БЕЗ ПРИКРАС

Дай руку, далекий бостонский друг, и войдем в нашу молодость, на исчезнувший берег советской Атлантиды, когда каждый из нас был беззаботен, краснощек, любил и был любимым. Ты помнишь прекрасные шестидесятые годы, названные Эренбургом “оттепелью”? Тогда неожиданно помолодела вся страна. Демонтаж пенетенциарной трудовой системы, ослабление репрессивной политики государства привели к тому, что народ вновь испытал прилив строительного энтузиазма и громадными трудовыми фалангами двинулся на освоение целины и Тюмени, возведение мощных гидроэлектростанций, строительство ВАЗа и БАМа, и венцом этих усилий стало завоевание космоса. "Мой адрес не дом и не улица, мой адрес Советский Союз", "Ты, я, он, она, вместе целая страна" - слова этих песен прекрасно передали пафос этой последней попытки добровольной самосоциализации, прорыва в коллективистскую Муравию, и литература тех лет разделила этот порыв вместе со своим народом. Духоподъемно-романтические поэмы Е. Евтушенко, А. Вознесенского, Р. Рождественского, "За далью - даль" А. Твардовского, "Председатель" Ю. Нагибина, "Утоление жажды" Ю. Трифонова, "Коллеги" и "Звездный билет" В. Аксенова, "Продолжение легенды" А. Кузнецова, "Хочу быть честным" В. Войновича, "Иркутская история" А. Арбузова, обширный корпус "лейтенантской прозы”, фильмы С. Герасимова и М. Хуциева, "Сибириада" А. Кончаловского - всё это произведения выраженной советской направленности, в каких бы отношениях ни оказались их авторы со своим советским прошлым и как бы они ни открещивались от него в настоящем. Их творчество явилось сублимацией настроений “общества”, а не “государства”, настроения же эти были таковы, что с концом сталинской эпохи мы заживем, наконец, при настоящем социализме, социализме с человеческим лицом (сужу по собственному ощущению тех лет). Поскольку такая вера захватила просвещенный слой нации, она породила к жизни соответствующую литературу и искусство. Подобного расцвета талантов Россия не знала с 20-х годов.

Но в этом прекраснодушно-романтическом потоке существовал еще культурный слой, озабоченный не столько парнасским, сколько политическим самоутверждением. Первые вошли в историю под названием “шестидесятников”, вторые - под названием “диссидентов”. Андрей Синявский и Мария Розанова, Юлий Даниэль и Лариса Богораз, Владимир Буковский и Натан Щаранский, Александр и Нина Воронель, Сергей Галансков и Владимир Максимов – вот их имена. В любом интеллигентском поколении рождается определенный процент особей, которых хлебом не корми, на женщину не клади, а дай реорганизовать человечество по новому штату. Здесь нет никакого упрека, но лишь констатация факта: диссидент”, даже окажись он в раю, немедленно примется протестовать и потребует карандаш, чтобы исправить чертежи Господа Бога.

Именно этой “недовольной” генерации 60-80-х годов и посвящены мемуары “Без прикрас” Нины Воронель. Промолчав без малого сорок лет, одна из примадонн правозащитного движения в СССР решила высказаться о своих единомышленниках откровенно и до конца.

Читатели старшего поколения помнят, каким единодушным пиететом пользовались обладатели названных имен. Любой уважающий себя интеллигент готов был поставить виртуальную подпись под их пламенными призывами “за вашу и нашу свободу!”. Из провинциальной разночинной глубины они смотрелись римскими ликторами, фигурами из плазмы и стали.

Но вот появились воспоминания Нины Воронель. И вызвали изрядный скандал по обе стороны океана. Дело в том, что мемуаристка впервые рискнула описать не “лики”, а “портреты” своих бывших сотоварищей. Ножницы между первыми и вторыми оказались настолько впечатляющими, что ваш покорный слуга не раз откладывал книгу в сторону и смачивал лоб полотенцем. Это же надо! Оказывается, кумир его оппозиционных юношеских настроений Андрей Синявский являлся одновременным осведомителем соответствующих служб КГБ! И свидетельствует об этом ни кто иной, как ближайший единомышленник и подельник Синявского Сергей Хмельницкий, который тоже, выясняется, был стукачом и регулярно писал отчеты “наверх”!

Или вот например: признанная Жанна д’Арк правозащитного движения принимает энергичное участие в переправке скарба несчастных эмигрантов за рубеж. Мемуаристка искренне удивлена такой посторонней деловитостью своей боевой подруги, ка
к вдруг, через несколько лет обнаруживает чужой набор антикварной мебели в ее парижской квартире…

И так далее, и тому подобное. Иные мемуарные характеристики Нины Воронель приводят на ум психологические объективки, которые писало на своих подопечных КГБ: “акцентуированный честолюбец, авантюрист, склонен к предательству”.

- Да не может такого быть, чтобы первоцвет российского диссидентства управлялся спецслужбами КГБ и ЦРУ!

- Может, - горестно отвечает Нина Воронель. Мемуаристка знает, что говорит: она сама покрыта правозащитными шрамами полувековой давности. Книга написана не историком, а участником. Из-под канона и иконостаса на нас льется правда “без прикрас”. Диссидентские кумиры предстают у Воронель всего лишь людьми, исполненными разнообразных, в том числе малосимпатичных страстей. Отсюда и оглушительный успех книги, воспринятой в одних кругах как надругательство над святынями, в других – как стенограмма политического подполья поздних советских лет.

Возвращаясь к Андрею Синявскому: это единственный персонаж, который остается за гранью понимания, хотя именно ему посвящены наиболее напряженные размышления автора. Нина Воронель выдвигает целых четыре версии этой запутанной диссидентской судьбы: “фактическую”, “женскую”, “сентиментальную”, мистическую” - и все-таки не может разобраться в лабиринтах личности Андрея Синявского до дна. Культуртрегер, диссидент, провокатор, одновременный гражданин мира” и руспатриот - невольно приходит на ум Ставрогин Достоевского. (Впрочем, автору мемуаров он приходит на ум тоже). Самое поразительное, что Нина Воронель полупрощает Синявскому даже его сотрудничество с “органами”. Видать, это был действительно исключительный во всех отношениях человек.

Мемуары интересны не только этим. В них воспроизводятся личные встречи с сугубо творческой элитой 60-80-х годов – с Борисом Пастернаком и его экзотической дочерью, Корнеем Чуковским, Давидом Самойловым, отцом и сыном Тарковскими, Георгием Владимовым, Василием Аксеновым. О них тоже написано откровенно и без прикрас. А страницы, посвященные А. и А. Тарковским, отмечены прямо-таки психоаналитическим проникновением в суть эдипова конфликта между отцом и сыном. Да и вообще, это очень умные мемуары. Читая их, то и дело вспоминаешь надпись, которую мемуаристка подсмотрела однажды на письменном столе у сына Синявских: "Она говорит так умно и понимает то же, что и я. Как странно думать, что она - женщина!”

Но не только женщина. Нина Воронель еще и иудейка. Поэтому вечнозеленой еврейской теме в мемуарах тоже уделено достаточно места. Неугомонная мемуаристка входила во внутренний круг не только советского, но и еврейского диссидентства. Но не страдала при этом комплексом мученичества, который так развит в еврейской интеллигентской среде. Ох, уж эти профессиональные плакальщики… Мемуары Нины Воронель лишены этой еврейской плаксивости совершенно. Более того, в этом смысле они скорее ироничны. Чего стоит например, описание посиделок у “Дэзика” Самойлова, объявившего себя большим русским, чем сами русские, и отказавшего в этой принадлежности даже Александру Солженицыну:

“Только мы с Юликом Даниэлем понимаем русский народ по-настоящему!”, - крикнул он, нисколько не смущаясь зияющими прорехами в своем заявлении.

“Вы хотите сказать, что вы, Давид Кауфман и Юлий Меерович, понимаете русский народ лучше, чем великий русский писатель Александр Солженицын?”, - усомнился Саша (Александр Воронель – прим. наше, В. С.) /…/. Отмахнувшись от великого писателя, Дэзик сосредоточился на определении “русский”:

“Какой Солженицын русский? Ничего русского в нем нет! Вот мы с Юликом настоящие русские!”

Пока я решала, насколько он прав, если измерять степень русскости” количеством выпитого в одном застолье, Саша понял, что случайно подхваченная им роль антисемита как нельзя лучше подходит к случаю: “Какие из вас русские? Вы же евреи, а русский народ – православный!”. Только этого Дэзику не хватало для полного комплекта:

“Русский народ, может, и православный, а вот Солженицын нет! Ничего он не понимает в православии! Настоящие русские и православные мы с Юликом!”

“Такие православные, хучь в равины отдавай”, - смачно процитировал Саша.”

Если среди читателей этого критического очерка есть евреи, они лучше других оценят анекдотический “цимес” эпизода.

Мемуары огромны. В них хватает места и описанию туристических анабазисов мемуаристки по необъятной державе Советов. Где только не побывала Нина Воронель благодаря неуемной энергии своего супруга и его друзей! Предгорья Тянь-Шаня, Волжская дельта (там путешественники подстрелили и съели орла!), Заполярье… уж лучше бы она этого не описывала, честное слово! Помимо воли автора перед нами возникает огромная симпатичная страна, населенная благодушными простаками - и разрушенная, черт возьми, усилиями её же блудных сыновей и дочерей, в числе которых, увы, находилась и фигурантка этого очерка.

В настоящее время Нина Воронель проживает в Израиле, самом крошечном и “умышленном” (Достоевский) государстве мира. Израиль возник, пропал, снова возник, учит сегодня зачем-то до посинения мертвый иврит, отнюдь не став при этом кладезем еврейских добродетелей. Оказавшись наедине с самими собою, евреи убедились в собственной невыносимости. Читайте израильский роман” Дины Рубиной “Вот придет Мессия!” и спорьте с его автором, а ваш покорный слуга, не будучи евреем, умывает руки. Ведь, если разобраться, кому было плохо в Советском Союзе? Народу? Вздор, более патерналистской власти не знал ни один народ в мире. Интеллигенции? Она тоже была одета, обута, получала гарантированную зарплату и раз в году летала на моря самолетами Аэорофлота. Плохо было только тому яйцеголовому диссидентскому меньшинству, которому – читай выше – везде будет плохо, даже в раю. Когда автор сего вспоминает, какую чушь он городил и слушал в интеллигентских салонах собственной молодости, ему хочется плюнуть на себя в зеркало и ударить палкой по седой голове. Что ему в сегодняшнем западно-украинском углу его “батькивщины”, если взамен у него отняли необъятную дружелюбную страну, где все двери были гостеприимно распахнуты, и каждому входящему немедленно накрывали и наливали.

- Мои бывшие соотечествениики, вы меня слышите? Вы согласны? Вы оставили прекрасную советскую обитель, а сейчас маетесь, соблазненные и покинутые, в своих канадских “кьюбикалс” и израильских “Махане Руси с фотографией Голды Меир на голой стене. Что имеем не храним, потерявши плачем. Хорошо, где нас нет.

Но возвратимся к мемуарам Нины Воронель и от имени разночинного читательского большинства “Лебедя” зададим ей роковой вопрос:

- Уважаемая Н. Воронель, зачем вы проделали всё это с нами и сама с собой?

18.05.2003