ФИЛОСОФИЯ И СВОБОДА

[Просматриая свои прежние заметки]

За десятилетия преподавания диалектического и исторического материализма и уму непостижимого количества книг, брошюр и статей на эти же темы в СССР, а потом и в России, в массовом общественном сознании возник устойчивый стереотип, взгляд на философию как на некий свод истин, сообщающих как "на самом деле" устроен мир, Вселенная и человеческое общество. Правда, если человек был настроен хоть немного философски, то даже сравнивая учебники разных десятилетий, он легко бы заметил, что в конце 50-х годов в учебниках "диамата” без тени сомнении говорилось о том, например, что Вселенная бесконечна во времени и пространстве и что всякие иные соображения на этот счет есть идеалистический и антинаучный вздор. Там же, в разделе истмата" , он бы узнал, что человечество проходит в своем развитии последовательную смену пяти формаций (первобытнообщинная ... коммунистическая) и ему не удастся сойти с этой предначертанной дороги, открытой гением Маркса.

В начале 80-х годов наш воображаемый "философ в душе" из учебника уже узнал бы, что концепция статичной, 'вечной" во времени и пространстве Вселенной является метафизической и потому ненаучной, что Вселенная имела начало во времени и потому конечна во времени, и, вполне возможно, в пространстве, что помимо расхожей "пятичленки" формаций Маркс, оказывается что-то писал о шестом - так называемом восточном или азиатском - способе производства - писал, правда, то ли смутно, то ли его смутно понимали, но споры про эту шестую формацию, дескать, в отечественной литературе имеют место.

Ну, а если бы он открыл книгу конца 80—х годов, то тут бы и вовсе удивился. Про Вселенную он бы узнал, что существует антропный принцип, согласно которому все константы во Вселенной подобраны так поразительно согласованно, что именно только такое их сочетание позволяет существовать человеку (т.е. Вселенная создана ради человека), а уж что касается Маркса и самой прогрессивной коммунистической формации... Да, многое он бы узнал по этому поводу, самое понятное из которого - это то, что прогрессивная формация есть как минимум химера, антиутопия, мрачный тупик всего человечества.

И тогда наш самодеятельный философ задался бы вопросом, так что же такое философия: то, что писалось в одном из этих учебников? В каком именно? Или то, что еще будет написано? Когда именно? Но ведь он наверняка знает, что философия возникла давно, более 2500 лет назад. Стало быть, философия существует тысячи лет до всяких учебников, и просто то, что он читал - не философия. Возможно как раз в это время ему в руки попадет книга Мераба Мамардашвили "Как я понимаю философию", изданную еще в 1990 г. И представляющую собой сборник из интервью и некоторых статей этого известного советского философа, ныне давно покойного.

Естественно, Мераб Константинович отрицал, что философия - это просто некая система знаний, которую можно освоить по учебнику. Так было когда-то в СССР, где она (система "знаний", а не философия) стала частью идеологического аппарата для принудительного распространения единомыслия. Философия же - это нечто духовно пережитое через личный опыт, то, что позволяет оформить духовное состояние через выработанные историей философии общие понятия. Именно поэтому понять, что такое философия нельзя не только из учебников, но даже и из текстов самих творцов философии - если только человек не задается экзистенциальным, жизненно важным для него вопросом: как возможна сама мысль, само сознание, каков должен быть мир, чтобы в нем могла существовать моя мысль, или чтобы в нем могла осуществиться причинная связь, понятая мной, или время, которое я опишу категорией "время"; чтобы в нем могла быть этика, моя нравственность, не обоснованная никакими "социальными необходимостями", прагматическими соображениями и пр.

Да, недостаточно вербального мира, конструкций из понятий и категорий, пусть даже самых возвышенных, но совершенно необходимо личное участие, личное переживание и собственная мысль человека - только тогда все философские категории, использующиеся этим человеком, станут его философией. Мераб Константинович далал замечательное пояснение этому тезису. "Представим себе, - говорит он, - что мир был бы завершен и к тому же существовала бы некая великая теория, объясняюща

я нам, что такое любовь, что такое мысль, что такое причина и т.д. .. если бы это было так, то было бы совершенно лишним переживать, например, чувство любви (и вообще мыслить - В.Л.). Но мы же все-таки любим. Несмотря на то, что, казалось бы, все давно известно, все пережито, все испытано. Зачем же еще мои чувства, если все это было и было миллионы раз? Зачем?! Но перевернем вопрос: значит мир не устроен как законченная целостность? И я в своем чувстве уникален, неповторим. Мое чувство не выводится из других чувств. В противном случае не нужно было бы ни моей любви, ни всех этих переживаний - они были бы заместимы предшествующими знаниями о любви... Значит мир устроен как нечто, находящееся в постоянном становлении, в нем всегда найдется мне место..." (с.20-21).

Чувствуется, что Мераб Константинович понимал толк не только в философии, но и в любви. А в философии ему явно близки Декарт и Кант. Именно Декарт исходил из самоочевидной достоверности мышления, из знаменитого "cogito ergo sum", и из неоспоримого для него мыслительного акта сомнения он затем восстанавливает и бытие всего мира, который должен быть именно таким, иначе "когито" было бы невозможным. И, более того, без моего акта мышления и мир был бы не таким, в нем не хватало бы именно меня с моей мыслью о мире и, стало быть, мир потерпел бы некий ущерб от этого и стал бы не таким, каким он есть. И кантовские априорные формы созерцания и рассудка - это ведь тоже задание определенной конструкции мира, в котором возможны осознаваемые человеком время, пространство, причинность, аксиомы математики и вообще сама возможность законов науки.

Да, конечно, мир устроен так, что позволяет нам мыслить и даже философствовать. Но философствование - это особый вид мышления, его особенность в том, что оно возникает в виде некоего пространства, в виде особого состояния сознания, где человек как бы останавливается, перестает участвовать в цепи реальных жизненных воздействий и реакций и находится в паузе, в которой человек осмысливает мир и себя в нем. Этот философский акт мышления в "жизненной паузе" как бы освещает все остальные события и акты нашей жизни. Это то, что Платон называл "обратным плаванием", указывающим на фундаментальное устройство мира. Ибо если бы все процессы в мире шли только в одну сторону - от жизни к смерти, от порядка к хаосу, то он скоро бы и выродился весь в этот самый хаос. Стало быть, само наличие в мире порядка предполагает необходимость и "обратного плавания" от смерти к жизни. Это то, что можно было бы назвать очень предварительным, философским ответом на проблему “тепловой смерти” Вселенной, которая казалась неизбежной после открытия Клаузиусом второго начала термодинамики и работ Больцмана по возрастанию энтропии как неизбежного беспорядка. То, что может быть и обратное движение, выяснилось только во второй половине прошлого века, после появления релятивисткой термодинамики и синергетики.

Итак, в этом океане нарастающего хаоса необходимо “обратное плавание”. Изменение же направления связано с остановкой и как раз этот момент остановки и совпадает с философским актом осмысления глобальных принципов мира. Кстати сказать, сам Платон попал в это философское пространство экзистенциальной паузы после вынесения смертного приговора своему любимому учителю Сократу. Именно тогда он задал себе философский вопрос: как устроен мир, если оказалось, что в нем возможна смерть самого мудрого из эллинов? И смерть не случайная или по прихоти тирана, а по приговору общего собрания свободных граждан Афин! И каков должен был бы стать этот мир, чтобы подобное в нем стало невозможным? Ответом на этот вопрос и была вся философия Платона. В этой философии Платона главным моментом был вывод о том, что миром должны править не ремесленники, торговцы и кожевенники, которые правили бал на агоре в Афинах, а философы.

Главное в философских рассуждениях -это проблема сознания. Мыслить о сознании - это и значит философствовать. В мышлении есть некие архетипические образования, (скажем, моральные максимы), которые нельзя истолковать как продолжение собственной логики, умозаключений и вообще собственных дискурсивных, логических способностей. Вот эти образования, эти понятия и нужно принимать как данность. То есть сделать то, что предлагал еще Кант, считая и причинность и сами законы логики врожденными нашему сознанию.

Но откуда взялось само сознание? "Сознание можно вывести из чего-нибудь?" - спрашивал Мамардашвили. И отвечал: "Нельзя. Мы вынуждены принять его как факт" (с.38). На этом тезисе стоит остановиться чуть подробнее.

Советское сознание как раз известно откуда можно вывести. Из тех самых учебников, лекций, статей и книг, о которых я уже упоминал. Но то, что оно есть и есть именно такое - мы вынуждены принять как факт. В главах учебников, посвященных сознанию, акцент делался на происхождение сознания, то есть на его выведении из предыдущих, более низких "форм отражения" действительности. Следовательно, как бы задавался механизм возникновения сознания, его эволюция от простейших форм "химического отражения" типа катализа, к биологическим формам - рефлексам и, наконец, к гоминидным, предчеловеческим формам - к конкретному и стадному мышлению и уж от них - к настоящему абстрактному, человеческому мышлению. Возникала иллюзия, что науке хотя бы в принципе известно, как возникло сознание. И еще возникала иллюзия, что, скажем, химия высокомолекулярных соединений, зоопсихология и, тем более, антропология в сумме своей дают ответ на вопрос, философский по своей сути: что такое сознание. Конечно, проговаривали всегда авторы работ "про сознание", - этот ответ не полон-, не исчерпывающ, он будет уточняться по мере развития науки и пр. и т.д.

Я как-то в конце 1983 года присутствовал на встрече Мераба Константиновича с научными работниками Института Атомной Энергии им.Курчатова. И там, в большом наполненном зале, свидетельствующем об априорном интересе физиков и химиков к проблемам сознания и философии (именно об этом говорил на той встрече Мамардашвили), убедился в том, что тезисы о невыводимости сознания и априорности этики или свободы вызывают неприятие зала. Вот те слова , которые вызвали шум в зале: "Термин "сознание" в принципе означает какую-то связь или соотнесенность человека с иной реальностью поверх или через голову окружающей реальности. Но, определив так сознание, я хочу далее сказать, что им выделяется какая-то точка в мире и вплетенность ее в мировые сцепления. Эта точка выделена, и тем самым она дифференцирована, различительна. То есть сознание есть одновременно и различение. Поскольку оно "проявляется" только в горизонте иного, постольку и выделенная точка становится не необходимой, а лишь возможной. Как одна из возможностей".

Ясно, что такая речь сопровождалась иногда ироническими, а иногда и злобными выкриками.

А ведь это типично философские рассуждения, в которых философия чем-то сродни поэзии; в этих вроде бы несколько аморфных словах, словесной вязи, начинает кристаллизоваться понимание, сознание слушателя оказывается в этой самой выделенной в мире точке. Конечно, язык приведенной цитаты на слишком подходил для физиков. Но все же понять, хотя бы смутно, было можно. Тем более, что он приводил примеры. Мамардашвили о понимании говорил: "Понимание случается тогда, когда помимо словесно-знаковых форм присутствует дополнительный эффект сосуществования двух точек какого-то "поля". И тогда мы узнаем, что если кто-то не понимал того, что ему говорят, то уже не поймет, как бы ему ни объясняли”.

Люди не поймут друг друга, если они в принципе находятся в различных ценностных системах. Считают друг друга представителями враждебных идеологий, например. Но если в одной системе, то пользуясь примерами, аналогиями, метафорами, думаю, все-таки можно попытаться сделать так, чтобы тебя поняли. Тогда, в Доме культуры ИАЭ, физики не поняли философствования Мамардашвили.

Как бы я попытался бесспорный для меня тезис о невыводимости сознания из предшествующих форм отражения и беспричинности моральности и свободы сделать понятным для научной аудитории? Используя знакомый ей понятийный аппарат и метод аналогий. Я бы сказал, что успехи науки в объяснении эволюции сознания впечатляющи, но все это - естественнонаучный, а не философский аспект проблемы сознания. В философском смысле проблема сознания появляется вместе с рефлексией, когда можно поставить вопрос, как я мыслю о своем мышлении. Между этими двумя состояниями (просто мышлением и мышлением о мышлении) такое же расстояние, как между отсутствием сознания и наличием оного. В философском же смысле возникновение сознания в принципе не может быть отрефлексировано. Действительно, когда сознание возникало (в естественнонаучном смысле слова), то еще не было уровня рефлексии, который сказал бы нам, как это происходит, а когда сознание "дозрело" до рефлексии, то процесс становления сознания уже закончился и потому отрефлексирован быть не может.

Еще Гегель определял рефлексию как то, без чего то, что было - не было. И тот же Гегель, подробно описав саморазвитие абсолютной идеи, затем просто постулировал ее превращение в свою опредмеченную форму - в природу. А каков механизм этого перехода от идеи к природе? - спросил бы естественник. А нет механизма, - ответил бы Гегель. Просто имеем два состояния: сначала идею, а потом сразу - природу. Да это ж антинаучный вздор, воскликнули бы физики!

Уважаемые физики, а что если бы вы мне сказали, что сначала электрон находится на одном энергетическом уровне, а затем на другом (то, что раньше называлось орбитой), а я спрошу у вас, а где же механизм перескоков? Как электрон ведет себя и что делает между уровнями? Вы скажете: этот вопрос некорректен. Существует, скажете вы, квант действия и принцип квантования, и он запрещает говорить о том, где находится и что делает электрон "в промежутке" между уровнями. Да, но все-таки, что же это за наука, которая не говорит нам, где электрон; он же при этом двигается? Нет, говорит квантовая физика, - мы имеем два состояния: сначала электрон здесь, а потом сразу там, и никаких промежуточных состояний, никакого процесса перехода, никакого движения.

Что же, принимаем этот вывод физики. Но философский анализ дает точно такой же результат. Либо есть сознание (в философском смысле слова, т. е. отрефлексированное), либо его нет. Либо есть совесть - либо нет. Либо есть свобода - либо ее нет. Это, так сказать, принцип философского квантования. В его рамках можно сказать, например, что последнюю мысль человека нельзя высказать, ее человек всегда унесет с собой. Ибо если он ее высказывает, она не последняя, а когда последняя - уже нет возможности высказать, как раз отключается сознание. Такой печальный факт, граждане физики.

Мераб Константинович вовсе не всегда говорил "непонятно". Чуть терпения - и его легко поймет и физик, и химик. Вот кусочек из его рассуждения по поводу отсутствия причины, т.е. отсутствия внутреннего механизма появления совести: "Сознание, по определению, есть моральное явление. Не случайно во многих языках мира "сознание" и "совесть" происходят от одного корня. Ведь моральные феномены означают просто следующую вещь: способность человека руководствоваться причинно ничем не обоснованной мотивацией,... морально то, что бескорыстно, беспричинно. Ведь совесть она - не "почему"? Она, наоборот, "обрубает" цепь причинных аргументов.. Мы говорим: "потому, что испугался"; "потому, что храбрый". Или - "был в хорошем настроении и потому сделал это или не сделал того-то". А когда речь идет о феномене сознания, этическом по своему содержанию, мы говорим не "почему", а "по совести". Это - как бы конечный аргумент. Воплощение такого состояния в мысли и есть философия" (с.78).

Эта проблема как бы "квантового характера" сознания, этики и свободы имеет огромный социальный выход. Скажем, нельзя "постепенно" вводить рынок как принципиально иную (по сравнению с тоталитаризмом) норму общественных отношений; это так же невозможно, как, скажем, постепенно менять направление движения машин по односторонней улице: сегодня одна машина может ехать в противоположном направлении против общего движения, завтра - две, потом три... Ясно, что, кроме катастроф, из этого ничего не выйдет. Но ведь рынок - это производная от свободы человека, от свободы его распоряжения собственностью, его идеями, его "парой рабочих рук", его перемещениями... Такая прозаическая вещь, как рынок, упирается в свободу. Ну, а сама свобода чем мотивируется? Ничем. Это, можно сказать, последняя онтологическая реальность человеческого бытия.

"Свобода производит только свободу, большую свободу, - говорил Мамардашивли в одном из интервью. - А понимание того, что свобода производит только свободу, неотъемлемо от свободного человека, свободного труда. То есть свободен только тот человек, который готов и имеет реальную силу на труд свободы, не создающий никаких видимых продуктов или результатов, а лишь воспроизводящий саму себя. А уж затем она - условие других вещей, которые может сделать свободный человек".

Именно. У русских есть вроде бы неплохое присловье: "будет хлеб, будет и песня", но у американцев не хуже: "будет свобода, будет и хлеб". Во всяком случае, они хлеб экспортируют, а в России все поют песни, больше похожие, как заметил поэт, на стон.

Главная беда нашей страны, полагал Мамардашвили, в том, что за советское время была создана оруэлловская "новоречь", в обиход и массовое сознание людей вошли понятия, которые совершенно в стиле древнего мифологического мышления заменили собой бывшую, а ныне уничтоженную реальность. Он приводил такой пример языковой ловушки: "Советский воин-интернационалист, защищавший завоевания афганской апрельской революции". Это идеологическое клише начисто вытесняет реальность того, что происходило в Афганистане и не только не позволяет проанализировать эту реальность (исчезнувшую'), но не позволяет даже осмыслить само чувство матери погибшего сына ("воина -интернационалиста"). Тому имелось прекрасное подтверждение: фильм "Романс о влюбленных" А. Кончаловского, в длинном эпизоде котором мать погибшего афганца велеречиво распинается о том, как она счастлива от того, что ее сын отдал жизнь за афганских декхан. Чувство, не осмысленное в адекватном понятии, не порождает у человека нравственного состояния. Мы оказались свидетелями настоящего абсурда. Возникли клише: ''Родная милиция", "дорогие органы", "любимая партия" - здесь всякая реальность исчезла. Представьте себе эти же сочетания применительно к США. “Родная полиция”, “дорогие органы ФБР”, “любимая республиканская партия”.

"Двигаясь по магнитным линиям языковых ловушек, социальных ловушек, реальные эмоции, например, женщины, - говорил тогда Мамардашвили, - переживающей за сына, воевавшего в Афганистане, выражаются в готовности публично распять единственного человека, который пытался остановить убийство ее сына, и бить поклоны человеку, который послал ее ребенка на смерть. Что за реальность такая?!” (Имеется в виду эпизод с академиком Сахаровым на съезде депутатов в 1989 году). А что произошло год спустя?

К законам о рынке и собственности добавили фразу о запрете "эксплуатации". Другими словами - это запрет на право продажи и своей рабочей силы и право на наемный труд, без чего бессмысленен и рынок, и собственность. Это такая же древняя магия "словесной реальности", которая ярко высветилась в известном лозунге, популярном в дни прощания с Владимирам Ильичем: "могила Ленина - колыбель свободы всего человечества" .

Наше сегодняшнее понимание демократии есть общинное, неразвитое представление об актуальном равенстве "всего", которое в свое время блистательно развеял Н.Бердяев в своей "философии неравенства". Эта неразвитость представлений о демократии относится и к пониманию ее как безусловной "правоты большинства". К чему это может привести, показывает элегантная социологическая модель, придуманная физиком и психологом.

Пусть некто Икс предлагает трем лицам A,B,C проголосовать следующее предложение: А и В повысить зарплату, а С посадить (чтобы он не мешал и не вопил). Наверняка решение будет принято двумя третями голосов: А и В "за", С - "против", т.е. решение принимается квалифицированным большинством. Далее Икс предлагает проголосовать такой пункт: повысить жалование А, перевести в лучшую камеру С и посадить В. Опять решение проходит большинством в две трети - А и С "за", В - "против". Наконец, третье предложение: улучшить условия тюремного содержания В и С, но зато посадить А. И опять две трети голосов за это решение, только А, видите ли, против. Итак, в результате чисто демократической процедуры все трое путем голосования и принятия решений большинством голосов оказались в лагере (см. П.Чеботарев, Б.Кочубей. Маленькие хитрости демократии. "Век XX и мир", N 6, 1990).

Увы, это не только мысленный эксперимент. Именно так, в духе этой логической схемы, действовал тов. Сталин: сначала большинством голосов убирая троцкистов и ставя на их место зиновьевцев, затем - убирая зиновьевцев и ставя на их место кировцев, затем - кировцев... Хотел бы напомнить, что все 20-е и начало тридцатых годов тов. Сталин шел к единоличной диктатуре именно так, через постановку своих людей на всех этажах партийной иерархии (вплоть до райкомов и заводских парткомов)путем получения большинства голосов на выборах в партийных собраниях.

На вековечный вопрос о том, что же делать, тогда, 12 лет назад, Мамардашвили ответил так: освободить гражданское общество из чрева поглотившего его государства, очистить язык от словесных ловушек, что позволит мыслить точно, восстановить оборванные нити культуры, сделать свободу человека более весомой, чем даже все государство ( и тогда она не сможет быть ликвидирована никаким "большинством голосов").

В какой мере этот ответ актуален сейчас - судить читателю.

Хорошо бы попасть опять туда, в наши разговоры и споры. Вот недавно в Протвино прошла конференция, говорилось там о бозонах Хиггса и всяких прочих ученых вещах, с помощью которых можно было бы надуть принцип причинности и попасть в прошлое. Дескать, мы так тихонечко, без блеска в глазах, тихой сапой, так проникнем в прошлое, что никто не заметит. И таким образом, надуем причинность. Глаз, де, он ведь только принимает свет, а сам ничего не излучает. Так что глазом в прошлом не сверкнем. И никого отблеска произвести не позволим, а если таковое произойдет, то уволим конструктора машины времени за брак в работе.

Еще Перельман в "Занимательной физике" показал, что уэллсовский человек-невидимка сам бы ничего не видел - ибо суть зрения в том, что хрусталик преломляет свет, а сетчатка его частично поглощает, а частично - отражает. Свет, который проходит через тело без всякого взаимодействия с ним, сделает не только его невидимым, но превратит это тело в совершенно незрячее - оно (тело) тоже ничего не увидит. Невозможно учинить только поглощение, без отражения. Это удалось бы только абсолютно черному телу, какового в природе не бывает и быть не может (если не считать сенегальского негра), равно как и, скажем, абсолютно твердого тела. Или идеального газа. Это все именно идеализации. Таким образом, бесплотное явление в прошлое никак не состоится. Будет там наш путешественник во времени свет и отражать, и поглощать.

Пусть некий созерцатель в городе прошлого ничего не покупает и никого не толкает, никак своим присутствием ни что и ни на кого не повлияет.

Вот именно - повлияет. То место, которое он занимает, не может занять другой, местный житель того времени. Тайный соглядатай прошлого, допустим, втиснулся в автобус и занял место, а абориген остался на улице. Не успел на свидание. Расстроилась свадьба. И не родился наш путешественник в прошлое, ибо не попавший в автобус, оказывается, был его дедушкой.

Созерцатель-соглядатай, допустим, ничего безобразного в прошлом не сделает. Никого не убьет и даже брэдбериевскую бабочку не раздавит. Но, будучи во плоти, он сам может попасть под лошадь. Лошадь отделается легким испугом, понесет и натворит делов (какие именно - дело литературной фантазии). А эти дела в реальном прошлом не были предусмотрены. Вот вам и несанкционированное изменение прошлого, и, тем самым, будущего. То есть того настоящего, в котором мы живем.

Именно поэтому Лем - союзник причинности. Лем выводит свой закон: любое вмешательство из будущего в прошлое приводит к тому состоянию истории, в которой мы существуем.

Если любое попадание в прошлое и любые изменения в нем приводят к тому, что настоящее остается таким, каким есть, без всяких изменений, то это как раз совершенно эквивалентно утверждению, что в прошлое попасть невозможно!

Здесь будет уместно вспомнить известную мысль Набокова (в "Других берегах"), в которой он искренне удивлялся тому обстоятельству, что людей пугает их несуществование после смерти, в то время как такая же черная бесконечная бездна предшествовала их появлению на свет. И вот это небытие их не пугает, а такое же по своей экзистенциальной наполненности небытие после смерти страшит ужасно!

В том -то и дело, что небытие до рождения и небытие после смерти имеют принципиально разный характер. Не только психологический, но и философский, и даже просто физический. Эта разница как раз заключается в том, что в прошлое мы попасть не можем. Оно было и всегда останется без нас. Нас там не было и не будет. Не будет в принципе. И не надо. Ибо попадание туда не допускается принципом причинности. Невозможно то действие, которое может отменить саму причину этого действия и, тем самым, само действие. Нельзя поехать в прошлое и сделать так, чтобы потом, в будущем, вас не было, ибо вы уже были и поехали в это прошлое.

А вот в будущее как раз попасть можно. Это вообще вполне рутинное движение. В этом и заключается процесс жизни. Сегодня мы с вероятностью, близкой к 100 процентов, можем быть уверенными, что попадем в завтра. Доедем, так сказать, не вылезая из постели, за счет хода самого времени, благодаря его течению из прошлого в будущее.

Более того, мы в принципе можем попасть в сколь угодно отдаленное будущее. Притом же двумя способами. Первый - это гибернация. Глубокое охлаждение всего организма (примерно температура жидкого азота), при котором все химико-биологический процессы останавливаются до нуля. Нечто вроде выключенного компьютера. А потом, через миллион лет, его только нужно включить. Ну и, конечно, хранить и сохранить. Но здесь нет никаких ограничений со стороны законов науки и принципов философии.

Второй способ: движение с околосветовыми скоростями. В зависимости от степени приближения к С и собственного времени полета можно прибыть в сколь угодно отдаленное будущее.

Правда, за счет того, что вы потеряете нынешних родных, знакомых, страну, континенты и даже свою планету вместе с солнечной системой (если речь пойдет о миллиардах лет). Ну что ж, это как в золотом правиле механики: выигрываем в одном, проигрываем в другом..

Продолжительность жизни по местному времени (в ракете) нисколько ведь не изменится. Как жил, скажем, 80 лет, так и проживет. А вот на Земле за этот срок жизни может пройти сколько угодно лет. Хотя бы даже и миллиарды - если мы не поскупимся на скорость ракеты. И тяготение (=ускорение) ракеты при разгоне-торможении может быть не причем, ибо все эти эволюции можно делать при g=9,81, точно таком же, как на Земле. Я как-то прикидывал: для того, чтобы разогнать ракету до 0,99 скорости света нужно земное ускорение всего в течение года. Понятно, что все это мысленные эксперименты, но такие, которые точно соответствуют как физике, так и философским принципам типа причинности. Потому я высказал мнение о неэквивалентности бездны перед нами и после нас. Черный провал небытия после нас отсекает от нас будущее. То, в которое мы могли бы попасть хотя бы принципиально. И могли бы тогда повлиять на это будущее. То есть - от нашего убытия мир станет не таким, каким он мог бы быть. А небытие до нашего рождения ничего не отсекает. И ничего не меняет в мире. Нас там не было и мы никоим образом туда не могли бы попасть. Ни принципиально, ни даже беспринципно.

Впрочем, как писал Ломоносов, сказать все можно, а ты пойди, демонстрируй. Я-то лично не прочь съездить в прошлое. Даже давно себе наметил точки и времена.

Хорошо бы послушать допрос Иисуса Пилатом. Побывать в Афинах на беседах у Сократа, когда у него уже был в учениках 20-летний Платон. И еще раньше, денек на строительстве пирамиды Хеопса (но не в качестве строителя, мобилизованного на трудовой древнеегипетский фронт). Заодно послушать, как звучало имя спесивого фараона. Хеопс-то - это греческое наименование. А как сами египтяне говорили? Хуфу? Или еще как? И еще раньше - за день до и за день после начала погибели динозавров 65 миллионов лет назад. Что там было, метеорит? Недурно бы слетать в то время, но подальше от места падения. А то хорошо бы съездить и в совсем недавнее прошлое - в последний день февраля 1953 года, глянуть, сам товарищ Сталин получил апоплексический удар, или соратники ударили?

То есть, я охотно разделю место с компанией в машине времени.