"ЛУЧШЕ ПУСТЬ ЭТО БУДЕТ ЕВРЕЙ"

Чувство причастности остается недостижимым для растущего нееврейского большинства в Израиле.

Совсем недавно бывший депутат Кнессета Михаэль Кляйнер назвал иммигрантов-неевреев “грязной струей”. Он употребил эту метафору в отношении к иммигрантам из России, но она направлена и против меня. Единственная разница – я в качестве “грязной струи” “влилась” в страну из Англии, а не из России. Высказывание Кляйнера не является в Израиле чем-то необычным. В течении многих лет я слышу, как политики, официальные лица, даже простые люди изливают свою желчь против нееврейских граждан страны.

Жить в Израиле, не будучи евреем, нелегко. Всегда найдется кто-нибудь, кто напомнит тебе, что ты не только не являешься “своим”, но даже некоторым образом “загрязняешь” “чистоту” страны. В течение моих первых лет в Израиле первый вопрос, который мне задавали, был: еврейка ли я или нет. Это было как навязчивая идея. В такси, на автобусной остановке, на рабочих интервью, на службе, даже в супермаркете, всюду и всегда меня преследовал вопрос: “А Вы – еврейка?”

Дважды я солгала. В первый раз – шоферу такси. Он подозрительно оглядел меня, а затем разразился тирадой о том, как его брат женился на гойке и уехал жить в Америку. “Такие вот и разрушают еврейскую расу, - сердито сказал он, уставившись на мое отражение в зеркале, - я не могу его простить”.

Во второй раз я стояла в очереди в общественный туалет. Я была беременна на шестом месяце, и служитель, пожилой сутулый человек, шаркая, подошел ко мне. “Откуда Вы?” - спросил он. “Из Англии, но сейчас я живу здесь”, - ответила я на иврите. “Вы – еврейка?” - спросил он. “Да, - сказала я, надеясь положить конец разговору. Вместо этого он взял меня за руку и со слезами на глазах принялся благодарить за то, что я приехала в Израиль и за то, что я вынашиваю этого ребенка здесь, на еврейской Родине. Больше я никогда не лгала, отвечая на этот вопрос.

Я познакомилась с моим мужем в Индии, в 1990 году. Несколько лет мы жили в Англии, а затем решили переехать в Израиль и пожениться. Перед отъездом муж спросил меня, не могу ли я принять иудаизм. Он сказал, что это очень важно и для него самого, и для его семьи. Я согласилась. Я – не религиозная христианка и бываю в церкви только в особых случаях. Моя религиозность не простиралась дальше утренних собраний в приходской англиканской школе и молитвы “Отче наш”. Я была открыта для иудаизма. Думала, что стать еврейкой означает совершить интеллектуальный и эмоциональный прорыв. Я думала, что стану ближе к семье моего мужа и к моей новой жизни. Ожидала, что обрету глубокое понимание сущности еврейского народа. Оглядываясь назад, можно сказать, что это действительно произошло, но совсем не так, как я предвкушала, совсем не в позитивном плане.

Мое первое знакомство с ортодоксальным иудаизмом произошло в Лондоне, где я обратилась к раввину, работавшему со студентами университета. Он предложил мне письменно ответить на вопросы, после чего проанализировал мой почерк и заявил, что он будет очень рад меня учить. Первую неделю он рассказывал мне о законах, касающихся телесных контактов между супружескими парами. В последующие недели тема не изменилась. Ребе делал мне комплименты, хвалил мои глаза, мою внешность, и сообщил мне, что его жена на девятом месяце беременности. Я чувствовала себя все более неловко и вскоре прекратила занятия.

“ПРОСТО ТАКАЯ ИГРА”

Мы с мужем переехали в Израиль в 1993 году. Мы поженились гражданским браком на Кипре, а затем через год устроили свадьбу в Англии. Мы хотели сделать свадьбу и в Израиле, но решили отложить ее до того, как я стану еврейкой.

Мы обратились в иерусалимский раввинат. Я сидела рядом с мужем в коридоре, ожидая встречи с раввином. Атмосфера в приемной была напряженной.

“Не показывай им, что ты нервничаешь, - посоветовала мне одна из юных кандидаток на обращение, - если они подумают, что ты их боишься, ты никогда не пройдешь”.

“Просто нужно играть с ними в их игру, - согласилась другая. “Не говори ничего, кроме того, что от тебя требуется. Главное не проговориться.”

Примерно в середине нашего долгого ожидания из комнаты выскочила в ярости рыдающая девушка. “Я училась полтора года! Я проходила экзамен за экзаменом, и все еще они говорят мне, что я недос

таточно привержена!” - плакала она.

После беседы с раввином мы с мужем поняли, что этот путь безнадежен. Мы уже были женаты, и наш образ жизни в Тель-Авиве был далек от требований ортодоксов. Мы начали искать других способов и нашли раввина, который согласился помочь мне перейти в иудаизм за 600 шекелей в неделю.

Этот ребе жил в религиозном предместье, среди холмов, окружающих Иерусалим. Два раза в неделю мы занимались за обеденным столом в его крошечной, темной квартирке. Каждый раз, когда я о чем-нибудь спрашивала, он сердито набрасывался на меня. “Не задавай вопросов! Дело только в вере. Ты не должна понимать. Ты должна верить, это все”. Иногда он задавал мне вопрос, и когда я пыталась ответить, гавкал на меня: “Неверно!”

При любой возможности он поносил христианство. Он говорил мне, что христианство было придумано для тех, кто был слишком ленив, чтобы жить по еврейским законам, для людей, ищущих легкой жизни. Как-то раз он сказал мне, что Барух Гольдштейн достоин всяческих похвал за то, что он убил 29 арабов в 1994 году в Хевроне.

В течение этих ужасных еженедельных встреч я хранила молчание. Стиснув зубы, я изучала книги, платила ему деньги и не произносила ни слова.

Но внутри у меня все кипело. Меня тошнило от его лицемерия. Он изображал из себя правоверного, а сам брал у нас деньги без малейшего колебания. Чем больше я узнавала об еврейской религии в Израиле, тем больше я понимала, насколько она пропитана коррупцией. Газеты были полны историй об ортодоксальных раввинах, берущих взятки, об аферах и обманах, предпринятых якобы во имя религии. И что хуже всего, это была тайна, известная всем. Все знали об этом, даже смеялись над этим, но никто не был готов хоть что-нибудь сделать, чтобы это прекратилось. Вместо этого все настаивали, что мне жизненно необходимо стать еврейкой.

Со временем эта настойчивость стала вызывать у меня сомнения. Никто, даже ребе, в действительности не интересовался, верю ли я в иудаизм или нет. Никого не заботило, буду ли я продолжать праздновать Рождество или другие христианские праздники. Когда я говорила моим израильским друзьям, что я вижу в этом моральную неправоту, многие относились сочувственно, но другие отталкивали мои опасения. “Это просто такая игра, - говорили они, - не думай об этом вообще”. Казалось, что единственное, что их заботит – чтобы в моем удостоверении личности было написано “еврейка”, и следовательно, тем или иным путем я должна была это уладить.

Время проходило, и я чувствовала себя все более несчастной. Я была шокирована дискриминацией, которую я видела вокруг себя по отношению к неевреям. В моем бюро коллеги называли меня “шиксой” и “гойкой”, как бы в шутку. Они прохаживались насчет моей нееврейской внешности. Читатели газет писали возмущенные письма, если те осмеливались упомянуть в статьях о христианских праздниках. В СМИ муссировались истории о том, как еврейская раса разрушалась посредством ассимиляции. На карикатуре, опубликованной в 1996 году, был изображен человек, сидящий за столом. “Две главные опасности, угрожают сегодня еврейской общине: терроризм и ассимиляция”, - говорил он, - “другими словами, неевреи, которые хотят убить нас, и неевреи, которые хотят вступить с нами в брак”.

ПЕРЕД ЛИЦОМ ФАКТОВ

Я продолжала ходить к раввину, но по мере того как в прессу начинали просачиваться истории о взяточничестве при обращении в иудаизм, он стал проявлять растущее беспокойство. Наконец, он заявил, что не может мне больше ничем помочь. “Вы недостаточно готовы пострадать, чтобы стать еврейкой”, - сказал он.

Следующей нашей попыткой был адвокат раввинатского суда в Иерусалиме, у которого были хорошие связи в ШАС. Он предложил обратить меня в иудаизм за большую сумму денег. Мы встретились с ним в гостинице на задворках Иерусалима. Он расспрашивал меня о друзьях-евреях, о каких-нибудь контактах с иудаизмом , которые я имела в детстве. Он все пытался выманить у меня что-то, и в конце концов я поняла, что ему нужна не правда, а какая-нибудь выдуманная история о том, как, даже будучи ребенком, я всегда желала стать еврейкой. Он велел моему мужу достать свидетельства и документы, доказывающие, что я всегда покупала мясо в кашерной лавке, ходила в синагогу и соблюдала правила ортодоксального иудаизма.

К тому времени, как мы вышли из гостиницы, я уже знала, что не хочу становиться еврейкой. Я горько сожалела о моем прежнем решении, я чувствовала неприязнь и вражду. Я не хотела больше лгать или мошенничать. Вскоре после этого мы получили адрес одного раввина в Париже, который мог обратить меня за 5000 долларов за один день, без всяких сложностей. К тому времени, однако, было слишком поздно. Мне было настолько стыдно от всего этого, что я уже не смогла бы через это пройти. Я чувствовала, что в действительности я бы совершила грех. Я решила, что, как бы это ни было тяжело, Израилю придется принять меня такой, как я есть.

Семья моего мужа встретила мое решение в штыки. Они считали, что я обманула их в своих личных целях, и долго еще после этого их разочарование влияло на наши отношения. Очень немногие здесь понимали меня. Некоторые друзья-израильтяне считали, что я поднимаю излишний шум из-за пустяка, но в то же время признавались, что сами они никогда бы и не подумали менять свою религию.

Проходили годы, а горечь и негодование продолжали кипеть во мне. Я чувствовала, что эта страна предала меня. Прежде чем переехать сюда, я была уверена, что ужасные страдания, испытанные еврейским народом на протяжении веков, должны создать нацию, которая будет высоко ценить терпимость и понимание. Вместо этого, я нашла здесь общество, полное предрассудков и нетерпимости.

Сегодня мой гнев уступил место некоторому роду понимания. Израиль – это молодое и разнотипное общество, добивающееся национальной идентичности перед лицом все новых волн массовой иммиграции из разных стран. Единственное, что не дает этому обществу развалиться – это его еврейский характер, и даже этот “клей” недостаточно прочен. Обществу нелегко принять человека со стороны, когда оно так глубоко разобщено. И непросто оказать гостеприимство чужому, когда Израиль до сих пор воспринимается как убежище для евреев в мире все возрастающего антисемитизма.

Но Израиль должен посмотреть в лицо фактам. Сегодня внутри израильского общества живет все возрастающее нееврейское меньшинство. Мы – полноценные члены этого общества, и все же мы до сих пор лишены некоторых элементарных человеческих прав. Например, два моих сына могут служить в армии и платить налоги, но не могут ни жениться здесь, ни быть похороненными рядом со своими друзьями или любимыми-евреями. Как и я, они проведут свою жизнь, слушая постоянные выпады политиков и чиновников, для которых они – граждане второго сорта, “грязная вода”, которая притекла на волне иммиграции. Они тоже будут выслушивать анекдоты про гоев, саркастические замечания по поводу наследия их родителей и испытывать сомнения по поводу своей израильской самоидентификации.

Здесь, однако, кроется недоразумение. Сегодня в Израиле живут 50 000 иммигрантов из России, которые считают себя христианами, и еще 270 000 таких, кто не является евреем по Галахе. Хотя некоторые из них махнули на все рукой и уехали из Израиля, в некоторых случаях даже в Англию, ища убежища на основании преследования на почве религии, остальные намерены жить здесь. Израиль должен принять решение: хочет ли он иметь еще одно враждебное меньшинство, или он хочет полноценных граждан, ощущающих реальную связь со своей страной?

В последние несколько лет я замечаю изменения в характере израильского общества, растущую зрелость и толерантность среди нерелигиозного населения. Израильтяне сегодня проявляют большую готовность принять “другого”. Для меня самой многое безусловно изменилось. Сейчас у меня теплые отношения с родителями моего мужа, которых я очень люблю, и лишь изредка меня спрашивают, еврейка ли я.

И все же я до сих пор чувствую себя аутсайдером. На Рождество я достаю елку и украшаю дом, но в глубине души я ощущаю это почти как акт неповиновения. Несколько лет назад одна из моих сотрудниц пришла на работу в раздражении оттого, что иерусалимские отели поставили у себя рождественские елки. Я сказала ей, что у меня также каждый год есть елка. “Ну, я надеюсь, ты задергиваешь занавески, - сказала она с горечью, - нехорошо, если люди в твоем районе будут вынуждены на это смотреть. Если ты живешь здесь, ты должна уважать нашу веру.” Я была очень расстроена от такой несправедливости, но ужасная правда состоит в том, что я и в самом деле начала чувствовать, что мою религию нужно прятать за занавеской.

Всего несколько недель назад я получила новое напоминание. Я писала статью про “Текес”, новую альтернативную израильскую организацию, созданную, чтобы обеспечить светские обряды для тех евреев, которые не могут или не хотят совершать ортодоксальные еврейские церемонии. Я предложила основателю этой организации написать о них статью и в израильскую газету. Он колебался несколько секунд, а затем сказал: “Не обижайтесь, но я думаю, что будет лучше, если эту статью напишет еврей”.

Перевод Веры Райдер из газеты (“Ха-Арец”, 2003)