ДИССЕРТАЦИЯ

27-01-2005

Учёным можешь ты не быть,
Но кандидатом быть обязан.
А. и Б. Стругацкие

Переход

 

Валентин ИвановВеня был странным человеком. Он пришёл в лабораторию из Института ядерной физики самого престижного института академгородка. Престижность эта подкреплялась ещ и тем, что ИЯФ был единственным академическим институтом, в котором к зарплате доплачивалось 20% премии от Средмаша. Эти 20% служили надёжным барьером для для накопления и удержания в институте наиболее квалифицированных сотрудников. А Веня перешёл. Причём, с начальством он там не поссорился. В ИЯФе к нему уже приглядывались, поскольку в своём дипломном проекте Веня сделал классную работу, резко выделившую его из всего выпуска. Скорее наоборот, его отношения с начальством ухудшились, когда он решил уходить, потому, что оно категорически не хотело отпускать Веню, и имело, кстати, на это все права, поскольку Веня был молодым специалистом и обязан был отработать 3 года по месту распределения. Если учесть, что для выпускников университета в ИЯФ был самый жёсткий отбор, и попасть туда по распределению можно было только при наличии сильного желания, то поступок Вени выглядел действительно достаточно странным.

Когда начальник Вени понял, что тот принял окончательное решение уйти и от своего не отступит, он махнул рукой: Ладно, только тебе ещё предстоит разговор с завлабом”. Начальник этот, Серёга, кстати, поставил Вене целый набор жёстких условий, при которых он согласен отпустить сотрудника. Заставил даже написать отчет и руководство к пользованию программой, написанной молодым специалистом. Веня выполнил их все, за исключением условия подготовить себе замену, поскольку условие это было совершенно неконкретным и могло задержать переход на неопределённое время. Тут Веня сказал решительно и немного нахально: “Замену? А если выяснится, что я незаменим, что ж мне всю жизнь твоим рабом быть, Серёга? Не смеши меня”. Со стороны вчерашнего студента подобная фамильярность по отношению к старшему инженеру могла бы показаться наглостью, но тут были свои ньюансы. Начальника все лаборанты, слесари и радиомонтажники называли Серёгой. Был он низенького роста, вечно улыбающийся и круглый, как колобок. Сходство с колобком усиливалось тем обстоятельством, что голова Серёги напоминала биллиардный шар и в солнечную погоду пускала зайчики. С другой стороны, Веня не был типовым студентом. До университета он успел окончить мореходку, поработать на море. Там он нашел себе подругу, и на первом курсе он уже был женатым человеком, а сейчас его дочке исполнилось 4 года. Поэтому для него начальник был именно Серёгой и никем более, хотя он и порывался время от времени учить Веню “чё почём” в этой жизни.

Завлаб по комплекции напоминал Серёгу, только он никогда не улыбался, и потому фамильярное обращение к нему совершенно исключалось. Он поглядел на Веню усталыми глазами учёного, отпахавшего всю войну в лагерной шарашке, помолчал, подыскивая наиболее точную формулировку своего вопроса, потом заговорил неторопливо:

-Вы знаете, молодой человек, что между институтами действует соглашение, согласно которому при переходе сотрудника из одного института в другой, его не имеют право брать на более высокую должность или зарплату? В любом другой месте Вам не будут платить больше, не надейтесь. Смысл этого соглашения в том, чтобы предотвратить переманивание сотрудников. Мне же хотелось бы понять причины, заставившие Вас уходить из института. Может, у Вас не сложились отношения с руководством или с коллегами?

Веня ответил не сразу. Сначала он подумал: “Да ведь первый, кто меня здесь кинул, был именно ты!”. История была такова. После защиты диплома Веня получил рекомендацию в аспирантуру. Приступив к работе и увидев на стене объявление о наборе в аспирантуру, Веня решил, что это совсем не плохой шанс сэкономить 3 года отработки стажёром-исследователем с окладом в 100 рублей. Самому Вене этих 100 рублей, возможно, бы и хватило, но содержать семью на такую зарплату было совершенно невероятно. Именно поэтому молодые учёные весь свой летний отпуск вкалывали в сельской местности, строя элеваторы, зерносушилки и жилые дома. Веня, ещё будучи студентом, успел приобрести богатый опыт строителя и профессию каменщика. Поэтому, увидев объявление, он пошёл к завлабу для получения рекомендац

ии в аспирантуру. Завлаб тогда сказал:

-У нас сложилась практика, что молодой специалист сначала отработает положенные 3 года, а потом мы сами направляем в аспирантуру желающих. Запрета для поступления в аспирантуру прямо сразу, конечно, нет, но прецедентов таких пока не было.

Веня подал заявление и стал ждать приглашения на экзамены. Через месяц он увидел на той же стене список поступивших в аспирантуру. Расстроен был ужасно, но друзья объяснили:

-Ты, парень, квантовую механику изучал, а механики жизни не знаешь. Стажёр-исследователь не является сотрудником института, сто рублей его зарплаты вынимаются не из бюджета института. Его не нужно ставить в очередь на жильё и прочие профсоюзные блага, поэтому он – высококвалифицированный и бесплатный раб института на 3 года. Только идиот отпустит такого раба. Через 3 года его направят уже в “принудительную аспирантуру”, после которой никто никогда не защищался, потому что такая аспирантура – это ещё 3 года бесплатного рабства, ибо аспиранту стипендию – те же самые сто рублей – выплачивает Министерство высшего образования. Если за эти 6 лет молодой специалист себя “не показал”, его даже не нужно увольнять, поскольку он не был штатным сотрудником института.

Всё это вспомнил Веня, но завлабу он сказал иное:

-Мне кажется, Михаил Моисеевич, между нами наличествует трагическое недопонимание. Работая радистом на судне, я сопливым мальчишкой зарабатывал в путину 500 рэ на руки, и морская жизнь мне очень нравилась, но эту зарплату я сменил на 35 рублей студенческой стипендии. Почему? Простое любопытство, мне это стало интересно. Даже когда я защищу докторскую, моя зарплата будет всего 250, а Вы подумали, что я ухожу из-за денег или каких иных перспектив. Ответ здесь тот же: мне стало интересно в другом месте. Даже если бы мне там добавили чего-нибудь, то максимум рублей 20 – те же деньги, что я теряю, лишаясь премии при уходе из института.

Лаборатория

В новой лаборатории Вене всё нравилось, но особенно душевный микроклимат, царящий в ней. Лаборатория была очень маленькой – 8 человек, включая начальника. Ребята все молодые, здоровые, жизнерадостные. С такими работалось легко. Были и три женщины, но все с проблемами. У лаборантки больные почки, та всё травами лечилась. Соня мужа недавно потеряла. Писал диссертацию, много курил, мало спал. В результате обострилась почечная недостаточность, и вместо защиты пришлось пережить похороны. Таня была постраше, одна воспитывала сына и дочь. Муж умер от инфаркта, а инфаркт – от пристрастия к алкоголю. Тем не менее, женщины эти вносили спокойствие и уют в мужской коллектив. А какие они вкусности готовили на праздники! До борьбы с алкоголизмом было еще так далеко, поэтому стол накрывали и выпивали прямо в лаборатории.

Но прежде всего его научили заваривать чай. К этой процедуре здесь относились так трепетно, что он поначалу удивлялся. Казалось бы, ну что там сложного – чай заварить? Э, нет! Тут технология, отклонение от которой резко не поощряется. Прежде всего, заварной чайник должен быть только фарфоровым. Сам чай допускается только индийский, а более точно – лучше всего цейлонский со слонами. Воду довести до кипения, но не кипятить, затем сполоснуть фарфоровый чайник кипятком, кипяток вылить, засыпать две с половиной ложки чайного листа, залить чайник водой на одну треть, дать настояться ровно 4 минуты, долить воды и только потом разливать по фарфоровым же чашкам. Только в этом случае можно ожидать правильный аромат горячего напитка. В чай-клуб сбрасывались по трёшке в месяц. На эти деньги покупались печенюшки, пачки чая и сахар. Само чаепитие было не столько физиологической процедурой, сколько духовным общением. За столом обсуждались результаты футбольных и хоккейных матчей, выступления фигуристов и другие мелочи жизни. О политике практически не говорили, потому что в стране ничего заметного не происходило, а если что-то и происходило, то узнать об этом можно было только по “вражьим голосам”, слушать которые не одобрялось, а пересказ наказывался катанием тачки на Колыме.

Основным направлением деятельности лаборатории была разработка программ для расчета приборов электронной оптики. После вениного перехода его начальник, Калерий Павлович рассказал Вене историю, из которой следовало, что бывший начальник Серёга практически продал Веню. Дело в том, что лаборатория Палыча разработала программу, которая на союзном уровне была самой мощной и продвинутой. Ею пользовались десятки предприятий ВПК в самых разных городах нашей необъятной родины. Серёга заставил Веню освоить эту программу и проводить расчеты установки ещё когда тот пришёл к нему на практику студентом 4-го курса. Был у программы и недостаток. Она была написана в машинных кодах для БЭСМ-6. Современные программисты даже не представляют, что это такое. Для них языком наинизшего уровня является ассемблер. По этой причине внести в программу какие-либо исправления и усовершенствования могли только сами разработчики программы. Распечатка выходных данных также казалась абракадаброй, поскольку результаты представлены были колонками цифр, лишь изредка снабженными скупыми надписями о том, что эти результаты представляют. Поначалу Серёга даже устроил троих сотрудников лаборатории Палыча на полставки, чтобы они ему усовершенствовали вид выходных данных, но работа шла так озверительно медленно, что Серёга пришел к Вене и сказал, что такая работа на хрен не годится, и нужно делать свою программу.

Легко сказать студенту “делай”, зная, что в соседнем Вычислительном центре её делала целая лаборатория в течение 8 лет. Наверное, он сказал это так, на всякий случай: сделает студент – хорошо, не сделает – тоже ничего страшного. В университете студенты прошли семестровый курс программирования на языке Алгол-60, сдали зачёт и тут же всё забыли. Серёга дал неделю на изучение языка Фортран, а потом принёс статью на английском, в которой описывался алгоритм расчета двумерных полей методом интегральных уравнений. Справившись кое-как с переводом, Веня начал вникать в суть дела и ни черта не понял. Тут было одно из двух: либо Веня непроходимо туп, либо туп автор статьи, написавший её так смутно и нелепо. Поскольку признаваться в собственной тупости у людей не принято, Веня решил разобраться со всем этим досконально. Он обложился толстенными книгами и журналами, начал вгрызаться в проблему с энергией молодого, неизработанного буйвола. Через пару месяцев программа была написана и отлажена, после чего выяснилось, что необходимости в чужой программе теперь совершенно нет. Любые новые идеи и усовершенствования вносились и проверялись в течение часа, да и то время это определялось циклом прохождения задачи через ЭВМ, поскольку терминалов тогда не было, и задачи сдавались на перфоленте или перфокартах. Их принимали на Вычислительном центре диспетчеры и ставили в очередь. Когда программа Вени выдала первые обнадёживающие результаты, Серёга тут же уволил своих полставочников.

Апофеозом явился тот тень, когда Веня принёс с Вычислительного центра картинку, на которой рисунок прибора, эквипотенциальные линии поля и траектории пучка частиц были нарисованы с помощью графопостроителя перьями различного цвета. Графопостроители тогда только начинали внедряться, поэтому рисунки обычно делали за кульманом на миллиметровке инженеры и лаборанты, глядя на столбцы цифр в распечатке. Увидя цветной рисунок, Серёга молча вырвал его из рук Вени и куда-то умчался. Наверное, хвастаться перед начальством “нашими достижениями”. Вечером, выгуливая собаку, Серёга встретился с Палычем. На вопрос Палыча, почему прекратились финансовые отношения, он состоил многозначительную мину: “А зачем? Не знаю, уж чем вы там занимались 10 лет всей лабораторией, а у меня студент сделал такую программу, куда там вашей. По точности и сравнивать нечего. Мы теперь своими силами обходимся”.

Палыч чувствовал, что Серёга привирает, но на всякий случай решил проверить. Как-то он поймал Веню в коридоре Вычислительного центра и сказал ему:

-Ваш начальник похвастался, что Ваша программа всё считает и с очень высокой точностью. Может быть, мы проведём сравнение.

Веня засмущался:

-Ну что Вы, она ещё совсем сырая. Но кое-что уже считает. Впрочем, давайте сравним.

Палыч дал ему тестовую задачу, опубликованную в трудах конференции. На следующий день Веня принёс ему распечатку, в которой его численное решение совпадало с аналитическим в первых 12-ти десятичных цифрах, тогда как в трудах конференции, программа Палыча давала отличие в 5-м знаке. Палыч вначале нахмурился, потом хмыкнул:

-Ну, эта задача, наверное, очень выигрышна для ваших интегральных уравнений и не очень удачна для нашего метода конечных разностей.

-Но ведь я не сам её выбирал. Это Вы мне её дали.

-Хорошо. Давайте возьмём задачу посложнее, с особенностями на изломах границы. Я поручу своему сотруднику решить её по нашей программе.

-Давайте,- сказал Веня.

На следующий день он принёс результат. Сотрудник Палыча ещё раздумывал, с какого боку к ней подойти. Потом прошла неделя, другая. Он все сражался с этой задачей, получая то деление на ноль, то переполнение сумматора, то отсутствие сходимости итерационного процесса. Когда через два месяца Палыч, потеряв терпение, спросил его: “Ну что же ты, Толя?”, тот ответил:

-Да чего там сравнивать, и так ясно, что метод интегральных уравнений намного точнее нашего.

Вот тогда Палыч и пригласил Веню в свой кабинет и завел разговор:

-Мы развиваем различные методы и подходы к решению данного класса задач, и я мог бы поговорить с Вашим шефом о том, чтобы прикрепить Вас на какое-то время к нашей лаборатории, чтобы итоги этой работы могли быть полезными для вас и для нас.

Веня к тому времени уже успел хорошо познакомиться с сотрудниками лаборатории Палыча. Больше всего ему нравилось, что тем делом, которое у него неожиданно так хорошо получилось, ребята здесь занимаются как основным, в то время как Серёга постоянно загружает его какой-то ерундой, считая, что для физика главное не все эти методы и расчёты, а то железо, которое ты спаял. Сам он хватался одновременно за всё сразу. На его столе грудами лежали чертежи установки, какие-то готовые детали из экспресс-цеха, перфоленты, распечатки с ЭВМ, копии журнальных статей и много другого хлама. Такая разбросанность приводила к тому, что каждое из этих дел получалось плохо, в лучшем случае на “тройку”. Установка вечно стояла разобранная, потому что на предыдущем пуске пучок лизнул отклоняющую систему, и её “повело”. Элементарные задачки у него считались часами, потому что он брал первый попавшийся в справочнике метод, и тот работал плохо, будучи к тому же недоотлаженным. Лаборанты на перекуре хлопали его по плечу и посмеивались:

-Не бзди, Серёга. Даже если у тебя когда-нибудь что-нибудь и заработает, на твоей установке тут же появятся жиды и аккуратно так тебя отодвинут, потому что профиль у тебя для науки не подходящий. Они быстренько напишут тут свои статьи, защитят диссертации, а тебе выдадут 20% квартальной премии, которые мы вместе и пропьём.

Взвесив все эти обстоятельства, Веня подумал: “Да чего там временно прикрепляться. Надо переходить насовсем”.- после чего он пришёл к Палычу и выложил ему итоги своих раздумий.

Работа на новом месте пошла споро. Палыч предложил реализовать схемы повышенной точности с использованием аппарата сплайнов. Результаты превысили все ожидания. Через пару месяцев Веню перевели из стажеров в инженеры, повысив зарплату на целый червонец, а потом заставили написать подробный отчёт по методике и результатам тестирования. Отношения с коллективом сложились самые задушевные. Веня щедро делился с сотрудниками знаниями по физике, вычислительным методам, программированию. Работа так захватывала его, что он проводил в институте не менее 12 часов в будние дни и по полдня в выходные и праздники. Потом он шёл домой, поскольку сильно хотелось есть, а столовые не работали по выходным.

На 23-е февраля женщины приготовили “зашитникам отечества” в лаборатории шикарный стол. Потом все разгадывали нарисованный на листе ватмана эротический кроссворд. На следующий день мужики стали обсуждать, как бы им соорудить что-нибудь не менее выдающееся. Ну, положим, цветы купим на рынке, салаты в столовке, торт в столе заказов. Но всё это как-то недотягивало до уровня.

-Может водки принести побольше, - предложил Саня, - и нажрёмся до соплей?

Так и разошлись, ничего путнего не придумав. Нужна была идея. Она появилась у Вени неожиданно. К Новому году на экранах с большим успехом прошла новая кинокомедия Рязанова “С лёгким паром”. Важное место в ней было уделено прекрасным стихам и песням в исполнении Пугачевой и Никитина. Как-то незаметно для себя, строчка за строчкой Веня набросал парочку пародий на эти стихи. Дальше возникла идея сделать классную газету, в которой отметить в юмористической форме заслуги лаборатории в целом и женщин этой лаборатории в особенности. Веня поделился своими мыслями с остальными ребятами, но энтузиазма не встретил. Тогда он сказал всем, что будет фокусироваться на газете, а остальные пусть готовят выпивку и закуски.

Сколько Веня себя помнит, в школе и мореходке его почему-то всегда выдвигали в редакторы стенгазет, а в подмогу давали кого-нибудь, умеющего хорошо рисовать. В данном случае Веня решил сделать коллаж. Вооружившись ножницами, он вырезал из иллюстрированных журналов подходящие яркие фрагменты и наклеил их на большой лист ватмана. Слева репродукция картины “Последний день Помпеи” символизировала крушение старых технологий разработки пакетов прикладных программ, справа мощные трактора тянули сеялки, разбрасывающие по ниве новые идеи. Были тут и просто полуобнажённые красотки сооблазнительных форм, и многое другое. Потом вместо лиц персонажей приклеивались лица с ранее сделанных фотографий сотрудников лаборатории. И по всему полотну были разбросаны пародийные стихи. Центральное место занимала “Баллада о пиве”, главная мысль которой состояла в том, что у советских людей ну просто всего для счастья навалом, и только пива в продаже нет.

Газета имела феноменальный успех, принеся Вене лавры записного поэта и просто отличного парня. Посмотреть её приходили из других лабораторий института, а потом начальник даже унес её в университет на филфак, где жена его работала доцентом на кафедре русской литературы.

Договор

Однажды начальник вернулся из командировки в Москву. Вид у него был значительный и загадочный. За чаем Палыч рассказал, что был он на межведомственном совещании министерств ВПК и представителей Академии Наук, где обсуждался перспективный координационный план взаимодействия этих министерств и Академии на следующие 5 лет. Потом Палыча пригласили в один из “почтовых ящиков”, долго водили по коридорам, показывали установки, а затем в кабинете директора перед ним положили проект хоздоговора, в котором осталось только проставить сумму договора и подписать его.

-Я спрашиваю, а какую сумму вписать?

-А какая вам надо? – отвечают.

-Это что же, и миллион можно вписать?

-Да хоть три,- отвечает директор, - в зависимости от объемов работ.

-Ну я ещё подумал: при нашем штатном расписании больше ста тысяч в год не освоить. Итого получается полмиллиона на пятилетку.

Потом Палыч объяснил, что по обычному договору деньги расходуются на командировки, оплату машинного времени, закупку канцпринадлежностей и прочую мелочевку. Фонд же заработной платы сотрудников академии фиксирован, квартальных премий у них не бывает. Вот разве что к Новому Году рублей по 30-40 могут выдать в виде премии, поэтому никаких крупных договоров академические институты не ведут. Вот и у нас обычные договора все эти годы были по 10-15 тысяч в год. Здесь же дело было оформлено совсем иначе. Работа начиналась постановлением Совета Министров, как особо важная тема, и проходит она под контролем ВПК. А посему к бумагам договора есть особые приложения. Во-первых, при успешном выполнении темы Миноборонпром выделяет ежегодную премию за внедрение. Во-вторых, исполнителям темы предусмотрены добавки к зарплате в пределах тарифной сетки.

Народ сразу оживился, подсчитывая в уме пределы своей тарифной сетки и, ещё более, - размеры предполагаемой премии.

-Ну а чё делать-то надо? – спросил практичный Саня.

Палыч кивнул на Веню:

-Вот его отчёт я показал заказчику. Переходим к новому классу задач. Изображающая электронная оптика. Вот где прецизионная точность расчётов потребуется. Все эти электронные пушки и высоковольтные изоляторы, что мы раньше считали, ни в какое сравнение не идут с этими задачами. Тут потребуется новая математика.

Через месяц в лабораторию приехали представители заказчика. Их было двое. Тот, что постарше, возрастом и комплекцией сильно напоминал артиста Юрия Никулина. Другой был совсем молодой, как Веня. Звали его Гришей. Этот был у них главным теоретиком, недавно закончил мехмат МГУ. Вид у обоих был сытый и уверенный. Ещё бы: столичные люди в провинцию приехали, в Сибирь.

Сначала они устроили в лаборатории семинар. Докладывал старший. В докладе его много было новых для всех терминов и понятий. Деталей не понял, видимо, никто из сотрудников лаборатории. Главная же мысль состояла в следующем. Всё то, чем лаборатория занималась раньше, электронной оптикой называется по ошибке, потому что оптика – это наука о формировании и трансформациях изображений каких-либо объектов, в то время как в электронных и ионных пушках, разрядниках никаких изображений нет в принципе, там происходит преобразование энергии, скажем, электрического поля в кинетическую энергию частиц пучка. Примерами же собственно электронно-оптических приборов служат, скажем, приборы ночного видения, в которых невидимое глазу инфракрасное излучение, попадая на фотокатод, выбивает электроны, которые ускоряются электрическим полем и высвечивают уже видимое изображение, попадая на флуоресцентный экран.С точки зрения вычислительной, отличие здесь в том, что здесь требуется прецизионная точность расчетов полей и траекторий частиц. Дело в том, что частица вылетает с фотокатода с очень маленькой начальной энергией, поэтому малейшие ошибки вычисления её движения на начальном участке приводят к недопустимым искажениям результатов численного расчета характеристик изображения. Здесь используется специальный математический аппарат, называемый теорией аберраций. Типовая формула для коэффициентов аберраций может занимать несколько страниц текста.

Сотрудники прослушали доклад, попили чайку и мирно разошлись по своим рабочим местам, а начальник пригласил в свой кабинет Веню и Татьяну Степановну. Там уже сидели заказчики. Палыч по привычке немного помычал, прочищая горло и собираясь с мыслями, потом заговорил:

-Ну вот, э-э... значит, Поле у Вени есть в лучшем виде. Галя у нас специалист по расчету траекторий. Ну а эти... аберрации, они для нас – дело новое, незнакомое... тут ещё надо разбираться, что к чему.

Заказчики даже руками замахали:

-Вы нам хотя бы поле с траекториями дайте, родимые, а уж с аберрациями мы как-нибудь сами управимся. Мы вам задачку тестовую оставим, на которой ясно будет, что и с какой точностью считается, поскольку она имеет аналитическое решение.

Поскольку такой мощный договор в истории лаборатории возник впервые, Палыч взял его под свой личный контроль. Веня научил Степановну пользоваться своей программой, и она приступила к тестированию. Задача эта затруднялась ещё тем, что для разработки прилад к Вениной программе нужно было еще научиться писать программы на языке Фортран, поэтому Веня постоянно консультировал Таню не только по своей программе, но и по Фортрану. Таня была женщиной аккуратной и даже неглупой, но женщина, которая одна поднимает двоих детей, не может по 12 часов пропадать на работе. У неё и в официальное рабочее время голова забита совсем другим. Она аккуратно пробовала то, что умела: меняла схемы интегрирования, варьировала начальную энергию частиц и шаг интегрирования. Желая получить предельную точность, она уменьшала шаг в тысячу раз, и соответственно в тысячу раз возрастало время счета задачи. Словом, через месяц Таня подтвердила то, что всем было ясно с самого начала: траекторный метод не годится, нужно реализовывать теорию аберраций в полном объёме.

Это ведь только считалось, что Таня решает задачку. На самом деле в этот процесс ежедневно приходилось вмешиваться Вене, помогать, подправлять, разъяснять. Самому же ему очень не хотелось ударить в грязь лицом перед заказчиками. Наконец он понял: все, что делается, делается не так, в мусорную корзину выбрасывается, а время идёт. Беда Тани в том, что она не понимает, откуда берутся все эти новые уравнения, и нет у неё желания разбираться в этом. Заказчики, небось, всю жизнь разбирались. Тогда Веня решил заняться этим вплотную и засучил рукава.

Прежде всего он выяснил, что в непосредственной близости от поверхности потенциал считается хорошо, а вот высшие производные поля дают большую погрешность. Нужно существенно доработать методику. С этой задачей они с Гришей справились блестяще и накатали солидную статью. С теорией аберраций пришлось разбираться долго и досконально. О том, что пора идти домой, Веня иногда вспоминал заполночь. Но звонки заказчиков доставали его и дома, за поздним ужином или в ванной. Громоздкие формулы человеку с первого раза вывести правильно было невозможно, поэтому такую работу поручали параллельно как минимум двоим, потом сравнивали результаты. Обнаружив очередную ошибку, Веня садился на велосипед и гнал ночью в институт, чтобы к утру исправленная программа выдала свежий результат. Хорошо хоть жена относилась с пониманием, только вздыхала, что дети отца совсем не видят. К этому времени у Вени родился сын.

Зарплату из средств нового договора действительно прибавили всем сотрудникам лаборатории, хотя теперь даже Таня отошла в сторону от этих новых задач. Ребята консультировали прежних пользователей своей старой программы, писали статьи, ездили на конференции. Работа в академическом институте тем и отличается, что здесь человека невозможно заставить делать работу, которая ему чем-либо не нравится или скучна. Строго говоря, здесь человека вообще нельзя заставить работать, если он не хочет того. Ну а если по правде, то и на других предприятиях Советского Союза заставить человека работать было невозможно, потому что за ударный труд полагается грамота, а на зарплату это практически никак не отражается. Разве можно 40 рублей новогодней премии считать серьёзным стимулом?

Добавили в пределах ставок. Старые сотрудники лаборатории к своей 135-рублевой зарплате получили добавку до 210 рублей. Это был предел ставки заведующего научно-исследовательской группы без научной степени. К своим 110-ти рублям Веня получал 25 рублей доплаты, это был предел для инженера с его мизерным стажем работы в лаборатории. Хотя общий стаж работы Вени отсчитывался от учебы в мореходке, вкключал работу на море и университет, и получался даже больше стажа работы завлаба, но он здесь не учитывался. Вене это не казалось странным. Такова была система оплаты государства в целом: за стаж, а не за качество и объем работы. Квалификация определялась неявным образом. Когда стаж человека подрастал, его переводили на более высокую должность или ставку.

Денег Вене вечно не хватало, в особенности после рождения второго ребёнка, поэтому он старался подработать где только мог. Раньше он каждое лето ездил с бригадой строителей в сельскую местность или, на худой конец, устраивался грузчиком в какой-нибудь другой институт на время отпуска. Теперь он читал лекции, например, в институте “Сибгипрошахт”, или проводил внедрение разработок этого института в Управлении мукомольной и комбикормовой продукции. Расскажешь человеку со стороны, ему становится смешно, а между тем всё это было правдой до последней буковки.

Но вот программа отлажена, и Веня провёл расчёты первого прибора. По этим расчетам в московском п/я сделали экспериментальный макет, обмерили параметры. Результаты произвели настоящий фуррор. Разработчики прибора получили охрененные премии. Когда Веня приехал в командировку в Москву, какие-то незнакомые люди подходили к нему в коридорах института, брали за пуговицу и, глядя прямо в глаза, спрашивали: “Надеемся, Сибирь не подведёт?”. Потом они вели его к своим испытательным стендам, давали поглядеть в окуляр и восхищенно пытали: “Ну как?”. Веня только согласно кивал головой. Это и для него самого было невероятно, что первая же практическая задача получилась с таким блеском. Сам-то он конечно знал, какой ценой она получилась. Понимал, что методика и программа ещё достаточно сырые, нужна длительная и кропотливая работа по доведению до ума и “вылавливанию блох”. Но после такого триумфа сил казалось просто невпроворот.

Позже, он сидел у заказчика на кухне, пил водку, закусывал потрясающе вкусным маринованным чесноком. Вот тогда Юлий Валерьянович и рассказал ему историю злоключений этого прибора во всей его полноте. Дело в том, что он с главным конструктором этого прибора взял авторское свидетельство на идею прибора ещё 6 лет назад. Есть на вооружении приборы ночного вождения и прицелы для ночной стрельбы. Они бывают двух типов: пассивного и активного принципа действия. Пассивные принимают на фотоприёмник инфракрасное излучение от окружающей среды и формируют изображение, поскольку температура отдельных точек человеческого тела, работающего двигателя, земли и кустов разная. Изображение это получается расплывчатым, малоконтрастным, потому что уровень сигнала мал по сравнению с уровнем шумов естественного излучения. Активные приборы имеют инфракрасный прожектор направленного действия, и на приёмник попадает приличный сигнал, который создаёт очень качественное изображение. Но при этом тот, кто светит, выдаёт себя. Стреляй по нему – не промахнёшься. Идея в том, чтобы освещать очень коротким импульсом. Прибор в обычном состоянии всегда закрыт, и открывается на тот короткий период, когда ожидается приём сигнала. Меняя время задержки между запуском импульса прожектора и временем открывания прибора мы получаем сразу 3 уникальных эффекта. Во-первых, прожектор посторонним наблюдателям не виден, поскольку короткий импульс, усреднённый за период даёт ничтожно малый уровень сигнала, сравнимый с естественным фоном. Во-вторых, вращая ручку, изменяющую время задержки, мы получаем задаром ещё и дальномер, потому что на краткий момент открытия прибора будет принят только сигнал, пришедший с определённого расстояния, соответствующего этому времени задержки. В-третьих, прибор позволяет значительно лучше видеть в загазованных (дым, туман) и мутных средах (снег, дождь, подводная муть), поскольку в приёмник не попадает сигнал, отражённый от частиц среды, расположенных между приёмником и целью. Проблема была в том, как сделать такой сверхбыстродействующий безынерционный электронный затвор. Решение придумано таким. Сам прибор должен представлять собой очень высококачественную электронную линзу с малыми искажениями, которая способна сфокусировать изображение в точку с диаметром тоньше человеческого волоса. Зная положение фокуса, можно поставить там непрозрачную диафрагму с этим крошечным отверстием. Если перед диафрагмой поставить миниатюрную отклоняющую систему, то небольшого напряжения порядка 5 вольт будет достаточно, чтобы отклонить пучок, несущий изображение. Отклонённый пучок не попадает в отверстие, поэтому и не создаёт на экране изображения. Сама идея была настолько проста, что ещё 5 лет назад мы открыли НИР (научно-исследовательская работа), а затем ОКР (опытно-конструкторская разработка). Годы эти прошли практически псу под хвост, ибо мы выяснили, что никакими усилиями не можем заставить работать прибор. Из-за очень высоких требований к оптике, в эксперименте мы никак не могли нащупать, в каком точно месте нужно поставить диафрагму. Изготовление каждого опытного образца требует месяца напряженной работы. Убедившись на стенде, что прибор не работает – нет изображения вовсе, мы принимаем решение придвинуть диафрагму на 100 микрон – опять неудача, тогда отодвигаем на 100 микрон – ещё хуже. Подвинуть что-либо в неработающем приборе невозможно, всё приварено и откачано до высокого вакуума. Нужно выбросить и делать новый экземпляр. Так эти 5 лет и прошли. Твои расчеты впервые показали не только оптимальное положение диафрагмы, но и позволили научно рассчитать допуски на погрешности её установки. Когда первый же опытный экземпляр заработал с момента включения, гдавный конструктор чуть с ума не сошёл от радости. Теперь ты понял, почему тебя так встречали в институте. Они там сразу решили, что наука вообще всё может, хотя ты сам понимаешь, что это не так.

Беда

Когда Веня вернулся домой, его ждало весьма неприятное известие: дочку положили в больницу. Вообще-то она уже с полгода жаловалась, что болит животик, но участковый педиатр никак не мог поставить диагноз, хотя положение явно ухудшалось. Через неделю, после беседы с лечащим врачом Веня пришёл домой совершенно ошарашенный. Оказалось, анализы явно показывали, что в почках ребёнка давно шел острый воспалительный процесс, который был спровоцирован обыкновенной простудой. Педиатр не заметила этого, видимо, потому, что в мединституте выше тройки оценок не имела и экзамены сдавала с четвёртого захода. В больнице сделали анализы на чувствительность к разным антибиотикам, и теперь ей колют самый сильный из них. Если через месяц такого лечения удастся снизить уровень лейкоцитов до нормы – повезло, болезнь удалось погасить, если нет – значит болезнь уже в хронической стадии.

Через месяц они узнали, что у дочери хронический пиелонефрит. Прогнозы здесь такие. Обострения обычны в весенний и осенний периоды, когда дети склонны простужаться. Стандартный курс лечения здесь занимает полтора месяца. Главная же проблема в том, что организм поивыкает к конкретному антибиотику и перестаёт на него реагировать. Антибиотики приходится менять, постепеннь переходя ко всё более сильным. Как побочный эффект, антибиотики убивают полезную микрофлору кишечника, поэтому после каждого курса антибиотиков следует несколько месяцев принимать лекарства для восстановления микрофлоры, иначе начнутся кишечные проблемы. Лекарства эти не то, чтобы очень дорогие, но весьма дефицитные. В аптеках не бывают просто никогда, достают их обычно через знакомых врачей или аптекарей, то есть “по блату”, а блат – он, опять же, не задаром. И последнее. Антибиотики нужно обязательно выводить из организма после курса лечения, иначе рано или поздно почки перестанут справляться, разовьётся почечная недостаточность, которая имеет тенденцию заканчиваться смертью. Ну и понятно – безсолевая диета, ни жирного, ни жареного, котлетки только на пару. Вот какие дела! Выводить антибиотики можно очищением организма на лечебных водах.

Для лечения почечных заболеваний в Союзе мест таких три: Байрам Али, Железноводск и Трускавец. По пиелонефриту источники есть только в Железноводске, есть там и специализированный детский санаторий, только с путёвками туго. Веня к тому времени уже достаточно хорошо понимал, что при социализме туго не только с путёвками, но и со всем остальным, что только может понадобиться человеку, поэтому он не расстроился, а приступил к поиску, запасшись всеми необходимыми справками от врачей. Справки врачи выписывали охотно и бесплатно. Прежде всего, он установил, что в академгородке есть единая очередь на путёвки для детей с больными почками. Интересно, что запись проводилась именно в том институте, где работал Веня. Только это сильно не афишировалось, чтобы не создавать у трудящихся ненужного ажиотажа.

Запись вела жгучая брюнетка бальзаковского возраста. Она деловито раскрыла толстую амбарную книгу и неторопливо, с очень важным видом сделала необходимую запись.

-И какая же у нас очередь? – осторожно поинтересовался Веня.

-Двести тридцать седьмая,- подумав, ответила брюнетка.

-А как быстро эта очередь продвигается?

-Это зависит. Как правило, в год мы получаем одну-две путёвки. Но вы учтите, в очереди есть ребёнок с одной почкой. Ему путёвка положена каждый год.

Конечно, брюнетка нагло врала. Ребёнок с одной почкой действительно ездил в санаторий каждый год, но он был прикреплён прямо к этому санаторию и ездил по вызову оттуда без всяких путёвок. Ну а раз путёвки дефицит, то... Вы сами понимаете смысл слова “блат”. Итого, по статистике дочка Вени имела шанс получить путёвку примерно через 150 лет. Даже нормальные, здоровые люди столько не живут, но ирония здесь заключалась в том, что очередь была отдельная для детей, и по достижении 16-летнего возраста бывшего ребёнка из неё с облегчением вычёркивали. Значит, оставался один путь – ехать дикарём, за свои деньги. А деньги где взять? – Это хороший вопрос.

Ещё Веня выяснил, что в академгородке есть специализированный садик санаторного типа для больных почками детей. Теперь в райздрав за направлением пошла венина жена. Вернувшись, она обречённо махнула рукой:

-Сказали, что мест свободных в садике нет. Поставили на очередь.

Веня понял, что эта очередь похожа на предыдущую. И вообще, у социализма есть железный Закон Дефицита: все “бесплатное” непременно порождает невероятные очереди. Стали они с женой думать. Зарплата у Вени такая маленькая, что жене не работать никак нельзя. Если же она будет работать, детей нужно сдавать в садик, а там вероятность заболеть простудой намного больше, чем дома, да и кормить по специальной диете там нет никакой возможности. Выходило одно: жене нужно бросать свою работу и переходить на работу в этот специализированный садик, поскольку дети сотрудников автоматически получают место в этом же садике. Понятно, что работать в садике возьмут только нянечкой, а это 75 рублей зарплаты, что почти в 2 раза меньше того, что жена получает сейчас. Но другого выхода нет. Любой другой выход почему-то непременно заканчивался прогнозируемой ранней смертью ребёнка.

Отработав пару недель в садике, жена пришла с такими новостями. В садике всего 4 группы: две для детей с дефектами речи и две для условно “почечников”. Условно, потому что, подружившись с медсестрой, жена узнала, что собственно больных детей там числится четверо, остальные – дети элиты: внук академика, директора ИЯФа, сын главного хирурга академгородка, дочь директора Торгового Центра, ну и горкомо-райкомовские отпрыски. В общем, все они - “нужные” люди. Элита облюбовала для своих отпрысков этот садик потому, что они сами же целевым образом от Президиума Сибирского отделения Академии Наук организовали дополнительное финансирование этого садика. Там было 6-разовое питание, фрукты круглый год. Но главное – в садике был специальный штат врачей и оборудование. Засопливеет, скажем, какой-нибудь ребёнок, ему тут же тубусный кварц, физиотерапия, ВЧ-прогревание, не говоря уже про обязательное профилактическое загорание под кварцевыми лампами в зимний период. Кстати, в группу, которую обслуживала жена, ходила и дочь вениного начальника Палыча – весьма здоровый ребёнок. Интересно. Казалось бы, Палыч – не академик и не секретарь райкома. Сколько же он дал на лапу, чтобы устроить туда дочку? И не из тех ли денег по особо важной теме, которую Веня выполняет фактически один в лаборатории?

Наконец пришла премия за внедрение Вениных разработок на предприятии заказчика. Фактически за тот самый прибор, который имел такой сильный резонанс. Поделили эту премию так же, как и добавки к заработной плате. Вениных денег хватало только на 2 билета в Железноводск – взрослый и детский. Решили, что поедет жена, как человек более практичный. Она дочке еду сама приготовит, экономя на дорогих столовках на Кавказе и кусающихся ценах на рынке. На остальные расходы пришлось занимать у знакомых. Потом ещё продали ковёр и столовый сервиз – единственные имевшиеся у них ценные вещи, подаренные им на свадьбу.

-“Деньги! Где достать денег?” - эта мысль неотступно молотом стучала теперь в Венином мозгу. Помимо своего основного договора Веня внедрял свои программы и помогал в расчетах приборов многочисленным другим пользователям, приезжавшим буквально со всех концов Союза: из Ленинграда, Кишинева, Тбилиси, Горького, Киева, Запорожья, Красноярска, Томска – всего не упомнишь. Со временем он насчитал более 50-ти оранизаций. Многие из них, желая ускорить разработку прибора, предлагали Вене устроить его на несколько месяцев на полставки совместителем, но для этого нужно было разрешение на совместительство из отдела кадров. Поначалу Веня несколько раз навестил отдел кадров по этому поводу. Худощавая женщина в элегантном деловом костюме, с высокой прической каждый раз говорила ему, что таковое разрешение даётся лишь в исключительных случаях, особо высококвалифицированным сотрудникам, и разводила в сожалении руками. Разве по виду Вени можно было заключить, что он высококвалифицированный сотрудник? Ему было всего 25 лет, а в таком возрасте академиками становятся редко. Веня до сих пор помнит, как однажды ему всё же удалось получить за выполнение срочной работу для заказчика из Тбилиси по трудовому соглашению целых 150 рублей. Как уж они там в Грузии это оформили, никто не знает.

Летом же, когда жена уехала с дочкой в Железноводск, оставив Веню с сыном, в лабораторию пришла разнарядка на выделение сотрудника для работы на стройке разнорабочим, что означало, как правило, уборку мусора, поскольку сами строители брезговали этой работой из-за того, что за неё платили копейки. Перед этим Веня подошёл к Палычу с просьбой выплатить ему компенсацию за отпуск. Обычно это делалось так. Человек уходит в отпуск, получает отпускные, а через пару дней начальство отзывает его из отпуска “в связи с производственной необходимостью”. Такой человек вместо отпуска продолжает работать и получает обычную зарплату к тем отпускным, что он уже получил. Конечно, это нарушение закона о праве человека на отдых, но при хороших отношениях с начальством такое было возможно. Вот тут Палыч и обратился к Вене:

-Значит так. Можно тебе устроить компенсацию, если ты отработаешь этот месяц на стройке.

Для Вени это было не страшно. Он знал, что командированные на стройку сотрудники получают свою зарплату в институте, а на стройке им там начислят ровно на кружку пива. Поэтому на стройке никто из научников реально не работает, балду гоняют. Да и приходить можно через день. Бесплатный труд он и есть бесплатный. Утром Веня отводил сына в садик, потом надевал дома старый комбинезон, в котором он уже “шабашил” летом в колхозе, и шагал пешком на стройку, благо в академгородке всё рядом. Там он садился на строительные леса и болтал ногами, приятно разомлев под весёлым летним солнышком. Через час-другой приходили профессиональные “работнички” в стоптанных кирзачах со следами окаменевшего раствора на голенищах. Они подсаживались к Вене на леса, закуривали и тут же посылали гонца, чтобы “поправиться”. В общем, до обеда они откровенно валяли дурака. После обеда, поработав вяло часа два, устраивались где-нибудь в тенёчке подремать. Вене это показалось любопытным, даже странным, и он не выдержал:

-Что-то я не пойму, мужики. Вот я, скажем, научную каторгу здесь отбываю. У меня, как на службе: “Солдат спит – служба идёт”. Но вы-то, вроде, на сдельной работе. Что ж вы так вяло на работу реагируете?

Мужики грохнули: вот, блин, эти яйцелоловые! Совсем жизни не знают. Потом объяснили снисходительно, как дебилу:

-Соль жизни в том, парень, что наряды закрывают нам в среднем по 7 рублей в день. И в соседнем СМУ по 7, и во всех остальных тоже. Если наш мастер закроет по 10, ему самому в управлении срежут зарплату, поскольку он не выполняет план по экономии, а экономить больше не на ком, как на нас – работягах. Если он закроет по 5, мы все дружно плюнем ему в морду и пойдём в соседнее СМУ, где нам гарантировано по 7. Так что вся его вилка – это от 6-50 до 7-50. Ненаблюдательный ты какой-то. Вот мы перед обедом стекло привезли, в уголок поставили, потому как время не пришло. А как стукнет 6 часов, тут мы и забегаем, потому что тот же наш прораб подрядил нас застеклить по аккордно-премиальной. А это, брат, совсем уже другие деньги. Ты спросишь: почему же мы в рабочее время, в плановом порядке не застеклили? Так ить потому и проволынили, чтобы создать обстановку, когда план горит синим пламенем. Только тогда и можно получить правильные деньги. А вот когда мы начнём за правильные деньги пахать, у нас времени даже на ужин не будет. Мы одного отрядим, чтобы он пирожков из столовки принёс. И вот так, на бегу, всухомятку пожуём. Работа закончится только когда уже темень будет такая, что инструмента и материалов не видно. А если деньги особо правильные, то мы и прожектор купим. Чтобы всю ночь пахать. Эх ты., нау-ка! Чисто как дети.

После стройки Веня снимал комбинезон, запихивал его в парусиновую сумку, переодевался в чистое и гнал в институт, потому как чуть не целый день из-за этой балды вылетел. Из института он возвращался часам к двум ночи, когда сын, приведённый из садика соседкой уже третий сон видел, молча проглатывал остывший обед и проваливался в омут без сновидений. Только иногда успевал подумать: “Где же мне найти правильные деньги?”.

Закончилась строительная балда. Приехали жена с дочкой. В связи с долгами пришлось сесть на полуголодный паёк: картошка, капуста, чай. Вернулись из отпусков и сотрудники лаборатории с черноморским загаром, накупавшиеся в море и наевшиеся южных фруктов. В день зарплаты Веня выстоял длинную очередь к окошечку кассы, кассирша долго водила пальцем по ведомости. Наконец изрекла: “Нет Вас в ведомости”. Веня пошёл в бухгалтерию. Там посмотрели в свои гроссбухи и сказали: “Так ведь Вы в отпуске, товарищ! И отпускные получили вовремя”. Веня какое-то время ещё пытался объяснить, что его приказом отозвали из отпуска в связи с необходимостью работы на стройке. Главный бухгалтер ещё раз посмотрела в книге приказов: “Не было на Вас никакого приказа”.

-Но ведь на стройке вели табель отработки и должны были передать его в институт.

-В табеле Вы есть. Верно, а приказа всё равно не было.

-Что же делать?

-Да Вы не волнуйтесь. Вернётся из отпуска Ваш начальник, он обязан предоставить Вам отгулы за все отработанные дни. Вот уж наотдыхаетесь.

Веня скрипнул зубами и промолчал. Жена только горестно вздохнула, когда он объяснил ей ситуацию, и спросила: “Что же мы, Веня, будем есть в этот месяц?”. Веня пожал плечами и на следующий день пошёл на разгрузку вагонов. Когда вернулся начальник, Веня ничего не стал у него спрашивать. Через месяц Палыч снова подошёл к Вене:

-Вот надо выделить человека от лаборатории на месяц в колхоз на уборку картошки.

Веня от такой наглости даже окаменел. Желваки заиграли на его скулах, и он процедил сквозь зубы:

-Конечно! Какие проблемы? Поедем... после того, как мне заплатят за месяц отработки на стройке.

Начальник охнул:

-О, господи! Я же совсем забыл отдать в бухгалтерию служебную на твой отзыв из отпуска. Ну, да теперь уже ничего не сделаешь. Забыл, извини.

На том дело и закончилось. Правда Веню уже не посылали ни в колхоз, ни на овощебазу. И то хорошо.

Осенью дочка снова загремела в больницу с осложнением. Веня ходил к ней каждый день после обеда. Прямиком через берёзовую рощу, благо было совсем недалеко. В палате он читал дочке книжки со смешными историями, пока она лежала под капельницей. Когда один пластиковый мешок с лекарством заканчивался, медсестра вешала на стойку другой. Веня держал в своей руке худенькую, горячую дочкину руку, глядя на огромную толстую иглу, закреплённую на вене кусочком лейкопластыря. Читать он уже не мог, потому что горький комок подкатывал к горлу. Да и не был он уверен, что дочка раньше слышала его чтение, потому что она лежала тихо, как мышка, и не было понятно, спит она или в бреду.

Потом он шёл домой через ночной лес. В тишине, под мерцание звёзд в голову лезли не самые лучшие мысли. Деньги есть, большие деньги, они рядом. Более того, именно он – один – сделал всю ту работу, за которую организация заказчика перечисляет эти деньги. Другие люди живут на эти деньги, живут не плохо. На Черное море ездят загорать, взятки дают, чтобы своего ребёнка устроить в спецсадик. Почему же он, заработавший эти деньги, живёт в такой нищете, пытаясь, кроме этого подработать где только можно? Ну ладно, бес с ними, добавками к зарплате, но ведь за внедрение программ, за прибор уникальный могли бы хоть как-то в премии выделить его вклад. Он даже не имеет ввиду, что ему положена вся премия, хотя это было бы по-справедливости. Дали бы хоть на 20 рублей больше, чем всем остальным, кто не принимал в работе никакого участия. И уже можно было бы говорить: “Да ты чё, парень, тебе и так больше всех дали!”. Так ведь нет, дали меньше всех, потому как молодой. Не заслужил ещё.

-Что нам делать, Валюша? Как нам дочку спасти? – спрашивал он жену.

-Да не мучайся ты так, - тряхнула головой она, - если не можешь жить с этими проклятыми вопросами, их нужно задать. А там посмотрим. Прорвёмся.

По телевизору показывали Гамлета, в исполнении Иннокентия Смоктуновского. “Это ж надо, сколько столетий прошло, а вопросы остались всё теми же”,- мрачно подумал Веня. Спасть он лёг совершенно спокойным. Решение он уже принял. Просить деньги, которые ты заработал своим трудом, это ещё унизительнее, чем стоять с протянутой рукой на паперти. Так не годится. Может, утром что-нибудь путное придёт в голову.

продолжение следует

Комментарии

Добавить изображение