СТРАСТИ ПО ГИБСОНУ

25-02-2004

Александр КорниловскийНе знаю, предполагал ли Мэл Гибсон, что его фильм The Passion of the Christ (2004) вызовет такой колоссальный общественный резонанс, но для меня этот резонанс кажется загадочным, почти чудесным. Отметим: значительная часть страстей по поводу фильма воспламенилась еще до того, как фильм вышел в прокат, поэтому связаны они, скорее всего, не с кинематографией как таковой, да и не с харизматической фигурой режиссера, а с литературной основой фильма — Евангелиями. Почему меня удивляет произведенный фурор? Потому что, если рассматривать восторженных зрителей, страшно далека публика США и Канады от почитания Нового Завета, даже та публика, которая нередко ходит в церковь. Глядя же на то, что пишут недоброжелатели, можно прийти к выводу, что они, практически, демонстрируют серьезное намерение окончательно решить христианский вопрос путем объявления Евангелий литературой, распространение которой подпадает под определение hate crime (преступления на почве ненависти) — намерение несколько преждевременное, если учитывать существующий расклад сил.

Множество рецензий, которые я прочитал, можно разбить на три группы соответственно трем принципиально различным мотивам:

1) "Фильм — циничная коммерческая эксплуатация темы, близкой миллиардам людей".

2) "Это наиболее адекватное изображение последних часов жизни Иисуса, несказанно укрепившее меня в вере; я вышел из кинотеатра другим человеком".

3) "Фильм — лишь благовидный предлог для того, что поднять новую волну антисемитизма".

Я хотел бы исключить из рассмотрения последний мотив в виду его очевидной параноидальности и полной бессмысленности, и добавить свой, насколько я могу судить, оригинальный.

Начнем с мотива №1.

Страсти на продажу?

Итак, был ли Гибсон ведом исключительно, или в сильной мере коммерческим интересом? Не думаю — по следующим причинам.

1) В силу уже упомянутой практической безбожности западного мира, Гибсон вряд ли мог с уверенностью ожидать большой интерес к теме; то, что такой интерес возник, кажется мне, как я уже говорил, неожиданным приятным сюпризом. Но, если поставить себя на место режиссера, только приступающего к реализации замысла и держащего в руках сценарий, умещающийся на двух страницах, ожидать столь массовый энтузиазм совершенно не приходится.

2) Соображение о том, что фильму помогла коммерческая раскрутка в виде оголтелой критики со стороны антидиффаматоров, то есть предположение, что последние были в сговоре с режиссером фильма, который многие евреи искренне считают антисемитским, кажется мне тоже невероятным; они скорее подсобили бы в этом деле Спилбергу, но не ревностному католику Гибсону.

3) Где-то промелькнуло сообщение, что кинофинансисты отказались финансировать фильм, и Гибсон вынужден был снимать фильм на свои деньги. Но, если он обращался за финансированием, при том, что мог шутя профинансировать его сам, он совершенно не был уверен в коммерческом успехе. А зачем браться за коммерческий проект, если не уверен в успехе?

4) С гораздо большей надежностью можно было бы снискать коммерческий успех с помощью очередного клона Mad-Maxа.

В силу сказанного считаю, что изначально этот проект выглядел для Гибсона очень рискованным коммерчески, поэтому предполагаю, что Гибсон искренен, говоря, что фильм был сделан по зову души ли, Святого Духа ли. Возможно, я ошибаюсь, но дальнейшее рассмотрение будет основываться на этом предположении.

Иисус пожертвовал собой, чтобы искупить наши грехи

Это основной лейтмотив как унизительных оправданий Гибсона перед антидиффаматорами, так и оценок восторженных прозелитов.

И это великая идея, лежащая в основе христианства. Наверное, она и была основой замысла Гибсона. Как многие отмечают, почти весь фильм посвящен изображению того, как мучают Христа, причем львиная доля времени уделена бичеванию, представленному с умопомрачительным натурализмом.

Почему такой акцент на бичевании — разве не распятие является самой мучительной частью казни? Предположим, Гибсон хотел потрясти зрителей невыносимыми страданиями Христа, самая страшная часть их, я уверен, связана с распятием. Однако современный обыватель, видящий висящего на кресте человека, который не стонет, не кричит и даже разговаривает, вряд ли может представ
ить себе крестную муку, если сам не повесит хотя бы с часок на средиземноморском солнце, пусть и с неповрежденной кожей. Обывателю нужен образ мучений, способный проникнуть сквозь его толстокожесть. Возможно, поэтому Гибсон сдвинул апофеоз муки с распятия на более доступное воображению и притупленным чувствам обывателя бичевание.

Есть, однако, в фильме одна очень заметная, почти диссонирующая деталь, которая стоит особняком, и о которой речь пойдет ниже.

Итак, по словам Гибсона, не ищите в фильме возложения вины за казнь Христа на евреев, равно как и на римлян. Христос страдал за грехи всех нас — всего человечества. То есть его страдание, согласно этой интерпретации, надо понимать почти как абстракцию — страдание в чистом виде, а его палачей — лишь как приводные ремни неумолимой машины Всевышнего. На самом деле, для такой трактовки как раз и подошло бы какое-нибудь подобие бесстрастной мучающей машины, описанной в рассказе Кафки Колония (В поселении осужденных).

Но не так в фильме. Мучители весьма персонифицированы, и камера уделяет им немало внимания. Истязая Христа, они не просто исполняют тяжкое бремя подневольного военнослужащего — они наслаждаются. Исполнители приговора — римские солдаты — клинические садисты. Вот эта-то деталь меня и озадачила: садистов больше, чем мы думаем, но все же, наверное, далеко не большинство.

Если же рассматривать фильм в русле официальной трактовки режиссера, то он, пожалуй, не может вызывать того эффекта укрепления в вере, на который многие ссылаются. Действительно, человеку, верующему в Христа, достаточно знать в общем о факте Его самопожертвования и Его мучений; неверующий же живописание пыток воспримет как изображение мучений (заблуждающегося) человека, но не Сына Божьего, и к вере в Богочеловечность Иисуса вряд ли приблизится. Вообще, полагаю, вера — дар свыше, и она не может быть инспирирована ни логикой, ни искусством.

Мир взбесился, и его нужно лечить

Так, вкратце, можно сформулировать мою версию. Я не уверен, что такое лечение хоть сколько-нибудь эффективно, но были и, наверное, есть люди, считающие его действенным.

Христос пострадал за грехи человечества. Всего человечества, и не только своих современников, но и всех прошлых поколений. Но и современные христиане надеются, что Он искупил и наши грехи — грехи людей, живущих в XXI веке. А значит, и мы послужили причиной его страданий, что, впрочем, Гибсон и говорит в своих интервью.

Другими словами, каждый грех, который мы совершаем сейчас, отдается еще одной кровавой раной на теле Христа. Греша сегодня, мы сами мучаем тело Христа 2000 лет назад. Греша цинично, вызывающе и без оглядки на Бога, мы выступаем в роли тех самых палачей-садистов, цинично, вызывающе и без оглядки на Бога терзающих тело и душу Иисуса.

Способ лечения человечества, выбранный Гибсоном, возможно, позаимствован из, как теперь говорят, "культового" фильма Стенли Кубрика Заводной апельсин (1971). В фильме главный герой — омерзительный садист-насильник — был осужден на перевоспитание путем просмотра фильмов, демонстрирующих еще более чудовищные акты насилия и сексуальных извращений, чем те, что совершал он сам. Замысел — вызвать непроизвольное неконтролируемое преступником отторжение и, следовательно, полное неприятие такого рода деятельности. Не в этом ли и замысел Гибсона? "Посмотри на себя", — говорит он зрителю. — "Да, да, эта омерзительная ощерившаяся осклабившаяся харя, трепещущая от садистского сладострастия, это ты и есть!"

Мне довелось работать в одной американской компании, где моим коллегой была молодая женщина лет 30, весьма неглупая и с мужем, служившим вертолетчиком в морской пехоте. Она, как и я, не боялась неполиткорректных споров (лишь позже я узнал, что такие споры абсолютно недопустимы в американских компаниях), и, разумеется, мы с ней не сошлись по поводу оценки американской агрессии против Югославии:

— Каждый военнослужащий США, убивающий мирных жителей — военный преступник, — заявил я.

— Значит, и мой муж преступник? — с вызовом спросила она.

— Но он же пока не убивал мирных жителей, — утешил ее я.

Любопытно, что примерно через год после этого разговора я узнал, что вертолет ее мужа был сбит в Ираке, а сам он погиб. Но наш диспут имел место задолго до этого, и я наткнулся как-то в Интернете на фотографии югославских детей, искалеченных и растерзанных американскими бомбами. "Вот это как раз то, что может помочь ей увидеть "гуманитарные" бомбардировки в их истинном свете", — подумал я и отправил ей фотографии. Заметим: мне самому не было никакой необходимости видеть эти фотографии: как говорил Варлам Шаламов (про лагерный опыт), этот опыт был чисто негативным для меня. Но для женщины, которая одобряет войну, развязанную американцами против беззащитных людей, и военный ассоциативный ряд которой представляется щеголеватыми летчиками, в роскошных самолетах нажимающих элегантные кнопки, — для этой женщины полезно увидеть и то содержание войны, которое тщательно от нее скрывается. (Конечно, кто-то мог бы возразить, что эти снимки были сфальсифицированы, например, что они были сделаны не в эту войну, и даже не в Югославии, но в любом случае вряд ли можно усомниться, что результатом работы американских кластерных бомб будет примерно то, что было показано на фотографиях.)

Я ненавидел это войну, и мне не нужны были дополнительные свидетельства ее ужасов. Она к этой войне относилась в лучшем случае равнодушно, а то и с уважением, и ей эти снимки, которые, по мнению ханжи, можно бы и объявить смакующими насилие, — ей эти снимки увидеть было, по моему мнению, очень полезно для вправления вывихнутой совести.

Так и с фильмом Гибсона: людям достойным, может быть, лучше поберечь свои нервы, но большинству американцев очень нужно увидеть себя со стороны в виде чудовищ, истязающих Иисуса путем глумливого и самодовольного истязания тысяч маленьких детей в Югославии, Афганистане, Ираке и еще в десятках других стран на нашей многострадальной Земле.

Комментарии

Добавить изображение