ИТАЛЬЯНСКОЕ КАПРИЧЧО

(Окончание. Начало в 397 от 17 октября , № 398 от 24 октября и № 399 от 31 октября)

14

Илларион проснулся, словно кто-то ткнул его острым шилом в левую почку.

Он застонал, привскочил на обоих локтях и осмотрелся.

Близорукие его глаза, избавленные на ночь от настырного посредничества контактных линз, медленно привыкали к рыхлому полумраку. Илларион кинул неприцельный взгляд на лаурину половину, протянул вперед руку и обомлел. Рука нащупала лишь шкурку сморщенного одеяла.

- Лаура! – пустил он горючие слюни.

Он включил настольную лампу. Рубиновый свет залил зияющие пустоты соседней кровати. Горки одежды на кресле тоже как ни бывало. В глазах запрыгали фосфорные светляки будильника “Касио”.

Четыре семнадцать утра.

Сквозь полуприщуренные деревянные жалюзи, подстрахованные снаружи ажурной чугунной решеткой, сочилось благоухание свежевыстиранного белья.

- Merde! Merde! Merde!

Илларион вскочил с кровати и начал натягивать на себя что попало.

- Ах вот оно что! Какой у профессора номер комнаты?! Merde! Merde! Merde! Вот тебе и подлинное путешествие! Прикладное – ха-ха! - подлинное путешествие! Спокойно, спокойно, спокойно! Двести пятнадцать! Двести пятнадцать! Двести пятнадцать! Двести пятнадцать!

Илларион продолжал повторять эту цифру, как шифр, как пароль, как заклятие, когда выскользнул, наконец, из постылой комнаты, когда мчался почти вслепую по коридору, когда одной рукой барабанил в черную деревянную крышку за бронзовым двести пятнадцатым номером, а другой - отчаянно дергал за потертое золоченое яблоко дверной рукояти.

- Только бы хозяев гостиницы не разбудить. Нехорошо ведь получится. – предостерег сам себя Илларион и усмирил барабанную дробь.

Затем он приник крупным ухом к доверчивой глянцевой глади. Его голова выстукивала по дереву воинственную чечетку – горячий привет от старины Паркинсона.

За дверью что-то брякало, шуршало и кашляло.

Илларион подпустил немного четырехдольной дроби костяшками пальцев правой руки.

Муторные, противоречивые желания обуревали им в эти сомнамбулические секунды. Ему одновременно хотелось злобно визжать и нежно мурлыкать, ворваться в номер профессора и затаиться где-нибудь в кукурузном поле, выдуть бутылку рома и стать под холодный душ, нажать на кнопку пуска термоядерной ракеты и уплыть на воздушном шаре в бездушную стратосферу.

Наконец, золоченое яблочко закрутилось, заскрежетало, вспыхнула тонкая нитка щели, и дверь на пядь приоткрылась.

На Иллариона ошалело взирали блеклые, заспанные глаза месье Маттенлокка.

Илларион бросился на препятствие хищным зверем, зацарапал по черному глянцу розовыми ногтями, навалился на дверь всем своим гимнастическим телом и заставил ее податься еще дальше вглубь.

Окрыленный успехом, Илларион предпринял еще один стихийный штурм, но дверь как-то странно дернулась, словно икнула, и намертво застопорилась. Левое плечо Иллариона заныло, уперевшись во что-то жесткое и упрямое. Он чуть отпрянул, скосил взгляд и увидел ригидно растянутую в пустоте блестящую стальную змейку. Ах, вот оно что! Бдительный Иштван успел накинуть на дверь цепочку!

Тем не менее, отвоеванного пространства вполне хватало для начала конструктивных переговоров.

Но разговор начал первым все же профессор.

- Уважаемый Илларион!? Что случилось?! Прекратите ломиться ко мне в номер! Я вас боюсь! Объяснитесь же, наконец! Вам нужна моя помощь?!

- Немедленно откройте мне дверь, и тогда мы нормально поговорим!

- Нормально?! Я же сказал, что я вас боюсь! Объясните мне, что стряслось?! Что-то с Лаурой?!

- Ах, вы... ах, вы, низкий обманщик и манипулятор! – задохнулся от гнева Илларион. - Я всё вам сейчас объясню, гнилой голланадский кабачок!

Эта безумная фраза окончательно напугала профессора.

- Уходите, уходите! Я вас умоляю! – залепетал профессор. - Налицо какое-то вопиющее недоразумение. Обратитесь, наконец, к гостиничным служащим, к метрдотелю, к администратору. Они вам должны помочь. А меня оставьте меня в покое. Мне нужно спать. У меня строгий режим. Я коплю интеллектуальные силы для серьезной научной баталии.

- Профессор, снимите с двери эту змею... то есть цепочку, - не унимался Илларион. – Впустите меня! Нам нужно срочно поговорить!

- Отстаньте от меня! Вы спятили! У вас размягчились мозги после “Рубиновой кавалькады”. Вы получили сверхдозу. В номер я вас не впущу. Мой номер - это моя суверенная территория.

- Что?! Суверенная территория? Ах вот вы какую песню теперь запели, лицемерная гаагская моль!

- Уходите, уходите! - раздваивались судорожные увещевания профессора, натыкаясь на тонкий серебряный шнур.

- Месье Маттенлокк! Я точно знаю, что Лаура у вас! Отдайте мне Лауру. И я оставлю вас в покое. Обещаю, что после и пальцем вас не трону.

- Нет у меня никакой Лауры! Вы примитивно спятили. Еще раз повторяю, что на вас дурно подействовала “Рубиновая кавалькада”. Эту книгу следует поглощать мелкими глотками, а вы наверняка...

- Отдайте Лауру!!! – зарычал в исступлении Илларион.

Из соседней двери выглянула кудлатая женская голова и тут же исчезла. Потом снова выглянула и исчезла, и более уже не появлялась.

“Кукушка? Два часа ночи? Не может этого быть! Я же на будильник смотрел!” - не на шутку разнервничался Илларион.

- Послушайте, Илларион! Я в номере один как перст. Мне вообще всю свою жизнь суждено провести в одиночестве. Я ведь по сути странствующий пришелец. Микромегас, подвергающий осмеянию и осуждению здешние варварские обычаи и нравы... Меня, разумеется, никто не понимает... Я - глубоко несчастный человек, а вы...

Илларион баскетбольно подпрыгнул и попытался сфотографировать взглядом приоткрывшуюся ему на долю секунды часть “суверенного пространства”. Он успел ухватить взглядом смятую пустую постель, изумрудные тапочки на лиловом ковре. Однако на тумбочке, рядом с настольной лампой в рубиновой шляпке, в глаза ему бросилось что-то смутно, неуловимо знакомое.

- Снимите цепочку, уважаемый автогерметик. Я вам ничего не сделаю. Я просто хочу осмотреть... посмотреть на ваш номер.

- Уважаемый Илларион. Лучше попросите Лауру вызвать врача. Обратитесь в комнату с табличкой “Amministrazione”. Она работает круглосуточно. Если дежурный спит, то всего лишь слегка потрясите его за плечо!

- Снова блефуете? - удрученно качнул головой Илларион. – Думаете, я отступлю, брошу карты?

И в этот момент в бубенчиковой голове Иллариона неуловимо знакомое нечто вдруг склеилось воедино, обрело конкретные формы и очертания.

Кулон!

Ну, конечно же! На прикроватной тумбочке в номере автогерметика лежал янтарный кулон Лауры!

- Ах! – вырвался из раскочегаренных мехов Иллариона раскаленный воздух. - Вы подлый, нецивилизованный лжец! Теперь я точно знаю, что Лаура – у вас!

- Нет у меня никого! Убирайтесь прочь! Вы довели меня до белого каления! Сейчас я позвоню горничной или администратору.

- Валяйте, звоните! А я в это время вышибу дверь. Короче, даю вам десять секунд на размышление. Затем приступаю к последнему штурму. За возможный побочный ущерб в виде мертвого тела ответственности не несу. Учтите, я очень и очень сильный. Я много, может быть, даже слишком много, занимаюсь спортом. В основном, баскетболом и теннисом. За вашу жизнь я уже не ручаюсь. За вашу жизнь я не дал бы сейчас и рваного пятерика. Вы – живой труп, месье автогерметик!

- Погодите! - взмолился профессор. – Ну, погодите же!!!

Его голос трепетал колокольчиком из тонкого венецианского стекла.

- Я должен сообщить вам что-то очень важное! Только уймитесь на пару минут! Умоляю вас! И обещайте, что не тронете меня. А потом сразу уйдете.

Страстно-проникновенные слова профессора раскаленной иголкой проткнули вспучившееся каучуковым волдырем безумие Иллариона. В голове его что-то сверкнуло и брякнуло, и к нему отчасти вернулась его врожденная интеллигентность.

- Хорошо! Откладываю штурм ровно на пять минут. Обещаю не начинать атаки, пока вы будуте говорить, - чеканил сталью по меди Илларион. – Впрочем, я уже догадываюсь, что вы собираетесь мне сообщить.

- Тогда пообещайте, что не будете ломать дверь. А то я действительно поставлю на ноги всю гостиницу. Удивительно, что до сих пор никто не проснулся. Поразительная страна, Италия!

- Обещаю не делать этого в течение пяти минут, - сказал Илларион. – И прекратите мне угрожать! Иначе я дезавуирую все согласованные с вами договоренности!

- Хорошо-хорошо-хорошо! – заскулил профессор.

- Итак, что за важную информацию вы желаете мне сообщить?

С помощью интенсивных вдохов и выдохов Илларион начал готовить себя к чудовищному известию.

- Начну с главного, - раздался глухой, дрожащий голос гаагского гостя.

Илларион задышал неровно и часто.

- Никакой я не профессор. Я вас низко обманул. И вас, и Лауру. Мне, право, неловко все это сейчас говорить. Но другого выхода вы мне не оставили.

- Что?!!!

- Господи, Илларион! Не заставляйте меня повторяться. Мне и без того сейчас очень худо. Вы всё прекрасно слышали. Могу лишь добавить, что я несчастный и больной человек. У меня слабые почки, пошаливает печень. Я страдаю хроническим эзофагитом. К тому же я очень беден. Деньги на эту поездку я копил два с лишним года, отказывая себе в самом насущном.

- Я вам не верю. Вы заговариваете мне зубы. Где Лаура?

- Прошу вас, не перебивайте меня. Дослушайте меня до конца. А потом уже будете делать выводы. Я вам не сказал еще самого главного.

Илларион заухал филином, впечатался лбом в бронзовое трехзначие.

- Мое главное несчастье состоит в том, что я непомерно, безгранично тщеславен. Ради потакания своей неуемной гордыне я готов почти на всё. Внимание, интерес, любопытство, восхищение со стороны чужих, посторонних людей, которых я дурачу и забавляю безумными, парадоскальными и нелепыми теориями, хвастливыми рассказами о своей якобы научной деятельности, - все это доставляет мне несказанное удовольствие. Попеременно я примеряю на себя личины ученых, политиков, писателей, журналистов и наслаждаюсь производимым на жертвы эффектом.

- Этого не может быть!

- О, еще как может! Фактически речь идет о неопасном психическом заболевании, специфическом полиневрозе. Я даже пытался лечиться, поскольку мой недуг пагубно отражался на моей служебной карьере. Но лечение, к сожелению, не принесло желаемых результатов. В этой связи я открою вам еще один горький секрет. Мелким клерком во второразрядном банковском учреждении “Кэмпбелл’з Бэнк” горбатится за мизерабельное жалование вовсе не сэр Джордж Уинстон Грант, а... а... а ваш покорный слуга. Ну вот... Рассказал вам все начистоту... и стало легче... и стало значительно легче... Прошу вас, не ломайте дверь!

- Позвольте, а где работает сэр Грант?

- Эге-ге! Он нигде не работает. Он заседает в Палате Лордов, - почти зарыдал месье Маттенлокк.

- Нет, постойте... А как же концепция подлинного или аутентичного путешествия?

- Ну какое еще подлинное путешествие! Я вас умоляю! Я всё это выдумал! Это была чистейшей воды импровизация. Спонтанная реакция на ваше расхожее хобби. Я и не на такие штуки способен. Язык мой подвешен природой чрезвычайно умело. В школе одноклассники дразнили меня бароном Мюнхаузеном... Вы умный, наблюдательный и рассудительный человек, поэтому сразу заподозрили что-то неладное. А вот ваша жена – существо гораздо более простодушное и впечатлительное... Провести ее мне оказалось гораздо легче...

- Да-да! Лаура! Она у меня такая... Она у меня такая... Послушайте, месье Маттенлокк! Или как вас там?

- Можете продолжать называть меня месье Маттенлокком...

- Где моя жена?! Куда вы ее дели?! Пропустите меня в свой номер!!!

- Боже мой, вы опять за свое! Ну, откуда же я это знаю! - застонал мнимый профессор. – Разве я сторож... э-э-э... и так далее... Ваша безумная выходка меня настолько напугала, что мне не оставалось ничего другого, кроме как сознаться в своем постыдном пороке. Иррациональный ужас и спасительная мысль о том, что мое унизительное самоизобличение охладит ваш кипящий разум и позволит снять с меня всяческие подозрения, заставили меня пойти на эту крайнюю меру. Итак, теперь вы воочию убедились, насколько я жалок, нечистоплотен, немощен и убог. Неужели вам мало этого моего унижения? Я прошу вас! Уходите скорее прочь! Оставьте меня один на один со снедающим мою душу стыдом и я предамся безутешной печали!

Лжепрофессор с треском захлопнул дверь номера.

Было слышно, как скрипично взвизгнули пружины его кровати.

15

Опустошенный, обескураженный Илларион стоял, вперивши мутный взор в блестящую цифру “215”.

Мыслей у него в голове почти не осталось.

Неприглядная нагота откровений жалкого старика обратила остатки мыслей в поспешное бегство. Он ощущал лишь бесплодность унизительных излияний псевдоученого, поскольку его персональную проблему они решить не смогли. И даже отбросили его резко назад, к безысходно-исходной точке.

Увы! Факт пропажи несравненной Лауры нисколько не прояснился, не рассосался.

Илларион стоял отрешенно у двери, пьяно покачиваясь, пока не услышал слабый шорох в глубине коридора. Он напряг до предела немощные глаза, но увидел в буром сумраке только зыбкие очертания серой тени. Канделябры нехотя распыляли в околостенном пространстве чахлые корпускулы света.

Илларион наобум поплыл по коридорному полумраку, царапая якорем правой руки поверхность стен и дверей.

- Лаура! Лаура! – с робкой надеждой воззвал он.

Однако контуры надвигающейся сине-пепельной тени, пожалуй, могли бы вместить не менее трех Лаур.

В фарватере коридора в темно-синем махровом домашнем халате степенно курсировал метрдотель. По всей вероятности, на этом же этаже где-то в самом конце левого крыла коридора у него находилась квартирка или каморка.

А, может быть, он явился на шум из гостиничной канцелярии?

- Синьор, я слышал какие-то крики и стуки. Что случилось? Вам нужна моя помощь?

Илларион сначала ускорил шаги, а потом почти побежал к метрдотелю.

- Ах, какая удача! Вы-то мне и нужны! Понимаете, у меня пропала жена! Я ужасно волнуюсь. Ну, как тут не волноваться, если жена пропала, ведь правда?

- Успокойтесь, синьор. Возьмите себя в ежовые руки. Дело-то наверняка пустяковое, а вы так некрасиво волнуетесь. Давайте-ка мирно пройдемся к вашему номеру и все разом выясним.

- Постойте-постойте! Ну, дайте же мне объяснить хотя бы в двух словах, что произошло. Понимаете, у меня пропала жена...

- Так-так. Но я это, кажется, уже слышал.

- Пропала неожиданно, странно. Я проснулся, а ее рядом нет! Вы даже представить себе не можете, как мне стало страшно.

- Точно. Не могу. Потому что я со своей бывшей супругой уже десять лет как в разводе.

- Но главное, что я сначала вроде бы след нащупал. Смешно, но я почему-то решил, что она тайком улизнула в номер к профессору Маттенлокку. Или даже не знаю, как его там зовут-величают. Да к тому же никакой он и не профессор! А лжец и мошенник! Вот что на самом деле главное!

- Да вы что?!

- Я вам ручаюсь честью! Я только что имел с ним нелицеприятный разговор. Я на него слегка поднажал, и он мне во всем признался. Так вот, он совсем не профессор, не доктор наук, не ученый.

- А кто же?

- Так. Червячок, букашка – мелкий, насквозь лживый клерк в одном захудалом лондонском банке. Хотя, возможно, он и здесь мне соврал. Но одно очевидно – это отъявленный мошенник!

- Этого не может быть.

- Да как же не может! Так оно и есть! – Илларион попытался схватить метрдотеля за лацканы халата. – Он вам, наверное, свою профессорскую визитную карточку подарил. Так эти карточки можно заказать в любом супермаркете! Вы что, разве этого сами не знаете?

- Нет-нет, вы ошибаетесь, милейший синьор! – воскликнул метрдотель, ошарашенно отшатнувшись от Иллариона. - Профессор Маттенлокк действительно подарил мне и Клаудии свою визитную карточку. Но я видел и его документы. Целых три паспорта, американский вид на жительство и еще красивый такой профессорский билет. Я особенно внимательно его изучил, потому что раньше никогда таких документов не видел. Там и название университета было указано. На четырех языках. “Гарвардский университет”. Точно! Или не Гарвардский?

- Да все это можно подделать! Членский билет профессора! Ха-ха! Это он вам сказал? А на каких четырех языках там все было написано?

- Какая вам разница? Сам я почти свободно изъясняюсь на трех языках. И еще тремя владею в достаточном гостинично-ресторанном объеме. А три паспорта, вы полагаете, тоже можно подделать?

- Элементарно!

- Уверяю вас, синьор, вы глубоко заблуждаетесь! И не стоит так горячиться. Спокойствие и еще раз спокойствие. Хотите, я заварю вам чашку чая на валерьяновом корне и листьях пустырника?

- Да вы что, не понимаете всей серьезности ситуации? Я вам говорю, что в гостинице проживает мошенник, выдающий себя за профессора Гаагского университета, а вы про мне про какую-то валерьянку лопочете...

- Да-да, точно! Вспомнил! В профессорском билете было так и написано – “Гаагский университет”! “Королевский гаагский университет”!

- Синьор метрдотель! У меня начинает складываться впечатление, что вы надо мной издеваетесь. Я вам сообщаю, что в вашей гостинице поселилось лицо, преследующее явно криминальные цели, а вы отмахиваетесь от меня, как от назойливого москита. Этот якобы синьор Маттенлокк просто не может не вызывать серьезных подозрений, поскольку выдает себя то за профессора Гаагского университета, то за мелкого служащего лондонского банка. Против него у меня имеются и другие косвенные улики. Помните, с каким интересом он обсуждал за ужином доспехи Альфонсо Бесстрашного? Вы, кстати, смотрели американский фильм “Бартон Финк”? Нет? Очень жаль.

- Успокойтесь, синьор. Давайте, все же заглянем ко мне, и я все-таки заварю вам чашечку умиротворяющего чая. Живу я один, так что своим визитом вы никого не стесните. Можем даже распить бутылочку кальвадоса. Идет?

И метрдотель игриво ткнул Иллариона в живот.

- Вы, вы, вы! - задохнулся Илларион. – Вы покрываете мошенника или преступника!

- Ну, расслабьтесь же, любезный синьор! Я вас впервые вижу в таком взбудораженном состоянии. Синьор Маттенлокк – настоящий профессор! Я вам клянусь! Я не только документы его видел. С час назад я прочитал про него огромную уважительную статью в нашей местной вечерней газете Verona della sera. Газета солидная, вранья себе никогда не позволяет.

- Что за статья такая? Не понимаю! – обмяк-пошатнулся Илларион.

- Обыкновенная. На первой странице тиснули. С большой цветной фотографией. На фото – наш профессор. Один в один. В своем элегантном костюме кабачкового цвета. И написано о нем всё до мельчайших подробностей. Что, мол, знаменитый профессор Гарвардского...

- Гарвардского?!

- Гаагского, черт побери! Конечно же, Гаагского! Вот прилип же к языку этот Гарвард! Знаменитый профессор Королевского гаагского университета, следуя по скоростной железной дороге из Венеции в Милан, оказал нашему городу высочайшую честь, остановившись в фешенебельной гостинице Gloria di Verona. Да-да, именно так и написали. В фешенебельной гостинице Gloria di Verona. А дальше там про его выдающиеся научные теории и заслуги что-то такое накручивается. Но эти вещи меня, признаться, мало интересуют. Ой, да я вам сейчас эту газету принесу. Или все-таки ко мне? И по рюмочке кальвадоса?

- Нет-нет, никакого кальвадоса, - промямлил Илларион. – И газету приносить не надо. Я вам верю. Пожалуй, я пойду к себе в номер.

- Но вы что-то про жену говорили...

- Да-да, про жену... Но это я уж сам... Как-нибудь... Я сейчас всё обмозгую и сам...

Илларион вяло пожал метрдотелю руку и зашаркал в сторону своего номера.

Однако у двери профессора остановился и внезапно вцепился в золоченое яблоко ручки.

- Эй-эй, синьор! – забеспокоился метрдотель. - Это яблоко несъедобное! Не надо его теребить. Идите-ка лучше прямо к себе! Что-то вы чрезмерно расшалились. Это уже выходит за рамки... сами знаете чего. Я могу и полицию вызвать. Или карабинеров.

Илларион отпрыгнул от двери профессора. Ну вот! И метрдотеля из себя вывел! А уж с профессором как дурно все получилось!

- Простите. Как-то само собой вышло. Всё-всё. Прямиком возвращаюсь к себе в номер!

У Иллариона задрожали и подкосились ноги.

Он осел на четвереньки, а потом несмело пополз вперед. В направлении трехзначной путеводной звезды.

- Да он же в стельку обкуренный! – хлопнул себя по лбу догадливый метр и утонул в коридорной тьме.

16

У двери с цифирью “221” Илларион усилием воли поставил себя на ноги и лбом надавил на дверь. Дверь не открывалась. Илларион схватился за ненавистную несъедобную ручку и свернул ее вправо. Дверь подалась. Илларион проник в номер.

Жалюзи скупо цедили в спаленку матовый утренний свет.

Лаура крепко спала на своей половине принудительно спаренного ложа.

Илларион подкрался к Лауре и несколько минут тупо сидел возле нее на корточках, безотрывно глядя в ее сомкнутые глаза. Лаура мерно посапывала, и ее длинные ресницы даже не вздрагивали.

“Ах, какая она у меня красавица!” – восхищенно подумалось Иллариону.

Илларион легонько коснулся атласной щеки Лауры. Потом тихонько потряс ее за плечо и прошептал:

- Лаура.

Лаура открыла глаза.

Ее вгляд фокусировался далеко за пределами озабоченной физиономии мужа.

- Здравствуй, моя Лаура. Ты где была?

- Что?

- Я говорю: ты где была?

- Когда?

- Когда-когда! Ночью.

- Ночью я спала. Зачем ты меня разбудил?

- Лаура, зачем ты меня обманываешь? Я проснулся в четыре часа утра и увидел, что тебя рядом нет.

- А-а-а! Так это уже не ночь была, а раннее утро. Я проснулась где-то без пятнадцати четыре. Ты спал, как сурок, а я просто задыхалась от жары. Надо было ставни перед сном настежь открыть. Подошла к окну и почувствовала, как с улицы веет таким сочным, свежим ароматом. Оделась и побежала на улицу. Через ресторанную залу. Дверь была закрыта, но ключ висел там где-то рядом на гвоздике. Оказывается, недалеко от нашей гостиницы разбит удивительный парк. Там растут оливы, апельсиновые деревья. А еще там много-много разных цветов. А на клумбах работают поливальные карусельки. Это, наверное, из парка так сочно благоухало. Я гуляла по парку и наслаждалась прохладой и ароматами. А потом услышала какие-то крики, шум. Испугалась и побежала обратно. Зашла в номер, а тебя нет. Выглянула за дверь, прошла немного по коридору и услышала приглушенные голоса – твой и, кажется, метрдотеля.У него английский уж больно специфический. Интересно, о чем ты в такое время мог с ним болтать?

- Как о чем? Лаура! Я же тебя искал!? Проснулся, а тебя нет! Ну, потом в коридоре метрдотель навстречу попался. Почему ты меня не разбудила? Почему ты заставила меня волноваться?

- Ты так сладко спал. Я и не думала, что ты можешь проснуться. Ты же обожаешь жару. А я от жары зверею.

- А где твой кулон?

- Зачем он тебе сейчас?

- У меня такое чувство, что ты его потеряла.

- Хо-хо! С каких это пор моего рационального мужа беспокоят навязчивые парапсихологические ощущения? Интересно, каким это образом я могла его потерять? Я не брала его на прогулку. Пусть себе спит. Вон он - клубочком вокруг настольной лампы свернулся.

Цепочка кулона опутывала ножку настольной лампы, а сам кулон дремал у ее подножья.

Илларион припомнил, что четверть часа назад он впопыхах совсем упустил из виду тумбочку с настольной лампой.

“А кулон ли я видел в комнате профессора?” - засомневался Илларион. – “Ну, углядел что-то темно-коричневое, продолговатое. А, может, это был просто сучок на крышке тумбочки? Или колпачок профессорской авторучки?”

Лаура закрыла глаза.

- Послушай, Лаура, мне кажется, что ты мне про этот парк еще вчера рассказывала.

- Вчера я тебе про другой парк рассказывала. Их здесь полно. Но этот – уникальный. Извини, я хочу спать. И ты тоже ложись.

Лаура закрыла глаза.

- Да-да, конечно.

Илларион бесшумно разделся и лег.

Лаура, кажется, уже спала.

- Лаура, – шепотом позвал он жену.

Он хотел спросить ее: не видела ли она, случайно, во дворике развешанное на веревках белье.

Лаура спала.

Илларион привычно зажмурил глаза, но сон не приходил.

“Всё, теперь точно не усну. Слишком разнервничался. Ах, как я профессора обидел! Но зачем он мне так изощренно лгал? Хотя я его, наверное, действительно очень напугал. На меня просто какое-то безумие накатило. Сам себе удивляюсь. А если бы я его на самом деле задушил или головой о тумбочку трахнул? Страшно подумать!”

За окном уже совсем рассвело.

Илларион подобрал с пола “Рубиновую кавалькаду”. Ему вспомнилось замечание профессора о том, что эту книгу надлежит потреблять маленькими глотками.

“Чепуха! Я почти половину за один присест проглотил – и ничего. Книга как книга. Местами скучно, местами захватывает. Только бесконечные метафоры и витиеватые образы достают. Продираюсь иногда через текст, как сквозь колючий кустарник. “Кавалькаду” бы переиздать в пересмотренном, оптимизированном варианте. Хотя, это, конечно, кощунство. Классик, как-никак”.

Илларион зевнул и наугад раскрыл книгу. Взгляд выхватил фразу:

“Зловещая кавалькада извивалась исполинской рубиновой анакондой по трепетавшему в ужасе Булонскому лесу”.

Илларион неслышно положил книгу на тумбочку и сосредоточенно посмотрел на спящую Лауру.

Затем он поднялся с кровати, подошел к двери и в одних плавках-трусах выглянул в коридор.

17

Снаружи было страшно, непонятно и сумрачно.

Илларион дождался, пока его глаза привыкнут к бурому полумраку, и огляделся.

В коридоре вроде бы никого не было.

И тогда он на бесшумных цыпочках направился в правое его крыло.

Вскоре застыл перед дверью профессора.

“Двести пятнадцать. Двести пятнадцать. Двести пятнадцать”, - произнес он три раза заговорщицким тоном, почему-то всерьез полагая, что это поможет ему обрести стойкое психологическое равновесие.

Илларион побрякал костяшками в дверь. Получилось шесть тактов вальса.

“Нервничаю”, - скорбно констатировал Илларион.

Из-за двери никто не ответил.

Илларион постучал чуть громче.

За дверью лежала мертвая тишина.

Илларион согнулся в две с половиной погибели.

- Профессор, а, профессор? - зашептал Илларион, целясь прямо в замочную скважину. – Я на минутку. Хочу вас кое о чем спросить. Ну, никак у меня не выходит логические концы с концами свести. Да вы не волнуйтесь. Я спокоен, как олимпийский бык. Вернее, как олимпийский бог.

- Подите прочь, идиот! – услышал он вдруг голос месье Маттенлокка.

Голос профессора был трубным, властным и гипнотическим.

- Уважаемый профессор, прошу вас меня простить за то, что я вас так испугал и обидел. На меня просто какое-то мракобесие накатило. Кстати, вы, случайно, не знаете, где гуляла ночью моя жена?

- Вы недостойны такой жены как Лаура! Знайте, что я уже позвонил в канцелярию - там сегодня дежурит Клаудия – и попросил ее быть начеку!

- Профессор!

- Подите прочь, идиот!

Илларион стоял, как потерянный.

Ему показалось, будто кто-то невидимый и суровый обрушил ему прямо на маковку ядовитый плевок с самой верхней площадки Эйфелевой каракатицы.

Он вздохнул, расправил, как мог, физкультурное тело и двинулся в обратный путь.

У самого лестничного пролета он зацепил неуклюжей ногой выставленную за дверь пару женских туфель.

Одна из туфель с грохотом покатилась по лестнице и скрылась за поворотом.

Илларион снова тяжко вздохнул и начал спускаться по лестнице в поисках сбежавшей туфли.

Он нашел ее в середине первого марша, подобрал и зачем-то понюхал. Туфля густо пахла лимонным дезодорантом для обуви.

Илларион поднялся на свой этаж, поставил растревоженные туфли на место и направился к своему номеру.

Но лишь только он тронул прохладное яблоко дверной рукоятки, как его чело осенила шальная, желтокрылая мысль: “А вдруг я сейчас открою дверь и вместо Лауры снова увижу сморщенное, скомканное одеяло?”

Илларион резко отдернул руку и застыл у входа в позе начинающего змеелова.

Судя по его исковерканному эмоциями лицу, со стороны могло показаться, что он лихорадочно перетирает в уме варианты дальнейших действий. Но на самом деле в его голове было пусто и звонко, как в банковском сейфе после визита матерых налетчиков.

Внезапно он отпрыгнул от двери и вновь устремился к лестнице.

Едва он только успел ухватиться рукой за кожаные перила, как поток посторонней, мистической силы понес его вниз по ступенькам, словно шальную туфлю, которую он отлавливал минуту назад, и вышвырнул на первый этаж.

Шлепая босыми стопами по липкому полу, Илларион потрусил через трапезную к коридорчику, завершавшемуся парадной гостиничной дверью.

Дверь была закрыта, но рядом с остекленелым в бронзовом окаймлении сертификатом об образцовом ресторанно-гостиничном сервисе и верно болтался на гвоздике черный в потертостях ключ.

Илларион так сильно дернул за бородку ключа, что тот оказался в его руках вместе с гвоздиком. Он запустил гвоздиком в жестяные доспехи Альфонсо Бесстрашного и, не дождавшись звона, начал чувственно тыкать ключом в замочную скважину.

- Сейчас мы прогуляемся в парке Семирамиды, - нашептывал он энергически, чувствуя как эта шальная идея неумолимо овладевает его шатким сознанием. - Поглядим на киви, кокосы и апельсиновые деревья. Освежимся под струями поливальных машин и фонтанов...

Наконец, дверные створки раскрылись, и полуголый Илларион несмело ступил на каменное крылечко гостиницы.

Мрамор ожег ступни напитанным за ночь холодом.

На улице было свежо и прозрачно.

- Так. И куда же теперь идти? Направо или налево?

Справа послышались хруст, шипенье и дребезг, и из-за угла гостиницы вырулил юноша на раздрызганном велосипеде. Велосипедист был похож сразу на всех молодых киногероев эпохи итальянского неореализма. Он был в серых широких штанах, белой пролетарской майке и черной кепке с лаковым козырьком.

Увидев Иллариона, парень загреготал, выкрикнул что-то недосягаемое для вокабулярия вояжера, поднажал на педали и растворился в каштановой чаще.

Только теперь Илларион до конца осознал асоциальность своего минималистского одеяния, а заодно и абсурдность затеянного предприятия.

“Мигом в полицию загребут!” - озарила частичку сознания здравая мысль.

Илларион завыл от бессилия и обиды.

Что-то царапнуло его левую пятку.

Илларион инстинктивно поддернул левую ногу, как журавль на привале, и, прищурившись, глянул на студеный каменный пол.

Сначала его взгляд зацепил инкрустированный позолоченный вензель “GV”, на макушку которого наползала его хамоватая правая пятка, а затем упал на валявшийся рядом коричневатый кокон, походивший на дорогую гаванскую сигару.

- Сигара?!

Иллариону откуда-то сбоку сразу подумалось, что между этой сигарой, его Лаурой и бесноватым профессором существует какая-то неоспоримая интимная связь.

И вдруг его окатило, как из пожарной бочки.

- Стоп! Да никакая это ни сигара! Это же янтарный кулон Лауры!!!

Он нагнулся, чтобы подобрать неожиданную находку, но вместо кулона увидел ссохшийся в трубочку никчемный листик каштана.

- Ы-ы-ы-ы-ы-ы-ы-ы-ы-ы-ы-ы!!!!!!!!! - замычал Илларион глухонемым изюбрем и железной левой пятой – левой!-левой!-левой! - размозжил фальшивый кулон о мраморный пол гостиничного крылечка.

Женева, октябрь 2004 года.