Александр Логинов THEY, 23 января 2005 г.

ЛОШАДКА

Тягловой лошадке
Жилу надорвали.
Отнесли в кроватку,
Доктора позвали.

Доктор именитый
Жил в краю лагунном.
Там где инуиты
Пляшут под дум-думы.

Звали его гладко -
Авраам Погостий.
Жил он в плащ-палатке
Из слоновой кости.

Доктор ехал долго
На кривой пролетке
На машине "волга",
На моторной лодке.

На велосипеде,
На хромой двуколке,
На ручном медведе,
На косматом волке.

В сумке эскулапа
Хлюпала вакцина:
Суп из жабьих лапок
И пеницилина.

К городу Нежданов
Подъезжал он цугом.
И бросали дамы
Чепчики друг в друга.

Но нахмурил брови
Доктор у кроватки:
От потери крови
Умерла лошадка!

Женева, 16 января 2010 г.

 

СТРАННИКИ В НОЧИ

Чокнул странник в дубовую дверь.
Что шумишь, что пугаешь деток?
Аль бредет по пятам дикий зверь?
Аль страшишься татей отпетых?

Отоприте скорее двери,
А иначе не быть мне живу!
Не крадется за мною лютый зверь,
Не разбойники алчут поживы!

Только слышал вдали голоса,
Что страшнее волчьего воя.
Только видел - блистала коса
На погосте среди сухостоя.

Отомкнули тяжелый засов,
Угостили калику щами.
Дед Савелий достал часослов
Из шкатулки за образами.

Оседлав механизмом очков
Нос с сиреневой бородавкой,
Грозно гостя спросил: "Кто таков?
Коли нехристь - положим под лавкой!"

"Верно, нехристь", - признался босяк. -
"Погорелец из Аджигербада.
И живу я с тех пор так и сяк.
Стол и кров - мне одна отрада."

Постелили под лавкой ему.
Погасили лампаду и свечки.
А на утро хватились - в хлеву
Ни барана, ни коз, ни овечки.

Слава Богу, осталась свинья.
На осьмнадцать потянет пудов.
Горевала неделю семья.
Дед Савелий читал часослов.

Желтый палец по строкам влачил,
Шамкал ртом и ронял словеса:
"Бойтесь странников, если в ночи
На погосте блистает коса!"

30-31 декабря, Женева.

ДЕРЕВЕНСКОЕ

Собака подавилась хлебной коркой.
Овец побило установкой "Град".
Корова шлепнулась с высокого пригорка.
Не вызрел в срок мускатный виноград.

Вот так всегда - всё вкривь и враскоряку.
И нет отрады даже в пенье соловья.
Из дома выйдешь - а за клубом драка.
Вослед отцам в бой рвутся сыновья...

Женева, сентябрь 2006 г.

ЕВЛОКСЕНИЙ
(пародия на Давида Паташинского)

David - Monday, February 16, 2004 at 23:05:24 (MSK)
"А помнишь, Себастьян..."

Ты помнишь битву близ реки Тунгуски,
достолюбезный кум мой Евлоксений,
стремительный и праведный исход которой
позволил нам покончить с тягостным засильем
безжалостных и алчных чужеродцев,
понты с понтонами кидавших где попало?

С тех пор прошло немало зим сопливых
и доверху набитых соболем составов;
с тех пор я потерял почти все зубы,
глаз, ухо и пятнадцать задних пальцев,
да и тебе полчелюсти с макушкой отсекло,
когда ты вздумал бороду и кудри подравнять
цепной бензопилой по кличке “Теодора”.

Тогда еще тайга ревела керогазом,
а в небе ужас сеял черный кукурузник.
И братья Черепановы в шинелях
из крокодильей кожи от Лакосты
чугунной поступью деревни обходили
со стингером и птурсом на хребтинах,
стреляя башли на постройку цеппелина.

А помнишь, ты сказал им дерзновенно:
Идите вы, товарисчи, в гущину
суровых уссурийских пущ и джунглей,
где туповатый капитан Арсеньев
ведет с философом Дерсу извечный диспут
о дружбе между амбой и амебой;
где Натти Бампо, Робин Гуд и Вилли Телль
затеяли нешуточный турнир:
на голых ветках дуба рассадив
двенадцать дев небесной красоты,
они пуляют в них антоновкой моченой,
а те грегочут и кричат им: “Дураки!”

О, как от гнева заплескались братья
голодной жижей свежего напалма,
забились в механической падучей
и стали рвать шинели на грудине,
суча колесами по ледяному насту
до первых лис и третьих петухов.

Мне было страшно, кум мой Евлоксений,
как было страшно однова на той рыбалке,
когда при помощи естественной уды
извлек я из воды не нерку, но русалку
времен колчаковских иль покоренья Крыма
с оскалом бритвенным бывалой барракуды.

Когда меньшой из братьев, Джеральдино,
нацелил жало стингера мне в пах,
а старший, дон Луиджи, гаркнул “Scusa!”,
и птурс бульдожьей хваткой мне вцепился
в протез из силиконовой дубины -
я триста баксов за него отдал в сельпо! -
в моих очах овчинка потемнела,
застыл эфир в запяточной душе,
волосья взапуски рванули в чащу леса,
и глас исторгнулся из глотки в эмпирей.

Хвала тебе, бесстрашный Евлоксений!
Не оплошал мой кум, не дрогнул и не скис:
лишь сделал шаг назад в зловонное болото,
из проруби черпнул галлон гнилой воды,
хлебнул, как квас или рассол с похмелья,
и спрыснул супостатов жидким смрадом.

Меньшой из братьев, Джеральдино Черепанов,
заклекотал подбитым мессером и лопнул,
ошметками души изгваздав зимний наст,
а старший, дон Луиджи, повалился меж осин
и о тунгусский камень шмякнулся трубой,
откинув грациозно медные турусы.
Они потом еще долгохонько крутились:
Лет двести с гаком – были смазаны отменно.

*************

КОЛЛИЗИЯ ИНТЕРЕСОВ
(Пьеса в ДВУХ действиях)

Эпиграф:
«AK Miami, FL - Monday, February 28, 2005 at 15:41:05 (MSK)
...Открою жуткий секрет. США защищает свои интересы. Так не бывает, чтобы интересы одной страны были одновременно интересами всех стран. Естественно, есть варианты оптимизации. Это - в идеальном случае. В реальном мире США, защищая свои интересы, наступает, бывает такое, на ногу другим странам, их интересам. Удивлены?...»

(Роскошный дом Анатоля Неклесова. Рабочий кабинет размером с футбольное поле. На стенах кабинета плотной мозаикой – живого места не отыскать – гнездятся грамоты, сертификаты, дипломы, свидетельства, аттестаты, медицинские справки. Анатоль сидит за компьютером и вдохновенно тарабанит по клавишам. Анатоль напоминает виртуоза рояля Алкана, исполняющего миниатюру «Гераклит против Скотланд-Ярда». По столу снует ручной хомячок с колбочкой пива в передних лапках и чипсами в защечных мешках. Анатоль укоризненно теребит хомячка за ушко.)

АНАТОЛЬ: Цезарь, пошел прочь! Не мешай писать пост! Опять нажрался, как зюзя! А, кстати, где твой кореш Зюзя? Ах, да! Я же его еще вчера в лабораторию снес! Так... На чем я остановился? Ах, да! (снова колотит по клавишам) «...и поэтому... и поэтому, гайз, я хочу открыть вам жуткий секрет, что у Америки... как это ни странно, есть свои собственные интересы, которые она... имеет обыкновение... решительно защищать и отстаивать, наступая... наступая время от времени другим государствам на... э-э-э... на пятки.» Нет, не то! Цезарь! Я же тебе сказал: пошел прочь, поросенок! Нажрался, как зюзя! А, кстати, где твой... Ах, да! Так... На чем я остановился? Ага! «...другим государствам на... на... на развязавшиеся шнурки.» М-м-м... Неплохо, но все же не то... Ага! «...другим государствам на хвост.» Отлично! Нет! Надо что-то еще добавить. В качестве коды. Есть! «...вас это удивляет, гайз? Если да, то, сорри, ничем не могу вам помочь.» Йессссссссс!!!! Так! Отсылаю пост. Пусть попляшут теперь! Ха-ха! Обломают они себе все зубы и когти о мои гранитные аргументы!

(Раздается резкий звонок. Анатоль давит на какую-то кнопку. Откуда-то с потолка опускается плазменный телевизор, на экране которого – крыльцо парадного входа, а в столе открывается мини-люк, из которого выползает цветок микрофона на тоненьком стебельке. На крыльце копошится тусклый сутулый субъект в изумрудных очках. На боку – толстая сумка. На голове – форменная нейви-блю фуражка.

АНАТОЛЬ (кричит в микрофон): Вы кто?

ПОЧТАЛЬОН: Вы что – меня не узнали? Я – почтальон Печкинд.

АНАТОЛЬ: Что-то вы сегодня какой-то странный. И какие-то странные очки нацепили.

ПОЧТАЛЬОН: Болею я. Глаукома замучила.

АНАТОЛЬ: А в чем, собственно, дело?

ПОЧТАЛЬОН: Да вот принес вам повестку. Вас в Стокгольм вызывают.

АНАТОЛЬ (оживляясь): В Стокгольм?!

ПОЧТАЛЬОН: Йес, сэр. Я и сам удивился! ЧуднОе название! Никогда о таком не слыхал. Наверняка, какой-нибудь захолустный поселок на самом краю Массачусетса.

АНАТОЛЬ: А кто вызывает? Посмотрите, пожалуйста. На повестке должно быть написано.

ПОЧТАЛЬОН: Да Нобелевский комитет какой-то. Секта, что ли, какая-нибудь?

АНАТОЛЬ (возбужденно): Йесссссссс!!! Наконец-то!!! Почтальон Печкинд! Дверь открыта! Немедленно поднимайтесь ко мне в кабинет!

(АНАТОЛЬ встает из-за компьютерного стола и бежит к двери. Дверь распахивается и навстречу ему неспешно движется ПОЧТАЛЬОН.)

АНАТОЛЬ: Ну давайте же скорее повестку!! Я сгораю от недержания! Тьфу ты! От нетерпения!

ПОЧТАЛЬОН: Сейчас-сейчас! Только из сумки достану!

АНАТОЛЬ: Постойте! А почему у вас такие большие уши?

ПОЧТАЛЬОН: Видите ли, сэр...

АНАТОЛЬ: Постойте! А почему у вас такой большой нос?

(ПОЧТАЛЬОН расправляет плечи, снимает изумрудные очки и вынимает из сумки гигантский смит-вессон.)

АНАТОЛЬ: О, боже! Вы – не почтальон Печкинд!

ПОЧТАЛЬОН (ухмыляясь): Конечно же, нет! Я – мокрушник-рецидивист, сексуальный маньяк, вор-домушник, грабитель, насильник, мошенник и карточный шулер по кличке Бешеный Гризли.

АНАТОЛЬ: Как вы посмели нарушить священное право на неприкосновенность жилища?! Я – известный американский ученый! Я...

(ПОЧТАЛЬОН совершает первое действие, размашисто шлепая кулаком по лицу Анатоля. АНАТОЛЬ отступает на шаг. По его лицу течет кровь.)

ПОЧТАЛЬОН: Живо ключи от сейфа! И шифр!

АНАТОЛЬ: Нет-нет, не могу! Как это?! Этого не может быть? Как вы смеете посягать на священное право владеть частной собственностью?! Какое вы, наконец, имеете право так со мной обращаться?! Вы разбили мне губы и нос!!

ПОЧТАЛЬОН: Право? Ха! Не смешите меня! Я двадцать три года провел в тюрьме и за это время успел получить три высших образования, в том числе юридическое. Право? Ха! И это мне говорит ученый?! Неужели вы то сих пор не поняли, что в мире есть лишь одно право – право сильного. Возможно, вам это покажется странным, но каждый член общества имеет обыкновение защищать и отстаивать свои интересы, время от времени наступая другим индивидам на хвост или пятки. В данном случае налицо очевидная коллизия интересов. То есть наши с вами интересы вступают в абсолютное противоречие. И как матерый юрист с большим стажем я хочу открыть вам жуткий секрет, что в условиях демократического государства любые коллизии между гражданами урегулируются с помощью уникального права, на которое я только что ссылался. Вас это удивляет, сэр? Если да, то, сорри, ничем не могу вам помочь.

(Для вящей убедительности ПОЧТАЛЬОН совершает второе действие, ударяя по голове Анатоля рукояткой смит-вессона. АНАТОЛЬ падает замертво на пушистый персидский ковер. При виде этой страшной картины хомячок Цезарь мигом трезвеет и валится без сознания на сексуальную инфракрасную мышь.)

КОНЕЦ

******************************************************************

ПАРОДИЯ

Бог закончил пейзаж, вымыл кисти, сложил свой треножник
И забыл про меня, и оставил меня на века.
И лечил мои раны придуманный им подорожник,
И кормила меня дикой груши сухая рука.

На зимовку меня принимали медведи в берлоги,
Над землею меня поднимали на крыльях орлы,
И летучая мышь по ночной проводила дороге,
И пружинили мхами осколки разбитой скалы

Клюкву ел с топких грядок болотной гадюки,
И у Бабы-Яги водку пил в одноногой корчме,
И дарила мне ночь слов Его невесомые звуки,
И сиянье Его отворяло мне зренье во тьме.

Старый пень заменял мне тяжелый треножник,
Белки кисти дарили, цветы отдавали свой цвет -
Был я свят, как возлюбленный Богом безбожник,
И ложился на холст удивительный ласковый свет.

Я холсты оставлял - и они становились травою,
С них сходило-сплывало-взлетало живое живье.
Бог меня не забыл - Он веками скитался со мною,
Душу нежно вдыхая в любое творенье мое.

И когда на любви, ухмыляясь, меня распинали
Те, кого я любил, Он мне свежие силы давал
Не свихнуться от боли и не умереть от печали,
И в улыбке не видеть предательства склизкий оскал.

Мне цикады поют колыбельные мерные песни.
Им сверчок подпоет и тихонько подсвищет сурок.
Вот и все, что просил я у Бога. И если
Он мне это дает, значит был не напрасен урок.
(Bиктор Каган)

Бог закончил кураж, вымыл финку, вложил ее в ножны
И забыл про меня, и оставил меня на века.
И лечил мои страшные раны кудлатый сапожник,
И кормила меня дикой грушей сухая рука.

На зимовку меня принимали к себе бандерлоги.
Чью-то печень таскали мне в клювах шальные орлы.
И летучая мышь по ночной поднимала тревоге.
И пружинили мхами осколки двуручной пилы.

Брюкву тырил у старой болотной гадюки,
И сидел тридцать лет в одноногой, но крепкой тюрьме,
И дарила мне ночь упырей невесомые звуки,
И сиянье болот отворяло мне зренье во тьме.

Старым пнем обозвал меня мудрый сапожник,
Белки клейстер варили, цветы отдавали нектар -
Был я свят, как сакральный дельфийский треножник,
И ложился на холст, и хлестал на холсте "Солнцедар".

Я холсты оставлял - и они шевелились травою,
Копошились в них гады и птицы, возилось зверье.
Но сапожник меня не забыл, балагурил со мною,
В душу нежно вдыхая любое творенье мое.

И когда меня били дубьем и ногами пинали
Те, кого я любил, он мне свежий косяк подавал -
Не свихнуться от спеси и не скурвиться от печали,
И в улыбке не видеть иронии сизый оскал.

Бурлаки мне поют корабельные нервные песни.
Им сурок подпоет - осторожно взведу я курок.
Вот и все, что прошу у сапожника Фрола. И если
Он мне это дает, значит жил не напрасно сурок.

***********

ТРИ ПОЭТА

Ко мне сошел сегодня Блантер
На перекрестье тьмы и света
И возвестил мне, что Ивантер
Есть квинтэссенция поэта.

Ивантер тучи разгоняет
Своим могучим языком.
Гремучим рыком созывает
Дородных муз визгливый сонм.

Они рассядутся кружочком
Окрест искусного певца
И грянут кантус тенорочком
О неизбывности конца.

Ивантер главный голос тянет,
А музы следом тащат воз.
Так голосят, что травы вянут,
Вороны падают с берез.

Ивантер хват, мастак, затейник,
Он с эмпиреями на "ты".
Затянет пару рифм в ошейник,
И тотчас тащит их в кусты.

Когда стихи свои он косит,
То лучше мэтру не мешать.
А то ухватит за волосья
И сунет в судную тетрадь.

В тетради судной - скорбь и плесень,
Да хруст иссохших душ и тел.
Не слышно с воли светлых песен -
Всем правит черный беспредел.

Сказал мне Блантер напоследок:
"Ивантер - больше чем поэт!
Он из корней, цветов и веток
Плетет Пригодича портрет".

***********************

ДРУЗЬЯМ
(подражание)

О, жалкое земное прозябанье!
Лукавства, низости и пошлости юдоль.
Я душу заложу без колебанья,
Лишь только бы унять тупую в сердце боль.
Ах, где же вы, счастливые минуты!
Шипучего "Клико" колючий холодок,
Красавиц томных пышные дебюты,
Единоверцев круг, пикантных фраз поток.
Все кануло как в бездну - безвозвратно.
И нет туда пути - есть только путь обратно.
Что, право, горестно и безотрадно…

2000 г.

***********************

СТАРИК

Бревно поперек дороги.
В колдобинах стынет вода.
Лесничий храпит в берлоге.
Скулят на ветру провода.

Из терпкой утробы леса,
Где всякий друг другу враг,
Выходит старик с обрезом
И стреляной гильзой в зубах.

Дымится гаванской сигарой
Калёная гильза в губах.
Горьким болотным нектаром
Зипун старика пропах.

Он шмыгает чутко носом,
Ушами тревожно прядет.
Его не собьешь вопросом.
В крутой не возьмешь оборот.

Он сед и космат как леший.
Грудь рытвиной, кочкой живот.
Однако дробью медвежьей
Он кысь за версту разнесет.

С ним шутки шутить опасно -
На кол и язык он остёр.
И кто-то совсем напрасно
Затеял с ним в ельнике спор.

Кто жизнь против деда ставил
Кисельно-молочной порой?
Ван Хельсинг? Пан Вацлав Гавел?
Годзилла? Последний Герой?

Во время короткой схватки
С неведомым лютым врагом
Плясали дубы вприсядку,
А ельник ходил ходуном.

У дальней лесной речушки
Тревогу забили бобры.
Начистили мхом кольчужки,
Нажгли в сулеме топоры.

Но бой уже завершился.
Повержен таинственный тать.
И ельник к земле склонился,
Чтоб шишки свои подобрать.

А старец кашлянул хрястко,
Как будто бы лопнул камыш,
И сплюнул гильзу на ряску,
Сразив проплывавшую мышь.

Мышь поперхнулась фальцетом
И камнем на дно - помирать.
Красивая смерть! С приветом.
О такой можно только мечтать.

1 декабря 2004 г.

************************************

ХУДОЖНИК
(басня)

Случилось все стремительно - как в сказке.
Художник приготовил кисть, мольберт и краски:
Свинцовый гром, глазурь, ультразарин,
Железный сурик, кобальт, гуталин.
Задел палитру кистью ненароком,
Окинул холст безумно-даровитым оком,
Трехточие опоры выбрал смело,
Перемигнулся со своим астральным телом -
Астрал отмашку дал: ату их всех, артист! -
Взял тюбик гуталина, выдавил на лист
И по листу разгваздал нервными мазками.

Мораль рыдает крупными слезами.
Так жизнь порою с нами поступает:
Берет за шкирку и о стенку растирает.

Париж, 1999 г.

 

************************************

СЛУЧАЙ НА ОХОТЕ
(Басня)

Один охотник, не вполне еще бывалый,
Но по натуре бесшабашный малый,
Устав от жизни монотонной и пустой,
Задумал в лес сходить, дремучий и густой,
Чтоб зайцев пострелять в лесной глуши
Для облегчения тоскующей души.

Взял старенькую тульскую двустволку,
С которой дед его еще ходил на волка,
Повесил на плечо вместительный ягдташ,
Стянул на поясе потуже патронташ
И в лес отправился по узенькой тропинке.
Добрел до ельника в извилистой ложбинке,

Как вдруг средь елочек мелькнул пушной зверек.
"Косой!" - вскричал герой и взвел двойной курок.
Потом по елочкам из двух стволов - бабах!
Всем мелким грызунам на горе и на страх.
Но вместо зайца, глядь, откуда ни возьмись,
Из хвойной чащи выскочила рысь.
И вмиг несчастного разорвала на части.

Мораль сей басни извлечем из рысьей пасти:
Коль не способен отличить, где заяц, а где рысь,
То за ружье, приятель, лучше не берись!

***********************

АМОРАЛЬНАЯ БАСНЯ

Юрист, что на душу не чист.
Хирург, трагедий драматург.
Певец, визжащий как резец.
Банкир, крутых афер факир –
Однажды везть решили воз с поклажей –
Поклажею служила вся страна –
Но скорбный труд их увенчался лажей.
Не двигалась повозка ни хрена.

Мораль сей басни безыскусна и проста:
Пока в повозке кое-что еще осталось
Хватай скорей хотя бы эту малость
И дуй немедля до ближайшего куста!

****************

* * * * * *

Бесстрастный лик, невозмутимый взгляд,
Округлы жесты, фразы и движенья.
А в голове - сплошной торговый ряд
Как высшее природы достижение.
Таков, увы, лекальный образец
Безукоризненного бизнесмена.
Когда дракону сердце рвет свинец,
За ним грядет чудовищная смена.
Так что же делать, как же дальше жить?
Когда плодятся новые драконы?
А жить как прежде - душу не губить
И почитать извечные законы.

февраль 2003 года.

***********

ЮРИСТ

Достойная профессия - юрист!
Всяк шаг его Закон определяет.
Он перед небом и народом чист,
Пока его барыш не обломает.

*************

Татьяне К***

В разгар цветочного приветья
Сплела душистый я венок.
В нем рифм и ритмов многоцветье,
Весенних дум разливный ток.

Волнам волшебного Дуная
Я подарила сей убор.
Пусть он, резвяся и играя,
Плывет в страну тирольских гор.

Туда, где в острошпильном замке
Живет язвительный мудрец.
Он на культурном полустанке
Пасет трех жертвенных овец.

Одну овцу зовут Даная.
Другую кличут Гюльнары.
А имя третьей он не знает -
Оно сокрыто до поры.

Он видит всё в бинокль свой верный
На сто безлюдных верст окрест,
Но тяготит его безмерно
Отшельной жизни тяжкий крест.

И я предвижу то мгновенье,
Когда, печальный и хмельной,
Он обратит остаток зренья
На пёстрый круг в волне речной.

Он устремится с круч на берег,
Спугнув мистических овец,
И водрузит на ладный череп
Цветочно-царственный венец.

И в миг с лица анахорета
Спадет угрюмости покров.
И в мире станет больше света,
надежды, веры и стихов.

***********