ИНСТИТУТ

03-03-2005

Продолжение. Начало в № 406 за 19 декабря 2004г. , № 407 за 01 января 2005г.,
№ 409 за 16 января 2005г. - № 413 за 13 февраля 2005г.

[Повесть в историях]

ИСТОРИЯ ВОСЬМАЯ. ПРОФИЛАКТИКА ПО ДИРЕКТОРСКИ

I

Тот год вообще начался в Институте хуже некуда: народ побежал... И не в том смысле, что просто из Института, а куда как хуже – через Институт и прямым ходом за бугор. Ну, а чтобы совсем понятно было – в Институте появились первые невозвращенцы. По тем временам – дело просто чудовищное. Можно даже сказать – появились в ассортименте, поскольку всего за два неполных месяца – к концу февраля - уже набралось целых трое представителей Института, которые вместо триумфального возвращения с открывших новый календарный год международных научных встреч, где им положено было выступить с блестящими докладами, подтверждающими высочайший уровень советской науки в целом и достижения Института, в частности, по окончании этих самых встреч направились не в аэропорт, как остальные советские делегаты, а совсем наоборот – в местные полицейские участки, где и объявили свое желание на все давшую им Родину не возвращаться. Так что пришлось ими заниматься не родным советским погранцам, а полиции Стокгольма, Мадрида и Лондона, поскольку именно эти города были выбраны отщепенцами для своего опрометчивого, чтобы не сказать преступного, шага. И ведь доклады все они, по слухам, сначала сделали действительно хорошие – чтобы подороже продаться, как разъяснили институтской общественности представители компетентных органов.

Но что больше всего взбесило начальство и разнообразные надзирающие инстанции, так это то, что беглецы были из самых, так сказать, политически грамотных и проверенных. Все трое были комсомольскими активистами, в разное время состояли в членах институтского комитета комсомола, а один даже был заместителем по идеологии комсомольского секретаря всего их научно-технического центра, да и в капстраны все они уже выезжали, как минимум, по разу и из этих поездок благополучно и без замечаний возвращались. Чего ж вам боле? Как саркастически, хотя, возможно, и не без основания, заметил Директор – сначала они, суки замаскировавшиеся, как бы на разведку ездили, потому и не высовывались и не нарушали, а уж присмотревшись... ну, в общем, понятно.

Да, естественно, на Директора в эти недели было страшно смотреть. И после каждого очередного дурного известия – все страшнее. Как там реагировали самые-самые центровские верха, можно было только догадываться, но Директор-то был все время рядом и себя, разумеется, не сдерживал. Впрочем, похоже, что некие основания для особого огорчения у него были. Как можно было понять из его отдельных горячих и даже сильно несдержанных высказываний, Генеральный влил ему полной мерой именно за то, что все перебежчики были как раз из его Института, так что кое у кого из сторонних, но старательных наблюдателей могло сложиться впечатление, что Институт стал чем-то вроде базы по выращиванию идеологических уродов и притом сам же способствовал их побегам, упорно посылая их в загранкомандировки. А уж когда один из пока еще не выезжавших молодых активистов в присутствии непрерывно толпившихся в Институте райкомовских инструкторов и кагебешных проверяющих высказался в том смысле, что он, дескать, говорил остальному комсомольскому начальству, что одному из невернувшихся доверять вообще нельзя, а еще одному – если и можно, то только с большой натяжкой, но к нему не прислушались, то началось такое, что хоть святых выноси! Хрен его знает, почему этот организм такое высказывание учинил – то ли и впрямь был человеком не сильно умным и сильно преданным, а потому и полным подозрительности – так сказать, нутром врага пытался унюхать, то ли, наоборот, ума вполне хватало, почему и хотел ловко выслужиться, продемонстрировав повышенную бдительность и принципиальность, то ли просто ляпнул в горячке обсуждения ситуации, не подумав о последствиях, но проверяющие в это высказывание вцепились и начали шить дирекции полную утерю политического чутья и даже идеологическое разложение. Но если высказывание было продуманное, то юноша сильно просчитался, поскольку заметило ли его в положительном смысле ГБ и что хорошего для него из этого воспоследствовало, никто и никогда не узнал, а вот то, что Директор начал его буквально есть поедом и даже потребовал его мгновенного увольнения, узнали все, хотя, в итоге, заведующий лабораторией, где работал этот прыткий индивид, его, хоть и с тяжелой душой, но отстоял, поскольку уж больно сложно было бы переорганизовывать интересный научный проект, в котором тот был за центрового.

Безусловно, все эти игрища душевному спокойствию Директора никак не способствовали, хотя Босс по своим каналам и старался смягчить ситуацию, как только можно. Но, пока суть да дело, Директор вел свою воспитательную работу. И хотя ни один из сбежавших еврееем не был, начал он эту работу с того, что пригласил к себе в кабинет всех мало-мальски заметных в Институте евреев и в самых нелицеприятных выражениях дал им понять, что по поводу их выездов – речь, естественно, шла только о тех, перед кем такие выезды маячили – он теперь будет еще думать и думать, так что рекомендует им быть тише воды и ниже травы, а то никакие приглашения оргкомитетов и предварительные согласия на участие им не помогут. В ответ на удивленное соображение одного из завлабов, что почему это Директор свои инструктажи начинает именно с них, если сбежали русский, украинец и латыш, тот отрезал, что национальность изменников ему не указ и он все слабые звенья в своем коллективе сам знает. С таким утверждением присутствующие молчаливо согласились и дослушали проработку до конца, не перебивая. Игорю, который затаился в задних рядах, директорское выступление было особенно интересно, поскольку его командировка в Штаты как раз и была запланирована на стремительно приближавшийся конец марта и все согласования были уже проведены. И если раньше он полагал, что пара предыдущих загранпоездок, из которых он благополучно возвратился с целым ворохом хороших результатов, как бы зажгла ему зеленый свет на последующие выезды, то теперь все могло получиться прямо наоборот – решат, что раньше он тоже только приглядывался и зарабатывал себе репутацию, а на третьем сроке как раз и решится перескочить на унавоженную почву в каком-нибудь американском университете, да и не пустят - вот и объясняйся с ними...

Тем более, что игоревыми поездками занимался в министерестве один тип, который его поддерживать наверняка не стал бы, поскольку в их отношениях с некоторых пор присутствовало определенное напряжение.

II

Дело в том, что с документами Игоря и вообще со всей подготовкой его второй поездки в Штаты пару лет назад работал именно этот самый Сергей Филиппович, тогда еще новый и до того не встречавшийся Игорю сотрудник Управления внешних сношений их министерства. И хотя все без исключения знали о гебешной принадлежности УВСов, какому бы ведомству они формально ни принадлежали, и о том, на какие охранительные и разведывательные цели направлена разнообразная деятельность работавших там товарищей, этот новый сотрудник, как показалось Игорю, заметно выделялся на привычном фоне в лучшую сторону. Нет, и он, разумеется, тщательно прорабатывал с Игорем его предстоящее техническое задание, особенно напирая на необходимость пропагандировать среди американских ученых неоспоримые и почему-то все еще неясные им преимущества родной для игоря и самого Сергея Филипповича социалистической системы, по двадцатому разу проверял и перепроверял его анкеты, и прямо таки вколачивал в его память адреса и телефоны советских посольств и консульств, куда Игорю предстояло докладываться немедленно по приезде, перед отъездом и, хорошо бы, еще и так часто в промежутке, как только может позволить его рабочий график.

В дополнение к этому, он еще всякими окольными путями и полунамеками многократно принимался выяснять, не затруднит ли Игоря поближе – в смысле, менее формально, чем предполагает рабочая лабораторная обстановка – познакомиться с наиболее научно или административно продвинутыми американскими коллегами, а по возвращении изложить на полстранички свои впечатления и соображения о каждом из них, особенно обращая внимания на то, у кого из них есть какие бы то ни было основания – подлинные или мнимые – быть недовольным окружающей американской действительностью: ну, например, в карьере обошли, или зарплаты недостаточно, или начальних интересную идею присвоил, или даже вообще - вдруг интересуется какой ихний человек завоеваниями социализма и не одобряет нищеты поденных рабочих и угнетения негров. А как-то раз даже мимоходом поинтересовался, не испытывает ли Игорь простого человеческого раздражения от того, что многие его коллеги за границей прямо таки из магазинов не вылезают, экономя каждую западную копейку, а по возвращении на родину все закупленное отчаянно распродают по знакомым и незнакомым, пользуясь пока еще встречающимися в отечестве дефицитом на отдельные виды товаров и, в нарушение морального кодекса советского ученого, на этом наживаются. Так что все, казалось, происходило, как обычно.

Что, тем не менее, отличало его в глазах Игоря в явно положительную сторону, так это его отношение к прорывавшейся порой непроизвольной игоревой реакции на все планы, инструкции, поучения и предложения. Скажем, когда Игорь тяжко вздыхал, слушая про необходимость просвещать американских коллег по поводу преимуществ советской системы, моложавый и с элегантно-небрежным галстучным узлом Сергей Филиппович понимающе прикрывал глаза, как бы говоря:

- Да что там, Игорь Моисеевич, я и сам понимаю, что все это – бред недостойный, но таковы правила игры, которые надо соблюдать...

Или вообще произносил вслух что нибудь вроде:

- Вы, главное, в окончательный текст технического задания не забудьте это вписать и свою подпись поставить, а там уж, как получится – вам на месте виднее.

А если Игорь недоуменно спрашивал:

- Да зачем же мне непрерывно в консульство названивать, что я на месте? У них, небось, там и своих дел выше крыши. Вот если, не дай Бог, случится что, тогда, конечно, другое дело...

то Сергей Филиппович примирительно соглашался:

- Они-то, конечно, перестраховщики известные и требуют, но, может быть, вы и правы, что частить незачем. Ну, позвоните, доложитесь им, как приедете, и, естественно, перед отъездом, а в промежутке разок звякните, что, дескать, все в порядке и вы на месте, и будет с них!

И даже когда Игорь в ответ на предложение фиксировать факты недовольства американской профессуры своей капиталистической жизнью и приглядывать за магазинными походами соотечественников не выдержал и огрызнулся, что вообще-то он думал, что его совсем за другим через океан посылают, то и тут Сергей Филиппович не возмутился недостатком понимания с игоревой стороны и откровенным нежеланием стучать, а, наоборот, почти что извинился за доставленное моральное беспокойство:

- Конечно, конечно, Игорь Моисеевич. Мы от вас новых научных успехов ждем. Все остальное только так, для проформы – положено, вот и спрашиваю. И если такие наблюдения вам не по душе, то и забудьте. Пусть те, кому положено, этим занимаются.

А когда все поездочные бумаги были готовы в срок и полностью, и паспорт и билет Игорю не за день до поездки или даже утром перед вылетом, как обычно, а дня за три, так что никакой казавшейся уже неизбежной предотъездной сеуты не возникло, Игорь проникся к новому увээснику несомненной симпатией. Такой несомненной, что когда по возвращении отчитывался тому о проделанной работе, то несколько расслабился и, забыв о том, где и с кем разговаривает, на один даже и не особенно относящийся к делу вопрос ответил так, как ответил бы какому-нибудь хорошему приятелю, то есть по честному и без затей. Да и вопрос-то был проще некуда.

- А скажите мне, Игорь Моисеевич, - неожиданно перебил игорев рапорт Сергей Филиппович – а вот если бы я вас попросил навскидку сказать, что на вас в Америке самое благоприятное впечатление произвело, то что бы вы назвали? Не в смысле там небоскребы или машины, а по жизни, а? Так сказать, на непредвзятый взгляд?

И Игорь, совершенно утерявший от такого человекообразного обращения всю свою бдительность, ответил, как на духу:

- Ну, если вы о таких жизненных впечатлениях спрашиваете, то действительно, кое-какие, вроде бы, и мелочи, но запали... Во-первых, не поверите – там в учреждениях, магазина, институтах, вообще везде, все двери, которые есть, открыты!

И, встретив явно непонимающий взгляд куратора, пояснил:

- Ведь как у нас? Хоть ваше министерство возьмите или, скажем, наш Институт со всем его современным дизайном – на входе два ряда стеклянных дверей штук по шесть на каждый, так? А открыты, причем, самым случайным образом – даже нередко и без надписи на них – только одна в наружном ряду и еще одна, куда-нибудь влево или вправо от первой, во внутреннем. Хоть зимой, хоть летом – все одним цветом! Пока войдешь, все ручки перелапаешь, за все потянешь и изматеришься вконец. Как в лабиринт кто-то с тобой играет. Одна надежда – если прямо за кем-то идешь, то видишь, в какую дверь тот проник, за ту и сам тянешь. Или если слякоть на улице непролазная, то, все-таки, более выраженная полоса грязи именно на единственном верном пути образуется. Вот ей и следуешь. А там – сколько дверей есть что в гостинице, что в магазине, что в университете, столько и открыто. За какую потянешь, та и открывается. Хоть в первом ряду, хоть во втором. А то и вообще на фотоэлементах. Но все равно – каждая. Даже если какая-то, казалось бы, чисто декоративно где-нибудь в самом незаметном уголке приткнута. Ни гадать, ни искать не надо. Иди, да и всё! Вроде бы и чушь, а впечатлила почему-то... Даже сам не понимаю...

Совершенно очевидно, что не понимал его и Сергей Филиппович. Он недоуменно пожал плечами – ну чисто блажь, двери какие-то, фотоэлементы, несерьезно – и с некоторым даже нетерпением произнес:

- Ну, хорошо, с дверями у вас какие-то специальные отношения. Не думаю, чтобы на такую мелочь кто-то еще стал бы внимание обращать. Тем более, что у нас климат другой. И чтобы вахтерам зимой не дуло... Так неужели же кроме этих дверей ничего хорошего? Развитая, все-таки, страна...

Игорь простодушно продолжил делиться впечатлениями:

- Вот именно, что развитая... Я после всего, что знал по поводу этой развитости, как-то почти подсознательно полагал, что там кроме заводов, небоскребов и автострад ничего больше и нету. Про “одноэтажную-то Америку” Ильф с Петровым чуть не полвека назад писали. А за полвека чего только не понастроишь. Я и думал, да и у нас в газетах поначитался, что они там природу под корень вывели. Особенно в самых населенных районах. Ну, остались там леса да горы где-нибудь на Аляске или, на худой конец, в самой середине, или там на границе с Канадой, где и населения-то почти нет, а остальное – сплошной индустриальной пейзаж, дым из заводских труб и смог такой, что противоположной стороны улицы не увидишь! А оказалось – ничего подобного! Мы на машине по Пеннсильвании ехали, где вроде бы одним сталелитейным заводам положено быть – так сплошные леса, а олени чуть под колеса не бросаются! И в Нью-Йорке никакого смога. Со смоторовой площадки на небоскребе каждую улицу внизу разглядеть можно. А уж про Бостон даже не говорю – такое впечатление, что там парков и аллей больше, чем домов... Преувеличение, конечно, но я, чтобы смысл передать...

Потом... Вот мы все время – капитализм, капитализм, сплошная конкуренция, Боливар не вынесет двоих, человек человеку волк и все такое прочее. Сами знаете. А на самом деле я такого внимательного, вежливого и доброжелательного отношения никогда не встречал. В толпе, если случайно с кем взглядом встретишься, так тебе обязательно в ответ улыбка! Они ж не знают, что я, так сказать, гость – значит просто друг другу улыбаются. Или если по делам что-нибудь надо – так все эти клерки просто исстараются помочь. Я уж про магазины и не говорю – покупатель всегда прав, а продавцы из кожи лезут угодить. Даже теряешься иногда. Вот этого я совершенно не ожидал.

Как немедленно понял, закончив свои интеллигентские излияния, Игорь, рот он открывал зря, и ждали от него чего-то другого; впрочем, чего именно, так навсегда и осталось для Игоря загадкой. Сергей Филиппович выглядел искренне шокированным и возмущенным.

- Да что это вы такое говорите! Это у них, значит, окружающая среда беспроблемная? Когда они миллионы тратят на то, чтобы хоть как-то природу подлатать! Их собственные ученые пишут о чудовищном загрязнении воздуха и воды! Их, а не наши. А вам лесополоса вдоль дороги с двумя полудохлыми оленями в кустах земным раем кажется! А разные бидонвилли и фавелы вы, наверное, за фешенебельные дачные поселки принимали? - про себя Игорь удивился по поводу того, а какое, собственно, отношение имеют южноафрикаские и бразильские бидонвилли и фавелы к американской природе, но благоразумно промолчал – Вот когда у нас вся страна на защиту Байкала встает, чтобы на берегу никаких комбинатов не строили, вот это и есть охрана природы! А уж что касается все этих магазинных улыбок, так это вообще детский сад какой-то! Вы что, не понимаете, что это все не от души, не из любви и уважения ни к вам ни к кому бы то ни было еще, а только ради нескольких лишних долларов в конкурентной гонке. Чтобы вас из соседнего магазина переманить, они не то что на улыбки раскошелятся, а я даже не знаю на что еще в связи с их кризисом перепроизводства! Как же это вас так легко на мякине провести оказалось?

Тут, в свою очередь, завелся и Игорь, не слишком любивший, когда его держали за дурака. А потому и огрызнулся:

- Ну, если уж на то пошло, то мне лично куда больше по сердцу, когда американская продавщица мне помогает и улыбается, даже если она при этом про себя что-нибудь вроде – Да провалился бы этот советский гад в тартарары! – думает, чем, как у нас обхамит какая-нибудь девица из-за прилавка прямо сразу, как только к ней на расстояние слышимости подойдешь, а потом еще раз пять за три минуты, пока она сто граммов сыра тебе режет, даже если она при этом секретарем комсомольской организации магазина избрана и у нее за спиной вымпел ударника коммунистического труда висит!

Разом потерявший всю свою доброжелательность Сергей Филиппович сухо процедил:

- Да, с пониманием политических и экономических процессов не все у вас в порядке. Похоже, рановато мы вас в такие серьезные поездки стали посылать. Рановато. Так что давайте сюда ваш загранпаспорт и отчет, а о ваших взглядах я со своим начальством потолкую. Тогда и решать будем по поводу вашего дальнейшего будущего.

Игорь выкатился, как оплеванный. И, главное, этот Сергей Филиппович, как и обещал, на Игоря сообщил наверх полной мерой, хотя, вроде, и без особых последствий. И об этом сообщении, и об отсутствии последствий Игорь узнал через пару месяцев после того помятного разговора по душам в увээсном кабинете, когда в коридоре его неожиданно остановил Директор.

- Ты что, идиот? – как всегда вежливо и доброжательно начал он разговор – Ты что, не понимаешь, с кем и о чем говорить можно? Почему это мы на тебя телеги из министерства получать должны, что ты политическую незрелость демонстрируешь? – тут Игорь понял, о чем, собственно, речь, и мог бы даже кое-что и ответить, но вставить слово в горячий монолог Директора все равно возможным не представлялось – Хорошо еще что Босс в твоих результатах лично заинтересован. Так что меня просил ответ подготовить. Вот я и написал, что ты у нас хоть и кретин малохольный, но никаких дурацких выходок мы от тебя не ожидаем, а тематику ты ведешь наиважнейшую, так что твои поездки нам нужны. Вроде, помогло – отбили тебя на этот раз. В следущий раз не будь мудаком и думай, где и с кем говоришь. И, главное – что говоришь! Больше выручать мы тебя не будем. Ума не хватит – вот и сиди в жопе (под жопой Директор, по-видимому, понимал родное советское отечество). Ишь, умники – даже колина история вас ничему не научила. А ведь все, небось, помнят. Вот катись теперь и думай, как в будущем не влипать.

Под такое напутствие и был отправлен Игорь дальше по коридору.

III

А историю с Колей из соседней лаборатории Игорь помнил до деталей. Поучительную, надо сказать, историю...

Коля этот был, особенно с точки зрения руководства и охранительных инстанций, экземпляром почти нереальным по набору всех мыслимых положительных качеств – симпатичный русский парень из рабочей семьи, в армии отслужил, где почти автоматом влился в ряды КПСС – не самый типичный случай среди высоколобой интеллигенции – а потом МГУ закончил с красным дипломом, прошел аспирантуру, защитил блестящую кандидатскую и оказался в Институте на должности старшего научного и с самыми радужными перспективами на будущее. И при этом еще и человек веселый и компанейский, да и помочь готов любому безо всякой корысти. Так что когда подбирали самые первые кандидатуры на предмет сотрудничества с Америкой, то, естественно, Коля был включен в исходный список одним из первых, да так в нем и остался. И поехал к штатникам в составе первой же группы. И пахал там три месяца без выходных, приятно удивив американцев высоким качеством советской научной подготовки и привезя в родной Институт вагон и маленькую тележку вполне публикабельных результатов. Так сказать, отработал по максимуму. Казалось, что кроме всеобщего одобрения и непрерывых поездок по интересным заграничным адресам в будущем ему теперь ожидать не приходится. Жизнь, однако, сложнее стандартных схем.

Непредвиденые осложнения оказались связанными с тем, что человеком Коля был наблюдательным, общительным и откровенным. И, впридачу, несколько наивным. А потому сугубо научные рассказы о своей поездке обильно уснащал описанием увиденных в Америке разнообразных положительных и неожиданных для прополосканных советских мозгов сторон чуждого американского бытия – от невероятных продуктовых супермаркетов до вполне официально разрешенных в цитадели капитализма и даже империализма университетских семинаров по марксизму под портретом Ленина на стене. И непрерывно рассказывая про все это многочисленным институтским слушателям, он не переставал удивляться, как все это проходит мимо глаз работающих в Америке советских журналистов, в результате чего они представляют публике совершенно несбланасированную картину американской жизни и не позволяют нам перенять многое из того хорошего, чему там можно поучиться. И хотя несколько человек осторожно предположили, что эти самые журналисты потому и сидят бессменно по всяким америкам, что точно знают, о чем можно, а о чем нельзя рассказывать неиспорчененому советскому человеку, и даже порекомендовали ему свои американские восторги несколько уменьшить или, во всяком случае, ограничить их излияние узким кругом самых надежных друзей, Коля удивленно ответствовал, что рассказывает он чистую правду, а хорошему надо учиться везде и всегда, включая и территорию потенциального стратегического противника, тем более, что никаких уж таких ярко выраженных антисоветских чувств он у своих американских коллег тоже не наблюдал.

Понемногу советчики заткнулись и отвалили, и кое-кто из них совсем не удивился, когда через какое время бумаги Николая, готовившегося к своей второй поездке в Штаты были из министерства в Институт возвращены с извещением о том, что его командирование представляется тем, кто эти самые командирования утверждал, нецелесообразным. Так и не поехал. Такой вот гром среди ясного неба. Поначалу институтское руководство решило, что бюрократия дала обычный сбой и не взволновалось, объяснив Коле, что всякое бывает. Но когда та же мрачная резолюция появилась и на двух следующих прошениях о колином командировании на большие конференции по его теме во Франции и Индии, а потом и на третьей бумаге для совершенно братской Болгарии, стало ясно, что где-то на Колю нарисован большой зуб. Директор устроил не менее его самого удивленному Коле допрос с пристрастием, но установил только то, что и так все знали – в милицию или в вытрезвитель не попадал, родственников или знакомых за границей не имеет, ни сам, ни родители на оккупированных территориях в годы Великой Отечественной Войны не проживали, жена тоже русская и все такое прочее. Когда кое-кто намекнул на то, что новый колин статус невыездного может быть следствием его чрезмерно восторженного описания американской действительности, то не только сам Коля, но даже и многоопытный Директор от такого предположения отмахнулись. Правда, справедливости ради, надо сказать, что Директор лично колиных рассказов об американском житье-бытье не слыхал, а потому и степень восторженности оценить не мог. Как бы то ни было, Колю для выезда больше даже и не предлагали, и он тихо страдал от какой-то неведомой ему самому своей неполноценности.

Директор, впрочем, с такой ситуацией не примирился, поскольку он и к Коле относился неплохо и, что еще существеннее, активно соавторствовал в его работах, разумно ощущая в них серьезное научное будущее, и хотел, чтобы эти работы международной научной общественности регулярно предъявлялись. Так что он нажал на все возможные пружины и даже подключил к этому делу Босса. Даже при такой поддержке понадобилось еще ой-ёй-ёй сколько времени, пока кто-то из прикормленных комитетчиков ни сообщил Директору, что всему виной подшитая в колино досье анонимка по поводу его слепого преклонения перед Западом и неадекватного превознесения отдельных сторон жизни нашего главного противника. Вот так-то! От Коли потребовали написанного в никуда покаянного письма с объяснениями, а от Директора еще и официальную бумагу за подписями всего институтского треугольника, чтобы эту анонимку уравновесить. Письма были написаны и тоже, по-видимому, подшиты все в тоже самое досье, а Коля после почти четырехлетнего перерыва съездил сначала в Польшу, а потом и снова к капиталистам. Неприятности, вроде бы, закончились, но сама история, естественно, не забылась и сильно уменьшила тягу выезжавших к откровениям с сослуживцами и уж, тем более, с официальными лицами.

IV

В общем, причин понервничать хватало... Но, как ни странно, на этот раз никакой запятой с Игорем не приключилось. То ли действительно Директор от него никаких экстраординарных выходок не ожидал, то ли просто запамятовал о нем в горячке разборок по поводу институтских беглецов, то ли просто так фишка легла, но где-то в первых числах марта вызвали Игоря все к тому же Сергею Филипповичу, и тот, как и не было никаких прошлых трений, любезно сообщил, что игорева кандидатура все положенные инстанции прошла, для поездки все готово, американская сторона ожидает в оговоренные сроки, билет и паспорт заказаны, так что надо заполнить обычные бумаги, составить техническое задание и начинать собираться. Живи да радуйся... Игорь, конечно, радовался, но висела у него тучкой на горизонте одна проблема, о которой он Сергею Филипповичу говорить не стал, а вот с Директором на этот предмет решил пообщаться, разумно полгая, что дело Сергея Филипповича – документы готовить, так что, что ему скажут, то он и сделает, а вот что именно ему скажут, как раз от Директора и зависит. С него и начинать.

А дело заключалось в том, что в игоревой лаборатории у двоих ребят заканчивались аспирантские сроки и где-то не позже середины осени им предстояло свои кандидатские защищать. Задержек не предполагалось, поскольку и работы у них практически были закончены, да и министерство, платившее аспирантские стипендии, к любым превышениям календарных лимитов относилось резко отрицательно и, если такое вдруг происходило, могло понаделать кучу мелких неприятностей или даже срезать количество аспирантских мест в его лаборатории. Но в данном случае, вроде бы, все было в порядке. Все осложнялось инструкцией, которая требовала, чтобы перед началом написания работы в ее окончательном защитном варианте непременно состоялась процедура так называемой предзащиты. То есть пробного выступления на Ученом Совете, чтобы все члены, включая и специально приглашаемых коллег из родственных заведений, могли будущих диссертантов послушать, поспрашивать, отрецензировать, обсудить, дать какие-то рекомендации и, в итоге, официально включить защиту в план работы Совета. Соответствующая бумага, свидетельствующая, что предзащита состоялась и прошла успешно, должна была обязательно присутствовать в каждом защитном деле. Ситуация совершенно рядовая, но предстоящая игорева командировка создавала проблемы.

Арифметика простая – приличия требовали, чтобы между предзащитой и защитой прошло хотя бы месяца два-три: каждый должен был видеть, что над рекомендациями, полученными в процессе предзащиты, будущий диссертант работал и на окончательный суд выносит труд в полностью отшлифованном виде (впрочем, справедливости ради, порой замечания действительно бывали достаточно серьезные, и на то, чтобы с ними разобраться, какое-то время и впрямь требовалось). Тогда считаем назад – чтобы защититься где-то в октябре, надо, чтобы предзащита состоялась в июле, но с конца мая и до середины сентября Ученый Совет находится на каникулах, то есть заслушать ребят надо где-то в апреле-раннем мае. Вот Игорь в хорошем заблаговремении, когда еще не то что окончательных сроков его командировки никто не знал, но и сама возможность поездки была еще вовсе не очевидна, и протолкнул все предзащитные дела на Совет, предполагавшийся где-то в середине апреля. И даже не просто организовал, а пригласил нескольких полезных для дела коллег из других мест, твердо договорившись с ними о времени. Теперь всё переигрывать – во-первых, хлопот не оберешься, а во-вторых, перед людьми неудобно. Да и на когда? Сдвинуть на раннюю осень – тогда защиты к Новому Году отползают, а то и на следующий год отложатся. И аспиранты расстроятся, и министерство задолбает за первышение сроков. Без руководителя, то есть без него, Игоря, предзащиты проводить – дело неслыханное и может быть воспринято как демонстративное пренебрежение Советом, да и ребятам повредить. Так что, как ни крути, а простейший выход – это проводить совет, как запланировано, а вот отъезд в командировку отложить на после предзащитного совета. Хоть на следующий день можно выехать. Ну, сдвинется все недели на три – делов-то! Поработает не до середины мая, а до конца июня. Все равно в Штатах никто в отпуска раньше июля не уходит. Да и отпуска у них – неделю погуляли и обратно, так что без напарников не останется.

Было, правда, одно забавное обстоятельство. Но и оно даже не самому Игорю в голову пришло, а его американскому соисполнителю, который как-то спросил его, а почему, собственно, всех советских – а он не только с Игорем сотрудничал – всегда на рабочие места в самые поганые времена присылают: либо в середине весны, либо поздней осенью, либо, на худой конец, зимой, когда и погода поганая, и слякоть, и дожди, и даже мороз с буранами, но уж никак не радостная зелень с солнышком. Игорь предположил, что это просто так случайно совпадает, но мнительный американец, полагавший себя знатоком советского политического устройства, поскольку читал книжку Барона под интригующим названием “КГБ”, не согласился и выдвинул собственное объяснение:

- Какое уж тут совпадение! Просто ваши руководители хотят, насколько можно, ваше впечатление от поездки в Америку испортить, вот и посылают вас, когда и погода похуже, и город не так красиво выглядит, и вообще окружающая обстановка тоску наводит. Глядишь, под такой аккомпанемент даже хорошее не таким хорошим покажется. А приехали бы вы сюда в июне или сентябре, посмотрели бы, как все вокруг чисто, красиво, в цветах и в зелени, так в сочетании со всем другим так бы прониклись, что и домой не захотели бы. Ваше КГБ хорошо знает, что делает!

Игорь, конечно, стоял на своем, но про себя признал, что некий резон в словах американского коллеги тоже присутствует. Впрочем, прав он или нет, но все равно сроки своей поездки сам Игорь все равно назначать не будет ни при каких обстоятельствах, у них в Министерстве целый отдел на этом сидит – что ж зря голову ломать...

Вот и теперь, когда все эти разговоры так кстати вспомнились, Игорь подумал, что с переносом – если, конечно, во всех этих командировочных датах действительно присутствует такой тонкий расчет – все может оказаться не так уж и просто, и не с Министества надо начинать разговоры разговаривать. Тем более, что Сергей Филиппович все равно всех этих защитных проблем не понял бы... А вот Директор, по мнению Игоря, понять был должен и, соответственно, помочь утрясти перенос поездки с выездным начальством. Тогда никто и не подумает, что майское американское солнышко вкупе со всем остальным может подвигнуть Игоря на опрометчивый шаг. Так что Игорь прямым ходом и направился в директорскую приемную, как только вернулся от Филипповича.

Тут Игорю повезло, поскольку у Директора как раз в тот момент никаких посетителей или совещаний не было, так что секретарша запустила его сразу. Директор как его ждал. Не успел Игорь и рта открыть, чтобы поприветствовать начальство, как начальство заговорило само, заодно демонстрируя свою полную осведомленность касательно дел малых мира сего:

- Ну, точно ведь говорят, что дуракам везет! Тут у всех жопы трещат от непрерывных надеваний, а он в Америку развлекаться едет! Ладно, ладно – не кривись! Знаю, что работать тоже будешь. Потому и посылаю. И хорошо, что прямо сейчас. Мне как раз в координационный совет надо кое-какие бумаги передать, а ты в Вашингтоне все равно будешь. Я тебе еще на словах кое-что скажу, чтобы ты там одному человечку, который дла нашего сотрудничества очень важный, передал. Он тоже в Вашингтоне в это время будет – я с ним уже созвонился. На удивление удачно все совпало. Так что встретиштся и передашь. Завтра зайдешь, я все подготовлю и объясню.

- А что, действительно что-то важное? - обреченно поинтересовался Игорь, предчувствуя, что разговор может получится тяжелым.

- А я что, шутки тут с тобой мудаком шучу? Раз говорю, значит важное! Да и вообще, тебе-то не все ли равно, раз так или иначе едешь? – с неожиданным подозрением спросил Директор.

- Да вот так получается, что как раз не все равно. Я к вам и пришел попросить, нельзя ли как-нибудь поспособствовать, чтобы поездку недели на три отодвинули, а? Со своим соисполнителем я бы договорился, а у меня – вы же помните – двум ребятам предзащищаться вот-вот. Как они без меня? А я бы их через Ученый Совет провел, все указания по исправлениям отдал бы и покатил со спокойной совестью. А так защиты задерживать – с Министерством проблем не оберешься! Еще и на вас бочку покатят...

- Ты что, совсем с глузду съехал? – перебил игорево лопотанье Директор – Тебе почему все по сто раз объяснять проиходится? С мозгами совсем хреново стало? Может и лабораторией заведовать трудно? Раз Министерство сроки назначило, значит с американцами согласовано. Любые пересогласование – минус в работе. Это – раз. А два – я же тебе только что сказал, что мне кое-что через тебя именно в эти дни передать надо. Мне что, опять время терять передоговариваться из-за каких-то двух твоих мудаков?

- Ну уж не мудаков, - вступился за сотрудников Игорь – Вы сами обоих на институтской конференции хвалили. Так они с тех пор еще больше всего понаделали. А мы их в знак признательности своевременной защиты лишим, так что ли?

- Ты мне тут заботливую наседку из себя не изображай! Тоже мне – он один о людях думает, а остальным наплевать. Дешевую популярность завоевываешь? Лучше скажи, а на хрена ты вообще на предзащите нужен? Проформа ведь! Лишь бы в протоколе было.

- Ну как проформа – выступить надо. По несколько слов о ребятах сказать. Работы представить. Объяснить, как они в институтской тематике лежат. И Совету вежливость показать. Ну, все такое. Сами они пока еще этим политическим штукам не обучены.

- Во-первых, пускай обучаются – до каких пор целок-то из себя ломать! Только про высокую науку они, видите ли, излагать могут! А во-вторых, хрен с тобой – раз уж так переживаешь, напиши мне по странице на каждого, и я их сам на Ученом Совете от твоего имени представлю. Еще глаже все пройдет. И им почету больше, что Директор про них говорить будет, и Совет не вякнет. Всё! – решено и подписано. Готовь к завтрашнему дню текстовочки на каждого, приноси, получишь от меня бумаги и поручение и вали в свою Америку без задержки. Ишь – все им не так! Нашему Ванюшке и на бабе камушки. Другие бы поскорее постарались бы отъехать, а то вдруг чего сорвется, а вы у меня вконец разбаловались... Кому щи пусты, а вам жемчуг мелок... Умники. Ладно - свободен!

С тем Игорю пришлось и уходить. Хотя на душе стало несколько спокойнее: Директор одолжения делал редко, но – надо отдать ему должное – если уж чего обещал, то выполнял. Так что ребята без прикрытия на таком важном мероприятии как предзащита не останутся. Теперь надо было все это им и объяснить, да и затребованные Директором текстовочки соорудить. Впрочем, могло быть хуже – кто ему указ, взял бы, да и вообще отложил...

V

Вот так и выехал получивший в дорогу пакет директорских бумаг и вагон и маленькую тележку устных поручений Игорь в свои Штаты аккурат в середине того самого промозглого марта, когда разные чикаги и бостоны тоже выглядят еще вполне уныло и не должны чрезмерной своей прельстительностью будоражить и смущать советского человека. Выехал, снабдив Директора подробно распианными справочками по своим подзащитным и раз по пять прорепетировав с каждым из нервничающих аспирантов предстоящее выступление и растолковав им, как мог, убедительно, что предполагаемое высокое внимание со стороны Директора к их предзащитам может послужить им только на пользу. И даже этим не ограничился, а сам поговорил с каждым из предполагаемых рецензентов, уговаривая их не слишком на ребят нападать, даже если им вдруг и почудятся какие недостатки, а подождать до его возвращения и ему самому все и высказать, а он уж с ребятами все необходимое выправит в лучшем виде. Конечно, воспитательный эффект предзащиты в таком случае несколько снизится, но ведь и сама предзащита без руководителя – дело необычное. Кое-кто над его мельтешением посмеивался, но в общем и целом все отнеслись с пониманием, так что и сам Игорь уехал несколько успокоенным, да и ребята тоже, вроде, дергаться стали поменьше. А одному из своих старших научных, который до некоторой степени выполнял обязанности игорева заместителя, наказал чуть какие проблемы с подготовкой Совета или непосредственно касающейся их процедуры – сразу ему звонить, а уж о результатах предзащиты доложить как только, так сразу.

Ну, а дальше все пошло привычным путем. Прилетел в Вашингтон, утвердил окончательную программу работы в их американском министерстве, передал бумаги и наказы своего Директора какому-то директору американскому, с которым, похоже игорев начальник собирался запустить еще одну программу обмена и сотрудничества, и уже дня через три после прибытия сидел с утра до ночи в знакомой по прошлым визитам лаборатории и добывал результаты. Тем же самым он занимался и еще через пять дней, и еще через пять – дискутировал с коллегами, налаживал приборы, готовил образцы, измерял, что положено, и с удовльствием видел как буквально на глазах растет пачка таких отличных графиков, что пальчики оближешь! Результат шел таким косяком, что даже большую часть суббот и воскресений он тоже торчал у приборов, хотя, конечно, прошвырнуться пару раз по местным магазином с целью выполнения семейных заказов тоже пришлось. Да еще раз какую-то чушь в кино посмотрел, зря потратив на билет пятерку, на которую три пары колготок для жены были бы куда полезней. В общем, нормальная зарубежная командировка.

В Москву он не звонил – из лаборатории неудобно, а из гостиницы за свой счет встало бы в такую копеечку, что ну его... А вот неформальный зам его как-то вечером отзвонился, передав привет от игоревого семейства и сообщив, что все в лаборатории идет нормально и с подготовкой предзащитного Ученого Совета проблем пока тоже не наблюдается. В следующий раз обещал отзвонить уже после того, как дело будет сделано. Так что Игорь все свои мысли об оставшихся в Москве аспирантах временно отложил.

Еще через неделю совершенно неожиданно позвонила секретарша Директора. Смысла этого звонка Игорь не понял совершенно, тем более, что спрашивала о таких мелочах, которые Директора явно интересовать были не должны и вполне могли подождать до его возвращения. Типа, когда он в этом году в отпуск собирается – сразу по возвращении или сперва сколько-то в лаборатории побудет. Или еще, собирается ли он опять осенью спецкурс в Университете читать. С чего это его отпуск или чтение спецкурса могли заинтересовать Директора – не для себя же секретарша спрашивала! – Игорь и представить себе не мог, почему и отвечал не слишком любезно, что будет день будет и пища, и когда действительно надо будет решать, тогда он и подумает, а пока лучше бы она Директору напомнила, что он обещал его ребят на Совете опекать. На том и распрощались. А поскольку тем для размышлений у Игоря хватало и по работе, то долго гадать над причинами начальственного любопытства он тоже не стал. Как выяснилось впоследствии, все равно бы не догадался!

А вот чего он стал ждать прямо в день предполагавшегося Ученого Совета, так это звонка из лаборатории. Дождался, правда, только на следующий день, и радости ему этот звонок, ох, не принес...

Голос зама был полон тоски и печали:

- Слушай, Игорь, тут у нас такие дела на Совете произошло... Даже не знаю, как и рассказывать...

- Да не валяй дурака, рассказывай, как прошло, - заволновался Игорь.

- В тот-то и дело, что плохо. Непонятно с чего, но Директор наших ребят не то что завалил, а просто с дерьмом съел. Андрея на полдороге оборвал, а второго вообще слушать не стали...

- Как это? – Игорь аж взмок.

- А так. Для начала, он даже слова доброго не сказал, а выступил в том смысле, что ты по загранкам раскатываешься, а они все должны время на твоих аспирантов тратить, и предложил Андрею начинать. Ну, тот собрался, как мог – я даже никак успокоить или подбодрить не мог, поскольку он уже внизу на первом ряду сидел, а мы все сзади – и начал. И вполне толково начал – проблему объяснил, разжевал, почему именно эту методику выбрали, даже немного результатов успел показать. Тут вдруг Директор срывается со своего места и начинает буквально визжать, что все чушь, работа плохо продумана, твоего контроля нет, выпускать такое на предзащиту, да еще в присутствии приглашенных гостей – позор один. Андрею надо заткнуться, а разбираться, как до такого дошли, вместе с тобой, когда ты вернешься. Все сидят, как оплеванные, никто ничего понять не может...

- А с Витей как же?

- А так – ему кто-то с места сказал, что ведь еще второй в повестке дня есть, может его выпустить, так он развопился, что раз первый такую туфту докладывал, то второго нечего и выпускать. Дескать, из одного гнезда и с одним и тем же дерьмом хотят в ученые лезть. Только время Совет будет зря терять. Кто-то вякнул, конечно, что так не делают, и тема у каждого своя, так что надо бы и послушать. К тому же, и рецензенты здесь, а один даже из другого института приехал, но он только совсем в истерику впал. Орет, что все сговорились, рука руку моет и вообще – сплошной заговор осиного гнезда...

- Да что ж это такое! Что ж это такое! Как же это? Мы же договаривались! Он сам предложил их поддержать! Что случиться-то могло? – беспомощно возмущался ошеломленный Игорь.

- Ладно, не нервничай уж очень... Все равно ты сейчас ничего сделать не можешь. Мало ли что на него напало. Ты же его заморочки сам знаешь. Попала вожжа под хвост – может в Главке или в министерстве с кем схлестнулся, или Босс ему за что-то клизму влил, а тебя рядом не было за ребят вступиться. Вот его и занесло не туда. Приедешь – сам разберешься.

- Да как это – не нервничай! – зашелся по второму кругу Игорь – Мы же обо всем договорились! Он сам предложил ребят опекать и на Совете выступить! И даже по тону было ясно, что он имеет в виду – хорошо выступить. Как раз потому, что меня не было.

- Ну, не знаю... Даже жалею, что тебе сказал – теперь ты там беситься и дергаться будешь, хотя толку нет. Все равно, пока не приедешь, ничего сделать нельзя.

- А может позвонить ему – выяснить, что и как?

- Вряд ли. Он так там по всем нам прошелся, что скорее всего и разговаривать с тобой не станет. Пошлет по матушке и трубку бросит. А то ты его не знаешь!

- Знать-то знаю... А ребята-то как?

- Вот ребята как раз довольно хреново. И даже не столько из-за того, что предзащиты не зачли, сколько из-за того, как Директор про всю нашу науку отозвался. Я им говорю, что если бы ему и впрямь не нравилось то, что мы делаем, так он бы у нас во всех работах соавтором не числился. Но они, похоже, и не слышат. Как же – все-таки он тебе и Директор, и профессор, и членкор, значит понимает, про что говорит. Я им, что он ни одной конкретной претензии не привел, так – звездёж общего характера, а они мне – что может у нас и есть в общем и целом не то, что надо. В общем, минор полный...

- И что, никто даже вступиться не попробовал?

- Да нет, пытались его утихомирить. И Петя чего-то там говорил, и еще пара человечков, но ведь он даже договорить парню не дал, а уж рецензентам тем более, так что многие даже толком не поняли, о каком предмете речь шла. Решили, что раз он, как сказал, вопрос знает, то ему и виднее. Да и связываться с ним – себе дороже. Сам понимаешь.

Игорь, к сожалению, понимал. Директору он звонить не стал, а вот ребятам, плюнув на всю экономию, отзвонился тут же. Зам был прав – звучали оба совсем убито и больше всего потому, что сильно засомневались в правильности той работы, что под Игорем делали. И хотя Игорь всю положенную психологическую реабилитацию провел, напомнив и о припадочном характере Директора и о том, какие хорошие отзывы они всегда на свои доклады и статьи получали, но по телефону многого не сделаешь, так что ребята остались в Москве в самых растрепанных чувствах, да и Игорь в Америке тоже с ощущениями не из лучших.

Как он дорабатывал оставшиеся три недели, лучше не вспоминать. И хотя на результаты жаловаться никак не приходилось, но на чем бы ни пытался Игорь сосредоточиться, все равно чувство обманутости и унижения не отступало ни на минуту. И, главное, что как он ни думал, даже малейшего намека на то, почему так погано все произошло, в голову ему не приходило...

Так что удивляться не приходится, что не успел он утром заявится в Институт на следующий день после прилета, как рванулся в директорский отсек, налетая на встречных и не отвечая на приветствия...

VI

- У себя? – даже не поздоровавшись, спросил он у секретарши, только ступив в приемную.

- Ой, здравствуйте Игорь Моисеевич! С возвращением! А то мы тут...

Игорю потянул на себя дверь в кабинет. Секретарша запротестовала:

- Что вы, что вы – у него сейчас совещание! Давайте я вам позвоню, как закончится! Он точно сразу с вами поговорить захочет.

- Ничего, - сказал слетевший с тормозов Игорь – сейчас я с ним поговорю. Важнее, что мне хочется!

И вошел в кабинет, даже не прикрыв за собой дверь. Директор сидел за своим письменным столом, а вокруг стола заседаний сидели какие-то люди, чьих лиц Игорь от волнения и злости даже и не узнал.

- О! Вот и наш путешественник прибыл! – радостно проговорил Директор – И не терпится ему по начальству доложиться!

- Мне не терпится узнать, что вы тут позволяете себе по отношению к моей лаборатории и моим сотрудникам в нарушение всех наших договоров! – отчеканил Игорь, глядя Директору в глаза.

Тот понял, что момент настал неприятный.

- Так, всем присутствующим выйти и подождать в приемной. У нас с Игорем персональная пятиминутка.

Народ недоуменно потянулся на выход. Игорь ждал. Когда вышел последний, и дверь закрылась, Директор заговорил первый:

- Ты чего психуешь? Из-за предзащиты своих парней, что ли?

- И из-за предзащиты, и из-за того, что вы нашу науку, а значит и меня перед всем честным народом позорили, и из-за того, что ребятам жизнь портите, и из-за того, что мне говорили одно, а сделали совсем другое. Из-за всего! И хочу знать, в чем дело? Прямо здесь и сейчас!

- В чем, в чем – в том, что по жопе ключом! Ты там в Америках прохлаждаешься, а что тут происходит и не знаешь. А вот мне за все отдуваться приходится!

- А что такое здесь происходит? У меня в лаборатории полный порядок, а если у кого-то еще проблемы, вы их и имейте, а не тех, кто не при чем!

- Порядок у него! А ты не знаешь, что мне уже практически наверняка сообщили, что ты решил невозвращенцем заделаться и в Штатах остаешься, а?

- Чего? – Игорь не мог поверить своим ушам – Кто это вам всякую чушь сообщает? Хотел бы, так давно бы своим ходом уехал без всех эти невозвращенских штучек.

- А вот того! – язвительно произнес Директор – Такие вот у тебя коллеги есть. Не только до меня дошло, но и в Министерство уже стукнули. А как проверить-то, если ты все равно там? Не у тебя же самого спрашивать! Вот они для начала мне клизму на три ведра мыльной воды с патефонными иголками поставили, учитывая все уже случившееся. И Босса накрутили. Тут поневоле терпение потеряешь...

До Игоря начало медленно доходить.

- Ну, хорошо, даже если сплетня... Даже если вы поверили... А ребята-то тут причем? Ну, свалил я, значит им-то как раз у вас и работать. Тему продолжать. Их-то как раз беречь надо.

- Надо, не надо... Я на тебя так озлился – всё тебе дали, а ты так подставляешь...

- Да что вы несете, – перебил Директора Игорь, - кого я подставляю? Вот он я, тут! Да еще с результатами на пять статей!

- Ну да, я вижу, что тут. И рад. Но я про то, что думал, когда мне из Министерства позвонили с клизмой этой. Удушить был готов. А на следующий день как раз эта предзащита. Ты далеко, тебя не придушишь, вот и не сдержался – отыгрался на твоих... Думаю – и другим наука будет, чтобы неповадно было Институт и меня подставлять. Неужели не понятно!

Игоря прорвало.

- Так это значит вы мне назло ребятам жизнь гадили! Профилактику такую проводили! Почему это мне такое блядство понятно быть должно? Ну и сука же вы! Попробуйте только перед ребятами не извиниться за все сказанное и своевременные защиты им не организовать! Хрен с ним, что тогда мне уже тут работать не придется, но я ни одной инстанции без жалобы не оставлю! Хоть в Политбюро напишу! И во все газеты! Пусть знают, как из-за каких-то сплетен вы своим самодурством молодых специалистов губите. В гробу я все эти ваши штуки видал. Сами нагадили, сами и разгребайте.

Игоря трясло – разом и от злобы, и от того, что он понимал, как прямо сейчас рушится его институтская карьера. Но остановиться он уже не мог:

- Вы знаете, я не шучу и не пугаю. Просто у меня тоже свой предел есть! И вы его даже не перешли, а перескочили. В общем, хрен с вами со всеми, но если вы к завтрашнему дню не начнете все по правильным местам расставлять, я что говорил, то и сделаю. До свидания...

Уйти, однако, он не успел. По-видимому, Директор интуитивно понял, что сейчас на Игоря ни давить, ни орать, ни спрашивать за хамский разговор с начальством смысла нет – и страх, и чувствительность тот временно потерял и даже если потом об этом пожалеет, то вот сейчас надо придумывать что-то другое, чтобы не дать скандалу разгореться и, главное, выйти из-под его директорского контроля. Поэтому он заговорил почти ласково и даже отчасти просительно:

- Игорек, да ты что Игорек... Понимаю – с дороги, устал, сразу в Институт, даже дома не отдохнул... Там работал, как черт... А тут, конечно, новости плохие... Но ты же меня сколько лет знаешь! Ну, бывает, находит, не могу удержаться. Сам понимаю, что не стоило бы, а уже сделал. А ты сразу в амбиции. Да еще с угрозами. Да поправим все, не волнуйся ты, ради Бога. А что слухи чушью оказались, так я больше всех рад. Ты же знаешь, как мы тебя ценим. Сейчас прямо и решим. Ребят твоих в кабинет вызову – извинюсь. Скажу, что напутал чего-то. Или даже давай внеочередной Совет соберем. Прямо через день. Сначала я выступлю – скажу, что недоразумение вышло. Потом они отговорят. И рецензентов на этот раз своих назначим, чтобы уж вообще стопроцентно. Договорились? И очень прошу, не поднимай шума – мне, конечно, неприятно будет, но себе еще хуже сделаешь. А нам еще вместе работать и работать. На Госпремию подадим...

Игорь обессиленно сел на стул. На душе было противно, как никогда...

А так – все действительно образовалось... И Совет собрали, и Директор столько всяких извинений и комплиментов наговорил, что все только диву давались. Игорь даже и не знал, были ли кому известна истинная подоплека всей истории и понял ли кто, что, собственно, произошло. И успокоенные ребята доложились самым лучшим образом, и защиты им поставили на ту самую заранее запланированную осень. В общем, мало ли какие накладки бывают...

И только Игорь понимал, что так или иначе, но его институтское время, скорее всего, подходит к концу. Некоторых разговоров не забывают и не прощают... Особенно, такие как Директор...

- Ладно, сколько-нисколько еще поживем, а потом посмотрим, - философически решил он...

продолжение следует

Copyright © Владимир Торчилин

Комментарии

Добавить изображение