ЕВРОПЕЙСКИЙ НИГИЛИЗМ И ФИЛОСОФИЯ Ф.НИЦШЕ

29-04-2004

В одном из своих стихотворений Ницше писал: Как я люблю живое слово!

Оно, как мир, старо и ново,
Оно встречает нас кивком,
Оно пронзает нас клинком...

"Живое" слово "нигилизм" пронизывает всю "зрелую" философскую прозу Ницше.

Прежде всего остановимся на происхождении этого весьма семантически насыщенного (зачастую полярно трактуемого) термина. Ясно, что в основе интересующего нас слова лежит латинское "nihil" "ничто".

Принято думать, что в новое время слово "нигилизм" впервые употреблено философом Ф.Г.Якоби (1749-1819 гг.) в открытом письме к Фихте (опубликовано осенью 1799 г.): "...Вы назовете химеризмом учение, противопоставленное мною идеализму, который я уличаю в нигилизме..." Якоби никак этот термин не раскрыл и не прокомментировал. Нет никаких сведений о том, был ли Ницше осведомлен о переписке двух германских философов. Зато достоверно известно, что Ницше достаточно хорошо знал творчество И.С.Тургенева, в частности, роман "Отцы и дети" (1861-1862 гг.; в 1860-е же годы книга была переведена на французский и немецкий языки; по преданию мыслитель читал роман по-французски). Ницше неплохо знал и публицистику А.И.Герцена, печатавшуюся в западноевропейской прессе, в своих статьях революционер довольно часто употреблял слова "нигилизм" и "нигилисты".

После выхода в широкий мир романа Тургенева слово “нигилизм стало крылатым. Герой “Отцов и детей” – Базаров (“истинный отрицатель”) смело судит современную ему действительность, категорически отрицает помещичий уклад, идеалистическую философию, дворянскую культуру. Известно, что редакция знаменитого журнала “Современник” (в частности, Н.Г.Чернышевский и М.А.Антонович) резко негативно оценила произведение Тургенева, несправедливо усмотрев в нем клевету на целое поколение революционеров-разночинцев. С “Современником в острую полемику вступил Д.И.Писарев – лидер другого передового журнала Русское слово”, высоко оценивший “Отцов и детей”, усмотревший в образе Базарова синтез наиболее существенных граней мировоззрения разночинной демократии. Беспрецедентная полемика в журналах прогрессивного лагеря получила у консервативной критики название “раскол в нигилистах”.

Тургенев (введя в широкий оборот слова "нигилизм", "нигилист") никак не мог предположить, что они станут на родине писателя в высшей степени ругательными (оценочными, уничижительными) в консервативной (а тем паче – охранительной) прессе. В русской художественной прозе появился даже особый жанр: "антинигилистический роман", которому (помимо прочих) отдали дань такие выдающиеся прозаики, как Н.С.Лесков и А.Ф.Писемский. Бранное в России слово "нигилист" ("нигилизм") вошло в нейтральный обиход на Западе в значении "русский революционер" ("идеология русских революционеров"). Ницше это хорошо понимал. В книге "Веселая наука" он упоминает "горячность, с какой... современники спешат загнать себя... в нигилизм петербургского фасона (что означает истовую веру в неверие, готовую принять за это любые муки)".

В общем (обыденном) понимании (и в России, и на Западе) под нигилизмом понималось резко отрицательное (негативное) отношение к различным (нередко ко всем) сторонам общественной жизни. Помимо этого для правоверных нигилистов существовало только то, что доступно чувственному восприятию (собственному опыту) – все прочее – от лукавого ("позиция абсолютного отрицания").

Помня о русском значении слова "нигилизм", философ трактует его "существенно шире. Ницше говорит о "европейском нигилизме"".

Нам, детям XX-го столетия, XIX век (в особенности последняя четверть) представляется вполне благополучным, комфортным, более или менее спокойным и гуманным. Мир (по крайней мере – так называемый "культурный") быстро и плавно (на поверхностный взгляд) катил в удобном спальном ("пульмановском") вагоне по железной дороге, проложенной философами-политиками и политиками-философами, цивилизации и прогресса. Успехи искусства, науки и техники вызывали чуть ли не всеобщий восторг и надежды на славное будущее. После событий объединения Германии, франко-прусской войны и Парижской коммуны небо над Европой (на долгие десятилетия) представлялось безоблачным. Фантаст-оптимист Жюль Верн, автор 57-ми романов, родился на 16 лет раньше Ницше, а умер пятью годами позже философа. Оба современника провидели будущее, но даже самое непритязательное сопоставление их пророчеств подталкивает к выводу о том, что они жили и творили в совершенно разных, никоим образом не соприкасающихся мирах. Для Жюля Верна цивилизация и культура, которые как бы непрерывно возрастали, были синонимами. Ницше одним из первых увидел между этими фундаментальными понятиями пропасть, на дне которой – огненный серный дым, легко развеиваемый ветром истории. Напомним пророческое (растасканное на цитаты в газетах и журналах) высказывание Ницше из "Злой мудрости": "Культура – это лишь тоненькая яблочная кожура над раскаленным хаосом".

Сто лет тому назад казалось, что человечество пойдет по стопам жюльверновских героев в прекрасную (насыщенную техникой) даль. Писания же Ницше редким знатокам казались эсхатологической антиутопией (в существенных чертах не менее фантастической, чем книги знаменитого француза), которая никогда "не сбудется, потому что не сбудется никогда". Увы, пророчества Ницше начали катастрофически скоро сбываться после смерти мыслителя, во многом определили течение XX-го столетия и, как предсказал сам философ, будут актуальны (видимо, более чем) и в XXI-м веке. Итак, 125 лет назад в тихие (почти стоячие) воды теплых заливов Европы вошел тяжелый дредноут "Рождение трагедии из духа музыки" и дал с двух бортов залп из орудий крупного калибра; на самом тяжелом снаряде было написано "трагическое мировоззрение".

Строго говоря, нигилизма до Ницше (в глобальном смысле) как такового не было. Однако у мыслителя были предшественники, о которых и пойдет речь.

Упомянем древнегреческих софистов: прежде всего полулегендарного Калликла. Платоновские диалоги Ницше знал досконально, тщательно проштудировал их в древнегреческом оригинале. Софистика, явившаяся неким завершением "досократовской" философии, внесла в эллинское мировидение элементы всеобъемлющего скептицизма (Горгий, Антифон, Пол и другие).

Если "старший" софист Протагор явился одним из родоначальников теории естественного права ("мудрости политической"), то уже его младший современник – софист Горгий – провозгласил: "Закон тиран человеков", насилующий индивида и человеческую жизнь. "Младшие" софисты сделали дальнейший вывод: все социальные установления должны быть упразднены и установлена безграничная суверенная воля человека.

Именно Калликлу (в диалоге "Горгий") Платон приписывает мысль о природном праве сильнейшего, которому слабые противопоставляют законы с целью самозащиты. Калликл говорит: "Я думаю, что налагатели законов такие же слабые люди, как и чернь. Поэтому, постановляя законы, а именно, одно хваля, а другое порицая, они имеют в виду себя и свою пользу. Опасаясь людей сильнейших, как бы эти люди, имея возможность преобладать, не преобладали над ними, налагатели законов говорят, что преобладание постыдно и несправедливо... Поэтому-то по закону считается несправедливым и постыдным искать большего, чем имеет большинство. Это значит, говорят, наносить обиды. Однако сама природа, думаю, указывает то, что лучшему справедливо будет преобладать перед худшим и сильнейшему перед бессильным".

Позже в споре с Сократом Калликл заявляет: "...кто хочет прожить жизнь правильно, должен давать полнейшую волю своим желаниям, а не подавлять их, и как бы ни были они необузданны, должен найти в себе способность им служить (вот на что ему и мужество, и разум!), должен исполнять любое свое желание. Но конечно, большинству это недоступно, и потому толпа поносит таких людей, стыдясь, скрывая свою немощь, и объявляет своеволие позором и, как я уже говорил раньше, старается поработить лучших по природе; бессильная утолить собственную жажду наслаждений, она восхваляет воздержность и справедливость – потому, что не знает мужества. ... Ты уверяешь, Сократ, что ищешь истину, – так вот тебе истина: роскошь, своеволие, свобода в них и добродетель, и счастье (разумеется, если обстоятельства благоприятствуют), а все прочее, все ваши звонкие слова и противные природе условности, вздор, ничтожный и никчемный!".

Авторитетнейший исследователь древнегреческой философии, справедливо усмотрев в этих высказываниях проповедь

анархизма и нигилизма, пишет об "античном ницшеанце Калликле", которому "хочется новой свободы, новой полноты бытия и самопроявления, ему хочется свободы в страстях и пожеланиях. Что такое для него чернь, мещански хватающаяся за закон и ему служащая? Это трусы, бессильные, беспорывные, глупые и самодовольные. Долой "политическую" жизнь с ее цепями законов и морали! Я силен. Я хочу страсти, воли; я хочу безудержного порыва". Не здесь ли коренятся многие идеи Ницше?

В литературе в качестве предшественника Ницше называют А.Шопенгауэра (1788-1860 гг.), создавшего нигилистически окрашенную теорию-доктрину "буддийского безразличия мира". Ницше, пережив бурное увлечение Шопенгауэром в юности, в зрелые годы резко полемизировал с ним. Как отмечает исследователь, "Шопенгауэр был первым европейским философом, предложившим этику абсолютного миро- и жизнеотрицания, что отражено в изобретенном самим мыслителем для определения сути своего учения термине "пессимизм", выражающем негативное отношение к жизни, в которой невозможно счастье, торжествует зло и бессмыслица".

Слово "пессимизм" было глубоко усвоено Ницше, у которого оно, укоренившись, сложно коррелирует (сливается, обыгрывается, сопоставляется, часто отождествляется) с семантически богатыми терминами "нигилизм" и "декаданс".

Шопенгауэр выдвинул положения о "теоретическом эгоизме", развенчал "обыкновенного человека", противопоставив ему "гения" (творца искусства, высшим видом которого является музыка), о бессмысленности и страдательности жизни, о дихотомии "утверждения воли к жизни" и "отрицания воли к жизни".

Эти положения были усвоены, но фундаментально ("с ног на голову") трансформированы Ницше. Осторожному, завуалированному буддийской символикой атеизму Шопенгауэра Ницше противопоставил лобовое ("титаническое") антихристианство. Шопенгауэр одним из первых забил тревогу по поводу грядущего обесчеловечения мира. Попытку предшественника дать бой "общему нигилистическому обесценению жизни" Ницше в книге "Сумерки идолов" охарактеризовал "как величайшую психологическую фабрикацию фальшивых монет, какая только есть в истории, за исключением христианства".

В числе предшественников Ницше часто называют литераторов эпохи "бури и натиска" (прежде всего Шиллера) и романтиков (Байрон, Метьюрин, Гофман, Б.Констан, Э.Сю и др.). В творчестве этих писателей в полный голос звучит тема мятежного индивидуализма, выхода на авансцену личности, взбунтовавшейся против моральных устоев "стада-толпы", против ложных авторитетов, обанкротившихся ценностей.

Несомненным предтечей Ницше был теоретик анархизма М.Штирнер (1806-1856 гг.) (его имя упоминается в "Воле к власти"). Ницше был знаком с его главным трудом, базировавшимся на прославленном афоризме: "В основу своего дела я положил Ничто". Штирнер обосновал учение о том, что в реальности существует только конкретный человек-"эгоист", а окружающий его мир представляет собой конгломерат призраков, фантомов, "идолов" (в числе которых государство, право, закон, родина, порядок и т.д.). Эти мысли-"духи" существуют вне индивида, являясь для него злым роком. Они обладают губительным могуществом, довлеющим над "эгоистом". Насилие государства над личностью Штирнер называет правом, насилие, осуществляемое индивидом, – преступлением.

Ницше, несомненно, были близки такие высказывания Штирнера, как: "Государство всегда имеет лишь одну цель – ограничивать, связывать, субординировать отдельного, делать его подчиненным чему-то общему"; "Государство – враг и убийца самобытности". Исследователь справедливо замечает, что штирнеровский "эгоист" "прокламирует свое несогласие с какими-то ни было ограничениями действий". Отсюда рукой подать до ницшевской "воли к власти".

В своих трудах Ницше нередко (резко полемически) упоминает Ч.Р.Дарвина (1809-1882 гг.) – основателя эволюционного учения, автора прославленного трактата "Происхождение видов путем естественного отбора или Сохранение благоприятствуемых пород в борьбе за жизнь" (1859 г.). Последователи и истолкователи Дарвина распространили его теорию на историческое бытие человечества, отрицая (как тупиковые) социальные законы, сострадание, помощь слабым и больным, милосердие к преступникам и т.д. Проводя параллели между социальными законами и открытыми английским ученым законами развития животного мира, они пытались обосновать природную ("естественную") обусловленность интеллектуального, социального, расового неравенства, утверждали право выдающейся личности пренебрегать законами и моральными нормами. Эти положения весьма близки учению Ницше.

Философ читал Дарвина во французском переводе К.-О.Руайе, которая снабдила текст книги своим нашумевшим в свое время предисловием. В нем основательница вульгарного дарвинизма, в частности, утверждала: "Как скоро мы приложим закон естественного избрания к человечеству, мы увидим с удивлением, с горестью, как были ложны до сих пор наши законы, политические и гражданские, а также наша религиозная мораль. ... Люди не равны по природе: вот из какой точки надо исходить. Они не равны индивидуально даже в самых чистых расах... законодатель никогда не должен упускать этого из виду". Подобные суждения (вне положительной оценки самой дарвиновской теории) были сочувственно восприняты немецким мыслителем.

Выскажем осторожное предположение еще об одном предшественнике Ницше, не упоминающемся в ницшеане – о Д.-А.-Ф. де Саде (1740-1818 гг.). У Ницше нет ссылок на книги маркиза, имя его нигде не упоминается. Это понятно, ибо не только в пуританской кайзеровской Германии, но и в свободомыслящей Франции творчество (да и просто фамилия) "великого отрицателя", богохульника, ниспровергателя основ, провозвестника революции духа и плоти было абсолютно запрещено. Его произведения, изъятые из каталожных индексов публичных читален, естественно, не переиздавались, но были известны ценителям-интеллектуалам. Научная публикация и изучение наследия маркиза начались лишь с конца 1920-х годов.

У Ницше неоднократно встречается характерное словечко "либертен" (переводчики сохраняют его во французской транскрипции "libertin") – ключевое для де Сада (главные значения: свободомыслящий, атеист, распутник). Можно предположить, что на немецкого мыслителя наибольшее впечатление произвело неистовое (горячечное, превосходящее все мыслимые пределы) богоборчество маркиза (в отличие от рассудочно холодного атеизма французских просветителей, чьим непризнанным современником был де Сад, тараном выломившийся из XVIII-го столетия прямо в XX-ое).

Романы маркиза перемежаются обстоятельными философскими отступлениями, потрясавшими современников и потомков масштабом отрицания всего устоявшегося, привычного, столетиями декларированного, предписанного и заповеданного (Бог, религия, мораль, право, семья и т.д.). Так, в знаменитый эротический роман "Философия в будуаре" (издан в Лондоне в 1795 г.) писатель вмонтировал трактат "Французы, еще одно усилие, если вы хотите стать республиканцами". В нем (помимо сокрушительного отвержения тысячелетнего "христианизма" и революционного деизма) Сад обрушивается на традиционную мораль, житейские обычаи, обосновывает реформирование законодательства в сторону смягчения, требует (после якобинского террора) отмены смертной казни, оправдания уголовных преступников (включая убийц), допущения свободной любви (в том числе и гомосексуальной).

Прочитав вслух единомышленникам-"либертенам" эту "брошюру", герой романа Дольмансе – пламенный и последовательный теоретик и практик "либертинажа", рупор авторских идей – делает на основе учения маркиза грозный вывод: "...всё... позволено", мощным эхом откликнувшийся в литературе и философии двух последующих столетий, в частности, в творчестве Достоевского.

В его наследии (в романах "Униженные и оскорбленные", "Братья Карамазовы", в книге "Записки из Мертвого дома", в статьях и письмах) имя де Сада упоминается 8 раз. Мысль о том, что "все позволено", вырастает у русского писателя в сложнейшую философско-этическую проблему, разговор о которой увел бы в сторону от проблематики данного исследования. Для нас важно, что Ницше страстно (открыто) подхватывает садовский постулат: "Все ложно! Все дозволено!" О том, что же "ложно" – речь пойдет ниже.

Остановимся на имеющем огромную литературу (на разных языках) вопросе о влиянии Достоевского (1821-1880 гг.) на Ницше. Они были современниками, но Достоевский никогда и ничего не слышал о немецком мыслителе, Ницше же был самого высокого мнения о своем несомненном предшественнике, знал его основные произведения (прежде всего "Записки из подполья", "Преступление и наказание" (в немецком переводе - "Раскольников") и "Бесы"). Многие интерпретаторы склонны чрезвычайно преувеличивать влияние русского писателя-философа на "базельского отшельника" (это относится прежде всего к западным мыслителям, а также к Д.С.Мережковскому, Л.Шестову и Н.А.Бердяеву). Для обоснования таких выводов иногда даже фабриковались подложные цитаты из писем Ницше, в которых тот, якобы, признавался в заимствовании и неуклонном следовании идеям Достоевского. Щедрую дань этой легенде отдали многие выдающиеся интеллектуалы, в частности, Г.Брандес и Т.Манн).

Итак, на долю Достоевского и Ницше выпали 37 общих лет истории Европы. Русский писатель проявлял живейшую заинтересованность в европейских проблемах. Россия была в русле приоритетных интересов немецкого мыслителя. И Достоевскому, и Ницше была свойственна вера в великое предназначение России, в ее грядущую мировую роль в человеческой истории.

В книге "Сумерки идолов" (1888 г.) Ницше, касаясь "Записок из Мертвого дома", чрезвычайно высоко оценивает психологический дар Достоевского ("единственного психолога, у которого я мог кое-чему поучиться: он принадлежит к самым счастливым случаям моей жизни, даже еще более, чем открытие Стендаля") и прикровенно дает понять, что Россия явится родиной сверхчеловека.

Философы, культурологи, специалисты по истории политических учений понятие "сверхчеловек" неизменно связывают с именем "базельского затворника". Помня о Ницше, они распространили понимание и истолкование этого термина на главных персонажей идеологических романов русского писателя.

Идея "сверхчеловека" пронизывает всю историю (по крайней мере западного мира). Выше мы упоминали Калликла, сходные идеи есть в "Государе" Макиавелли (сверхчеловек-носитель власти, не связанный нормами морали). В эпоху Возрождения сложился и тип культурного героя, художника в высоком смысле, повелителя тайн жизни и природы (Фауст, столь значимый для Достоевского и Ницше), а также образ разнузданного и преступного героя (как и Фауст, существовавшего в реальности), носителя титанического (кровавого) индивидуализма – Цезаря Борджа (упоминается и у Достоевского, и у Ницше). Позднее концепцию сверхчеловека обосновывали Гердер, Дидро и другие.

В эпоху вступления Ницше в литературу улично известной была произведшая фурор книга Наполеона III "История Юлия Цезаря" (1865 г.), в которой развивались положения о превосходстве гения (сверхчеловека) над толпой. Идеи, позднее четко сформулированные великими русским и немцем, носились в воздухе.

У Ницше и Достоевского, несомненно, очень много точек соприкосновения. Однако многие исследователи оказались в плену поразительной магии совпадений (подчас почти текстуальных) у немца и русского. Правда заключается в том, что ко многим сходным выводам и положениям авторы пришли совершенно самостоятельно.

Сколько чернил истрачено на то, чтобы обусловить генезис ницшевской идеи "сверхчеловека" учением Родиона Раскольникова (главного героя романа Достоевского "Преступление и наказание") о том, что "...все люди как-то разделяются на "обыкновенных" и "необыкновенных". Обыкновенные люди должны жить в послушании и не имеют права переступать закона, потому что они, видите ли, обыкновенные. А необыкновенные имеют право делать всякие преступления и всячески преступать закон, собственно потому, что они необыкновенные... Первый разряд всегда господин настоящего, второй разряд – господин будущего. Первые сохраняют мир и приумножают его численно; вторые двигают мир и ведут его к цели". Мысли персонажа Достоевского более чем созвучны многочисленным рассуждениям Ницше, но это единение происходит в чистом духе, ибо первый перевод В.Генкеля "Преступления и наказания" на немецкий язык появился лишь в 1882 г. (при жизни философа этот перевод переиздавался еще 4 раза). Из этого непреложно явствует, что Ницше прочитал великий роман Достоевского тогда, когда основные постулаты учения "базельского затворника" были сформулированы и растиражированы.

Такой же интеллектуальной аберрацией является утверждение (разделявшееся Д.С.Мережковским, Вяч. Ивановым, Н.А.Бердяевым, М.Хайдеггером, А.Камю, Р.Гвардини) о воздействии на Ницше (в период создания "Заратустры") мыслей о "смерти Бога", о наследовании Ему "человекобога", проповедовавшихся на страницах романа Достоевского "Бесы" второстепенным, но идеологически крайне важным персонажем А.Кирилловым. В ночном разговоре он говорит Ставрогину: "Я обязан неверие заявить. ... для меня нет выше идеи, что бога нет. За меня человеческая история. Человек только и делал, что выдумывал бога, чтобы жить, не убивая себя; в этом вся всемирная история до сих пор. ...вся планета есть ложь и стоит на лжи и глупой насмешке. Стало быть, самые законы планеты ложь и диаволов водевиль. ... Страх есть проклятие человека... Но я заявляю своеволие, и я обязан уверовать, что не верую. Я начну, и кончу, и дверь отворю. И спасу. Только это одно спасет всех людей и в следующем же поколении переродит физически; ибо в теперешнем физическом виде, сколько я думал, нельзя быть человеку без прежнего бога никак. Я три года искал атрибут божества моего и нашел: атрибут божества моего – Своеволие!"

Поразительный факт: исследователи даже находили в "Заратустре" портрет Кириллова (в облике "бледнолицего" косноязычного мудреца). Книга "Так говорил Заратустра" была создана Ницше в первой половине 1880-х годов, а перевод В.Дерели "Бесов" на французский язык вышел лишь в 1886 году. Создавая "Заратустру", Ницше ничего не знал о проповеди Кириллова, которая поразила его позже (при создании "Антихриста").

Есть не вполне достоверные сведения о том, что философ был знаком с романом "Идиот". Однако документально доказано, что философ не просто прочитал роман "Бесы" (в переводе Дерели), но и составил весьма подробный конспект романа (приведенный выше фрагмент из разговора Кириллова со Ставрогиным мыслитель дословно переписал). Этот конспект (13 страниц убористого текста) был обнаружен в 1970 г. Д.Колли и Т.Мортинари в Веймарском архиве мыслителя в процессе подготовки "Полного критического собрания сочинений" "базельского отшельника". Ницше работал над текстом романа в Ницце в ноябре 1887-марте 1888 годов. Не исключено, что и название своей посмертной книги "Антихрист" ("Антихристианин") Ницше заимствовал у русского писателя (но не более того).

В любом случае Ницше конспектировал роман "Бесы" на закате своей творческой карьеры, когда идеи Достоевского (за исключением неявных обертонов) уже не могли оказать решающего влияния на систему его взглядов. Естественно, в своем конспекте Ницше наибольшее внимание уделил монологам таких персонажей – религиозных мыслителей, как Ставрогин, Шатов, Кириллов (наиболее близки философствующему страннику были идеи последнего о "смерти Бога", выношенные немецким мыслителем задолго до русского писателя).

В литературе о Ницше и Достоевском общим местом является совершенно справедливое суждение о том, что немецкого и русского гениев "мучил" Бог, они воистину "болели" христианской идеей, "страдали" Христом, пытались на протяжении всей жизни вне рамок традиционного богословия осмыслить подвиг и учение важнейшего законодателя и законоучителя в истории человечества. Здесь коренятся тайны жизни величайшего ниспровергателя (Ницше) и величайшего апологета (Достоевский) Иисуса Христа. Исследователь тонко подметил фундаментальную противоположность-тождество учений Достоевского и Ницше: "Если попробовать свести все многообразие проблем, занимавших Достоевского, к некоему единому корню, то его можно было бы обозначить фразой капитана из анекдота, рассказанного Петром Верховенским Ставрогину: "Если бога нет, то какой же я после этого капитан?" ... Элементарная логическая инверсия этой фразы обнажает главный нерв философии Ницше ("Если бог есть, то какой же я после этого капитан?")".

Сколь много написано о феноменальном сходстве существенных постулатов антихристианского учения Ницше с положениями доморощенного философа-самоучки Кириллова (персонажа многократно упомянутого романа "Бесы"). Между тем никто из исследователей (по крайней мере нам это неизвестно) не обратил внимания на то, что они, скорее всего, имели общий источник: атеистическое учение немецкого философа Л.А.Фейербаха (1804-1872 гг.) об "обоготворении человека", чья книга "Сущность христианства" (1841 г.) в течение нескольких десятилетий была "библией" интеллектуалов Европы.

И Ницше, и Достоевский знали учение баварского мыслителя не понаслышке. В работе "К генеалогии морали" (1887 г.) Ницше писал: "...слово Фейербаха ... звучало тогда, в тридцатых и сороковых годах... для многих немцев (они называли себя "молодыми немцами") словом освобождения". Упоминается Фейербах (чаще критически, чем сочувственно) и в других работах Ницше.

Известно, что Ницше был радикалом "в духе", слабый здоровьем писатель жил уединенной жизнью больного человека. Достоевский же в юности был деятельным участником революционного кружка "петрашевцев" (1845-1849 гг.; назван по фамилии учредителя – М.В. Буташевича-Петрашевского, социалиста-утописта; 1821-1866 гг.), за что был приговорен к смертной казни и пережил ужас страшного ожидания неминуемого расстрела (экзекуцию отменили по милости Николая I за несколько секунд до роковых залпов). Так вот, в этом радикальном кружке учение Фейербаха было предметом горячих дискуссий и обсуждений, в которых принимал самое непосредственное участие молодой Достоевский. Товарищ Достоевского, философ-революционер Н.А.Спешнев писал другому участнику кружка К.А.Хоецкому: "весь немецкий идеализм XIX века – "великая" немецкая философия ... метит лишь в антропоцентризм, пока она, достигнув в своем лице своего последнего знаменосца и корифея Фейербаха – своей вершины и называя вещи своими именами, вместе с ним не восклицает: Homo homini deus est – человек человеку бог. ... Антропоцентризм тоже религия, только другая. ... Вместо бога-человека мы имеем теперь человека-бога". Эти суждения чрезвычайно близки (по сути) и Фейербаху, и Ницше, и Достоевскому. Возможно, отдельные стороны учения Фейербаха явились толчком к формированию существенных положений проповедей Ницше и Достоевского.

Завершив рассмотрение вопроса об идейных предшественниках нигилизма Ницше, перейдем к анализу его собственного нигилистического мировоззрения.

Немецкий мыслитель, без всякого сомнения, является родоначальником и фундатором большого и сложного явления в истории мировой мысли уходящего столетия, имя которому – европейский нигилизм.

Ницше был первым мыслителем, ощутившим и воплотившим в своих книгах безмерный кризис западного мира, западного духа, западной культуры: религии, философии, морали, права, политики, социальной жизни, науки, искусства – прежде всего идеи непрерывного прогресса (выношенной Ф.Бэконом, Декартом, Тюрго, Кондорсе, Гегелем и другими философами). "Базельский затворник", лично глубоко переживший кровь и смятение франко-германской войны и Парижской коммуны, первый уловил призрачные эманации грядущих общественных катаклизмов, мировых войн, вселенских революций, крушений могущественных империй, переделов мира и т.д.

Мировое значение Ницше как мыслителя определяется именно тем, что он первым среди европейских философов указал и поставил "роковые" вопросы нигилизма, выразив их в необычайно яркой поэтической форме, пользуясь приемами и средствами художественного мышления. Диагност Ницше – первый поставил смертельный диагноз в книге "Веселая наука": "Европа тяжелая больная, которая должна молиться на свою неизлечимость и вечные страдания, принимающие разные формы...". Катастрофическое предчувствие истории "двух ближайших столетий" (XX и XXI веков) как возрастания нигилизма во всемирном масштабе, тотальной переоценки всех ценностей, беспримерного изменения ментальности человечества заставляло философа бить в набат, призывая к трезвости и мудрости. "Ах, если бы вы знали, как недалеко, как близко уже то время, когда будет иначе!" – восклицал Ницше в книге "По ту сторону добра и зла". Работу "К генеалогии морали" венчает афоризм: грядет "великая драма в ста актах, зарезервированная на ближайшие два века Европы, ужаснейшая, сомнительнейшая и, возможно, наиболее чреватая надеждами из всех драм". Приведем и хрестоматийно известное пророчество философа: "Все на нашем пути скользко и опасно, и при этом лед, который нас еще держит, стал таким тонким; мы все чувствуем теплое и грозящее дыхание оттепели – там, где мы еще ступаем, скоро нельзя будет проходить никому!"

По убеждению Ницше, европейские культура и цивилизация уже стоят на краю бездонной пропасти, в затылок им дышат Небытие и Ничто; казавшийся незыблемым, как скала, фундамент (религиозный, нравственный, социальный, научный) Европы рассыпается в песок. Больной мыслитель объявляет в своих книгах тотальную войну (не на жизнь, а на смерть) вековой неправде. Увы, наивными выглядели попытки Ницше непосредственно повлиять на "большую" политику, изменить словом судьбы Германии и Европы. Он послал несколько своих книг, сопроводив их письмами, германскому императору и Бисмарку (Вильгельм промолчал, канцлер ответил вежливым письмом... и все...). Одинокий мыслитель продолжил свою одинокую войну за изменение мира... на бумаге...

Итак, духовное состояние своей эпохи Ницше характеризует словом "нигилизм". Нигилизм означает, по Ницше, то, что ценности, которые до сих пор почитались высшими, потеряли свою значимость. На знамени философа вышито: "Нет цели, нет веры, нет никакой истины, нет ответа на вопрос "зачем?"". Люди живут сегодня лишь для завтрашнего дня, послезавтра – более чем сомнительно. Лучшее определение ницшевского нигилизма дал, на наш взгляд, Н.А.Бердяев: "Нигилизм... есть восстание против неправды истории, против лжи цивилизации, требование, чтобы история кончилась и началась совершенно новая, внеисторическая или сверхисторическая жизнь. Нигилизм есть требование оголения, совлечения с себя всех культурных покровов, превращение в ничто всех исторических традиций, эмансипация натурального человека, на которого не будет более налагаться никаких оков".

Генезис своего нигилистического учения Ницше усматривал:

  • 1)в "физиологическом вырождении", "испорченности" человечества;
  • 2)в "гибели христианства от его морали";
  • 3)в "невозможности провести до конца толкование мира";
  • 4)в "упадке" науки и философии;
  • 5)в "саморазложении", "антинаучности" современного естествознания;
  • 6)в "ничтожестве" ("неискренности") политического и экономического "образа мыслей", в "анархизме" и "национализме";
  • 7) в "абсолютной неоригинальности положения искусства в современном мире".

Нигилизм, по мнению Ницше, представляет собой крайнюю (осмысленную и продуманную) степень развития пессимизма (здесь философ, как уже отмечалось, оглядывается, в первую очередь, на Шопенгауэра) и декаданса (упадка, "испорченности", "истощения"), махровые признаки которых "базельский затворник" отчетливо видел в жизни современной ему Европы.

Ницше различает нигилизм "активный" ("знак повышенной мощи духа") и "пассивный" (падение и регресс мощи духа, буддизм). Пассивный нигилизм, по мнению мыслителя, подталкивает людей к осознанию того, что нет, не существует никакой истины. Активный же нигилизм призывает познавать некую (метафизическую и одновременно квазиметафизическую) истину "как вид воли к власти и как ценность особого ранга" (подробнее об этом – ниже).

Сделаем важную оговорку. Тексты Ницше поражают читателя своей манифестированной бессистемностью, отсутствием даже намека на упорядоченность идей. Согласимся с вдумчивым и тонким интерпретатором наследия мыслителя в том, что "философия Ницше представляет собой своеобразную загадку духовной культуры. Ее следует вовсе не пытаться истолковывать, а ограничиться лишь констатацией самого факта ее существования как феномена особого рода философствования, находящегося "по ту сторону" здравого смысла, либо это все же делать, но тогда ее придется так или иначе рационализировать..." Добавим, что прежде, чем "рационализировать", структурировать, классифицировать мыслительные "скрепы" ницшевского учения, необходимо их не просто вычленить из калейдоскопа афоризмов, фрагментов, разрозненных набросков, законченных мифов, но сложить в некую мозаику с четким рисунком.

Суть нигилистического учения Ницше (еще раз напомним) сводится к тому, что все происходящее (происходившее и то, что произойдет) в мироздании, на Земле, в истории, в человеческом обществе, в индивидуальном уме абсолютно бессмысленно, бесцельно, напрасно.

Стержнем (квинтэссенцией) ницшевского нигилизма является поразившее сначала европейских интеллектуалов, а позднее клишированно укоренившееся в обывательском сознании уже приводившееся нами утверждение "Бог умер!". Впервые эта грозная формула, красной нитью прошившая зрелые произведения мыслителя, прозвучала в книге "Веселая наука" (1881-1882 гг.; афоризмы 125, 343). Итак, философ возвестил: "Бог умер! Бог умер навсегда! И убили его – мы! Как найти нам утешение – нам, убийцам из убийц! То самое светлое, самое могущественное, что было в мире, истекло кровью под нашими ножами – кто смоет эту кровь с наших рук? ... Не слишком ли велика для нас ноша этого великого деяния? Быть может, мы сами должны обратиться в богов, дабы оказаться достойным содеянного?".

Ницше знал христианство в двух "изводах" протестантском и католическом (о православии он не имел вообще никакого отчетливого представления, воспринимая его – судя по некоторым намекам как экзотическую разновидность аскетического мистицизма).

Своей формулой "Бог умер!" философ одним махом отменил (уничтожил, стер с доски, "аннигилировал") все верховные ценности европейской (шире – иудеохристианской) культуры (цивилизации): Абсолют, истину, добро, любовь к ближнему, красоту, которые были воплощены в идее Бога, "горнего" (потустороннего) мира. Вся философия Ницше (как в семени – идея дерева) заключена в этой формуле. Многие обвиняют Ницше в вульгарном бесхитростном атеизме, однако это не точно, да и просто неверно. Умереть может лишь Тот, Кто живет (жил). Следовательно, философ косвенно (не желая, через силу, сквозь зубы) подтверждает наличное бытие Бога в мироздании и сердце человека.

Общим местом современного "неоницшеанства" стало парадоксальное (теперь – совершенно рутинное) сопоставление и причисление Маркса и Ницше к "философскому авангардизму". Общим местом стало и отождествление марксова и ницшевского богоборчества. Опровержению этих поверностных суждений посвящена весьма содержательная работа известного немецкого историка философии Ассена Игнатова. По мнению исследователя, "аристократическая борьба Ницше против веры является зеркальным отражением революционно-коммунистической борьбы против нее... в то время как для революционных, социалистических и коммунистических теоретиков религия служит эксплуататорам, господам и сдерживает революционную энергию масс, то на взгляд Ницше, напротив, религия служит массам, рабам. Для марксистов религия является орудием господствующих классов в их борьбе против масс. Для Ницше религия – оружие раба, "черни" в их вечном восстании (восставании) против "благородных". Будем держать в уме это фундаментальное различие, а поверхностные рассуждения по поводу того, что и Маркс, и Ницше считали христианство наркотиком ("опиумом", "водкой") для народа оставим на совести исследователей, слепящих глаза читателей парадоксами. Кстати, нигде у Ницше (в отличие от Маркса и его последователей) нет и намека на "теоретическое опровержение" бытия Бога. Да, "Бог умер", но из этого никак не вытекает, что Его не было (Его нет). Теоретическая истинность атеизма Ницше совершенно не волнует. Как это далеко от пресловутого "научного атеизма"...

Гносеологический нигилизм Ницше коренится в тотальном отрицании ИСТИНЫ (всех истин), по словам исследователя, "в метафизической тоске, которой проникнуто все его творчество". Сразу же подчеркнем, что на место ниспровергнутых "идолов" Ницше ставит новые (измышленные им) "истинные мифы", прежде всего: сам нигилизм, переоценку ценностей, вечное возвращение "того же самого", учение о сверхчеловеке. Слова "истина" и "ценность" нередко в наследии Ницше выступают как синонимы.

Позиция Ницше такова: разоблачение тысячелетней лжи, срывание картонной маски с Ничто. Согласно основателю "философии жизни" (давшей, кстати, богатейшую рецепцию в трудах В. Дильтея, Г. Зиммеля, О.Шпенглера), нет ни архитектора Вселенной, ни провидения, ни космического порядка. В мироздании, в обществе, в душе человека царит хаос. Философ торжественно провозглашает: "Вера, что не существует никакой истины, вера нигилистов, – величайшее отдохновение для того, кто, как борец познания, находится в постоянной борьбе с целом рядом безобразных истин... Мир, поскольку он имеет для нас какое-либо значение, ложен, т.е. не есть нечто фактическое, но лишь толкование и округление скудной суммы наблюдений; он "течет", как нечто становящееся, как постоянно изменяющаяся ложь, которая никогда не приближается к истине: ибо никакой "истины" нет". Как видим, Ницше обосновы-

вает своеобразную негативную гносеологию. Для Ницше есть лишь одна вечная субстанциональная (непостижимая) реальность – жизнь. В своем творчестве он пытался преодолеть вечную ущербность (с его точки зрения) как идеализма (тождество духа и материи), так и материализма, сводящего многомерное бытие к материи (себя, видимо, с иронией философ иногда называл сенсуалистом). Жизнь, по Ницше, суть не дух и не материя, а некая иррациональная стихия, господствующая над тем и другим (заменяющая, вытесняющая то и другое). Как парадоксально утверждает философ, нет органического мира, есть лишь вечный хаос непрерывно преобразующихся модификаций "власти" (об этом – ниже), что относится и к мирозданию, и к человеческому обществу, и к индивиду.

Одной из ярчайших черт философствования Ницше является его манифестированный нравственный нигилизм (имморализм). Именно эта сторона учения "базельского затворника" на долгие десятилетия стала дурной модой, породившей бесчисленные подражания в виде журнальных статей и художественных произведений. "Убив" Бога, философ выбросил на свалку истории и христианскую мораль. На излете сознательной жизни (в книге "Ecce Homo"), подводя итоги, Ницше горделиво заявляет: "Я гораздо более ужасный человек, чем кто-либо из существовавших до сих пор; это не исключает того, что я буду самым благодетельным. Я знаю радость уничтожения в степени, соразмерной моей силе уничтожения в том и другом я повинуюсь своей дионисической натуре, которая не умеет отделять отрицания от утверждения. Я первый имморалист: поэтому я истребитель par exellens".

Ницше опровергает не те или иные моральные нормы (рассмотрение сложной, дискуссионной проблемы соотношения нравственности и морали не входит в нашу задачу), а титанически посягает на христианский фундамент (основополагающие принципы) системы европейской нравственности. Знаменитый 115 афоризм "Веселой науки" гласит: "Человек воспитан своими заблуждениями: во-первых, он считал себя несовершенным, во-вторых, он приписывал себе несуществующие свойства, в-третьих, его не устраивало то место, которое ему было отведено на иерархической лестнице, где размещались также животный мир и природа, в-четвертых, он постоянно находил все новые скрижали блага, которые он на некоторое время провозглашал вечными и безусловными, так что первостепенную важность обретало для него то одно, то другое устремление человека или его состояние, каковое вследствие такой оценки облагораживалось. Если сбросить со счетов последствия этих четырех заблуждений, то придется вместе с ними сбросить любовь к ближнему, человечность и "человеческое достоинство".

В самой своей нашумевшей книге "Так говорил Заратустра", явно имитирующей и пародирующей Священное писание, Ницше ошарашивал читателей сентенциями типа: "Разве призываю я вас любить ближнего? Скорее я посоветую бежать от ближних и любить дальних!; Братья мои, любить дальнего, а не ближнего призываю я вас!; Разрушителем морали называют меня добрые и праведные: мораль притчи моей безнравственна. А именно: если есть враг у вас, не воздавайте ему за зло добром... месть человечнее отсутствия мести". В "Антихристе" Ницше так эпатировал публику: "Слабые и неудачники должны погибнуть: первое положение нашей любви к человеку. И им должно еще помочь в этом. Что вреднее всякого порока? – Деятельное сострадание ко всем неудачникам и слабым – христианство".

Подобные цитаты можно стократно умножить. Современный читатель, воспринявший духовный и жизненный опыт XX столетия, равнодушно пробегает глазами ницшевские строки. На сверстников мыслителя они производили эффект разорвавшейся бомбы. Нечто подобное в горячечном бреду произносили герои маркиза де Сада и Достоевского. Тем более удивляет осознанное мужество больного, телесно изможденного философа, гордо поднявшего меч, бросившего вызов (от собственного имени; Заратустра – не литературный персонаж, а всего лишь маска "базельского затворника") моральному миропорядку.

По Ницше, нет никаких моральных явлений, есть только их моральные интерпретации. Философ объявляет умственной фикцией, яростно отрицает "с порога" гуманность, сострадание, сопереживание (и вообще человеколюбие), совесть, добро, целомудрие и т.д. Да, все это высоконравственно и высокоморально, но годится только для жизни "в стаде", для низких, рабов, духовных "чандал". В истории человечества мыслитель различает протоморальный (доморальный), моральный и горячо приветствуемый им грядущий "внеморальный" (постморальный, имморальный) периоды. В книге "По ту сторону добра и зла" мыслитель констатирует, что человечество стоит "на рубеже того периода, который негативно следовало бы определить прежде всего как внеморальный".

"Внеморальный" период отменит устои прежнего нравственного миропорядка, утвердит мораль чаемого Ницше сверхчеловека, краеугольным камнем которой станет своеобразно трактуемый мыслителем "эгоизм", "ампутация совести", тотальная и всепронизывающая "воля к власти", признание "табели" (иерархии) прирожденных человеческих рангов (см. следующий параграф).

Завершая раздел о провиденциальном для духовной истории Европы нигилистическом учении Ницше (его социальный, политический, правовой частично – культурный аспекты будут затронуты во второй главе диссертации), укажем на то, что отвержение окостеневшей (умершей) старой морали предполагает (по мысли философа) созидание и культивирование новых (преображенных очистительным огнем) нравственных основ и устоев. Нигилизм Ницше (помимо сугубо разрушительного компонента) имел и важную революционно-преобразовательную составляющую, призванную приблизить достаточно четко очерченное философом трагическое будущее. Никто из почитателей и критиков мыслителя, полагаем, не хотел жить в ницшевском "Futurum", но, увы, мы (наши деды и отцы) там оказались, причем следует признать, что подлинная история завершившегося XX века в гигантских масштабах превзошла самые ужасные провидческие фантазии мыслителя.

Комментарии

Добавить изображение