ИНСТИТУТ

10-02-2005


Продолжение. Начало в № 406 за 19 декабря 2004г. и 407 за 01 января 2005г.

[Повесть в историях]

ИСТОРИЯ ТРЕТЬЯ. КГБ - ДРУГ ЕВРЕЕВ

I

 

Евреев в Институте было довольно много. Особенно, по тем временам и по сравнению со многими другими научными учреждениями, руководители которых проводили жесткую кадровую политику и не желали иметь дело с подозрительными инородцами, которые, к тому же, того и гляди подведут под монастырь в связи со своей генетической тягой к перемене мест. Еще при первом знакомстве с Институтом и его сотрудниками Игорь отметил про себя довольно заметную прослойку еврейских лиц и фамилий среди сотрудников. С одной стороны, он воспринял это вполне одобрительно, а с другой - почти как должное. Дело в том, что сам Игорь, хоть и был евреем, но в течение своих прожитых в Союзе тридцати с гаком никаких связанных с этим сложностей и неприятностей или, точнее, никаких особых сложностей и неприятностей, он не имел. Разумеется, в детстве поддразнивали, но достаточно беззлобно, так что даже ни с кем подраться или просто раздружиться ему из-за этого не пришлось. И в Университет он поступил на удивление легко, хотя потом сокурсники-евреи из других городов и говорили ему, что они как раз и приехали в Москву из своих родных мест, поскольку тут правила несколько более человекообразные, а вот если бы он попробовал со своими еврейскими лицом и фамилией ткнуться, скажем, в какой-нибудь киевский ВУЗ, то ему сразу объяснили бы, что к чему - никакие школьные медали и характеристики не помогли бы. Так что ему, можно сказать, повезло с местом рождения и обучения. Про кафедральные его годы и говорить не приходится - для зава, под которым он начал работать еще студентом и так все время до перехода в Институт и проработал, такой проблемы просто не существовало. Так что, пусть даже с других кафедр, где у власти стояли люди другого закала, разные истории до Игоря и доходили, но его самого все это как бы и не касалось. И хотя он отлично знал, что в стране происходит, и, как и положено нормальному человеку, да еще и еврею, переживал сильно и негодование испытывал несомненное, но при этом почти бессознательно решил, что судьба решила все эти проблемы пронести мимо него. Потому и воспринял ситуацию в Институте как вполне нормальную и только много позже понял, что на самом-то деле происхождение еврейской прослойки в Институте не имело ничего общего с интеллигентским неприятием любой великодержавности или национальной розни, а базировалось исключительно на соображениях сугубо прагматических.

Дело в том, что когда и весь гигантский научно-технический центр и являвшийся его часть собственно их Институт только создавались, вопрос укомплектования подготовленными кадрами стоял, так сказать, во весь рост. И сам по себе НТЦ и имена его руководителей, хорошо известные в узких приначальственных кругах, широкой научной общественности говорили не слишком много, и, невзирая на всяческие посулы, толпы выдающихся претендентов на имевшиеся многочисленные вакансии дверей с петель не сносили. А брать кого попало ни Генеральный, ни Директор, естественно, не хотели, разумно полагая, что доступная на рупь десяток серость яркими красками даже в их новом заведении не заиграет. Вот тогда-то и были выработаны два вполне себя оправдавшие подхода. Во-первых, они начали собирать толковую, но не имевшую особых перспектив для роста молодежь из Университета, сразу предлагая ей прыжок, как минимум, через ступеньку карьерной лестницы - именно так в Институте очутился и Игорь, а во-вторых, они решили привлечь к делу некоторое число уже завоевавших себе приличное научное имя евреев, которым в их собственных учреждениях - а таких по тем временам было немало - кислород перекрывали все сильнее, стараясь выжить их всеми доступными способами еще до того, как они подали заявление на выезд, чего, по мнению руководителей тех учреждений, они не сделать просто не могли, раз уж такая возможность у них имелась. А тут демонстрировались полное понимание, доверие и поддержка, предлагались почти идеальные условия для работы и даже маячило где-то на горизонте международное сотрудничество. Плюс к этому, умело распространявшаяся информация, что при уровне связей Генерального на самом верху, ему - а значит и его сотрудникам! - будет зеленая улица в чем угодно, включая и кадровую политику, лишь бы был прок, и успешно шла работа, приз

ванная подтвердить высокий уровень советской науки (впрочем, в значительной мере, это было чистой правдой и на самом деле). Ну как откажешься? Вот так народ и пошел, и создал то самое слегка семитическое лицо Института, которое и увидел Игорь.

При таком раскладе истинное отношение руководства к определенной части своих сотрудников сильно отличалось от того, к чему привык Игорь на своей университетской кафедре. То есть, что там думал себе витавший в почти заоблачных сферах Генеральный, простым смертным знать было не дано. Можно было только догадываться по некоторым косвенным признакам. В первую очередь, по тому поведению, которое демонстрировал Директор игорева Института. Вот с ним никаких неясностей не возникало. Он полагал себя вполне цивилизованным рабовладельцем, выкупившим дюжину приговоренных к распятию за непокорный нрав рабов и предоставившим им стол и кров. За это - именно за это, поскольку жизненная философия Директора иного принципа, чем баш на баш, не принимала и даже не предусматривала его существования - они должны были денно и ночно на него молиться, непрерывно демонстрировать полную и абсолютную лояльность и пахать, как проклятые. Да - и группами больше, чем по два, не собираться. Достаточно было ему заметить, что на каком-нибудь институтском ученом совете группа завлабов с еврейскими фамилиями образовывала в зале заседаний кластер, располагаясь по соседству друг с другом, как можно было не сомневаться в том, что сразу же после совета он поинтересуется у каждого индивидуального представителя этого кластера как бы в шутку, но на самом деле совершенно всерьез, что это за еврейский заговор они готовят и на какую тему предполагают совместное выступление. Никакие оправдания не помогали, и душа его оставалась в смущении долгое время. Да, к тому же, при каждом мелком разногласии с представителями “выкупленной” общины, Директор немедленно начинал упрекать их в черной неблагодарности и красочно расписывать, в каком говне все они находились бы, если бы не его и Генерального благодеяния. Вот в таком, примерно, виде все и проистекало. Более того, впоследствии, начиная с какого-то момента, когда авторитет их учреждения и качество проводимых работ стали общепризнанными и в дополнительном вливании подозрительной по чистоте крови уже не нуждались, было, по-видимому, решено, хотя официально и не объявлено, что хватит баловства и пусть уж что есть, то остается, но в найме на работу новых евреев потребности больше нет. Тем более, что какое-то количество “облагодетельствованных” из их учреждения на историческую родину, все-таки, отбыло, и верховному начальству порядком надоело использовать свое высокое прикрытие для отмазывания от упреков недоброжелателей (а их, естественно, тоже хватало) в том, что было принято эмфемистически именовать “недостатками в идеологической работе”. Пора становиться, как все.

II

Именно с новой кадровой политикой дирекции и была связана очередная произошедшая с Игорем история. Дело в том, что при всей привлекательности их институтской жизни в глазах, как принято было говорить, широкой научной общественности, не слишком хорошо осведомленной о конкретных деталях внутреннего бытия Института – все-таки, привычка не выносить сора из избы заложена была в советском человеке генетически, да, к тому же, многие из деликатных особенностей институтской атмосферы объяснять посторонним было очень даже непросто, могли бы решить, что зажравшиеся сотрудники привилегированного учреждения просто выпендриваются и бесятся с жиру – некоторая текучесть кадров в Институте имела место быть. Причем текли, естественно, по преимуществу те кадры, которым в результате утекания терять было особенно нечего. Оно и понятно – скажем, завлабу или старшему научному найти хорошее место, да еще с тем же уровнем снабжения и оборудования, что и в Институте, было делом непростым, так что, обстоятельно взвесив все плюсы и минусы, такие люди обычно предпочитали оставаться в Институте, даже если кое-что им сильно не нравилось. Ну, держались подальше от Директора и его присных и делали себе свою науку. Во многие других местах бывало и не в пример хуже. А вот среди многочисленных мэнээсов и старших лаборантов робинзонкрузовской манеры посчитывать всяческие “за” и “против” еще не развилось, спрос на них везде был немалый, а прелести независимых исследований и загранкомандировок им пока что не причитались по их невысокому иерархическому положению, так что терять им было мало чего и на подъем они были куда легче. Потому периодически и уходили в поисках лучшей доли. А мелким и средним начальникам вроде Игоря надо было заполнять ставки новыми квалифицированными кадрами. Жизненная, так сказать, рутина.

В тот момент Игорь искал старшего лаборанта, пригодного для работы с животными. Парень, который делал эту работу в лаборатории уже два с лишком года и Игорю очень нравился, резко решил уходить. Дело в том, что парень этот помимо своей лабораторной деятельности сильно увлекался ездой на мотоцикле и все свободное время проводил со своими друзьями из только зарождавшегося тогда в Союзе движения байкеров. Естественно, что и свой внешний облик байкер-лаборант или лаборант-байкер – кому что больше нравится - поддерживал в соответствии с требованиями своей малой социальной группы: ходил в черной коже, мотоциклетный шлем снимал, похоже, только в лаборатории и, может быть, в постели, щеголял наколками на всех доступных взгляду местах, в одном ухе носил круглую серьгу, а в другом просверленную пулю – ну, в общем, понятно. Игоря все это слегка веселило, но смущало не слишком, поскольку работал парень действительно хорошо и с умом, а вот Директор, с которым кожаный юноша, находясь при полном своем байкерском параде, имел неприятность столкнуться в институтском коридоре, выдал ему по максимальной программе, в самой, мягко говоря, неделикатной манере, да еще и в присутствии сновавших по коридору сотрудников, растолковав парню, что выродкам и дегенератам в его Институте не место, а место им в лагере (и, естественно, не в Артеке) или, если сильно повезет, в цирке, что вахта получит немедленный приказ не впускать никаких клоунов в здание Института, и что сам урод должен немедленно исчезнуть в ближайшем сортире и оставаться там, пока не сведет своих дурацких татуировок и не засунет себе вынутую из уха пулю сам должен понимать куда. Получасом позже, после того, как Директор выяснил, к чьей лаборатории несчастный “ангел ада” приписан, свою порцию помоев получил и Игорь. Ну, Игорю-то было не привыкать, так что он, упав в дерьмо, отжался, облизнулся и пошел работать, а вот сильно гордый лаборант однозначно высказался, что, дескать, в заведении, где начальником такой мудак и хам, он оставаться не собирается, и как ни пытался Игорь его отговорить, обещая надежно прикрыть от всех возможных неприятностей, заявление об уходе подал на следующий же день. Вот Игорь нового лаборанта и искал.

Пропустив через свой кабинет с десяток потенциальных кандидатов, рекомендованных друзьями и коллегами или просто откликнувшихся на объявление, выпущенное Игорем через отдел кадров, он, наконец, наткнулся на то, что искал. Опять это был парень – то ли Паша, то ли Витя, Игорь со своей плохой памятью на имена как-то прослушал, да еще и здоровый, как шкаф, но зато исключительно приличного вида и манер, без всякой мотоциклетной кожи, наколок и серег и, к тому же, с именно таким опытом работы, какой Игорю и требовался. Игорь облегченно вздохнул и велел парню, не отходя от кассы, заполнить все положенные анкеты, написать заявление о приеме на работу и быть готовым к появлению в лаборатории чуть что не на следующий день. Подождал, пока бумаги будут подготовлены, поставил на первой странице свою визу, отпустил парня домой готовиться к новой работе и тут же лично отнес всю папочку секретарше Директора для немедленного наложении начальством резолюции “в приказ”, поскольку никаких оснований не получить такую резолюцию или даже просто промедлить с ней он не видел. Попросил секретаршу позвонить ему, как только бумага будет готова, вернулся к себе и занялся текучкой.

Сосредоточиться на работе Игорю, однако, не удалось. Директорская секретарша позвонила почти сразу и, к его великому, удивлению не попросила зайти и забрать оперативно подписанную бумагу, а совсем напротив - передала ему указание немедленно и лучше даже бегом явиться к Директору в кабинет для каких-то выяснений. Что именно надо выяснять, Игорь себе представлял не очень, но к Директору, разумеется, заспешил, предположив по дороге, что тот просто хочет заодно с передачей подписанного лаборантского заявления выяснить какие-нибудь рабочие дела, а какие именно – сам и скажет, когда Игорь появится в кабинете. Вышло, однако, по другому. Секретарша махнула Игорю в сторону кабинета, и он, постучав, вошел. Дальше текст пошел, мягко говоря, занимательный. Директор, поднявшись из-за стола и не дав Игорю даже поздороваться, резко заговорил:

- Тебе что, проблем не хватает? Ты хочешь со мной нормальные отношения иметь или подставлять меня хочешь? Ты что под идиота косишь? Тебе старых неприятностей мало? Так я тебе таких новых устрою, что век не забудешь?

Совершенно ошеломленному Игорю удалось, наконец, вставить слово.

- А что случилось-то? С чего это вы на меня набросились? Может, для начала хотя бы объясните, почему столько шума?

- Сам понимать должен! – зло буркнул несколько откричавшийся Директор, по виду и интонации Игоря понявший, что тот и впрямь еще не врубился, - Ты кого мне в Институт тащишь?

- В каком смысле?

- В буквальном! Чьи бумаги ты мне “в приказ” подсовываешь?

Игорь совершенно растерялся от того, что Директор по совершенно неясной причине заостряется на такой мелочи, как зачисление какого-то старшего лаборанта.

- Вы о чем? Об этом новом лаборанте, которого я вместо мотоциклиста беру? Так вы же сами того практически выгнали. Он после того, как вы его перед всеми дегенератом обложили, сразу и уволился. А мне же опыты надо продолжать. Вот и нашел подходящего. И не мотоциклист. И вообще – если вы начнете в такие мелочи, как лаборанты, влезать, то у вас на действительно серьезные дела просто времени не останется. Или тут что-то такое, чего я не понимаю?

- Все ты понимаешь! Просто выгодно под дурачка работать! Лучше бы мотоциклиста удержал. А то своих тянешь и делаешь вид, что так и надо.

Игорь начал догадываться, в чем дело, но решил удостовериться наверняка.

- Что значит – своих и как, собственно, надо на самом деле?

- А так надо, чтобы гусей не дразнить. Мало я евреев в Институт набрал? Сколько вас у меня? И все на хороших работах. И никому не на что жаловаться. Ну так поимейте же совесть! Сколько можно! Ладно, профессоров держу – так теперь вам и в лаборанты только евреи подходят. А перед КГБ мне опять отдуваться? Что у тебя других кандидатов не было?

Игорь убедился в том, что его догадка была правильна, и, в свою очередь, начал закипать, что, в общем-то, ему было не особо свойственно.

- Во-первых, никого и никуда я не тяну. Во-вторых, подбираю таких, кто сможет работу выполнять, за которую вы сами с меня же и спрашиваете. И как всегда, с руганью и криком. И в-третьих, я вам не гестапо – лаборантам национальность проверять. Тем более, что у парня и имя, и фамилия, как вы сами легко можете убедиться, совершенно нейтральные, да и на еврея он не похож. А и похож бы был, так я все равно не в пятый пункт заглядываю, а по другим параметрам людей оцениваю – кто для работы хорош, того и беру. И вы меня знаете – буду на своем настаивать!

- Ты мне тут целку не ломай! Ишь, какой принципиальный! Я, значит, гестапо, а ты голубчик. Чистыми все хотите за моей спиной оставаться.

- А причем тут ваша спина? Пожалуйста, я с удовольствием всем буду говорить, что вы не хотели этого парня брать, а я вас уломал. Пусть на меня собак вешают, если вобще кому-то в голову такое паскудство придет.

- Придет, милый. Еще как придет. Знаешь, сколько у нас с Генеральным уже бесед в КГБ было, что мы одни в таком количестве евреев держим? Готовим, так сказать, кадры для потенциального противника. А мы отбиваем вас, что есть сил. А вы вместо спасибо только наглеете. Но теперь все – даже мы ничего больше сделать не сможем. И не станем. Есть строгая инструкция КГБ – евреев больше не брать. Вот и не будем. Прямо с твоего протеже и начнем.

- Какая инструкция? Что вы говорите? Такого даже раньше не было! Кто такое подписать может? Не Гиммлер же у нас у власти. Покажите мне эту инструкцию или визируйте парня! А и покажете, так я хоть до Политбюро дойду, но узнаю, кто это такие инструкции пишет, подписывает и в жизнь претворяет! Слава Богу, не при нацистах живем. И даже не при Сталине.

Директор, зная, что когда на Игоря, что называется, “находит” (а сейчас он почувствовал, что Игорь задет сильно и именно это и происходит), то голосу разума он внемлет не слишком и в разговоре, а то и в действиях, может дойти черт знает до чего и подставить не только себя, но и свое руководство, перегибать палку тоже не хотел и попытался подвести марксистский базис под жилетку.

- Ну что ты кипятишься. Сам знаешь, что вокруг творится. А ваш брат все равно спокойно сидеть не может. Но я из-за какого-то вшивого лаборанта неприятностей не хочу. Другого найдешь. И уж если тебе так по поводу инструкций любопытно, то вот в КГБ и выясняй. Пожалуйста! Они тебе прямо за счастье почтут разъяснить. И при ком ты живешь – тоже объяснят тебе во всех деталях. Приемная у них на Кузнецком, если тебе это еще не известно. Ну, а пока ты к ним еще не сходил, забирай свои бумаги и больше меня этим делом не тревожь. Неужели тебя прошлый опыт ничему не научил?

- И схожу, и спрошу, и разберусь, и к вам обратно за подписью приду, - уже несколько спокойнее сказал Игорь, забирая протянутую ему папочку и покидая кабинет под саркастическое директорское:

- Ну-ну…

III

В свою лабораторию Игорь шел как оплеванный. К тому же в дважды повторенных словах Директора о его, Игоря, прошлых неприятностях – а Директор ничего просто так не говорил, тем более, дважды – ему явственно была слышна угроза, что ему совсем не нравилось. Тем более, что вспомнить действительно было что. Не было сомнений в том, что Директор адресовался к имевшему года за три до того разбирательству на парткоме всего НТЦ игорева дела, возникшего на основе адресованной парткому анонимке. Тогда, неизвестный борец за чистоту советских научных рядов бдительно предупреждал (а, может, и предупреждала – кто станет разобраться в половой принадлежности анонимщика?) партком (и, разумеется, компетентные органы, поскольку анонимка заботливо информировала о направлении копии письма и в КГБ), что Игорь устроил из своей лаборатории перевалочный пункт по отправке советских ученых еврейской национальности за границу – то есть в Израиль и даже, что еще страшнее, прямо в США. В качестве доказательства такого обвинения анонимка сообщала, что за последние два года из лаборатории Игоря эмигрировало трое молодых специалистов, никто из которых более года в Институте не задержался. Объяснение такому массовому явлению может быть только одно – скрытый агент сионизма, то есть Игорь, пользуясь недостаточной бдительностью и даже, можно сказать, мягкотелостью институтских властей, берет к себе на работу тех, кто планирует предательский отъезд и чья гнусная антисоветская суть уже стала ясна коллективам их предыдущих учреждений. Там их, в соответствии с требованиями компетентных инстанций, не желали терпеть и лишнего дня, а Игорь дает им возможность пересидеть на государственной зарплате оставшие до окончательного предательства месяцы, что не может до глубины души не возмущать честных советских людей. В заключение требовалось принятие решительных мер, из которых, судя по рекомендациям автора, увольнение было безусловно самой мягкой…

Справедливости ради, следовало признать, что все перечисленные неизвестным недоброжелателем отъезды действительно имели место. Но вот того, что Игорь соорудил из своей лаборатории такой как бы пересадочный пункт для отъезжающих сознательно и целенаправленно, сказать было никак нельзя. До такой степени солидарности с одними и оппозиции другим он как-то никогда не доходил. Скорее, сложившаяся ситуация была результатом причудливого смешения его интеллигентского конформизма, общей душевной доброты и на удивление прочно въевшегося в его инородческую кровь исконно русского “авось пронесет”. Иными словами, он, конечно, понимал, что кое-кто из обращавшихся с просьбой о работе долго задерживаться у него, да и вообще в Союзе, не предполагает – особенно ясно это было в отношении тех, кто приходил из мест вполне престижных, типа того же Университета, но сказать, что у него лаборатория не проходной двор, да и по шапке ему самому при слишком частом повторении таких ситуаций, в общем-то, тоже может перепасть, язык у него не поворачивался. К тому же, ситуация с отъезжающими ему была через друзей и родню – ехали тогда пачками - хорошо знакома, и он знал, что людей, как правило, заставляли увольняться со своих мест, как только становилось известно о том, что они подали на выезд - соответствующие инстанции торопились с такой информацией, как могли, то есть, задолго до того, как в каких-то неведомых высотах выносится решение отпустить - не отпустить. Ну, и каково тем крутиться без работы, а, значит, и без зарплаты? Даже вагонов разгружать и то на всех не хватит, или там улиц подметать. При всем при том и отказов хватало, а тогда история затягивалась на неопределенное время, и деньги становились еще нужнее. И как на таком фоне было не брать, когда возможность имелась, он себе представлял не очень, хотя знал, что многие другие даже в их, вроде бы, довольно беззубом, по большому счету, Институте отказывают и никакими угрызениями не терзаются. Нельзя было, конечно, полностью исключить и голос крови, подсознательно требующий помочь своим, но кто его там разберет подсознание это… Ну и, естественно, на чем-то неосязаемом или даже вовсе ни на чем основанная надежда, что как-нибудь все обойдется – в конце концов ведь работают же люди в течение какого-то времени и даже хорошие статьи публикуют к вящей, так сказать, славе институской - тоже играла не последнюю роль, хотя он и понимал, что насовать ему лык в строку, если вдруг кому-то понадобится, можно будет по самое не хочу. Вот кому-то и понадобилось.

А парткому тогда, разумеется, надо было как-то реагировать. То есть, что значит – “как-то”? Надо было собраться, вызвать и строго осудить, чтобы другим было неповадно. Именно этим немедленно и занялись. К счастью – если вообще в таком контексте можно говорить о каком-то счастье – вся ситуация не стала для Игоря абсолютной неожиданностью. В Институте к нему относились неплохо, и один из парткомовцев конфиденциально сообщил ему о грядущем разбирательстве и даже сообщил по памяти примерное содержание зловредного письма. Так что Игорь, хотя и сильно нервничал, гадая, чем, собственно, все это разбирательство может закончиться, но мог хоть немного продумать свои защитительные аргументы. К тому же, помимо воли, его сильно интересовало, по какому сценарию будет развиваться обсуждение его проступков и какими словами будут пользоваться парткомовские деятели, требуя его к ответу. Впрочем, долго ждать не пришлось. И недели не прошло после полученного шепотом в коридоре предупреждения, как неизвестный ему до того голос девицы, выполнявший при парткому функции “подай-принеси-собери взносы”, сообщил ему по телефону, что парткомовский ареопаг желает видеть его на своем заседании в следующую среду. Его вопрос стоит в повестке дня первым и ему надо приготовиться ответить на вопросы о постановке политико-воспитательной работы (начались эвфемизмы) в его лаборатории. Уважительной причиной для неявки на партсобрание может быть только смерть.

В ту самую среду заседание, ради которого вежливый Игорь даже нацепил редко носимый галстук, развивалось, по-видимому, вполне по протоколу. Внушительно выглядевшая дама из научно-организационного отдела, которая была на тот отчетный период секретарем парткома и лично вела заседание, церемонно представила Игоря, приглашенного в комнату, где собрался ареопаг, минут через десять, после того как собрались сами парткомоцы, присутствовавшим, хотя все они его и так знали, уж во всяком случае, хотя бы в лицо - неудивительно после стольких лет в Институте. Игорь выдал общий, несколько скованный поклон. Партийная начальница с положенной случаю высокопарностью начала:

- Теперь следующий вопрос повестки дня. Сейчас, когда партия и правительство уделяют такое внимание организации и развитию научных исследований в нашей стране, исключительно важно правильно нацеливать ученых, особенно, молодых, на решение важнейших народно-хозяйственных задач. И это проблема уже не только и даже не столько чисто научная, сколько политико-воспитательная. За что и насколько болеют душой наши молодые специалисты? С каким запасом патриотизма и любви к Родине они приступают к решению стоящих перед ними научных задач? От того, как именно они ориентированы, в том числе, и своим непосредственным руководителем, успех их работы зависит не меньше, чем от владения теми или иными методиками. Вот мы и решили пригласить на заседание одного из наших молодых завлабов, чтобы он рассказал нам, как именно он воспитывает он молодежь у себя в лаборатории. Что ж, расскажите, а мы послушаем.

Игорь понял, что заходят издалека и про анонимку, во всяком случае, пока, упоминать не собираются. Он решил, что спокойнее всего будет сделать вид, будто он принимает все происходящее за чистую монету, и отвечать в том же ключе.

- Ну, для начала я хотел бы поблагодарить партком за то, что именно к моей лаборатории проявлено такое внимание. Во всяком случае, для меня это означает, что про нас в НТЦ знают, что само по себе лестно, если вспомнить, сколько у нас всего подразделений.

Игорь заметил, как несколько присутствующих переглянулись с некоторым смущением – дескать, что это за придурок, он что, не понимает, что его не хвалить, а дрючить вызвали – и понял, что тон он выбрал самый правильный. А потому бодро и продолжил:

- В смысле политико-воспитательном вы, может быть, захотите меня в чем-то и поправить. Буду только благодарен – завлаб я еще довольно свежий и не всему мог еще научиться. Так что для начала просто хочу вам рассказать, как я сам понимаю ситуацию. Как вы знаете, народ у нас работает, в основном, молодой, хорошо образованный и политически грамотный. Поэтому, скажем, политинформации проводить для них вряд ли целесообразно, равно как и вывешивать на стене вырезки из центральных газет. Все равно все важнейшие политические решения и новости в той или иной форме в лаборатории в течение дня обсуждаются – и в чайной комнате, и в курилке, и просто в разговорах, и, насколько я знаю, на основную линию нашей политики люди реагируют с полным пониманием. Это, как бы, данность. А вот количество и качество выполняемой работы являются для меня основными критериями того, с полной ли отдачей отвечают люди на заботу партии и правительства. Если человек проводит в лаборатории двенадцать часов вместо официальных восьми и за полгода нарабатывает материал на патент, который может принести стране и новый продукт и валюту за продажу лицензии за рубеж, или на пару статей, пригодных для представления в хорошие международные журналы, что, естественно, служит укреплению престижа советской науки, а, значит, и страны, то я считают, что человек ориентирован правильно и работает на пользу своего народа с полной отдачей. И, в общем, примерно такую команду мне и удалось подобрать. Если вы посмотрите на количество поданных патентов и опубликованный статей в расчете на одного сотрудника, то я думаю, что вы со мной согласитесь. К тому же…

- Да-да, - неожиданно перебила Игоря секретарша, понимая, что его несет не туда и чем больше он будет говорить про публикации, тем труднее будет вернуть его к вопросу об отъезжантах – мы, конечно, знаем про ваши несомненные успехи. Но воспитательная работа, все-таки, шире, чем это. Вот вы сказали, что вам удалось подобрать хорошую команду. А вы не можете сказать нам, какими именно критериями вы руководствовались и руководствуетесь при подборе кадров? Что для вас важно, а что не очень?

- Теплее, - прикинул Игорь – но тактику менять пока рано.

- В общем-то, самыми очевидными. Примерно теми же, какими, насколько я помню, руководствовались генеральная дирекция и Директор нашего Института, когда приглашали на работу меня и моих коллег (выкусили - вот теперь поспорьте с Генеральным!). Во-первых, хорошее образование. Пусть это не прозвучит снобизмом, но обычно оказывается, что выпускники, скажем. МГУ, Физтеха или МИФИ, обладают большим потенциалом. Во-вторых, опыт работы. Конечно, если человек занимался примерно тем же, чем ему предстоит заниматься у меня, так я, при прочих равных, возьму его скорее, чем того, кого надо обучать от нуля. Хотя некоторых и обучали. Потом, конечно, стараюсь понять, действительно ли человека работа интересует или будет, как в банке, от и до сидеть и все. Это обычно сразу видно. Да, может, конечно, и глупо, но всегда спрашиваю, занимаются ли люди спортом и играют ли в шахматы. Я понимаю, конечно, что это мой индивидуальный подход, но как-то получается, что спортсмены, если не за сборную Союза выступают – те заняты очень, и шахматисты склонны к нетривиальным решениям и вообще и работают много и без устали и соображают хорошо. Потом…

- А на анкетные данные вы хоть какое-то внимание обращаете, - уже во второй раз перебила Игоря секретарша.

- А на какие? Поскольку почти исключительно молодежь, так все комсомольцы. Судимых ни разу не попадалось. Родственники за границей в наши дни, вроде бы, криминалом не являются, да все равно это случаи, если так можно выразиться, эксквизитные. А на что еще смотреть-то?

Секретарша несколько смутилась, поскольку явно не хотела открыто и во всеуслышание говорить, что именно она имеет в виду. Игорь же, со своей стороны, решил, что будет валять примерного дурака до тех пор, пока не заставит ее или еще кого-то из присутствующих высказаться прямо и уж тогда найдет, что сказать в ответ.

- Ладно, об этом потом. А пока что скажите, а как у вас с текучестью кадров.

- Ну, как с текучестью… В общем и целом пожаловаться не могу. Костяк хороший. Но, конечно, некоторые уходят. Немного, но уходят.

- А почему же уходят, если у вас так хорошо все организовано?

- Трудно какой-то один общий ответ дать. У всех свои причины. Вот недавно одна хорошая сотрудница уволилась – так буквально со слезами. Ей у нас очень нравится, точнее нравилось, и результаты вовсю шли. Но ей в один конец до работы почти полтора часа ехать. Пока детей не было – как то получалось. А вышла после декрета, так поняла, что не может. И сама устает, и ребенку меньше внимания, чем следует. Нашла работу близко к дому. Конечно, с нами никакого сравнения, но кто ее упрекнуть может? Со своим-то жильем у нас, как вы сами знаете, пока туго. Я уж об этом не один раз говорил.

Кое-кто из парткомовцев начал уже улыбаться, понимая, что ввести вопрос в нужное русло никак не удается. Поняла это и парткомовская начальница, решив быть попонятнее.

- А вам, все-таки, не кажется, что у целой группы ваших бывших сотрудников, которые у нас не задержались, есть нечто их всех объединяющее?

Игорь начал изображать полного идиота:

- Что вы имеете в виду?

- Ну, вот несколько человек у вас только по году или чуть больше провели. А потом и вообще из страны уехали. Чем же они у вас занимались?

- Да, действительно, Крейер, Серебровская и еще один лаборант, забыл фамилию, сильно не задержались. Но, на мой взгляд, с деловой точки зрения никаких претензий к ним нет и быть не может. Трудились они просто отлично – опять же, посмотрите на список наших патентов и публикаций. Сами увидете, как продуктивно они у нас отработали. Так что, чем занимались, выяснить несложно. Жаль, конечно, что уволились, но бывает.

Секретарша не выдержала и пошла в открытую атаку:

- А вам не кажется, что это бывает только с представителями определенной национальной группы, и именно их у вас в лаборатории оказывается куда больше, чем в среднем по Институту? Это что – случайность или целенаправленная кадровая политика?

Тут Игорь понял, что начинается самое неприятное и настал, наконец, подходящий миг выпустить так долго копившийся заряд, причем, без особого риска дополнительных неприятностей:

- Ах, вы вот о чем! Ну, не знаю даже, что и сказать. Я ведь, честно говоря, когда на работу нанимаю, в графу национальности не смотрю. Вы уж извините. Я смотрю, чтобы человек был с нужным образованием, опытом работы, способностями и желанием вкалывать. И, если вы посмотрите на все статьи, что моя лаборатория за эти годы напечатала, и на все патенты, что мы за эти годы получили, то должны согласиться, что такая кадровая политика себя вполне оправдывает, и на людей и мне, и Институту жаловаться грешно, поскольку именно они все и делали. А что они периодически от нас уходят, так мне тоже жалко, но что делать - куда у нас расти-то, если все более или менее престижные ставки тоже молодежью заняты. И куда они при этом уходят - для меня дело десятое, хотя я сам им только добра желаю. Приходится новых набирать и учить - вот и все. И если даже они из страны уезжают, то огорчаться можно, а возмущаться особо нечего - если бы это какое преступление было, то они бы в тюрьме оказывались, а не в Нью Йорке, скажем, или Тель Авиве. Во всяком случае, на нас они отработали по полной программе, а не отсиживались в ожидании отъезда. А что среди толковых ребят, которых мы нанимаем, а они – еще раз напомню - предварительно как следует попахав на нас, потом уходят и даже уезжают, оказывается столько евреев, так это не моя вина. Кто действительно толковый, тех и набираем. Дайте мне толкового татарина, и я его тут же и с удовольствием зачислю - только где его взять, толкового татарина-то?

Почему Игорю на ум пришел именно татарин, объяснить он и сам бы не смог. Тем более, что никаких особых положительных или отрицательных эмоций в отношении татар он не испытывал, а толковых татар встречал как раз нередко. Вот пришло как-то на язык и все тут! Хотя именно это высказывание и предотвратило всю предполагавшуюся парткомовским руководством выволочку. Дело в том, что не успел еще Игорь договорить свой дозированно горячий монолог, как с ужасом осознал, что сидящий за столом прямо напротив него весьма уважаемый и на редкость приятный по личным и деловым качествам немолодой профессор из соседнего отдела Равиль Махмудович Шакиров как раз татарином и является. Как только Игорь это сообразил, его залила волна такого смущения, что он, покраснев как факел, просто-таки застыл, неотрывно глядя на удивленно вскинувшего брови Шакирова. До остальных пикантность ситуации тоже дошла почти мгновенно, и почтенное собрание, включая и самого Шакирова, разразилось таким искренним и долгим хохотом, что когда он, наконец, затих, вернуться к серьезному обсуждению игоревых ошибок в кадровой политике никакой возможности уже не было, так что ему отечески посоветовали быть поактивнее в работе с молодежью и не ограничивать эту активность только научной стороной дела, после чего выпроводили из парткомовской комнаты, чтобы перейти к следующему, очевидно, столь же важному вопросу. Игорь удалился с облегченной душой, но все еще сильно смущенный и решил дождаться конца заседания, чтобы прямо на выходе принести Шакирову свои извинения. Ждать пришлось довольно долго, но, наконец, партком заседать закончил, и люди стали выходить из дверей. Вышел и Шакиров. Игорь догнал его в коридоре и, тронув за плечо, искательно заговорил

- Равиль Махмудович....

Тот продолжить не дал.

- Мой юный друг, - перебил он Игоря с совершенно искренней улыбкой, - я хорошо представляю себе все, что вы хотите мне сказать. Поверьте - никакой нужды в этом нет. Я знаю, что никакого злого умысла в том, что вы случаем ляпнули, не было, так что и каяться нечего. А такого веселья на парткоме я за последние лет десять припомнить не могу. Так что идите спокойно, радуйтесь, что отделались легким испугом и имейте в виду, что в будущем всегда можете на меня рассчитывать. И, кстати, не могу не отдать должного вашей сообразительности и удачно выбранной тактике разговора. Не такой уж я, говоря вашими словами, татарин, чтобы ее не понять. Молодцом!

Шакиров похлопал Игоря по плечу и удалился. Так история с анонимкой и закончилась.

IV

Так что сообразить, что именно имел в виде Директор, напоминая Игорю о его прошлых ошибках, было, прямо скажем, нетрудно. И так же нетрудно было догадаться, что второй раз сыграть в ту же игру, что и в первый, уже не получится, и если Директору захочется вновь привлечь ненужное внимание к кадровой политике Игоря, то легким испугом отделаться уже не удастся. Проще всего было заткнуться и забыть, найдя благовидный предлог для отказа понравившемуся Игорю кандидату. Сколько раз он уже в прошлом притормаживал по мелочам, понимая, что стену не прошибить, и уже зная, что невыносимое вначале чувство унижения и бессилия постепенно рассасывается, особенно, если приучить себя о таких случаях просто не вспоминать. Всегда ведь за все хорошее приходится платить, вот он и платит за возможность делать свою науку.

На словах все получалось хорошо, но на этот раз Игорь был взбешен настолько, что успокоиться не удавалось. А может просто это была последняя капля… Не разберешься. Однако, как бы то ни было, проведя бессонную ночь и получив полную моральную поддержку от отличавшейся куда большей нетерпимостью и обостренным национальным чувством жены, Игорь решил не отступать и будь, что будет. Вот, правда, что именно означает “не отступать”, он еще для себя не решил. Впрочем, одно было понятно – следовать совету Директора и отправляться в известную всей Москве общественную приемную КГБ на Кузнецком смысла не было. Неприятностей можно набрать полную шляпу, а добиться чего-то… точно, как Директор напутствовал – “ну-ну”.. Следовало искать другие возможности. Конечно, идеально было бы поговорить с каким-нибудь знакомым серьезным гебешником, но жизнь сложилась как-то так, что ни серьезных, то есть, в чинах, ни несерьезных гебешников ни у самого Игоря, ни у его ближайших друзей не водилось. Но задача была сформулирована, и Игорь стал думать.

Решение пришло неожиданно. Когда Игорь в своих умственных изысканиях от неких абстрактных гебешников перешел к перебору возможностей, которые предоставляла внутриинститутская жизнь, то он вспомнил, как некоторое время назад на заседании экспертной комиссии о необходимости строгой охраны государственной тайны в печати деловито вещал почти лилипутского роста надутый мужичок, представленный начальницей так называемого Первого отдела экспертам, в число которых входил и Игорь, в качестве куратора их НТЦ от районного управления КГБ. Интересно, что в заключение встречи ученых с курирующим их гебешником последний сказал, что помимо гостайн он вообще очень заинтересован в общении со специалистами и приглашает их к более тесному общения по вяскому необходимому поводу.

- Если понадобится что-то рассказать или обсудить, - сказал он тогда, - милости прошу. Обратитесь в Первый отдел. Если что-то срочное, они вас со мной соединят по телефону, а если день-другой потерпит, то они вас пригласят, когда я в Институте. Тем более, что бываю я у вас часто. В общем, не стесняйтесь.

Вот Игорь и решил не стесняться, тем более, что для этого куратора он был бы не совершенно посторонним и даже, возможно, подозрительным посетителем, а хотя бы по имени знакомым и вполне уважаемым руководителем среднего звена подведомственного Института, и следующим же утром звонил в обитую железом дверь Первого отдела. Встретила его хорошо знакомая начальница, которая подписывала Игорю, как и другим завлабам, по дюжине бумаг в месяц. Сначала мило улыбнулась, а потом откровенно удивилась, когда Игорь сообщил с ней, что ему срочно надо повидаться с тем самым малорослым гебешником из района, который отвечает за их Институт.

- Что за срочность?, - естественным образом полюбопытствовала она.

- Да так, надо один важный вопрос провентилировать.

- А я не могу помочь?

- Спасибо, но мне сказали, что этот вопрос исключительно по их ведомству проходит.

- А-а-а… - уважительно протянула начальница, решив, по-видимому, что Игорь хочет на кого-то настучать, - в общем-то мы его только завтра ждем. Дотерпит?

- До завтра дотерпит.

- Вот и хорошо. А завтра я вам часов в одиннадцать позвоню. Он обычно как раз к этому времени с нашими делами заканчивает. Я вас сразу и приглашу.

На том и расстались. Эту ночь Игорь тоже спал не слишком хорошо, волнуясь перед престоящим разговором и пытаясь представить себе, какое именно направление такой разговор сможет принять, но все равно с без четверти одиннадцать сидел у телефона в своем кабинете. Начальница позвонила с английской точностью.

- Вас ждут, - коротко сказала она.

Разом вспотевший Игорь побрел знакомой дорогой к Первому отделу.

Ну вот – та же дверь, тот же звонок, та же начальница.

- Проходите, - сказала она, указывая рукой в сторону открытой двери, которая вела из большой комнаты, где раз в две недели заседала экспертная комиссия, в маленький и обычно недоступный взглядам случайных посетителей кабинет.

Игорь прошел. Дверь за ним закрылась как бы сама собой. В кабинетике за небольшим письменным столом сидел запомнившийся Игорю по той давней встрече комитетчик, который при виде посетителя из-за стола вышел и направился к Игорю с такой широкой улыбкой, как будто встречал давно утерянного и случайного нашедшегося близкого родственника, и с протянутой для пожатия рукой. Игорь протянул свою.

- Здравствуйте.

- Здравствуйте-здравствуйте. Ну, и о чем вы хотели мне рассказать? - любезно поинтересовался гном, выпустив, наконец, руку Игоря из своего показательно долгого и мощного пожатия.

- Да я, собственно, не расказать, а расспросить, - похерил его надежды на дополнительную информацию Игорь.

- Расспросить, - искренне удивился тот, - А о чем?

Игорь набрал дыхание и быстро, чтобы не успеть самому испугаться, заговорил или, точнее, выпалил:

- Хотел у вас выяснить, на основе какой инструкции или чьего распоряжения вы не разрешаете принимать на работу в Институт евреев?

Гном несомненно решил, что ему послышалось:

- Чего-чего выяснить?

Бояться было уже поздно. Игорь стал произносить те же слова спокойней и отчетливей.

- Выяснить, почему вы от имени КГБ или КГБ в вашем лице не разрешают принимать на работу в Институт евреев? И узнать, откуда исходит подобная инструкция, если она действительно существует, во что мне верить очень не хочется. Вот, вроде, и все.

Растерянность игорева собеседника была видна даже невооруженным и неопытным игоревым глазом, но как человек подготовленный и повидавший всякое и всяких, тот немедленно попытался перехватить инициативу и не начать отчитываться перед Игорем, что там, дескать, как и почему, а быстренько перевести в положение отвечающего уже самого Игоря.

- А с чего это вы вообще взяли, что евреев в Институт брать нельзя и что с таким нелепым запретом, даже если кто-то о таком запрете ни на чем не основанные слухи и распускает, то причем тут КГБ?

Снявши голову, по волосам не плачут. Так что Игорь мельтешить не стал, а совершенно честно ответил:

- Именно так мне сказал наш Директор, когда я принес ему на подпись заявление претендента на должность старшего лаборанта в мою лабораторию от вполне достойного, на мой взгляд, кандидата, оказавшегося евреем. Как только Директор этот факт из его анкеты вычитал, так сразу подписывать отказался и сослался на строгую инструкцию КГБ. Вы – КГБ, вот я в вам и пришел выяснить.

- Директор сказал? Он что, в своем уме?

- А я-то откуда знаю! Выглядел совершенно нормальным – не хуже обычного, да еще мне клизму влил на полведра, что я его подо что-то там подставляю.

- Нет, это какое-то недоразумение. Ничего подобного нет и быть не может.

- Вот и я так думаю, но Директор уперся, я, как вы сами понимаете, тоже, поскольку сегодня новых евреев не принимают, завтра старых увольнять начнут – мы все это уже проходили… И что же – мне спокойно дожидаться, пока и меня выпихнут? Естественно, мне разобраться хочется.

- Ну, что вы, - начал успокаивать Игоря гном – вы наш золотой фонд, как это так, чтобы вас увольнять! Вы себе таких глупостей даже в голову не берите!

- Ладно, меня, значит, не увольнять, а других все равно не брать?

- Да я же вам сказал – ничего подобного вашему Директору никто и никогда не говорил. Идите себе спокойно и работайте. И передайте вашему Директору, что вы у меня были и это досадное недоразумение решили.

Терять Игорю было уже все равно нечего, так что он продолжал нахальничать.

- Конечно! Сказал я это Директору и сразу все будет в порядке! Как-будто вы сами не знаете, что он мне тут же растолкует, что я от вас какое-то важное подтверждение или, там, резолюцию забыл получить, и он все равно ничего сделать не может. Я обратно к вам – а у вас для меня в обозримом будущем времени не найдется. Мне что, так и бегать от одного кабинета к другому? Я, все-таки, не мальчик, а ученый и, как вы сами говорите, неплохой. Мне бы лучше своим прямым делом заниматься. Так что вы уж, пожалуйста, очень вас прошу, вот сейчас и позвоните Директору и прямо при мне и скажите, чтобы подписывал, поскольку и инструкции такой нет и вообще вы со мной переговорили. Мне его секретарша сказала, что он у себя и еще часа два на месте будет. Все и решим.

Тем не менее, куратор за телефон не схватился, а несколько изменил тактику.

- Так кого, вы говорите, в штат зачислить надо, - вдруг начал он интересоваться деталями, - лаборанта?

- Нет, старшего лаборанта.

- А что, так трудно на такую должность сотрудника найти, что вы именно из-за этого кандидата готовы с самим Директором конфликтовать?

- Да я же вам объясняю, что я не из-за сотрудника, а из-за причины отказа!

- Так и я вам уже объяснил, что такой причины нет и быть не может, так что тут волноваться не о чем! А у вашего Директора, может, какие-то свои соображения, вот он и не хочет подписывать. А вы на пустом месте заостряете. Найдите еще кого-нибудь – что лаборантов что ли мало? А вот если какой уникальный специалист понадобится, так тут никто на его анкету, как я вас уверяю, и не глянет.

- Послушайте, - Игорь старался держать в рамках, - ну почему я вам советов и указаний не даю, кого в первый отдел, скажем, машинисткой зачислять. Мне ведь тоже виднее, кто для моей работы лучше подходит. Этот лаборант владеет парой довольно редких методик, именно поэтому я его и беру. Точнее, хочу взять, только вот все какие-то странные препятствия возникают. Любого другого, независимо от чистоты его анкеты, мне надо будет чуть не полгода натаскивать. А конкуренты-то наши, в том числе и за кордоном, на месте тоже не стоят. И почему мы всегда должны в роли догоняющих выступать? Чтобы какие-то предрассудки тешить? Так вы сами мне только что сказали, что никаких этих предрассудков и в помине нет. И все равны. И вообще и в ваших глазах, в частности. Я, конечно, не вас лично, а все ваше ведомство имею в виду. Так что давайте из пустого в порожнее не переливать. Или вы прямо сейчас даете добро и сообщаете об этом нашему Директору, или я завтра записываюсь на прием в московское управление. Раз уж начал, останавливаться не буду. Пусть они мне растолкуют, что у нас происходит. Или это только у вас... Пусть тогда меры сами принимают.

Куратор отступил к последней линии обороны.

- Ну вот, вы уже начальством мне угрожаете! А на самом-то деле, если я у вас о действительной нужде в отношении этого кандидата поинтересовался, так это только в его собственных и в ваших интересах - не более того.

- Как это? - озадачился Игорь.

- А вот так. Допустим, вовлекаете вы этого лаборанта в потенциально приоритетные исследования. Значит он, естественным образом, становится носителем соответствующей информации, которой мы с другими странами делиться пока не хотим. Теперь, допустим опять же, что этот ваш лаборант решит эмигрировать. Ну, в тот же Израиль, скажем. Для воссоединения семьи. Я уверен, что вы знаете, как много людей еврейского происхождения сейчас это делают. В любой другой ситуации - пожалуйста, зеленый свет в соответствии со всеми международными нормами и подписанными нашей страной документами! А тут у него вполне может заминка получиться. До той поры пока информация не устареет. Надо ему это? Или, скажем, захотите вы его с докладом на какую-нибудь международную конференцию послать, а у него в анкете заграничная родня имеется. Какой-нибудь перестраховщик решит придержать - у нас тоже пока всякие люди попадаются, и вы лишаетесь заслуженной возможности пропагандировать ваши и, соответственно, институтские успехи за границей. Полезно это для дела? Или, если он разными правдами-неправдами, все-таки, в эмиграцию выберется, то надо ли вам, чтобы вашими же открытиями вас, так сказать, и побили? И вам ущерб и стране. Вот о чем нам думать приходится, а не просто о пятом пункте.

- Вы извините, но это чистой воды демагогия! Вы же сами знаете, что в нашем Институте закрытой тематики вообще нет. Генеральный специально на ученом совете объяснял, что именно в целях свободного международного обмена он полной открытости придерживается. Что он, шутил что ли? О чем тогда вообще речь? О какой информации? А чтобы не опередили - больше работать надо и людей по деловым качествам набирать, а не по принципу как бы чего не вышло! И что касается его возможных выездов - невыездов, то о чем вы говорите? Это же просто несерьезно! Кто это у нас лаборантов, даже старших, на международные конгрессы с докладами посылает? Ему до такого уровня годы и годы расти - если действительно таким толковым окажется, каким кажется, то сначала пару лет на лаборантской должности поработать придется, потом или соискательство или аспирантура - так это еще года три-четыре, кто же на такой срок сейчас загадывать будет? Так что я заботу вашу очень ценю, но считаю сильно чрезмерной!

- Ну, может быть, вы и правы. Я просто, как лучше хотел. Но раз вы так настаиваете - будь по вашему. Сейчас вас провожу и сразу вашему Директору отзвоню, чтобы не препятствовал.

- Нет уж, прямо сейчас и, главное, при мне звоните, - настаивал вконец распоясавшийся Игорь, - вон телефон-то прямо перед вами стоит. А то потом вы станете говорить, что Директора застать не сумели и записочку ему черканули, Директор будет клясться, что никогда ничего от вас не слыхал, а со мной еще раз повидаться у вас никак времени не найдется - так все и кончится. Так что давайте ж прямо сейчас, раз уж мы так хорошо с вами поговорили. Директор у себя - я точно знаю.

Куратор неожиданно ухмыльнулся и стал набирать номер. Директор был на месте. И хотя Игорь мог слышать только одну сторону, а о реакциях второй стороны должен был только догадываться, произошедший разговор был настолько показателен, что Игорь запомнил его навсегда. Начать с того, что к человеку и возрастом и положением куда как старше себя комитетский представитель обратился запросто и даже на “ты”:

- Привет, - сказал он, - это я. Да, да - я. Слушай, у меня тут к тебе дело не совсем обычное. Сидит тут у меня один из твоих завлабов... Вот именно - он самый... Да знаю, знаю - не об этом сейчас речь... Он мне сказал, что ты со ссылкой на нас не разрешаешь ему зачислить в лабораторию какого-то еврея... Тем более... Если мы уж на лаборантах начнем принцип держать... А мы-то тут причем? Вот после таких ситуаций на нас и начинают всех собак вешать. А этого ни вам, ни нам не надо... В общем, не надо заострять... Да, не рекомендую... Я твоему завлабу сказал, что никаких препятствий не вижу... И он мне все четко и понятно изложил... Ну, нужен ему человек для серьезного дела - пусть и берет... Я же говорю, не возражаю... Что? Визу на документе поставить? Да ты в своем уме - когда это мы такие документы визировали?... А... Ну, конечно, звони... Так что считаем, что обо всем договорились... Он сейчас прямо к тебе со всеми бумагами придет... Ну, бывай...

- Довольны?, - спросил он Игоря, - Добились, чего хотели? Не будете теперь КГБ во всех смертных грехах обвинять? Идите, подписывайте у своего Директора все, что надо. Будут проблемы - заходите, не стесняйтесь. Дорогу знаете.

Игорь чисто интуитивно почувствовал, что просто уйти без приличествующей случаю благодарности будет как-то нехорошо. Достойные слова нашлись сами собой и, стараясь звучать совершенно серьезно и даже несколько взволнованно и, главное, не позволить и тени иронии обозначиться в произносимом, он торжественно заявил:

- Спасибо! Я был уверен, что советский офицер и коммунист именно таким образом и решит ситуацию. Поэтому к вам и обратился. Очень рад, что оказался прав. Очень рад. Всего вам доброго.

Совершенно ошалевший от подобного текста гебешник от души стиснул протянутую руку Игоря и уже почти по-свойски слегка пооткровенничал на прощание:

- Да что мы, не понимаем что ли? У нас вообще таких тенденций нет. Мой отец в отставку полковником вышел, так у него половина сослуживцев евреи были. Мой первый наставник тоже... Такие кадры поискать! Мы-то всей душой за нужных людей. А вот в административном отделе ЦК этого понять не хотят! Достали просто своими инструкциями... А, ладно... В общем, удачи.

На это высокой ноте Игорь покинул представителя организации защиты евреев и отправился в приемную Директора.

V

Директор, к удивлению Игоря, принял его немедленно. Более того, он сам вышел из кабинета в приемную и глядел на Игоря с каким-то не слишком понятным, но уж, во всяком случае, не с безумно возмущенным выражением в глазах. И заговорил тоже, хоть и в своей обычной манере, но без крика и угроз и не обращая внимание на прикинувшуюся мертвой секретаршу:

- Ну что, добился своего? Доволен? И чего, спрашивается, тебе, мудаку, неймется?

- Можно по порядку отвечать?, - спросил пребывающий на крыльях удачи Игорь, позволяя себе легкую тень иронии, - Своего я действительно добился. И добился бы в любом случае, чего бы мне это ни стоило. Насчет “доволен” сказать труднее. Как вообще можно быть довольным, если подобными выяснениями приходится заниматься, даже если в конце концов вы и подпишете. Вообще такого быть не должно! Вот как раз поэтому мне и неймется. Как раз – был бы мудак, сглотнул бы и заткнулся. А так - я же вам сразу сказал, что хоть выгоняйте, а с такими антисемитскими штуками я соглашаться не могу и не буду. Вот и не согласился. И КГБ тут не при чем оказался. Все сами перестраховываетесь!

- Нет, - сказал Директор, как бы даже пропустив мимо ушей краткое выступление Игоря, - эта вся болтовня на дурачков рассчитана. Стал бы так из голого принципа упираться. Знаю я вашего брата. Тут что-то еще замешано. Это что – родня твоя? Брат какой-нибудь двоюродный? Почему тогда сразу не сказать? В конце концов, тобой я доволен – зачислил бы родственника. А что до КГБ, так ты их разговорам не очень-то верь. Похоже, ты этого нашего мужика просто врасплох застал. Вот он и не стал скандалить. А раз он санкцию дал, то с меня взятки гладки. Так что на этот случай мне теперь наплевать. Но вот зачем ты так старался, я все-таки, разберусь!

- Да вы хоть слышите, что я вам говорю? Никакого подвоха тут нет! Нет - и все тут! Доходит, наконец, это до вас или нет? Просто не могу я больше на такие вещи подписываться! Неужели понять трудно?

- Ладно, хватит орать, - Директор, не обращая внимания на игорев запал, протянул руку вперед, - давай бумаги и жди тут.

Принял папочку и исчез за дверями.

- Ну что, можно ему что-то втолковать?, - обратился Игорь к директорской секретарше. Та дипломатично пожала плечами и ничего не ответила.

Хотя, по мнению Игоря, для визирования уже разрешенного вопроса хватило бы и полминуты, Директор не появлялся минут пятнадцать. Когда же дверь кабинета наконец открылась и Директор явил себя Игорю и секретарше, на лице его играла добрая и всепонимающая усмешка.

- Ну вот, получай своего кадра. Тоже ведь не с дураком дело имеешь. Сказал бы все сразу по честному, сразу бы и подпись получил. Хоть я бы тогда под КГБ и подставился, чего бы они там тебе ни врали. А то конька-горбунка изображаешь! По комитетчикам бегаешь! Дым коромыслом! А я должен время тратить, допирать, что за комбинации ты затеиваешь.

- Вы о чем? – ошарашенно спросил Игорь, автоматически забирая бумаги из рук Директора, - До чего это вы доперли, если допирать-то не до чего?

- Ладно-ладно… Со мной-то хоть можешь не темнить. Слава Богу, по написанному разбираю. А в бумагах все написано. В общем вали отсюда и не забудь только в кино пригласить, когда выйдет. Повод действительно достойный - каждому про себя охота в кино посмотреть, если возможность есть. Эх ты, герой документалистики!

Игорь безумными глазами посмотрел на Директора, на секретаршу и вышел из приемной, чувствуя себя участником какой-то абсурдисткой пьесы. Впрочем, фигура Директора была бы не зубам даже Ионеску. Правда, не пройдя и десяти метров до лифта, Игорь одернул себя и остановился проверить, действительно ли нужная подпись получена. Он открыл папку. Заявление о приеме, визированное Игорем, лежало прямо сверху. Поперек было крупными буквами написано “ОК (значит, отдел кадров) – В приказ”, и красовалась хорошо знакомая директорская подпись. Игорь пожал плечами и стал листать остальные документы, пытаясь понять, что из содержащегося в них натолкнула Директора на мысль о тайных интересах Игоря в этом сотруднике. Ответ обнаружился на странице листка по учету кадров, где содержались данные о родителях претендента на лаборантскую должность. В графе “место работы родителей” напротив имени матери стояло: “Главный редактор Свердловской киностудии документальных фильмов”! Значит вот где прихотливая фантазия изучавшего каждую строчку этой анкеты Директора решила, что именно желание Игоря увидеть себя героем или хотя бы персонажем очередной ленты свердловских документалистов и явилась причиной его неожиданной активности! Вроде как договорился – я вашего сына к нам в Институт беру, а вы про меня фильм делаете, чтобы на всю страну прославить – а когда дело срываться стало, испугался что и фильм тоже мимо пролетит, вот и дал свечку. Вплоть до КГБ. И ведь что интересно – именно это, в отличие от всех других мотивов, показалось Директору вполне уважительной причиной! Надо же иметь такую логику! Впрочем при его обычном жизненном принципе “ты мне, я тебе” чего-то другого и ожидать было трудно. Вот ведь… Дальнейший мысленный текст Игоря для печати не предназначен.

Хотя, конечно, через некоторое время он успокоился и философически подумал, что, как бы там ни было, а лаборанта он получил. Равно как и науку на будущее – если еще кого-то надо будет нанимать с проблемным пятым пунктом, то непременно выбирать так, чтобы среди родственников если уж не киношник, то хотя бы газетчик или художник обнаруживался! Директор поймет и поддержит, а если какие проблемы, то КГБ заступится. Жить можно!

И ведь жили же…

продолжение следует

Copyright © Владимир Торчилин

Комментарии

Добавить изображение