ученики" очутились среди большевиков, другие (выступавшие некоторые курсистки) жаждут слова историка и льнут к своему народу, а "учитель" должен уходить в эпоху халифата, чтобы спасти свое душевное равновесие...

24 января. Большевики завоевывают Россию. Киев занят их войсками, и Украинская Рада бежала. Они окружают казаков на Дону, татар в Крыму, казаков на Урале. Финляндия имеет свою красную гвардию, которая обратила Сенат в бегство. В Петербурге уличные грабежи и убийства днем и ночью. По вечерам опасно выходить: снимают одежду, отнимают деньги, часы, избивают запоздалых путников...

27 январяСтою на Саадии Гаоне и его борьбе с Бен-Меиром: вновь открытый эпизод антагонизма Палестины и диаспоры. Отклонил сейчас предложение из Стокгольма написать обзор еврейской истории для шведского издания "Библиотеки национальностей". Нельзя уклоняться от ликвидации труда жизни. Опять не посещаю заседаний, нигде не бываю. Ношу траур по умирающей стране...

Киев залит кровью, горит и разгромлен, переходя то к украинцам, то к большевикам. В Белоруссии война польских войск с большевиками. В Бессарабии воюют румыны... С Дона движется бывший главнокомандующий Алексеев...

30 января. Не только греюсь у костра истории, но сжигаю себя. Работаю запоем... Пишу десятки страниц, а перечитываю для них десятки томов материала. Чувствую надлом здоровья, худею сильно; нервность выражается в крайней рассеянности.

6 (19) февраля. "Азиаты социализма", большевики, ввели европейский календарь в России, и мы сразу стали старше на две недели. Давно назревшая реформа календаря — единственная из реформ этих Тамерланов', произведенная без разбоя и кровопролития... Германия объявила перемирие оконченным ввиду неподписания мирного договора. Носятся слухи, что уже заняты немцами Двинск, Минск и Ревель... Кажется, что у всех в России, кроме большевиков, с этим новым вторжением Германии связана надежда: придут враги и спасут нас от худших еще врагов...

Иногда луч былого согреет душу. Дважды в последние дни подтвердили мне с разных сторон, что мой очерк "Что такое еврейская история", писанный 25 лет назад и признанный мною устарелым, еще производит свое действие на умы. Думал было его исключить из собрания сочинений или переделать, но раздумал: ведь столько души вложено было в эту поэму истории, опыт спиритуалистического освещения евр. истории. Пусть останется как памятник моих исканий.

24 февраля н. с. ...Немцы подходили к Ревелю, Пскову, Петербургу. Их ждали здесь, и большинство населения думало: пусть немец придет, избавимся от большевиков... Когда наконец получился ответ Германии о согласии на мир на еще худших условиях, чем в Бресте, большевики приняли эти позорные условия, лишь бы "спасти власть Советов", т. е. сохранить свои головы на плечах. Теперь Россия продана, предана. Отходят как отдельные государства Украина, Финляндия, Литва с Белоруссией, Курляндия, Эстляндия, Лифляндия, и все будут в сфере германского влияния. Останется старая Московия с красным Иваном Грозным во главе... Что ж, не сумела Московия создать, спаять великое государство, свободную федерацию народов, и не заслужила лучшей участи. Россию постигла судьба Багдадского халифата... Но увы! это — вивисекция и моего народа. Шестимиллионный еврейский центр разрезан на шесть кусков...

2 марта. ...Основная дилемма такова: продолжение большевистской оккупации или начало немецкой оккупации Петербурга?.. Сегодня утром грозная весть: мирные переговоры в Бресте снова прерваны.

11 марта н. с. ...Большевики, ныне назвавшие себя уже официально коммунистами, продлили свое существование подписанием позорнейшего мира с Германией в Бресте. Совет комиссаров уже эвакуируется в Москву, а с ним все правительственные учреждения... На днях вышел декрет о принудительном водворении ("вселении") красногвардейцев и рабочих в "буржуазных" квартирах, и я, например, должен очистить свой кабинет для какого-нибудь грабителя с казенной винтовкой. Это все делается для подкупа черни. Ленин и другие лидеры "коммунистов" на вчерашнем съезде партии официально отреклись от парламентаризма, всеобщего избирательного права, демократизма, разделения исполнительной и законодательной власти и прочих "предрассудков буржуазии"...

Писал, а вчера (воскресенье) был перерыв между одной главой и другой. Поехал с И. на обед к Эмануилам на Подьяческую. Впервые за долгое время сыто поели, а все время говорили о голоде, о героических усилиях добыть кой-какой запас на несколько дней. Вечером возвращались домой среди выстрелов на темных улицах. В одном месте за нашею спиною грянул выстрел, в другом мы чуть не были раздавлены в толпе, ворвавшейся в вагон трамвая...

18 марта н. с. (сумерки). В ожидании электрического освещения записываю здесь, прервав работу на полуслове... Столица перенесена в Москву, куда переехал Совет народных комиссаров, а Петербург объявлен "Вольной трудовой коммуной", вольной для грабежа и убийства... Жить в такие дни — великое испытание. И я большую часть дня и вечера живу в XII в., в государстве крестоносцев на Востоке, в Багдаде, в Египте.

Послал письмо о выходе из состава нового Совета общины. Не суждено мне строить еврейскую автономию, к которой так давно призывал. Нет сил, времени, настроения.

В марте Ш8 г. Совет народных комиссаров с правительственными учреждениями покинул Петербург. Столица была перенесена в Москву. Правительство Ленина—Троцкого благоразумно устроилось подальше от северной столицы, которой угрожала оккупация сначала со стороны Германии, а потом со стороны Антанты. Петербург был превращен в "Вольную трудовую коммуну", позже "Северную Коммуну", под владычеством Зиновьева. Основным законом коммуны в ту пору голода и разрухи было классовое деление жителей по отношению к праву на ежедневный хлебный паек: выдавали приблизительно фунт хлеба рабочим и красноармейцам и одну четверть или восьмую фунта "буржуям" и интеллигенции, не состоявшим на службе у большевиков. Гражданская война и распад России порождали полный хаос. Среди этого хаоса мы искали дороги к лучшему будущему. Ввиду раздробления России, недавно избранный Всероссийский Еврейский съезд (ВЕС) не мог состояться, и петербургские его делегаты вместе с членами бывшего политического бюро решили образовать из своей среды Национальный совет для осуществления в малом виде больших задач съезда. В совете были пропорционально представлены все еврейские партии и группы, частью и социалистические. Я участвовал в нем вместе с другими представителями "Фолкспартей" (Ефройкин, Крейнин, Перельман, Штиф, временно О. Грузенберг и др.). Заседали мы большею частью в новом Еврейском клубе, в помещении бывшего клуба членов Государственного Совета, близ здания последнего у Синего моста. В наши организационные совещания врывался политический хаос и делал всю нашу работу бесплодною. К концу лета, когда Украина "успокоилась" под властью германского ставленника Скоропадского, туда устремилось много голодных и ограбленных петербуржцев, и наши ряды стали редеть. Наконец, наш Национальный совет самоупразднился ввиду того, что в это время в Москве образовался Центральный ваад еврейских общин (Цеваад), который имел более широкие полномочия.

Я остался в Петербурге и продолжал свою историческую работу (по истории раннего средневековья в Европе). Только один раз я выступил со статьей о политическом моменте в еврейской прессе, накануне убийства ее большевиками. В еженедельнике "Новый путь", издававшемся Л. Брамсоном и его "Демократическою группою" в Москве, появилась в конце июня моя статья "Распад российско-еврейского центра". Там я говорил об исторической Немезиде, проявляющейся в распадении конгломерата "Великой России", и о трагедии разрушения шестимиллионного еврейского центра. Я вложил в уста древнего пророка гневные слова о заслуженной гибели российской Ниневии, царской России, но нашел такие же слова для характеристики "чудовищного всероссийского погрома, именуемого октябрьской революцией". Через несколько месяцев, когда начался массовый "красный террор", такая статья не могла бы появиться без страшных последствий для автора, но тогда можно было еще безнаказанно говорить правду.

В то же лето я выступил в собрании для чествования памяти Германа Когена, состоявшемся в зале городской Думы при участии русского писателя Купринапроф. Сперанского и других; я говорил о российских дикарях, пляшущих вокруг идола Маркса, и меня не наказали за богохульство. Мы еще были так уверены в эфемерности большевизма, что готовили ему заранее некролог. Нашелся в Киеве богатый еврей, который ассигновал деньги на издание сборника "Евреи в русской революции", где было бы документально изложено все относящееся к участию евреев в февральской и октябрьской революциях, причем имелась в виду апологическая цель: показать, что евреи были больше жертвами большевистского переворота, чем двигателями его. Редакторами сборника были журналисты И. Яшунский, Д. Заславский и В. Канторович, которые должны были работать под руководством коллегии "старших" (Л. Брамсон, я, Ефройкин, Л. Штернберг). Мы часто собирались в то лето в квартире на Литейном, где жил издатель (Лифшиц). Один из редакторов, сотрудник газеты "День" Заславский, был тогда бундистом и ярым противником большевиков, но позже он перебежал к ним и сделался столь же ярым преследователем своих прежних единомышленников. Из нашей затеи, конечно, ничего не вышло.

26 марта н. с. Вчера кончил II том "Истории". Сейчас справлялся в записях: начал составлять его около 1 октября 1916 г. — значит, полтора года работал. Условия работы небывалые: война плюс революция плюс диктатура, по полугодию на каждый плюс. В последнее время писал запоем: наркоз средневекового Востока спасал меня от невыносимой душевной боли... Кончил восточный период еврейской истории, предстоит западный в двух больших томах , почти сплошь подлежащих переделке....

Хочу бежать в такое место, где можно иметь фунт хлеба в день и быть уверенным, что тебя не убьют и не ограбят. Но мы заперты в этой пещере разбойников, именуемой "Трудовой Коммуной": дают билеты (на проезд) только солдатам и эвакуируемым рабочим... То, на что я не решался в самые темные времена царского деспотизма: провести остаток жизни за границей — представляется мне теперь единственным исходом...

В последние дни серьезно думаю о том, чтобы мне самому переложить свою "Историю" на древнееврейский язык, так как переводчики портят. Но на это нужны еще несколько лет жизни.

Странные мысли! Мир гибнет: в России гражданская война, на Западе возобновляется кровавая бойня... а я думаю о своих исторических трудах! Не странно ли? Нет. Это только свидетельствует о вечности Духа, о его живучести в смерти. Мы Архимеды при взятии Сиракуз: Noli tangere circulos meos! (Не трогай моих чертежей! - ред.). Это не равнодушие, а напротив — результат чрезмерной восприимчивости, заставляющей искать спасения в Духе, в неистребимом среди истребления.

27 марта (10 час. вечера). Первый вечер Песаха 5678 г. Справляли сейчас "сейдер". Пара лепешек наподобие мацы, испеченных из горсти муки, полученной вместо хлебного дневного пайка (три восьмых фунта), еще кое-что, разделенное с приглашенными внуками и их родителями, — а в результате все остались голодны. В нынешнюю Пасху многие сидят за "сейдером" без мацы и без хлеба. "Нет надобности в „истреблении хомеца"" (заповедь уничтожения остатков квашеного хлеба пред Пасхой), ибо это уже исполнено в будни. Невозможно также прославлять исход из Египта, ибо нас уже нагнали полчища фараонов и вернули в Египет. В нынешнем году мы рабы, а в прошлом (пасха 1917) были свободными — такова Агада нынешней Пасхи..."

30 марта. ...Страшно жить в хамократии, республике буйной черни и льстящих ей демагогов. Интеллигенция растоптана. Мои соседи профессор Г. и член судебной палаты Л. занимаются распиливанием дров у нас на дворе; бывшие адвокаты и лица других интеллигентских профессий продают по улицам газеты, выкрикивая рядом с мальчиками, — а бывшие дровосеки и чернорабочие, большею частью неграмотные, строят государство. И за несколько месяцев их строительства от России остались только клочки...

Третьего дня в совещании об организации Национального совета. Встретились бывшие члены политического бюро, проводившие вечера и ночи в дебатах о делах военного времени (1914—1916)... Вчера, в тусклый день, ходил по Сергиевской улице (был с визитом у виленского соседа Б. Гольдберга) и вспоминал, как в 1882—1884 гг. ходил к Лескову и Бильбасову бледный юноша в плохом пальтишке с пледом, в зимние морозы. Проходил мимо дома № 56 (запомнился даже номер) с тем же строгим темным фасадом, как большинство домов на этой аристократической, а ныне запущенной, грязной улице. 35 лет!..

А вечером принялся за "Хасидиану" для "Геовар". Вновь просматриваю страницы, волновавшие меня в годы писания "Хасидизма", манускрипты, собиравшиеся с энтузиазмом в Петербурге, Варшаве, Мстиславле, Одессе в те далекие времена, когда я готовил монументальную постройку еврейской истории... Теперь я достраиваю спешно, не зная, придется ли закончить и "где мне смерть пошлет судьбина"...

31 марта. Яркое солнце в моем кабинете. Сейчас вернулся с моциона. О гнусном настоящем напомнили только грязные тротуары и мостовые, которые отказываются чистить граждане-дворники "трудовой коммуны", да еще афиши на стенах о национализации и муниципализации разных предприятий. Около одной афиши, возвещающей о митинге с лекцией "Борьба с Богом", стоят женщины и вздыхают... Сколько мести все это будит в стане православия!..

На прошлой неделе, среди работы, узнал из газет о смерти Я. Л. Сакера. Вспомнились длинные soirees d'Odessa в Историко-этнографической комиссии при Обществе просвещения в 1898—1900 гг., с участием Моргулиса, Абрамовича, Ахад-Гаама. Сакер был секретарем и записывал наши прения по национально-культурным вопросам. Еще несколько лет назад при встрече он сказал мне, что книга протоколов у него сохранилась. В Петербурге мы встречались во время издания "Еврейского мира", где он с 1910 г. участвовал, а затем в разных совещаниях с думскими депутатами, в политическом пленуме 1914—1916 гг. В последние годы он ушел в русскую литературу (редактировал "Северные записки"). Умер слишком рано... Я не мог быть на его похоронах, о чем крайне сожалею. Помешали петербургские расстояния и первобытные пути сообщения.

7 апреля. Полоса ужасов продолжается. Украинская война кипит... Местами кровавые еврейские погромы. Сегодня читал более точное сообщение о погроме в Глухове: несколько сот убитых или изувеченных евреев ( большевики замолчали глуховский погром, как и новгород-северский, оба погрома были делом рук красной армии). Второй Кишинев, а власть замолчала погром, как в свое время Плеве: для большевиков это лишь мелкий эпизод "гражданской войны". Таких, менее кровавых, погромов очень много, но их даже не отмечают. В Киеве еврейские члены Рады вышли из нее в знак протеста против новой гайдамачи-ны. Украинские войска ныне называются "гайдамацкими", и мы в 1918 г. переживаем гайдамачину 1768 г.

Думаю над статьей о раздроблении шестимиллионного еврейского центра в распадающейся России. Но душа болит от современности, и уже тянет к наркозу средних веков. Составляю планы III тома "Истории" (IV и V полного издания). Предстоит сложная переработка. Новая классификация (периодизация): колонизационный период Европы (до VIII в.). Организационный период до крестовых походов, затем эпоха испанской гегемонии и т. д. Придется, за отсутствием новых крупных монографий, копаться в материалах научных журналов за 40—50 лет ("Revue des etudes juives" и мн. др.). Но чем труднее работа, тем больше она захватывает...

7 мая. ...Финляндия, Балтика, Украина, Крым — все захвачено немцами, которые ведут себя как звери. В Украине они только что сбросили левую Раду и поставили диктатора Скоропадского, из правых полковников бывшей русской армии... На всем русско-украинском фронте банды большевистской красной армии, отступая трусливо перед немцами и гайдамаками, вознаграждают себя еврейскими погромами, а гайдамаки особо исполняют свою историческую миссию Железняков и Гонт... Кровь, безумие, голод, нищета, диктатура слева и справа, беспросветность и бесконечность этого ужаса — вот что убивает душу... Сейчас у меня было заседание "Фолкспартей" — судили, рядили, забывая, что мы обреченные. Вот в нашей маленькой семье осталась пара фунтов муки — еще раз спечь хлеб на три дня, а затем голод, ибо нельзя жить на выдаваемый паек, одну восьмую фунта хлеба. Кругом то же: голодают дети малые, хотя отдаешь им последнее. Мои маленькие внуки подбирают крошки хлеба со стола даже после еды...

10 мая. Открытая погромная агитация против евреев в Петербурге, Москве и других городах. Об этом говорят в очередях у лавок, на улицах и в трамваях. Народ, озлобленный большевистским режимом, валит все на евреев...

Сегодня прочел случайно дошедшее описание резни в Новгород-Северске: вырезано около полусотни неповинных евреев (19 апреля). Между убитыми старый писатель Слуцкий, который меня знал еще в детстве, когда он слушал "шиур" моего деда в Мстиславле... До чего мы дожили! Красная армия с душою прежней "черной сотни" льет нашу кровь, а скоро это повторится уже под открытым черносотенным флагом, по обвинению нас в большевизме и в погублении России... Мы гибнем от большевиков и погибнем за них.

29 мая. Сегодня кончил крайне сложный отдел "Истории" — колонизационный период Европы, написанный заново...

Антисемитизм растет даже в интеллигенции. Нас винят за большевизм царствующих ныне ренегатов еврейства: Троцкого, Зиновьева, Володарского и тысяч мелких карьеристов, примазавшихся к платящему жалованье правительству Ленина.

...Удлинились белые ночи, и сейчас смотрит на меня через окно этот белый ночной призрак Петербурга.

июня. Вчера закончил лекции на Курсах палестиноведения, дочитав лишь до конца средних веков. Оттуда отправился к депутату Фридману на заседание бывшего политического бюро для ликвидации архива войны и прочих документов; их решено передать нашему Историческому обществу, а копии некоторым учреждениям. Опять встретились участники поздних ночных заседаний 1914—1916 гг. Опять прошелся по Via dolorosa на Захарьевскую и вспомнил темные холодные вечера до революции, когда мы до двух часов ночи терзались и друг друга терзали бесплодными спорами о борьбе с ужасами военной инквизиции...

Днем раньше заседание по поводу издания книги "Евреи в русской революции". Кто-то дает крупную сумму на это издание, пригласили меня в редакторы с большим гонораром; я отказался, а вошел только в совет для содействия собиранию материалов последнего бурного года, которые потом поступят в архив Историко-этнографического общества. Авось эта книга хоть кой-кого убедит, что еврейство и большевизм не одно и то же, да и послужит материалом для истории нашего безумного времени. А сейчас у меня заседал комитет "Фолкспартей". Судили о нашей московской конференции, откуда вернулись делегаты, о Национальном совете, о поездке Ефройкина в Киев для занятия поста товарища министра по еврейским делам. Тут же оживленно болтали, шутили, как будто не все мы обреченные morituri... Что будет дальше, когда осуществится наглая угроза Зиновьева, главы "Петроградской Коммуны": "Мы дадим полфунта хлеба в день рабочим, а буржуям только одну шестнадцатую, чтобы не забыли запаха хлеба, а потом переведем буржуев на размолотую солому"? Другой представитель "Коммуны", Володарский, темная личность из евреев, душит всю местную оппозиционную печать, закрывает газеты. В революционном трибунале он на днях заявил, что задушит всю враждебную большевикам прессу как "контрреволюционную".

7 июняТри дня писал на машинке по-русски воспоминания об Абрамовиче, написанные по-еврейски в конце минувшего декабря, в траурный месяц. Кое-где дополнил. И опять щемило сердце при воспоминании о "допотопном" периоде моей жизни... Вчера в заседании Национального совета. Мелко, вяло, малолюдно; страсти разгораются только при партийных пререканиях. У всех руки опустились.

12 июня. ...Написал для московского "Нового пути" статью о распаде русско-еврейского центра (переделка статьи, недавно написанной по-еврейски для другого издания). Статья нецензурна для нынешних тиранов, как были нецензурны для царских жандармов мои статьи, писавшиеся три года назад ("Inter arma").

На днях говорилось о поездке в Мстиславль, единственное место, где я мог бы провести лето без научного наркоза. Я бродил бы там по могилам детства и юности, говорил бы с живыми реликвиями былого, шептался бы с тихими улицами, садами, синагогой, рекой и синеющим за нею лесом, поплакал бы на могилах деда и родителей. Но добраться туда очень трудно по железной дороге, а часть пути на лошадях не безопасна от разбойников...

Опять вхожу в эпоху Карла Великого.

19 июня. После трудового дня над историей ездил на Сергиевскую улицу к Гольдбергу за обещанными десятью фунтами муки, которые он уступил из своего запаса. Без нее мы через пару дней остались бы без хлеба...

7 июля. Знойные дни, а Пенелопа неустанно ткала свою бесконечную ткань. Стол завален источниками, голова полна историческими комбинациями, и рисуются картины загадочных веков Италии и Византии, от VIII до конца XI вв. Сегодня закончил эту главу и даю простор думам дня...

Вчера в Москве убили германского посла Мирбаха, которого лишь накануне эсеры (левые) обозвали на съезде негодяем и кричали ему: вон, долой!.. Весьма вероятна оккупация немцами Петербурга и Москвы... Сейчас доносится со стороны Невского пальба, и думаешь: не начинается ли?..

35 лет ежедневно проклинал царский деспотизм, теперь кляну его изнанку: "диктатуру пролетариата"... Дней десять назад произнес речь в собрании в память Германа Когена и заключил ее сопоставлением его этического социализма с нынешним кулаческим, идеала с идолом, вокруг которого пляшут дикари.

Намечается возобновление "Еврейской старины". Совет общины здесь ассигновал для нее субсидию в 10 000 рублей, ждем от Москвы столько же, и тогда приступлю к приготовлению годового тома.

8 июля. Стрельба, слышавшаяся вчера, оказалась эпизодом гражданской войны: перестреливались из пулеметов боевая дружина левых эсеров, засевшая в Пажеском корпусе, и красноармейцы-большевики. Дружина сдалась... Посол Мирбах убит эсерами"1. Что еще скажет Германия, неизвестно...

19 июля (вечер). Вернулся сейчас расстроенный из заседания Национального совета, где обсуждался вопрос, быть или не быть этому органу ввиду избранного московским съездом Центрального совета Союза еврейских общин, к которому должны перейти и политические функции. Я с "Фолкспартей" стоял за роспуск Нац. совета (в П-ге) и сосредоточение сил в Центральном совете (московском "Цеваад"); сионисты и другие возражали. Прения были горячие и за поздним временем не закончились.

Сегодня жуткое известие: в Екатеринбурге расстрелян развенчанный царь Николай II по решению местного совдепа, т. е. нескольких рабочих и красноармейцев, ввиду наступления чехословаков и "белогвардейцев". Для узника, терзавшего Россию 23 года, готовился суд всенародный, суд Учредительного собрания, а его убила шайка темных, едва ли трезвых людей...

Людям 3-й и 4-й категории по хлебному пайку, т. е. интеллигентам и "буржуям", сегодня приказано подметать улицы, чистить дворы, служить санитарами при холерных больных, в то время как высший класс, т. е. рабочие и красноармейцы, будут творить политику России...

25 июля. Восставший Ярославль после трехнедельного геройского сопротивления разрушен, сожжен, и сотни вождей восстания расстреляны большевиками... Голод, вместо гибели, принесет правящим насильникам спасение: к ним бегут на гражданскую и военную службу ради увеличения хлебного пайка. Иначе теперешняя военная мобилизация среди рабочих не удалась бы. Только у этих продавшихся сытые лица, а все другие еле передвигают ноги на улицах.

Жутко ходить теперь по Петербургу. Город вымирает. Огромные массы уехали. У новейших полицейских участков, "комиссариатов", сотни несчастных в очереди, ждут хлебных карточек с удостоверением "категории". Рабочие причислены к первой, высшей категории, получающей больше хлеба, а часто яйца и жиры, между тем как интеллигенция причислена к третьей категории с восьмушкой фунта хлеба, без жиров и прочего... Так водворяется "равенство". Свобода осуществлена запрещением всех газет, кроме большевистских... Здесь уцелела лишь одна "Речь" ("Век") благодаря своей осторожности.

С запада свет: побеждает франко-англо-американская армия и отгоняет немцев... Опять слухи о близких мирных переговорах... Но до спасения Петербурга далеко. Без потоков крови хозяева "Северной Коммуны" не уйдут, а немцы их временно поддерживают против западных союзников.

3 августа. Углубился в редактирование "Старины" и долгими часами заглушаю в себе звуки дня, страшные звуки Бедлама, соединенного с бойней... Третьего дня миновало четырехлетие мировой войны... А сегодня телеграмма с речью кайзера Вильгельма, что он "с Божьей помощью" вступает в пятый год войны и т. д.

5 августа. Со вчерашнего дня закрыты "Речь" ("Век") и все вечерние "буржуазные" газеты. Остались только большевистская "Правда" да еще уличная "Красная газета" маратовского типа. Теперь мы в полном мраке...

9 августа. При отсутствии независимой печати мы во власти слухов, лишь намеками подтверждаемых в официальной "Лжи", выходящей под псевдонимом "Правда". Близится как будто оккупация Петербурга немцами... Большевики будут сжаты между надвигающимися с севера и востока союзниками и германской оккупацией Петербурга. Они теперь мечутся, скликают красноармейцев...

18 августа. Где-то далеко грохочут смертоносные орудия, кипит гражданская война в бывшей России, готовится новое Ватерлоо на севере Франции для нового Наполеона, Вильгельма. А здесь, в вертепе "Северной Коммуны", опять тихо: не ждем ни немца, ни англичанина. Вымирает голодающий город... В вечерние моционы хожу по этому кладбищу. Предо мною огромный труп Петербурга: пустынные улицы, малообитаемые дома, редкие прохожие с унылыми лицами и походкой расслабленных. Сегодня, устав от редактирования статей (для "Старины"), решил отдохнуть. Днем гулял с внуками, вечером один в Ботаническом саду с томиком Гюго в кармане.

26 августа (вечер). Осиротел. Уехала Соня с детьми и мужем, в надежде прорваться сквозь кордон военных оккупации к родным в Люблин. Часа три назад вернулся с проводов на вокзал с щемящею болью в сердце. Как вынесут малютки тяжесть долгого пути, как узнать, что с ними там, за большевистскими, германскими и австрийскими кордонами? Считаю для них спасением отъезд в край, где нет голода, дикого террора и сплошного разбоя, но сам-то я отрезан от них. Погасли последние искры. Субботы будут без Али к обеду и Вити после обеда, без детского шума, без вдумчивых вопросов Али по библейской истории, которую он почти уже знает по моим устным рассказам...

Последние дни внуки почти сплошь проводили у нас, а работа по "Старине" шла усиленно. Проредактировал и сдал в набор большую половину книги. Устал. Надо отдохнуть в полном уединении, но жутко это одиночество в тюрьме, где ежедневно истребляют заключенных. Жутко в логовище зверей.... Нет покоя внутреннего, о котором я мечтал и теперь, в полупасмурный день петербургского августа, я спрашиваю: когда же конец?

3 сентября. Террор оппозиции является как логический ответ на терpop правительства. Та самая партия эсеров, которая некогда бросала бомбы в царских инквизиторов, Плеве и т. п., теперь выдвигает "боевиков", которые стреляют в деспотов большевизма. В один и тот же день, 30 августа, здесь убит Урицкий, начальник Комиссии для борьбы с контрреволюцией, подписавший за последнее время сотни приказов об арестах и казнях, а в Москве ранен сам большевистский царь, Ленин;

Урицкого (к нашему позору — еврея) убил молодой еврей Каннегисер, отца которого, инженера и директора заводов, я встречал в заседаниях по еврейским общественным делам. Ленина тяжело ранила еврейская девушка Каплан, кажется курсистка, новая Шарлотта Корде, пошедшая на Марата. И самоотверженный юноша, и "дева-Эвменида", двинувшиеся против "Маратовых жрецов", заявили, что мстят за поруганную свободу, растоптанную демократию, разогнанное Учредительное собрание, расстрелы тысяч честных борцов... Хорошо, что именно евреи совершили этот подвиг: это — искупление страшной вины участия евреев в большевизме...

Пока ответом на единоличный террор является свирепый массовый террор со стороны большевиков. Уже на могиле Урицкого призывали в речах к полному "истреблению буржуазии и белогвардейцев"; в газетах — сотни кровожадных резолюций с призывом к мести, массовым казням и расстрелам без суда. Идут чудовищные аресты здесь и в Москве, хватают всех заметных деятелей оппозиционных партий. Здесь и в Москве разгромлены английские консульства; при обыске убиты здесь агенты английского правительства, арестованы прочие...

Длится усиленная редакционная работа "Старины"... Страшит неизвестность близкого будущего. Давит петля голода... Своей разбойничьей гражданской войной большевистская армия отрезала Петербург от всех источников питания, и огромный город умирает... В Самаре организуется новое правительство, подготовляется учредительное собрание...

4 сентября. Ужасы. Массовые расстрелы. Говорят о нескольких сотнях расстрелянных "буржуев" и антибольшевиков, о кучах трупов за городом. "Красная газета" оповестила о 500 расстрелянных, обещав опубликовать имена, а сегодня в этом пропитанном кровью листке Зиновьева появился декрет комиссара внутренних дел Петровского (бывшего депутата 4-й Думы) о сплошных арестах буржуев, правых эсеров и вообще "белогвардейцев" в качестве заложников, которые будут уничтожаться тысячами. В городе тревога. Были обыски и аресты у знакомых. Каждый прикосновенный к политической деятельности боится: ночью к нему могут ворваться и забрать. Московская Корде (Фанни Каплан-Ройде) уже расстреляна: суд скорый, который поднимет Ленина с постели.

6 сентября. Чудовищное случилось. Официально объявлено, что на днях расстреляно 512 "контрреволюционеров и белогвардейцев", в том числе и 10 правых эсеров, во исполнение резолюции рабочих-большевиков о "беспощадном красном терроре". Имена казненных, как водится у инквизиторов большевизма, не опубликованы, и мы даже не знаем, кто эти мученики. Зато опубликован список арестованных заложников, которые будут казнены при первом покушении на большевика. Пестрый список уцелевших членов дома Романовых, банкиров, купцов, офицеров и малоизвестных правых эсеров (между ними знакомый юноша, сын покойного В. Бермана, оставшийся сиротой после смерти отца). Комиссия по борьбе с контрреволюцией объявляет, что "продолжение будет" и список еще пополнится... Троцкий говорит о "крови и железе", подобно Бисмарку..."8 Странно, что личного страха я при этом не испытываю. Ведь и меня могут взять в заложники от "белогвардейцев" (хотя я никогда таковым не был) и уличить меня в ненависти к новому абсолютизму на основании этого дневника. Дорогой мне дневник иногда прячу среди книг моей библиотеки, как некогда в дни ярости царизма, при ожидании обыска. Тогда мне грозила бы ссылка в Сибирь, теперь — расстрел.

6 сентяоря (вечер, Иом-киппур). С утра хмурилось небо над преступной землей. После полудня оделся, впервые по-осеннему, и пошел в Ботанический сад. Сел на скамью, смотрел на опавшие листья... Думал: среди голода, холода, красного террора уже доживу кое-как, лишь бы не порвалась связь с прошлым, цельность души. Но если в мою обитель ворвутся и отнимут плод многолетнего труда — манускрипт "Истории", заберут мои дневники за 33 года, — они отнимут часть моей души, разрушат и смысл жизни, и цельность жизни... Возвращался по липовой аллее на берегу Невы и думал: уйти или остаться? Оторваться от алтаря и спасти жизнь или остаться на посту и спасти душу, не разрывая нитей прошлого?

Комментарии

Добавить изображение