"КРИЗИС НАУКИ" С ТОЧКИ ЗРЕНИЯ "ИНФОРМАЦИОННОГО ПОДХОДА"

28-03-2004

Эта статья написана по материалам “Темы номера” журнала Компьютерра”, тематика которого — освещение вопросов информатики в е техническом воплощении для “широкого круга читателей” (как у Чехова для нижних чинов и прислуги”). Вместе с тем, журнал иногда “замахивается и на освещение общенаучных вопросов, что, с моей точки зрения, является благородной задачей для всякого издания. Часто журнал помещает короткие реплики в виде “интеллигентского стёба”, несущего возбуждающую дозу яда, но способного отравить неоформленное сознание тотальным “нигилизмом” при длительном употреблении. В теме 4-го номера (2004) была помещена подборка материалов под общим названием “Науку заказывали?”, подразумевая двусмысленность (даже трёхсмысленность) слова “заказывали”. Название предполагало поставить вопрос об общественном заказе на научное знание; вопрос о том, кто, как и когда “заказал” науку в России в смысле — приговорил её к уничтожению; третье толкование предполагало поставить вопрос о “заказе” в смысле запрещения занятия научной деятельностью, последовавшего неизвестно от кого.

“Трёхсмысленность” — энтропия, возбуждающая поток мысли, который подстёгивала реплика одного из постоянных сотрудников журнала на тему “беспредметности всяких разговоров о наступлении эры “постиндустриального общества” в применении к России”, поскольку в “чудом сохранившихся университетах кустари ладят стальные двери и решётки на окна ставят”.

Несколько лет тому назад “темой номера” в этом же журнале была проблема “лженауки” и проблема борьбы с нею. Тогда мне “разрешили поучаствовать в полемике на эту тему. На этот раз, инициированная журналом статья, была “заказана” редакцией в смысле — запрещена.

Читателям альманаха, видимо, будет не интересен ход полемики автора с редакцией, но мысли, которые у меня возникли при чтении упомянутого журнала, мне кажется, обладают свойством новизны. Поэтому я решился просить у редактора альманаха “Лебедь” разрешения опубликовать их на его “страницах”. Получив любезное разрешение, я предлагаю на суд читателей альманаха свои мысли.

Из подборки статей “Темы номера” следовало, что “к науке в строгом смысле слова следует относить только то человеческое знание — теорию, — “которая обладает однозначной предсказательной силой”, поэтому “к живой природе вообще, и к человечеству в частности научный подход в общем случае неприменим”; при этом, автор этих очень сомнительных положений весьма категоричен в оценках, напоминая читателям, что “наука это один из способов познания мира, а не методика разработки рекомендаций для технологов и политиков”.

Далее следовало сожаление по поводу того факта, что многие из видных учёных, имея своё очень веское мнение о судьбе Российской науки (и с которыми редактору удалось побеседовать), отказались от публичного выступления на страницах упомянутого журнала. Следует предположить, что эти “закулисные” разговоры неизвестные читателю, “отлились” в заглавии темы номера”.

И, наконец, я должен привести довольно длинную цитату из журнальной публикации для того, чтобы был понятен полемический “задор моей статьи.

“Среди работ, посвящённых пределам науки, весьма глубокая, на мой взгляд, принадлежит одному из создателей квантовой механики Евгению Вигнеру. В ней автор называет несколько причин, которые могут в перспективе остановить развитие науки. Это:

— разрыв между естественными и гуманитарными науками, в результате которого естественные науки знают “как делать”, но не знают что” (поскольку смыслы и ценности оказались вне их поля зрения). А гуманитарные дисциплины в большинстве своём остаются науками о мнениях;

— дифференциация понятий, в результате которой, учёные, даже работающие в смежных областях, утрачивают общий язык;

— удлиняющийся путь к переднему краю науки, который может занять большую часть активной жизни исследователя;

— снижающаяся экономическая отдача от фундаментальной науки. При этом наибольший эффект зачастую дают не новые технологии, а новые типы социальной организации”.

 

Нельзя удержаться от сардонического смеха, читая или слыша, как российские учёные (чаще старшего поколения), сетуют на свою судьбу. Это тот самый о-г

енриевский “трест, который лопнул”, то самое “яйцо”, которое “раскокало себя изнутри”. Ни один известный советский учёный не может отмежеваться от того факта, что спонтанный распад Советского Союза есть результат действия или бездействия его интеллекта. Материалы для решений ЦК КПСС готовили институты, то есть коробки набитые людьми, получившими "самое лучшее в мире образование” (выражение А. Зиновьева). Не малое место в них занимали учёные “количественного начала”. Именно этот “лом” (математическая убедительность) переламывал хребет немногим “гуманитариям”, рисковавшим сообщать научной общественности своё интуитивное ощущение “стабильного гниения” “передовой советской науки и практики”. Математика громадных свершений наваливалась на робкий голос протеста удушающей периной аргументации успехов, набитой цифирью.

Недавно перечитал брошюру Моева и Глушкова о совершенствовании управления страной (СССР) с помощью электронных средств.

А что такое ОГАС в СССР, — знаете? Это тотальный сбор данных о каждом человеке и слежка даже за тем, сколько он съел бананов (тогда бананы были в дефиците). Это — не современный ли проект под названием “Электронная Россия”? Жив курилка!

А ещё недавно слушал по радио “Свобода” интервью с академиком Примаковым. Оказывается, что он ещё и экономист — имеет пару защищённых диссертаций по экономике. Этот “непотопляемый авианосец” битком по самую палубу набит тайным знанием, полученным по закрытым для общества каналам. Не Кейнс, конечно, но уверен, что он стабилизировал экономику России, будучи премьер-министром.

Может быть, оно и к лучшему, что в “чудом сохранившихся университетах, ладят бронированные двери и стальные решётки”. Грабли-то всё те же — российские. Надо бы хоть как-то от них защититься.

Российская наука издревле паразитировала на западном знании, пожирая его с людоедской отрыжкой. Речь главным образом идёт о, так называемых, “общественных науках” (которые, правда, не удостаиваются такого статуса со стороны приверженцев “количественного начала”). Нигде, ни в каких дискуссиях мне не приходилось слышать, что западный образ жизни есть результат действия гуманитарного знания сиречь науки. Годвин, Локк, Рикардо, Адам Смит, Руссо, Монтескье, Кант, Гёте, Гегель, Фейербах, Шопенгауэр и, наконец, наши кумиры — Карл Маркс и Фридрих Энгельс. Это не наука? — в смысле не знание?

А физики там, на западе, разве сидели в башне из слоновой кости и не высказывались по вопросам организации общественной жизни? Б. Рассел и К. Поппер — они не оказали никакого влияния на организацию общественной жизни?

Пытаюсь вспомнить советские, потом российские имена: Глушков, Добров, Терещенко (из США), Афанасьев, Н. Н. Моисеев, Амосов. Потом появляются Абалкин, Шаталов, Шмелёв, Явлинский, Гайдар, Глазьев. Смотрим, к кому обращены мысли, насыщенные чувством: на западе к людям, на “азиопе” — к начальству.

Что касается естественных наук, то их история, написанная как западными, так и советско-русскими авторами пестрит нерусскими именами. Я исключаю дискриминацию по отношению исключительно к русским учёным, поскольку имена “каких-то” итальянцев вписаны в историю науки, а также “каких-то французов” и т. д., а вот имена русско-советских учёных специально забыты. Остаётся предположить, что советско-русское знание существует, но оно есть “тайное” знание. Вот намекает же нам редактор “Компьютерры”, что он общался с руководителями “крупных проектов”, которые подарили ему (эксклюзивно!) “праздник общения”, но отказались порадовать читателя приобщением к российскому интеллектуальному богатству. Читатель думай(!): “тайна сия великая есть” (за судьбой учёного Никитина следили, а Игоря Сутягина? — то-то же).

Я допускаю, что можно очень долго заблуждаться и упорствовать в своих заблуждениях под внимательным оком парткомиссии и первого отдела. Но сейчас-то, что мешает проанализировать ошибки в состоянии общественной науки в СССР и создать свою общественную науку, соответствующую потребностям общества, которое должно перепрыгнуть через стадию людоедского капитализма? (Или всё-таки есть опасение, что “Электронная Россия” — оттуда, из “славного прошлого”? Имена Пасько, Никитина и Сутягина напоминают: “бди!”).

Западу, такая теория не нужна, она органически и фрагментарно включена в их общественное устройство. Тот же Поппер это —не теория. Это обобщение общественной практики.

В России сейчас нужна такая общественная теория, которая имела бы “предсказательную силу” (опять “силу”, никак на информацию не перейдём). Не обязательно такую, которую в своём институте разрабатывает легендарный внук легендарного деда. Его теория переходного периода гласит, что “экстраполируя мировые данные о переходном периоде в племени мобуту, мы приходим к выводу, что в России, имеющей значительные размеры — на несколько порядков больше, чем территория племени мобуту, — переходный период будет отмечен устранением не по своей воле от общественной жизни (вымрут по экстремальным причинам) пятнадцать миллионов человек”. Его “союзник” (в смысле член СПС) Ирина Хакамада вторит ему: “Социальные вопросы будем решать потом. Сначала экономика должна напитаться кровью (брр!) — в неё должны прийти большие деньги (а-а!)”. (А откуда в экономику придут большие деньги, если не у бедных людей эту кровь высасывать? Маркс ведь не дурак был, и волчью натуру эспэсовского капитализма давно разоблачил).

Даже совсем не такую теорию.

А вот какую.

Альтернатива для российских учёных.

Учёные должны показать, что производительность общественной энергии это функция от информативности (вот здесь “потенциальная” энергия выступает в своём явном виде). В семнадцатом веке об этом Годвин писал в своей книге об эстетике в посвящении королю. Он убеждал короля, “что просвещённым народом управлять значительно легче”. Это не странно выглядит в российских условиях, в которых всё наоборот — за дурачка держат народ, скрывая от него знание о том “как государство богатеет?” и — “почему именно представители “тайного” знания (представители “спецслужб”) занимают руководящие посты в системе управления “демократией”?

Информативность как потенция переходит в реальную общественную энергию через волю. При этом информативность понимается как синтез ознакомления с некоторым знанием, его последующим пониманием (полная теоретическая модель), умением (практикой отстаивания, скажем, — моделей права в индивидуальном опыте), в результате чего рождается профессионализм (умение действовать длительное время даже в условиях с помехами). (Если кому-то захочется выразить количественно эту зависимость общественной энергии от “потенциальной энергии” знания, пусть возьмёт формулу количества информации, подставит вместо n число значимых социальных связей с обществом или с другим человеком, потом подсчитает вероятность реализации этой связи. Если у 37 человек из ста окажется нереализованной какая-либо связь, то можно считать, что эта связь отомрёт). Предсказательная “сила” (по-моему, — ценность) этой теории в том, что она показывает условия, при которых общественная энергия увеличивается и при которых общественная энергия начинает затухать (pi log p— воля — максимальна при вероятности совершения информационного акта равной 0,37) и, что связь отомрёт необязательно. Она может быть восстановлена при условии “возбуждения” личности за пределы “нормы” (так называемое “логарифмирование” при игнорировании объективной вероятности). А когда такое может происходить вопреки действию второго начала термодинамики? Говорят, что “русские ленивы и нелюбопытны”. Посмотрите на формулу Шеннона (если, конечно, вам известна её философская интерпретация) и вы сразу — без необходимости знакомства с многотомными диссертациями — определите условия, при которых эти свойства (лень и нелюбопытство) “опрокинутся” в свою противоположность.

Пример:

Я пишу в “Компьютерру” письмо о том, что к годовщине смерти К. Шеннона было бы целесообразно сообщить миру о том, что формула Шеннона может быть проанализирована с философских позиций, и этот анализ покажет “взрывную” эвристичность информационного подхода к всеобщему знанию. Субъективный подсчёт вероятности реализации этого информационного акта показывает, что вероятность имеет очень низкое значение — редактору это непонятно (слишком новое, поэтому — раздражение, или злоба). Значит, — напечатано не будет, даже ответа на письмо не будет, поскольку у корреспондента низкий (неизвестный) статус, что автоматически приводит его (редактора) к выводу о незначительности информации или к выводу о дезинформации, получаемой от корреспондента. Объективно, то есть “строго научно”, логически я должен априори согласиться с бесплодностью попытки опубликовать плод моих многолетних трудов на страницах “солидного” (как они о себе любят говорить) издания. Но моё “возбуждение” игнорирует объективную вероятность отказа потому, что оно поддерживается “возбуждением” от сознания важности моей формы знания. (Кроме того, я понимаю, что публикация моего труда на страницах специального философского журнала однозначно нулевой вероятности — на их сайте нет даже электронного адреса (!). Как известно из теории информации, при вероятности события равной нулю, энтропия (моё желание) обращается в нуль. Гармония!) Не то — "Компьютерра" — издание специфическое, с информационной тематикой, то есть родственной “информационному подходу”. Ответственность за философскую грамотность ничтожна — об этом свидетельствует множество философских “ляпсусов”, за которые журнал никто не бил (кроме меня, может быть). Следовательно, редакция не будет (не должна бы) быть придирчивой к философской “чистоте”. Следовательно, существует возможность того, что журнал всё-таки заинтересуется моим материалом. Но и это ещё не всё в психологии личности. Журнал, уже который раз, пишет о кризисе науки. Пишет неуклюже, раздражает претензиями учёных на свою не признанность в новых российских условиях, раздражает претензией на элитарность. Кажется, что хочет, чтобы этот кризис разрешилсяновым открытием, — вспомним интервью с С. П. Капицей. Я откликаюсь на это инфантильное желание и подсовываю им блюдечко с молоком новой (очень питательной) идеи. Ну, не хотят! А кажется, что хотят. Ну что тут будешь делать? Блюдечко опрокидывают.

Да, но и это ещё не всё — видите, какая эвристическая ценность — выводы множатся. Есть чисто теоретический вывод из моей теории: информация тогда переходит в действие (проявляется энергия), когда она применяется по назначению — в своём месте в своё время, то есть, это обычное требование цивилизационных, эмпирически сложившихся, межчеловеческих отношений, получающих теоретическое обоснование. В соответствии с ним (это императив) если ты чего-то хочешь, то надо сформулировать это желание и действовать в направлении той системы, у которой есть потенциальная возможность установить с тобой взаимовыгодную связь (у Маркузе можно найти пример обратного поведения). Априорно вычисленная низкая вероятность реализации связи не должна помешать совершению пробы, если есть “возбуждение” (житейский принцип: “глаза боятся, а руки делают). Отказ в установлении связи приводит к “лёгкой” форме интеллектуального экстремизма — иронии, эпатажу, озорству, — поскольку проба была совершена в примерно равных условиях общего знания (ещё Генри Форд вводил руководителей профсоюза в состав совета директоров своей компании, понимая роль общего знания).

Но и это ещё не всё. При других условиях попытки установления коммуникативной связи, а именно, когда система, желающая установить такую связь, не обладает соответствующим знанием, возникают условия, побуждающие эту систему к экстремальным действиям в случае отказа установления коммуникативной связи (отказ в диалоге). Вот здесь-то и “зарыта собака” терроризма — это уже не “лёгкий насморк”, это — уже чума.

И это ещё не всё. Более широкий и более “мягкий” вывод, получающийся из приведённого примера, показывает, как может быть трансформировано общество из состояния, в котором “все люди враги”, в состояние, когда все люди — сотрудники.

Учёные — российские учёные — должны знать, что политический инфантилизм в современных условиях — преступление перед российским обществом. Когда обыватель бравирует своим отсутствием интереса к политике, это простительно. Но когда учёный, чья профессиональная деятельность проходит в области потенциальной общественной энергии, то есть в информационной области, отказывается видеть политические результаты своей деятельности, он поступает против нравственного закона. И хотя в юридическом смысле его преступником назвать нельзя (как это бывает в случаях хищения реальной энергии), в нравственном смысле он — преступник, расхитивший общественную потенциальную энергию.

Отказ от публичного выступления на страницах печати с оценочными заявлениями в адрес современного состояния российского общества, из-за чего кризис всеобщей (западной?) науки усугубляется в России кризисом недофинансирования, и есть политический или гражданский инфантилизм, то есть бездействие, в результате которого образуется неумышленный состав преступления. Похоже, правда, что это преступление по неведению — учёным, всю жизнь изучавшим марксизм советского толка, просто нечего сейчас сказать не только читателям, но и самим себе тоже.

“Информационный подход” рассматривает общественную структуру (сеть институтов в попперовском смысле) “индустриального общества” (по-моему, энергетическогообщества) как подсистему, осуществляющую передвижение общественной энергии по определённым каналам для обмена между общественными элементами — производителями общественной негэнтропии. Каналы эти защищены от произвольного истечения как физически, так и информационно — законом. В идеале каждый взрослый человек должен производить положительную негэнтропию: товары, услуги. И каждый человек вообще нуждается в общественной негэнтропии определённого набора и свойства. В доиндустриальном обществе распределение необходимой негэнтропии производится, в основном, волевыми актами неких “информационных центров” — главами семей, хозяевами натуральных хозяйств, феодалами и т. п. В энергетическом обществе, в основном, задействованы обменные процессы с помощью кванта потенциально-реальной общественной энергии — с помощью денег. В энергетическом обществе узлы по производству общественной энергии, в основном, закреплены за собственниками, — так требуют условия концентрации информации в неких информационных центрах, в противном случае возрастает энтропия узла (хозяйства разрушаются под действием деструктивных сил безответственного управления). Поэтому энтропия “входа” в любой узел, преобразующий энтропию сырья в негэнтропию продукта, должна быть оплачена, ибо не состоится обменный процесс. Из тотальности обменных процессов с помощью кванта общественной энергии вытекает: человек, если он в течение “критического” времени не получает порции квантов общественной энергии, должен умереть, так как прекращается обменный процесс — условие жизни. Отсюда следует переход в моральную и юридическую плоскость отношений. Если по чьей-то вине происходит задержка обменных процессов (банальная задержка выплаты зарплаты или пенсии), то налицо состав преступления в виде умышленного или неумышленного убийства человека. (Надеюсь, борцы за “истинную науку” согласятся с тем, что “предсказательная сила” такой теории абсолютна). Отсюда следует ещё один вывод: роль правительств энергетических обществ сводится к тому, чтобы “не манипулировать” людьми, владея “тайной спец знания”, а поддерживать работоспособность обменной системы, доведя до каждого её элемента открытое знание во всей его полноте. Если правительства допускают нарушение обменных процессов до “критического” порога, тем, что не заботятся о надлежащем состоянии законов, законоприменительной практики, что, собственно, и составляет содержание “социального знания”, они совершают преступление, квалифицируемое как убийство граждан своего государства. Реально жизнь более гибкая, чем это представляется теоретически. Поэтому при нарушении “штатности” обменных процессов, происходит неконтролируемый переток общественной негэнтропии способами, которые в энергетическом обществе называются преступными. Люди выживают, но общественная энергия уходит в “тепло”, то есть растёт неэффективность обменных процессов с одновременным ростом преступности. Ответственность правительства в этом случае чуть-чуть смягчается, но не снимается. Отношение народа к своему правительству оказывается требовательным лишь при условии равного знания о том, чем должно заниматься правительство. Требование древнегреческой демократии: “не каждый становится политиком, но каждый имеет право судить о нём” конструктивно при условии знания каждым гражданином принципов устройства общественной системы, её функционирования и “прозрачности” деятельности правительства. Отсюда вытекает понимание значения независимых СМИ и необходимость доступности их каждому. Если в “потребительской корзине” каждого гражданина не заложена потенциальная часть общественной энергии, предназначенная для покупки свободной информации, то условие существованиянезависимых СМИ не выполняется.

“Информационный подход”, кажется, позволяет перенести такую антропоморфию на рассмотрение процессов, происходящих в других средах. Например, использование принципов “информационного подхода” в физике позволяет рассматривать потенциальную энергию как информацию. Тогда возникает плохо принимаемое следствие об относительности стабильности физических законов, о чём, впрочем, критически мыслящие физики уже давно говорят (см. “Дао физики”. Ф. Капра). Оказывается, что стабильность в “неживой природе”, которую подметили и изучают “истинные учёные”, есть следствие огромной статистики отношений, в основе которых лежит лишь тенденция, то есть возможность. Точно также стабильность валюты обеспечивается не золотым запасом (это дань иррациональности), а огромной статистической множественностью обменных процессов, осуществляемых с использованием денег (разве Гайдар об этом говорил?). Отсюда недалеко до вывода о том, что обмен “квантами” энергии между элементарными частицами подозрительно напоминает денежные отношения между людьми

Итак. Поскольку “корифеи” российской науки отказали “Компьютерре” в своих мыслях по поводу состояния “их” науки, я предлагаю на суд читателя совершенно новую концепцию, которая может более определённо и ближе к здравому смыслу объяснить, возможно, все явления. Общественные в том числе. Научные в том числе. Нужен только диалог.

Диалог — основа информационного общества. Некоторые считают, что информационное общество характеризуется тотальным проникновением компьютеров во все сферы жизни. Я считаю, что это не совсем так, а может быть, и совсем не так. Подобно тому, как энергетическое общество характеризуется не только и не столько применением машин в человеческой деятельности, а, в большей степени, тотальностью обменных процессов в обществе с помощью квантов общественной потенциально-реальной энергии — с помощью денег, точно также информационное общество характеризуется не машинным парком ЭВМ, а тотальным проникновением знания во взаимоотношения между людьми, что позволяет эффективно осуществлять диалог (обмен информацией) между всеми элементами и подсистемами общественной системы. Переход на тотальный информационный обмен позволит сохранить и эффективно использовать энергетический механизм общества. (Что такое знание с точки зрения информационного подхода — отдельный разговор). К. Поппер, когда говорил о необходимости признания равенства партнёра по диалогу, кем бы он ни был, интуитивно вывел это свойство из эмпирики западных общественных отношений, поскольку уже в энергетическом обществе закладываются и видны внимательному взору предпосылки информационного общества. Эти предпосылки заключены, во-первых, в технических знаниях. Во-вторых, рост могущества техники рождает опасность катастрофизма при выходе техники из-под контроля людей. Это обстоятельство рождает необходимость признания важности гуманитарного знания, определяющего величину ответственности человека за безопасное управление мощными технико-энергетическими установками. Совершенно очевидно, что такое знание (и техническое и гуманитарное) не может быть закрытым, “элитарным”. Огромное множество людей ежесекундно на Земле манипулируют огромным числом энергетических установок. Их ответственность за безопасность работы этих установок велика. Но это “чувство” ответственности не вселилось в них “свыше”. Чувство ответственности воспитано. Воспитано при помощи диалога, а “напряжение” этого чувства поддерживается с помощью диалога. Таким образом, из энергетических отношений в обществе “вырастают” органически информационные отношения, понимаемые как “диалог на равных условиях”. Не все желают диалога на равных. Любое выросшее относительно других знание или умение, стремятся к элитарности, к монополизму. И это рождает разность информационных потенциалов, в результате которой “воля” к действию (интеллектуальному в том числе) элитарного слоя укрепляется, а “воля” к действию угнетённого слоя утрачивается и переходит в чувство, в потенцию иррациональных поступков и массовых деструктивных (говорят — “протестных”) действий.

Теоретический метод “информационного подхода” должен несколько поправить Поппера. Признание равенства партнёра по диалогу это лишь энтропия возможности, реальное равенство — негэнтропия — достигается напряжённым трудом всего общества по освоению всеобщего качественного знания. Незнание принципов устройства энергетического общества приводит к ошибкам в поведении даже тех людей, которые позиционируют себя как демократы. Недавно на радио “Свобода” В. Шендерович вёл беседу с представителем “спецслужб”. Радиослушатель задал вопрос этому представителю о том, сколько получают спецслужбисты. Щендерович торопливо бросился защищать своего визави, сообщив слушателю, что “спрашивать об этом неэтично”. Эта защита прошла так энергично, что мне даже показалось, что не только спрашивать об этом неэтично, но и знать об этом неэтично. Спрашивать первого попавшегося человека о том, сколько он “получает” (пока ещё в России “получают”, а не зарабатывают) неэтично, но знать о том, как распределяется общественная потенциально-реальная энергия не только этично, но и граждански обязательно. А как вы думаете, читатель: надо нам всем знать, сколько получает или зарабатывает российский учёный? Я думаю, что нам надо всё знать. А чтобы нам всё знать, учёные должны постараться, тогда, и появится общественный заказ на науку, которая, обобщив человеческий опыт по установлению условий для равного диалога, что есть опыт существования и “работы” демократических институтов, выдаст теорию “предсказательной силы”.

Как известно на западе рабочие в пабах за кружкой пива слушали лекции по экономике, читаемые нобелевскими лауреатами или лекции по теории относительности. (Ну, на хрена она нужна — теория относительности домашней хозяйке, плотнику или инженеру? А ведь нужна!)

Для тех, кто “интеллигентски стебается” над разговорами об информационном обществе, открытая стройплощадка этого общества.

Несколько слов о роли научной и научно-популярной прессы.

Если судить по материалам “Компьютерры” (а именно на них “выросла” моя статья), то складывается впечатление, что кризис науки вообще и кризис российской науки в частности как никогда актуален сегодня, а никогда раньше такого не случалось. Хочется сказать словами известного чеховского персонажа: “человека забыли”. Только вместо “человека” в этой фразе надобно употребить слово: “историю развития человеческого знания” забыли”.

Что я имею в виду? Я имею в виду высказывание Вернадского о генезисе науки и о её конечном возвращении в “лоно” своего рождения — в жизнь. Я также имею в виду высказывание А. Н. Островского о том, что “умы, чтобы были готовы к восприятию научных истин, должны быть к этому приготовляемы. И приготовлением их занимается искусство”. Старо? Не отвечает направлению постмодернизма? Да, мода на всё преходящее скоротечна! Вечны только “вечные истины”.

В связи с этими положениями хочется бросить взгляд на позицию печатного издания, как она мне представляется. С одной стороны позиция журнала определяется редакцией, которая руководствуется в своей деятельности некоторыми соображениями. Эти соображения могут определять линию журнала как слепое следование за вкусом массового читателя и публикацию того, что хочет этот массовый читатель. Как правило, эту линию осуществляет, так называемая, “жёлтая пресса”, достигающая в своей деятельности наибольшего коммерческого успеха. В данном случае “работает” положительная обратная связь, которая, как известно, усиливает информационный процесс этого вида. Этот процесс полностью энтропиен (см. “Информационный подход”), поскольку у редакции нет никакого упорядочивающего принципа по подборке материала, кроме того, чтобы повторять за читателем его множественные и известные ожидания. Здесь разность информационных потенциалов между интеллектуальной моделью редакции и информационной моделью Читателя чисто количественная и ликвидируется сразу же, как только читатель прочтёт издание (это с другой стороны).

Иную линию информационной деятельности избирает издание, которое руководствуется в своей деятельности каким-либо упорядочивающим принципом, например, принципом “научности” своих публикаций. Тогда у редакции есть информационная модель, как упорядочивающая негэнтропия (см. “информационный подход”). Информационное поле этой модели отсекает (“отрицает” в философском смысле) всю множественность информации (общей энтропии), кроме той, которая является сообщениями о научных фактах. Положительная обратная связь устанавливается с той группой людей, которые заняты научной деятельностью. В потенции эти люди, потребляя научную информацию, являются и её поставщиками. Критерием качества информации, поставляемой в научное сообщество — своеобразным ОТК, является редакция, которая должна по определению владеть информационной ёмкостью, соответствующей всей информационной ёмкости той научной отрасли, которую она освещает. (Как правило, редакторами научных изданий являются учёные достаточно известные в той области научной деятельности, которую освещает их журнал). Но это требование оказывается невыполнимым, так как при динамичном состоянии какой-либо научной отрасли, каждый момент времени появляется новое научное знание. Следовательно, растёт разность информационных потенциалов. Проблема, понимаемая как разность информационных потенциалов, усугубляется, если новое научное знание рождается на “стыке” наук. Тогда редакция пользуется методом предварительной консультации с “авторитетами” от тех отраслей, которые сошлись на “стыке” в образовании нового знания, подлежащего публикации. Отрицательная обратная связь устанавливается между изданием и научной средой через критические отзывы читателей на материал низкого качества. Она служит стабилизирующим фактором против лавинообразного роста и распространения информационного “шума”, который понимается как малоценная или псевдонаучная информация. Очевидно, что, если информационная ёмкость научной модели редакции подвергается искажению со стороны психологических моделей “страха” (осторожности) за достоверность входящей информации, то отрицательная обратная связь “запирает” узел распространения научной информации. Оптимальным является состояние, при котором вместе с “полезной” информацией, узел допускает и распространение некоторого уровня “шумов”, в числе которых может находиться такое новое знание, по которому ещё не выработаны критерии оценки. Этот “шум”, попадающий в научное сообщество, подвергается множественной фильтрации. Статистически усреднённый результат обработки “шумов” при помощи положительной обратной связи формирует оптимальный уровень действия отрицательной обратной связи, снимая искажающее действие “страха”.

В соответствии с “информационным подходом” понятие “нового” определяется изменёнными пространственно-временными характеристиками “работы” нового знания по сравнению со старым. То есть, либо новое знание касается иных временных отношений, которые ранее не исследовались (например, изучение виртуальных частиц), либо эта новая конструкция охватывает своим объяснением большее число (в пространстве) научных фактов, расположенных на разных уровнях организации материи (энергии), например, открытие явления радиоактивности. Или в биологии — появление микроскопа позволило охватить новым знанием процессы, происходящие на уровне клеток, которые объяснили макроявления жизни с помощью процессов, происходящих на клеточном, ранее неизвестном уровне организма. Изменение пространственно-временных характеристик автоматически приводит к росту количества информации в рамках новой пространственно-временной парадигмы.

“Прорывное” открытие новой парадигмы —- это, что касается появления таких теорий, как, скажем, теория всемирного тяготения, теория относительности или квантовая теория в физике, — затем наполняется, свойственным этой парадигме количеством информации. Или как говорил один из героев фильма “Монолог” — “Одни учёные пробивают стену, а другие подчищают осколки”. В момент появления новой парадигмы, вернее, когда она уже признана как “работающая”, редакция научного журнала наиболее открыта к публикациям на новую тему. Это действует “интерес”, который информационным подходом интерпретируется как воля (pi. log p). На этом этапе распространения научного знания вероятность принятия к использованию новой парадигмы ещё не превышает 0,37 (см. график в “Информационном подходе). По мере того как новые понятия, порождённые новой парадигмой, начинают всё шире использоваться в объяснении набора научных фактов, охваченных новой парадигмой, интерес к ним постепенно снижается (см. “кривую” на графике). Он (интерес) получает своё минимальное значение (исчезает), если вероятность употребления научной схемы объяснения в рамках данной парадигмы становится близкой к единице. С этого момента, или несколько раньше научная теория приобретает свою полную “инертную массу”. Эта масса представляет собой негэнтропию мышления с настолько устойчивыми связями внутри системы, что проникновение другой парадигмы внутрь данной просто невозможно. Носившая в начале своего развития общий характер, парадигма обрастает теориями, приближающими её общие положения к технологической практике и этим “врастает” в контекст человеческой жизни. Выходя в жизнь в качестве практического инструмента преобразования жизни, теория не только помогает приготовлению нового более тонкого инструментария будущих исследований, но вольно или невольно влияет на мировоззрение всех людей. А это уже выход в “верх” — в философию. При этом вся теория, во всём своём объёме, недоступна большинству людей, составляющих то общество, в котором она существует в качестве информационного механизма. Она, правда, хранится в фолиантной научной литературе и используется для воспроизводства человеческих носителей научной информации данного вида. Научные же журналы становятся всё менее и менее интересными, что передаётся обществу. Общество, теряя интерес к данной науке, может не заметить момента её утраты. Учёные, которые черпают информацию из научных журналов и поставляют её туда, оказываются во взаимоусиливающимся процессе затухания энергии обмена.

Таков, на мой взгляд, процесс взаимодействия редакции научного журнала и его читателя. (Если не считать, что журналисты, пишущие на научные темы, иногда пытаются оживить искусственно стабильность научной “скуки”). Само собой разумеется, что, когда появляется “сенсация” в науке, оживляется и процесс передачи информации через научные журналы.

Этот процесс, описанный мной в схематическом виде, есть, если можно так выразиться, — “реконструкция” целого по отрывочным сведениям, которые достались мне случайным образом. Реконструкция производилась с помощью “информационного подхода в философии”. Насколько она получилась близкой к действительности, могут оценить редакция и читатели какого-нибудь научного издания.

Другое дело, когда тематика журнала носит не строго научный характер, а политика редакции имеет модель множественности тем. Негэнтропия такого журнала несёт больший энтропийный потенциал, который характеризуется, во-первых, множественностью тем, а во-вторых, понятно, — более низкой вероятностью встречи на страницах журнала с той или иной темой. Именно таким журналом и является “Компьютерра”. Основное содержание журнала — популярная информатика в её технических возможностях. Но журнал иногда “замахивается” и на освещение общих вопросов бытия, в том числе и на освещение вопросов эпистемологии.

Понятное дело, что при разнообразной тематике ожидать то, что редакция будет обладать информационной ёмкостью, сравнимой с ёмкостью той науки, проблемы которой редакция собирается освещать, не приходится. В таком положении просто автоматически утрачивается “менторский” характер редакции, которая необходимо должна “снисходить” к уровню её читателя (и этот читатель — не потребитель чисто научного знания), а читатель получает больше уверенности в собственных общих суждениях относительно тех вопросов, которые редакции показались интересными и которые она вынесла на суд читателя. По сути дела во взаимоотношения вступают два дилетанта -–редактор и читатель. Только редактор оказывается более подготовленным к разговору на ту тему, которую он сам предлагает. Правда, подготовленность редактора оказывается зависимой от того учёного, которого он интервьюирует — от его веса в научном мире, от широты его взгляда на проблему, от его настроения, наконец.

Таким образом, и получается, что если с одной стороны просматривается определённая позиция редакции, то с другой стороны редакция должна учитывать ожидания читателя по материалам общенаучного характера, признавая за читателем равенство уровней понимания общенаучных вопросов. (Я бы, например, не взялся критиковать публикации “Компьютерры” по информатике, полностью принимая для себя менторскую позицию редакции по этим вопросам).

В продолжение темы “кризис науки”.

В “Компьютерре” можно было прочитать, например:

“Окружающая нас Природа сложна. Она имеет много уровней. На первом уровне находится множество вещей, познанием коих занимается “обычная” наука, которую можно было бы назвать наукой первого уровня или “наукой о вещах”. На втором уровне Природы — взаимосвязи и отношения между вещами. Науку, занимающуюся исследованием отношений, мы только-только начинаем создавать”.

По мнению автора этого высказывания, ощущение кризиса науки, которое возникает у некоторых учёных, вызвано тем обстоятельством, что они оказались в стороне от бурно развивающейся науки “второго уровня” — в стороне от науки, изучающей “отношения между вещами”.

Как-то странно воспринимается эта классификация.

Если под “обычной” наукой понимать всю сумму знаний о природе, человеке и его мышлении, которая начинала складываться ещё в древней Греции, то эта вся наука, включая самые последние достижения естественных наук и, прежде всего физики, занималась “вещами” только на самой первой своей стадии — в “описательном” состоянии, классифицируя вещи. Отношения же между вещами начинают интересовать представителей древней науки сразу же, ещё до завершения классификации, которая сама изменяется, “прогибаясь” под отношения.

Например, линнеевская биологическая классификация “прогнулась” под дарвиновскую теорию происхождения видов, которая представляет собой последовательный временной ряд отношений “между вещами”, то есть между видами — эволюцию.

Самое древнее пра-научное понятие это “хотение”. Оно предшествоало парадигме “силы”, объясняя именно отношения между вещами. Но увидеть зарождение науки из этого понятия можно только очень внимательным взором. А вот, сменившее его, понятие “силы“, думается, можно считать парадигмой отношений между вещами первого, то есть “бросающегося в глаза” — уровня. (И это только потому, что так принято — определять уровни познания). Отношения между вещами признаются силовыми и на этих отношениях построена вся, окончательно завершённая в 19-м веке классическая механика. Переход физики на другой (второй?) уровень совершился, когда стали исследовать микрооснования силовых отношений — или вопрос: “откуда сила берётся?”. Так на первом, самом “грубом,” уровне (в рамках технической механики) осталось и “работает” понятие силы. А новая энергетическая парадигма стала господствующей в миропонимании физиков, распространив своё влияние на мировоззрение людей, принадлежащих западной цивилизации (сформировав, по сути западную философию). Парадигма энергетических отношений в физике породила возможность проведения аналогии с отношениями между людьми. Впереди (третий?) — информационный уровень отношений, сливающийся с “хотением” (так возвращаются “старые” парадигмы). Видимо, науку этого уровня “мы только-только начинаем создавать”.

Уровни, которые только что рассматривались, имеют отношение только к одной из форм организации человеческого знания, то есть к гносеологии. Онтологический аспект рассмотрения уровней организации Природы другой. Очевидно, что уровни организации Природы гораздо более многочисленные, несмотря на то, что их придумывает или “открывает” для себя человек, который не хотел бы иметь дело с бесконечно большим индивидуальным разнообразием.

Тот факт, что утверждения, подобные приведённым в цитате, попадают на страницы журнала без всяких комментариев редактора, лишь подтверждает банальную истину, что все люди на земле — “дилетанты” во всём, кроме очень и очень узкого пространства-времени своей профессиональной деятельности. Поэтому высокомерный апломб с претензией на элитарность, распространяющийся на те области деятельности (знания), в которых человек не добился совершенства, признаётся дурным тоном (а для демократических обществ неприемлемым признаётся всякое высокомерие).

Я приглашаю читателя вернуться к высказываниям Евгения Вигнера, которые, по мнению автора статьи в “Компьютерре”, содержат аргументы в пользу его утверждения о том, что в перспективе развитие науки может остановиться.

Каждая из указанных причин, во-первых, не “фатальна” и, во-вторых, — она не только не “может остановить” развитие науки, но даже замедлить, если пониматьразвитие так широко, как это необходимо для научной оценки.

Дело в том, что господствующая парадигма, действующая в жизни так же, как в науке, мешает пересмотреть ощущение развития. Я здесь говорю не о пересмотре философской категории “развитие” (многие ли знают его содержание?), а об ощущении, которое несёт в себе каждый человек и которое может быть понимаемо какоценочная реакция на динамику жизни. Каждый человек погружён в континуум жизни всем множеством своих информационных “приёмников”. Но определяющим в восприятии ощущения динамики жизни является комплекс связей значимых для этого конкретного человека. Естественно, что для учёного-профессионала комплексомзначимых информационных связей является чрезвычайно узкий их набор, формируемый той размерностью пространственно-временных характеристик, которые именно для него и характерны. Объективно время Леонардо-да-Винчи прошло. Энциклопедистом в современном научном мире быть невозможно (см.3 пункт цитаты). Поэтому индивидуальное ощущение не может отражать объективного хода развития, даже в том случае, когда развитие оценивается по видимым, легко обнаружимым показателям, отражающим процесс в данной узкой области науки. Ограничивающей жизненной парадигмой может быть специализация, пространственно-временная ограниченность (например, принадлежность к “национальной” науке и незнание истории науки) или низкая “раздражимость”. Квазиобъективность ощущения, то есть согласие во многих мнениях учёных, может создаваться при помощи психологического свойства личностного конформизма, когда мнение коллеги, особенно уважаемого коллеги, как бы оправдывает отказ от своего личного критического анализа ситуации в науке.

Выход за пределы ограничивающей жизненной парадигмы одновременно означает выход за пределы “научной” парадигмы.

Например, развитие отдельного человека, понимаемое как прирастание его мышечной массы, характеризуется началом и концом. Но развитие человечества, в котором индивидуальная жизнь может быть рассмотрена как “квант” информации-энергии, уже имеет только начало. Говорить же о конце развития человечества, рисуя тот или иной сценарий, значит, высказывать мнение, которое может лечь в основание науки человековедения только в том случае, если оно будет основано на каких то “открытых учёными закономерностях”, имплицитно содержащихся в человеческой организации или в организации космоса. Несмотря на то, что развитие отдельных жизней имеет начало и конец, а сам ход индивидуального развития имеет фазы интенсивного развития и замедления, экстраполировать “микроуровневую” модель человеческого развития на всё человечество не представляется правильным. Больше того, видимо, будет неправильным переносить на всё человечество и процесс зарождения и гибели отдельных человеческих цивилизаций. Тем мене это кажется правильным, когда принимается, что материал погибшей цивилизации переходит в общечеловеческую культуру и существует в ней в виде “сырья” для строительства новых цивилизаций как набор способов управления человеком “собой и средой”. То есть погибает цивилизация как некоторая цельность, но её субстрат — люди со всеми их знаниями и умениями, в том числе и с набором моделей социальной организации — остаются.

Этот пример может быть воспринят как прямая аналогия, поскольку наука это функция всего человечества во всём комплексе его свойств. Тогда, если, например, отдельная научная отрасль отождествляется с какой-то цивилизацией, то можно сказать, что отдельное научное направление, или отдельная научная отрасль, или вид науки (например, естествознание) могут переживать периоды зарождения, бурного развития, затухания и утраты значения (но не гибели, не “конца”).

Если проследить аналогию глубже, то мы увидим, что против процесса прекращения развития и гибели отдельных человеческих организаций — стран, государств, человечество эмпирически изобрело средство. Это средство — демократизация, которая, признавая всё человечество системным единством, ставит задачу универсализации организационного языка демократии, с помощью которого всё человечество будет действовать по наилучшим правилам, совершенствующихся для разрешения всё новых проблем. Здесь речь идёт не о национальных языках как о культурном средстве коммуникации людей — эти языки, наверное, сохранятся, правда, испытав взаимовлияние и взаимопроникновение. А речь здесь идёт о, так называемых, демократических ценностях, о демократических принципах, реализация которых на организационном языке означает создание демократических институтов. Это приводит к “открытости” систем и, самое главное, к передаче информационного массива от одного информационного центра (правительства) во множественность, математически определяемую числом всех людей на земле. Понятное дело, что не все люди будут способны (или захотят) воспринять общечеловеческое знание, главное, что должна быть обеспечена беспрепятственная возможность для восприятия общечеловеческого знания. Процесс глобальной демократизации только начался и картина его развития пока не даёт оснований полагать, что он может остановиться в развитии.

Пока говорилось только о видимых признаках развития, формирующих ощущение его динамики. Но процесс развития состоит из видимой — энергетической — фазы, язык которой универсален для восприятия всеми людьми, и из неощущаемой множеством людей (невидимой для них) фазы — информационной. Это процесс восприятия энтропии. Энтропия — с большой буквы, — понятие выражаемое словами: Хаос, Всё, Ничто, Абсолют и другими словами, существующими в разных школах философии. В науке-физике Энтропия понимается как “физический вакуум”.

ЭНТРОПИЯ характеризуется бесконечными размерностями времени-пространства (время в ней первичное понятие, пространство вторично). Этот факт обязывает (математически) рассматривать Энтропию как континуум, в котором всякая определённость — даже самая гигантская, например, в виде нашей галактики, есть неощутимая “точка-момент”. Она есть источник зарождения чего-либо (зарождения “нечто” из “ничто”) и она есть то, куда всё исчезает. Для философов “по крови” или “истинных философов” Энтропия ощущается. Для философов не “по крови” и для не философов, обязанных изучать философию в силу каких-то внешних причин, энтропия может пониматься при помощи логических схем, но она никогда ими не ощущается и, поэтому не является основанием для принятия решений. Это отличие в индивидуальном свойстве людей объективно и обусловлено функциональной асимметрией в устройстве головного мозга. Случаи функциональной симметрии чрезвычайно редки и проявляются как “гениальность”, когда симметричное развитие обоих полушарий интенсивно.

Энтропия (с большой буквы) имеет свои локальные проявления. Тогда её флуктуация может быть приблизительно измерена. Но этот процесс был придуман левополушарным человеческим умом. Правополушарная асимметрия “бежит” от такого способа понимания энтропии, отдаваясь ощущению. Локальная энтропия, будучи понятием противоположным негэнтропии — и по смыслу и по знаку математической формулы — представляет собой продукты распада любых негэнтропийных систем любых уровней организации. Поэтому она может быть обнаружима в виде какой-то “уплотнённости” пространства вокруг какой-то негэнтропийной системы. На продуктах распада возникают и также разрушаются, просуществовав в каком-то определённом пространстве-времени, негэнтропийные системы разного вида. Эволюция жизни на Земле породила множество разнообразных негэнтропийных систем самых разных уровней организации. Поскольку продукты распада одних систем служат пищей для построения других систем, то некоторые “предприимчивые” виды биологической эволюции обзавелись передвижными химическими “комбинатами” по переработке не распавшихся негэнтропийных систем. Не дожидаясь естественного хода вещей, эти биологические “предприниматели” начали хватать и перевариватьиные (одного с ними вида) и другие (другого вида) негэнтропийные системы (они намного раньше Мичурина сказали себе: “Нечего ждать милостей от природы…). Это позволило ускорить обменные процессы, ускорить эволюцию. Теперь локальная окружающая энтропия представлена не только продуктами распада, но и множеством не распавшихся ещё систем, представляющих собой потенциальную “пищу”. Человек как система высшего уровня организации в континууме земной жизни погружён в эту локальную энтропию, имеющую, как теперь это понятно, “выход” (связь) во всеобщую Энтропию. Имея информационный центр и локальные информационные механизмы, человек ощущает локальную энтропию при помощи информационных приёмников (датчиков), реагирующих на разные типы информации: зрительную, слуховую, тепловую, осязательную, запаховую, гравитационную. Человек счастлив, наблюдая “буйство” жизни. И человек приходит в ужас, когда ощущает, что сам может стать пищей для других. Эта информация, получаемая из природы природными средствами, однако, воспринимается в узком диапазоне частот, — тут природа “сэкономила”. Поэтому, как существо высшего разряда, человек придумал материальные и интеллектуальные (наука) инструменты, которые позволили ему расширить диапазон частот восприятия окружающей локальной энтропии и много чего узнать.

Узнать — это, и есть энтропийная часть того, что понимается как жизнь человека. Но жизнь человека состоит из его видимой части: вот он сам и вот —его дела; и изневидимой части — из того, что он чего-то переживает и о чём-то думает.

Теперь мы погрузились в область информации. Но погрузившись в область информации (не путать с информатикой(!), к которой относятся, как её техническая часть — машины и системы связи, так и информационная часть — теория информации, теория вероятностей, теория систем и множество других теорий, так или иначе рассматривающих системы с помощью математического аппарата), мы обнаруживаем, что область человеческой информации явно разграничена на два человеческих состояния: состояние, когда человек что-то переживает и состояние, когда он о чём-то думает, размышляет.

Мы обнаруживаем, что когда человек переживает, то он не размышляет — он чувством охватывает всё своё прошлое, которое через напряжение настоящего тяжёлого или радостного момента связано с возможным будущим, наполненным несчастьем или счастьем (в зависимости от того, какую окраску имеет настоящий момент). В этом процессе индивидуального чувствования нельзя обнаружить каких-то определённых границ времени индивидуального прошлого или будущего, потому, что индивидуальное время в этом процессе сливается с историческим временем всего человечества, а иногда и с космическим временем. В этом процессе нельзя обнаружить каких-то границ пространства, каких-то пространственных форм, понимаемых как “факты жизни”. Все образы “размыты” и неуловимо “текучи”. Эти “образы” символически, то есть очень скупо (единичным кодом) отражают “тезаурус” того сознания, которое находится в процессе переживания. Другими словами, в момент переживания с огромной, но не ощутимой скоростью, перед “хозяином данной жизни” проносится весь его личный опыт и все знания об ином и другом опыте, с которым любой человек так или иначе, ознакомлен. Эта область индивидуальной человеческой информации в “информационном подходе” называется областьюинформационной энтропии, в которой информация о фактах жизни имеет континуальное состояние, хотя и поляризованное полями ДОБРА и ЗЛА. В других системах знания она называется областью интуиции, “подсознанием” и др. Судя по некоторым публикациям, областью информационной энтропии человеческого информационного центра “ведает” правое (у “правшей”) полушарие головного мозга.

Когда человек размышляет, то он строит информационные конструкции той или другой степени сложности, состоящие из моделей вещей, то есть из негэнтропий и из моделей отношений между вещами. Предположительно эти процессы относятся к функциям левого (у правшей) полушария головного мозга.

Вещи как негэнтропия могут быть представлены в сознании в “чисто” информационном виде, например как “число” и могут представлять собой информационный “портрет” действительной вещи, предмета.

Модели отношений, предполагают уже какую-то свою завершённость в тот момент, когда происходит процесс размышления. Они состоят из логических связок: “если — то”. При этом под “если” понимается набор возможных комбинаций приложения действия, а под словом “то” понимается ответ системы (ответ вещи), который может быть получен в двух вариантах — либо ДА, либо НЕТ. Это состояние энтропийное. Энтропия будет определяться числом возможных комбинаций приложения действия и ожидаемой вероятностью получения того или иного ответа (как правило, ожидается ответ ДА для моделей созидания, но для моделей созидания нужна защита от возможного разрушения, поэтому в моделях разрушения должен получаться ответ НЕТ, если разрушение не целенаправленная деятельность).

Переживание и размышление (то есть энтропия и негэнтропия информационного действия) связаны в пространстве-времени с той или иной размерностью пауз, которые образуются во время размышления. Если размышление (а речь сейчас идёт о размышлении учёного), имеет целенаправленный характер и протекает в автоматическом режиме, как, например, “обдумывание” научной статьи, то размышление состоит из последовательных в пространстве-времени “точек-моментов”. Каждая “точка-момент” (point-instants по Расселу) представляет собой единичный информационный акт вида “модель — реальность — ожидаемый ответ (как правило, ДА)”. Эти точки моменты, складывающиеся в последовательную серию слов и знаков, образуют более крупную мыслительную конструкцию, состоящую из модели предположения нового состояния отношений и получения на её конце также ответа ДА. Если в процессе обдумывания на какой-то точке-моменте в конце окажется ответ НЕТ, то автоматика обдумывания прерывается, поскольку ответ НЕТ в одном элементе последовательной логической цепи, автоматически приводит к появлению ответа НЕТ в конце всей цепи размышления. В простейшем случае из нашего примера прерванный процесс останавливается для поиска более “удобного” слова, которое не допускало бы образования двусмысленности (тем более инверсии). В этом случае “напряжение” поиска невелико. Поэтому это напряжение даже не признаётся психологическим фактом. Небольшая задержка времени течения процесса, подходящее слово найдено и процесс продолжается. Другое дело, когда есть очень крупная модель, состоящая из множества фактов. Например, есть множество наблюдений местоположения небесных тел, полученных в разные моменты времени из точки, положение которой относительно всех этих тел подвижно. Сомнительно, чтобы даже гениальная (левополушарная предположительно) память могла позволять извлекать из неё всё множество фактов наблюдений по первому требованию (своему или коллеги, например). Исходя из предположения, что такие требования к памяти иногда предъявлялись и не исполнялись, можно сделать вывод о том, что модель извлечения научных фактов из памяти реализовалась с ответом НЕТ. Получение ответа НЕТ в конце информационного акта переводит негэнтропию знания в энтропию. Начинает работать “энтропийная схема отношений” в соответствии с которой информационный центр “возбуждается” (действие множителя log pв формуле Шеннона). Это “возбуждение” можно понимать как “страдание” (И. И. Лапшин). Страдание инициирует поиск моделей упорядочивания информации в энтропии собственного тезауруса. Такая модель возникает, например, в виде таблицы. Таблицы помогают сэкономить время поиска. Кроме того, вид таблиц сам по себе уже составляет нечто, что можно интерпретировать как “образ”. (Я, думаю, всякий знает из своего опыта работы с книгой, как запомнившийся бессознательно вид страницы помогает найти в книге нужное место). И всё-таки “принцип экономии мышления” (Мах), в соответствии с которым должна быть достигнута возможность “интеллектуального овладения фактами с помощью минимального усилия мысли”, является источником сильнейшего беспокойства (страдания). Это страдание заставляет человека переживать, “проносясь” внутренним взором по континууму своей памяти, расширенному связью с исторической памятью человечества. Совершенно понятно, что никакая конкретная аналогия беспорядочного множества цифр с каким-либо уже существующим устройством невозможна. Каждое такое устройство есть законченная вещь, находящаяся в отношениях с другими вещами. Поэтому проекция этой вещи во всей своей конкретике на множество цифр никогда ничего не даст. Для того, чтобы творческий акт состоялся надо, с одной стороны перевести в символьную форму (обезличить) конкретный образ, а с другой стороны надо множество цифр превратить в целый (соответственно очень неясный) образ. Когда в этой местной энтропии символы образов найдут друг друга по какой-то похожести, они будут переданы в сознание для логического конструирования. Счастливая случайность в напряжённом поиске! Величина вероятности удачи зависит от информационной ёмкости тезауруса, в котором находятся не только научные, но, главным образом, житейские факты в символах. Величина вероятности удачи зависит от эмоционального напряжения, вызванного страданием.

Я должен был сделать такое длинное отступление в “информационный подход” для того, чтобы выявить скрытую фазу развития (науки), которая не позволяет соглашаться с поверхностным утверждением об остановке развития науки, сделанным только на основании “зримых черт”. Если принимается такая трактовка развития, которая была изложена выше, то мы обязаны говорить о развитии вообще, и о развитии науки в частности так же, как привыкли говорить об энергии: когда энергия в видимых формах не проявляет себя она не исчезает, а переходит в возможность — в потенцию. Точно также обстоит дело и с наукой. Когда по видимым признакамкажется, — а теперь, после разбора процесса развития с помощью “информационного подхода”, мы вправе говорить, именно “кажется” (мнение), — что развитие науки остановилось, это означает, что следует ждать (или принимать) новых прорывных открытий, которые развиваются в невидимой фазе.

Это же отступление, его следствия, позволяют сделать вывод о том, что сводить всю науку к какой-то её ничтожной “строго научной” части, значит породить множество проблем, по определению границ “строгой” и “не строгой” науки. Усилия, которые будут затрачены на разрешение этих проблем пропадут даром, так как, пока будут определяться границы, новые открытия “перелопатят” все науки. Предложения отделить “чистую” науку от “нечистой” могут исходить от людей, которые не только не ощущают философию вообще и философию науки в частности, но, вероятно и не знакомы со знанием о том, что наука “вырастает из жизни, обогащается своим знанием и возвращается в жизнь, обогащая её” (так, кажется, говорил Вернадский). В таком случае где границы жизни, а где — науки?

В рассмотренном примере наука космическая механика родилась из созерцания звёздного неба. Это было просто любопытно, и это было необходимо “кибернетас” — кормчим, чтобы уметь найти дорогу домой. Сначала она была коллекцией фактов, которые были упорядочены сведением в таблицы. Потом она была упорядочена созданием образа гелиоцентрической системы (я не говорю о множестве промежуточных попыток упорядочения). В этом виде космическая механика потеряла свою элитарность, приобретя экономичность понимания. “Табличная” парадигма этой науки осталась в кораблевождении, а это — жизнь морехода (и не только). А парадигма “образа” вышла в самую широкую сферу жизни, став понятной для всех. Оставалось только непонятным — “почему” вертятся небесные тела так, как они вертятся? Ньютон должен был очень “страдать”, задавшись этим вопросом. И он должен был иметь мощный потенциал энтропии, чтобы могла у него родиться модель силовых отношения между небесными телами. Сила притяжения! Сила центробежная! “Сила, сила кругом (будь ей пусто) человек в исступленье кричал”…Но пришёл Эйнштейн. После E = mc2 — сами знаете, что стало, — стала господствовать энергетическая парадигма. После Эйнштейна Клод Шеннон в 1948 году предложил свою формулу информационной энтропии-негэнтропии. Философы по профессии и учёные засуетились. Но пожевали, пожевали эту новую парадигму и бросили, оставив её на съедение мыслителям “количественного начала”. Марк Дейч подхватил эту идею и заложил её в свою математическую мельницу, откуда она вышла под названием “Ткань реальности”. Эту “ткань” мне ещё не довелось увидеть. “Компьютерра” обещает показать. Боюсь, что она будет соткана из множества математических символов. Но поживём, увидим.

Разрыв между естественными и гуманитарными науками не фатальный. Этот “разрыв”, следует понимать как разность информационных потенциалов между информационными слоями, относящимися, как говорят, к разным видам науки. Разность информационных потенциалов порождена тем обстоятельством, которое изложено в пункте втором цитируемого отрывка. Если специальными усилиями не поддерживать искусственно плотность границ между информационными слоями (между науками), совершенно неоправданно защищая неприкосновенность их языков от “чуждого” влияния, то “сработает” второе начало термодинамики (в информационной области). Этот процесс окончится примерно таким результатом: естественные науки поймут, что определённость и предсказательная сила, которыми они так гордятся, это — иллюзия, порождённая огромной избыточностью изучаемого материала и грубостью методов. В результате огрубления такая наука принимает огромную массу индивидуальностей микрообъектов изучения за “серую массу”. Переходя к тонким методам исследования “точные” науки обнаружат, что в поведении микро-микро объектов очень много “гуманитарного” (например, они очень любят деньги и относятся друг к другу с симпатией или антипатией; они обладают “волей” и могут “страдать”). Гуманитарные науки страдают избытком энтропии принципов изучения. Приняв к использованию ограниченное их число, гуманитарные науки с удивлением обнаружат, что, отказавшись от множества “диалектов” и приняв информационный язык, они — “лирики” —вполне могут понимать “физиков”.

Что касается последнего пункта в цитируемом отрывке, то, мне он кажется непоследовательным, если принимается то, что западный мир вступил в стадию “постиндустриального общества”, то есть начался период “информационного общества”. Логично было бы предположить, что если энергетический “век” уступает место “веку” информационному, то должно происходить снижение значимости энергетических технологий и возрастание значимости (экономической эффективности) информационных технологий. Автор и указывает как раз на такой факт, когда говорит: “При этом наибольший эффект зачастую дают не новые технологии, а новые типы социальной организации”. Я думаю, что “новые типы социальной организации” и есть то, что называется “информационные технологии”, если не сводить последние только к области информатики. А то, что автор называет просто “технологии” — это не просто технологии, а энергетические технологии.

Для того, чтобы показать насколько велика уверенность в своей значимости энергетической парадигмы, господствующей в западном образе мысли, которая игнорирует (пока) информационную парадигму (как информационную философию), породив и развивая информатику, надо привести цитату из автора, находящегося в другом, гуманитарном лагере, но принадлежащего всё же к “западному” обществу:

“Поиск ответов исключительно с помощью логики и рационального мышления игнорирует такие формы познания как медитация, молитвы, мечты, интуитивное прозрение и многое другое, что признаётся в качестве истоков знания в других культурных традициях, но в основном игнорируется в нашей. Зависимость исключительно от форм знания, характерных для нашей культуры, приводит не только к игнорированию глубоко укоренившихся предубеждений, но и лишает нас доступа к другим формам познания”.

Карен Лебак. “Страшилы на стене”.

Это высказывание, мне кажется, прямо указывает на то, что общечеловеческий коллективный “мозг”, как и мозг отдельного человека, поделён на два “полушария”. При этом “западный” образ мышления соответствует функционированию левого полушария головного мозга отдельного человека, а “восточный” — функционированию правого.

Нормальный мозг у нормального человека функционирует в единстве двойственности. Но уже предельное доминирование функций одного из полушарий приближается к патологии. Тем более является патологией раздвоение сознания.

Джемс писал:

“Приходится…допустить, что хотя бы некоторые субъекты обладают сознанием, могущим разделяться на части, которые в своём сосуществовании взаимно игнорируют друг друга и делят между собой объекты познания. Ещё важнее то, что эти части раздвоенного сознания дополнительны. Если одна из них занята каким-то объектом, для другой он просто перестаёт существовать. Никакой сигнал вроде речевой команды и т. п. не может достичь двух половин раздвоенного сознания одновременно: то, что делается известным верхнему Я, не замечается нижним, и наоборот”.

Если мы сравним это высказывание с предыдущей мыслью Карен Лебак, то увидим, что она поставила диагноз человечеству. Если же учесть, что человечество, по-видимому, находится в “детском” возрасте, то этот диагноз означает болезнь роста.

Попытки оздоровить поведение человечества — откорректировать его развитие, начались с возникновения двух глобальных религий — христианства и мусульманства. Но поведение зависит не только от чувств, но и от разума. И здесь были сделаны попытки. Историки человеческой мысли, которых заинтересуют эти вопросы, нарисуют полную картину попыток человечества оздоровить себя через самопознание. Меня же восхищает вклад Нильса Бора, который своим принципом дополнительности хотел связать науку и жизнь. Но его не поняли. Потом Фритьоф Капра попытался связать физику с восточной философией. Его книга “Дао физики” стала бестселлером, но результат воздействия этой книги растворился в коллективном бессознательном человечества. Число попыток соединить разорванное сознание нарастает. В одном из российских университетов известный писатель Даниил Данин читал курс “кентавристики” (не обязательный для студентов!). Работы Турчина насквозь пропитаны дуализмом единства. На сайте “Философский камень” можно найти работу Андрея Склярова “Основы физики духа”. В ней содержится указание на единство всего сущего через связывание понятий современной физики с мистическим содержанием психики человека, которая уже довольно определённо связана с мистическими проявлениями окружающего мира.

Но мне видится, что потребности развития человечества ставят более широкую задачу перед его коллективным разумом. Она, на мой взгляд, состоит в том, чтобы дать человечеству “образ” единства мира в такой символьной форме, которая позволяла бы разворачиваться символу (одному и единому) в конкретность, соответствующую индивидуальности изучаемого явления. Для этого символ должен содержать в себе: бесконечное и конечное; время и пространство; возможность какого-то события и определение вероятности его совершения в пределах определённого пространства-времени; время-пространство (как его понимал Кант) и пространство-время (Рассел); индивидуальное и коллективное; количественное и качественное (образ) и т. д. Спускаясь по гносеологическим уровням, можно до бесконечности находить единичные, как говорит Андрей Скляров, -- “дуальности”, как, например, тело-дух, чувство-мысль, мысль-дело и т. п. — всё это в контексте тех индивидуальных (научных или не научных) дисциплин, которые “говорят” на своём языке, не мешая другим. Тогда всеобщая связь всех индивидуальных проявлений, которые необходимо будут иметь свои качественно-количественные определения, может быть установлена через один и единственный символ.

Вот этот символ:

Это формула информационной энтропии. И это только одна половина раздвоенного сознания. Другая половина — негэнтропия обозначается такой же формулой, но с противоположным знаком.

В №5 за 2002 год “тема номера” “Компьютерры” была посвящена К. Шеннону. Один из материалов был озаглавлен так: “Единство мира Клода Шеннона”. Заглавие замечательно и по-хорошему амбициозно!. Но какое разочарование от содержания заметки! Контекстный “разворот” этого претенциозного заглавия свёлся к цитированию слов самого Шеннона: “Я не перестаю изумляться, как един этот мир”. И это всё?!

К российским учёным.

Русский философ Б. В. Яковенко, возбуждённый революцией 1917 года, в 1922 году (уже в Берлине!) писал о своих пламенных надеждах на “великое грядущее духовное строительство и откровение” русской философии, которую он рассматривал как “не сложившуюся ещё науку”. Он не без оснований полагал, что “страдающая мысль” способна к “новому всеобъемлющему и всепроницающему философскому синтезу”, как это было в Германии “когда она возрождалась на обломках наполеонизма; ибо именно в системах Канта, Фихте и Гегеля немецкий народ обрёл наконец самосознание и заложил глубочайшие духовные основы всего своего существования. Так будет и с Россией” — писал опальный русский философ, надеясь, что на основе русской философии-науки будет выстроено “новое грандиозное здание народного существования”. Не случилось.

Не случилось потому, что власть монополизировала производство мысли. А власть монополизировала производство мысли потому, что руководствовалась соображениями целесообразности сохранения единства мыслей в условиях вражеского окружения и необходимости борьбы с внутренним врагом. Власть руководствовалась парадигмой силы (“мочить”), поэтому борьба понималась и принималась как единственный способ управления людьми которые вдруг(!) утратили навыки труда, занялись растащиловкой и чинят помехи, тыча в глаза власти её неудачами.

Это состояние никому ничего не напоминает?

Враг есть — международный терроризм. Растащиловка не затухает. Единство чувство-мыслия уже почти утвердилось. Оно будет нарастать, потому, что российские учёные все свои ценные мысли несут не в народ, а с поклоном приносят власти. Власть всегда и во все времена знала куда девать эти мысли.

Российские учёные снова страдают, как в те далёкие годы. Следовательно, снова складываются условия для рождения откровений. Не пора ли, как говорил А. С. Пушкин “забрюхатеть”, а, породив, нести своё “дитя” народу?

Когда Россия — российская интеллигенция (в хорошем смысле этого слова), наглоталась западного гуманитарного знания, она почувствовала, что насытилась “духовной (и калорийной) пищей” в одиночестве. Народ в это время насыщался “тюрей с квасом” — дремучим православием. Стало стыдно своей сытости на фоне всеобщего народного (духовного) голода. Интеллигенция “пошла в народ”. Результатом такого спорадического кормления народа “острой духовной пищей” явилась революция. Отсюда должны следовать выводы.

На мой взгляд, главный вывод заключается в том, что не должно быть спорадического кормления, а должно быть совместное систематическое питание калорийной духовной пищей. Но такую пищу ещё только предстоит приготовить.

Знакомство с публикациями на тему “кризис российской науки” выявляет, на мой взгляд, такие явления:

— отстаивание элитарности научного знания с всё большим отрывом от жизни (снизу) и от философии (сверху);

— иждивенчество, следовательно, зависимость от власти и оправдание любой власти;

— потеря воли с отказом от поиска новых парадигм.

Но это ведь не конец науки, а временная утрата жизненных сил науки.

Как только учёные поймут, что “сила” порождается энергией, а энергия это число “квантов” действия в некотором пространстве-времени (Россия этих лет), то они и займутся производством энергии научного действия. А когда учёные займутся производством энергии, они вынуждены будут понять, что энергия в видимой форме есть следствие информативности в смысле некоторого единства энтропии-негэнтропии.

Когда К. Шеннон, подарив миру формулу, говорил: “Я не перестаю изумляться, как един этот мир”, он ещё сам не знал какое значение имеет его формула в мировоззрении людей и, вероятно, не понимал какой философский смысл заключён в ней. Но он уже ощущал единство мира на информационной основе.

Учёным, видимо, придётся понять, что и в энергетическом обществе и, тем более, в информационном обществе наука не служанка власти. Наука это информационная ткань общества. Поэтому не может быть никакого тайного или элитарного знания, цену которому определяет власть, и власть же выделяет средства для производства этого тайного знания. Цена науки определяется рыночным образом в рыночной среде. Народ как субстрат рыночных отношений точнее, чем власть определяет цену науки и точнее чем власть ощущает значение фундаментальной науки-философии. (На страницах “Компьютерры” была высказана мысль о том, что гражданское общество не понимает важности фундаментальных исследований. Финансируя прикладные исследования вплотную связанные с технологией, следовательно с непосредственной экономической выгодой, общество “забывает” фундаментальную науку. И только военные со своим закрытым от общества бюджетом позволяют “роскошь” финансирования фундаментальной науки. Это не абсурдная ли мысль, ведущая к дурным последствиям?)

Бессмысленность обращения к действующей власти очевидна, поскольку действующая власть — власть, действующая на основе какой-то парадигмы, — не только не нуждается в другой парадигме, но любая другая (даже очень хорошая) парадигма серьёзно мешает уже совершающимся действиям. Решения, которые принимает действующая власть, это решения принятые в соответствии с господствующей парадигмой. Если в результате решений, принятых действующей властью, российские учёные оказались в “страдающем” положении — это так предусмотрено властной парадигмой. Поэтому апелляция “страдающих” учёных к действующей власти по поводу своих страданий просто наивна.

Зато политическая оппозиция “готова” принять новую парадигму, если она озабочена своим политическим будущим. Пока оппозиция не у власти она может рассматривать любые парадигмы и “примеривать” их к будущему. И та оппозиция, которая выберет для себя наиболее эффективную (научную) парадигму выиграет в политической конкуренции.

Очевидно, что политическая оппозиция это не политическая элита, с которой можно разговаривать на “элитарном” научном языке. Политическая оппозиция это очень широкие слои общества, разговаривающего на человеческом языке. И тогда самое время вспомнить слова ещё одного русского философа. М. М. Рубинштейн писал: “Философия и жизнь должны заговорить на понятном — в сути своей — языке друг для друга… Истина одна для всех; нет истины, специальной для профессора на кафедре и для него же как человека в обычной жизни. Созрев в уме учёного и философа, истина идёт в жизнь, как большая творческая сила; и потому она… никогда не бывает чисто теоретической”.

Это говорилось в 1921 году, то есть во время, которое очень сильно напоминает наше. И хотя эти слова были сказаны давно, задача, поставленная тогда, так и не решена и на сегодня — и философия, и наука, и жизнь говорят всё ещё на разных языках. Чем не задача для российских учёных — создать общий язык? Для этого не нужны дорогостоящие экспериментальные установки, хватит шариковой ручки за 2,50 и упаковки от иностранных товаров, а компьютер свой на плечах.

Я думаю, что настоящих учёных нисколько не смутят слова:

“Наука, напомним (несмышлённым), это один из способов познания мира, а не методика разработки рекомендаций для технологов и политиков”, — они, думаю, разберутся, что эти слова от лукавого; настоящие учёные заинтересованы в реализации своего продукта.

Вот такие мысли родились у меня после прочтения “стонов” о кризисе российской науки. Ещё не так уж и давно, я тоже присоединился бы к “хору”, оплакивающему судьбу науки вообще и российской в частности. Но после того как формула Шеннона “открылась” мне в своей философской сути, она стала работать на практику жизни. Оказывается, что практика “русско-советско-русской” жизни очень дефектна с точки зрения информационной полноты. Она деформирована в сторону преобладания энтропии. И эта деформация настолько велика, что позволяет говорить о России как о культурной стране, а не о цивилизованном государстве. Но всё ещё впереди.

Что касается кризиса науки вообще, то есть о кризисе “западной” по сути науки, то есть ещё “восток”. Им, его наукой, пока мало кто интересуется (кроме, разумеется, “спецслужб”, их академиков).

Более подробно об “информационном подходе” (в философии) можно узнать в Интернете: www. negentropi. narod. ru

Комментарии

Добавить изображение