ДИССЕРТАЦИЯ

Окончание. Начало в 413 за 13 февраля 2005г. и 414 за 20 февраля 2005г.

И вот наступил момент, когда Арсентий подошёл к Вене и попросил его переписать ему снова работающий вариант программы. Веня буркнул:

-Ладно. Только у меня сейчас такая запарка со срочными задачами для заказчика, что прямо сейчас не могу. Вот как разгребусь...

Тут был как бы намёк: “Если бы ты, падла, мне хоть чем-нибудь помогал, тогда и я с душой помогал бы тебе тысячекратно. А так, ты сам выбрал: у тебя своя жизнь (и диссертация), а у меня своя работа”.

Арсентий этот намёк прекрасно понял. Некоторое время на лице его проступали следы сложного процесса внутренней борьбы со взвешиванием всем “за” и “против”, потом он выдавил из себя:

-Ну хорошо, я согласен работать на тебя. В каком качестве ты хотел бы меня использовать?

-Да что ты, родной? Никогда и никак я не хотел тебя “использовать”. Что ты, непотребная девка что ли? Другое дело, что с самого начала Калерий Палыч представил тебя мне, чтобы ты, научившись, смог бы работать со мной, помогая тому делу, которое я до того вынужден был для заказчика делать один. Но ты, получив от меня программу, подробное описание методики и алгоритма в отчёте, решил завести своё, новое дело. Зачем же я стану тебе мешать, зажимать молодую инициативу? Действуй, любезный. Кстати, а сам ты разве не осознал, что сейчас ты пытался себя мне продать именно как шлюха на панели?

На следующий день к Вене тихонько подошёл Володя:

-Выйдем, поговорить надо.

-Что случилось?

Володя смущённо чесал репу:

-Не знаю, как и начать...

-Да ты начни с начала, не мучайся.

-Значит так. Вызывал меня сейчас начальник. Захожу в кабинет. Начальник стоит у раскрытого окна спиной ко мне и курит. А за журнальным столиком сидит Арсентий, он весь разговор и вёл. Начальник за всё время даже слова не сказал. И говорит этот паук: “Ты с Веней в друзьях, вроде. Значит для тебя не секрет, что Веня не сегодня-завтра уйдёт от нас. А у него программ – воз и маленькая тележка. И ведь всё это народное, а, значит, должно остаться в лаборатории. Значит, всё это нужно у него переписать, пока он ещё здесь”. –Ну хорошо,- говорю,- я а-то тут при чём? –А при том, что этот гад на всех своих лентах и дисках паролей наставил, попробуй перепиши. –Ну, опять, я тут причём?- говорю я им. –Тьфу ты, пропасть! Тебе русским языком говорят, если друзья, значит, знать пароли должен. Если не знаешь, узнай. –Э, нет,- говорю,- пардон, месье. Меня в университете математике учили, физике, даже ерунде всякой типа научного коммунизма учили. Воровать не учили. Так что извините. –Ну, тогда иди,- говорит Арсюша.

-Спасибо, Володя. Я всегда знал, что не все в нашей лаборатории сволочи. Приличных людей тоже немало. Но на баррикады, как видишь, я никого за собой не зову, потому как я учёный, а не политработник. Тем более, спасибо тебе.

Теперь Веня понял, почему он уже с десяток коротеньких распечаток с шифром Арсентия видел в ячейке результатов. Все они проходили в режиме отмены листинга выдачи, но в заказах ресурсов стояли номера лент Вени и Арсентия. Сразу понял он и то, почему Палыч назначил Арсентия и локальным сетевым администратором. Доступ администратора давал возможность прямого просмотра всех сетевых файлов группы. Таким образом “помощник” мог контролировать систему защиты всех членов группы. Просмотрев однажды все файлы запуска задач, Арсентий уже давно знал, на каких лентах и в каких зонах Веня держит свои тексты и готовые программы. К счастью, длительный опыт программирования Вени интуитивно подсказал ему правильное решение проблемы несанкционированного просмотра файлов. В операторах заказа лент и дисков Веня не хранил пароли, он подставлял их каждый раз непосредственно в момент запуска. Это было чуть-чуть хлопотнее, зато обеспечивало полную защиту. После разговора с Володей, Веня пошел к ячейке выдачи результатов, выгреб оттуда все распечатки Арсентия с заказами вениных лент, пробил их скрепками и приколол к заранее написанной служебной записке, с которой он предусмотрительно сделал копию.

Служебную записку следовало адресовать руководителю темы, то есть Палычу. Она содержала такой текст: “Согласно плану хоздоговорных работ, я неоднократно передавал Арсентию Владимировичу тексты и разработанные мною рабочие программы по теме, в которой он является
исполнителем. В последнее время я неоднократно ловил его с поличными на том, что он пытается несанкционированным образом получить доступ к совершенно другим моим программам, написанным для исполнения работ по теме с предприятием п/я А-3826, которая имеет строго ограниченный режим допуска. Прошу принять меры для предотвращения учечки служебной информации по несанкционированным каналам”.

Когда записку эту с распечатками Веня вручил начальнику, тот открыто засмеялся ему в лицо:

-Ну чего ты пыль поднимаешь? Всё, что разработано в этой лаборатории, принадлежит нашему государству, а представителем этого государства для тебя являюсь именно я – руководитель темы. Нет тут ни твоих программ, ни моих. Всё вокруг народное, как в песне. И не пыли ты тут насчет секретности, мы-то знаем, что никакой секретности в них нет.

-Как Вам сказать, уважаемый Калерий Палыч. Возможно, Вы знаете одно, а компетентные органы – другое. Но они умеют копать. Я, кстати, копию служебной в первый отдел отнёс, под роспись о регистрации. Таков порядок. Теперь не вздумайте приколотые к служебной записке компроментирующие материалы уничтожить и сделать вид, что их не было. ИМ это может сильно не понравиться. Я ведь не затем отнёс всё это комитетчикам, чтобы кому-то свинью подложить. Боже упаси! Но ведь и мне тачку на Колыме за чужие пакости катать не хочется. Так что Вы уж поаккуратнее работайте.

Палыч просто посерел. Тут было, действительно, сложно сообразить, где Веня блефует, а где дело может обернуться крупными непритяностями. Прокол его был ещё и в том, что абсолютно не разбираясь в специфике этого секретного приборостроения, он на самом деле не знал, какая именно часть информации считается секретной. А Веня это отлично знал. Секретными, например, являлись частотно-контрастные характеристики волоконной оптики ночных прицелов. Они определяют разрешающую способность приборов, поэтому простым их сравнением можно точно было сказать, насколько наши приборы лучше американских, используемых в Афганистане для “полигонных испытаний”. А наши были лучше, это точно. Эти графики Веня держал в своих рабочих журналах без всяких надписях на осях. Они были похожи на обычные параболы, нарисованные в школьных учебниках по алгебре. Но если их продать за деньги и объяснить, что есть что, можно получить срок. Какой именно, Веня точно не знал, но ведь он и не собирался их продавать. С другой стороны, не ходить же каждый раз, как дурак, в 1-й отдел, чтобы задать данные для счета очередной задачи. Когда Палыч пришёл в себя, он злобно прошипел:

-Смотри, Веня, с огнём играешь. Мне поверят больше, я член партии.

-Это верно,- протянул задумчиво Веня,- потому с Вас и спрос будет больше. Кроме того, Вы руководитель, и потому отвечаете просто за всё. Так что если я буду катать тачку, Вам придётся катать сразу две, я об этом специально нарядчика попрошу. В зоне членство в партии особых привилегий не даёт, там ценятся просто члены. И потом ещё, когда Вы наконец осознаете, что я не играю ни в какие игры. Я разрабатываю научные методики, я считаю приборы, но когда меня начинают бить, я защищаюсь. Смотрите и Вы, не прогадайте.

Палыч как-то утряс вопрос с 1-м отделом, и в прямые авантюры решил больше не ввязываться. Возможно, он даже получил выговор по партийной линии без занесения, слишком тихим он теперь выглядел. Он вызвал в кабинет Веню, Арсентия и молодую аспирантку, переполненную соками любви и страстно жаждущую замужества:

-Я вот тут тоже, значит, заинтересовался прогрессивными методиками. Хочу разобраться досконально. Давай-ка, Веня, организуй нам курс лекций по своей программе.

-Дык когда же работать? – развёл руками Веня,- У меня же план. И всем нужно срочно.

-Это ничего. Мы будем заниматься ежедневно по 2 часа у меня в кабинете. Кстати, не забудь переписать тексты рабочей версии программы Арсентию. Он тебя давно уже об этом просил.

Веня даже повеселел, приободрился и подумал: Хрен с ним, давай психическую!”. Вслух же он сказал:

-Народ к разврату готов? Тогда приступим. Прямо сейчас. Вы располагайтесь, я только за распечаткой сбегаю.

-Ладно,- подумал он,- хотите цирк? Устрою я вам его. Мало не покажется.

Он достал старую, ветхую и пожелтевшую от солнца распечатку, в которую только селёдку заворачивать, плюхнул её на журнальный столик, и голосом опытного лектора начал:

-Записывайте. Повторять не буду. Прошу не перебивать. Все во
просы потом. Значит, любая программа на Фортране версии 4 начинается со служебного слова “program”, за которым следует алфавитно-цифровой идентификатор с числом символов не более шести.

Минут через 5 он перешел ко 2-й строчке программы, и ещё 10 минут неторопливо пояснял, что такое декларативные операторы., следя, чтобы студенты успевали записывать Поскольку перед ним сидели лохи в программировании, кроме Арсентия, они только через полчаса начали смутно догадываться, что лектор больше рассказывает об особенностях языка Фортран, чем о логике работы программы. Арсентий сидел с мрачным видом и ничего не записывал. На вопрос Палыча, он коротко кивнул:

-Я это уже знаю.

Через отведенные 2 часа горло Вени пересохло, и он пошёл пить чай. “Студенты” на эту процедуру не пришли. Видимо, приводили в порядок свои конспекты, совещались и готовили вопросы лектору. Веня понимал, что эта дурь когди-нибудь должна кончиться, поскольку за день они прошли около 50-ти операторов программы, а всего их было около 8 тысяч. На следующий день томная аспирантка тоже сдалась, отложила в сторону ручку, сидела тихо и обречённо. Палыч уже через 20 минут пробормотал:

-Ну, ты это... Веня, так подробно по операторам не надо. Ты логику их работы характеризуй.

-Можно логику. Какие проблемы? Значит, вот этот оператор IF составной. Он проверяет принадлежность узла сплайновой интерполяции концевой точки граничного сегмента геометрии задачи с условием Дирихле. А ежели нет, то проваливаемся дальше... вот сюда. Здесь мы, в свою очередь, должны проверить...

Веня водил их по своей программе, как Сусанин поляков по болотам, с тем перед Сусаниным преимуществом, что он заранее знал, что никто его не зарубит, а совсем даже наоборот: ровно через 2 часа после начала лекции он будет пить горячий ароматный чай. А завтра он снова будет издеваться над дураками, вообразившими себя Софоклами. Аспирантку, конечно, жалко, но ведь не он же был инициатором этого цирка. С такой внешностью она скоро выйдет замуж и успокоится.

На третий день, с тоской убедившись, что пройдено всего 2 страницы распечатки, а всего их 150, начальник сказал:

-Давай, пройдись по подпрограммам. Объясни, для чего каждая служит и чего делает. Только кратко.

Веня согласно кивнул:

-Конечно, кратко. Какие дела? Да мы тут и за час управимся.

Он не обманул. Своего времени ему тоже было жалко, даже на такую забаву. Через час была поставлена точка, и все “студенты” оживились и повеселели. Эта мутота надоела даже Палычу. Интересно, понял ли он хоть сейчас, какой глупостью он занимал четырех сотрудников в течение трех дней? Только Арсентия новые приключения ещё ждали. Раскопав самую древнюю версию программы, даже не будучи уверенным в её работоспособности, Веня переписал её на ленту Арсентия, но с маленьким добавлением. Дело в том, что для редактирования текстов программы её строки должны быть пронумерованы, для чего в последник колонках отводилось целых 8 символов. Чтобы отличать тексты одной программы от тексто другой, программисты часто использовали шаблон, в котором в старших позициях набивалась буквенная аббревиатура имени программы, а в младших позициях шла нумерация. Но вместо названия программы можно ведь использовать имя любимой девушки, не так ли? Вот и Веня использовал для нумерации шаблон “ИУДА”. Теперь строки были пронумерованы “ИУДА0001”, “ИУДА0002”, “ИУДА0003”, ну и так далее. На следующий день в комнату к нему влетел совершенно разъярённый Палыч:

-Ты зачем так пронумеровал свою программу? Издеваешься?

-О чём это Вы, Калерий Палыч? Ах о программе?. Так эта версия у меня с самого начала так была пронумерована. Я ещё тогда прослушал рок-оперу “Иисус Христос – суперзвезда”. Под сильным впечатлением был, вот и пронумеровал. А что, разве нельзя? Или может у кого-то с совестью нелады? А я тут причём? Сам-то я ни у кого не воровал, никого не предавал, сребренников не получал, потому и нет у меня на этот предмет никаких комплексов. Впрочем, я могу пронумеровать и по-другому. Как скажете.

Пощупав с помощью прессинга Веню несколько раз за вымя, начальник уяснил, что бывший морячок способен хорошо держать удар, а при случае и сам приложить, хотя человек он вовсе не злой и не агрессивный. Просто он сделан совсем из другого, непривычного теста, что и вводит в заблуждение поначалу начальников, привыкших считать, что они хорошо разбираются в людях. Да, это вам не т

ипичный советский яйцелоговый интеллигент, который будет на продавленном диване рассуждать о судьбах русской интеллигенции. Кто его знает, может он и в морду даст, если его хорошенько завести. Впрочем, это как раз и был бы самый лучший выход в данном случае. Плюнул бы в лицо при свидетелях или даже дал пинка в коридоре, тут же бы его без хлопот можно было бы уволить за хулиганство. А пинок, он что? – забудется быстро, плевок сотрётся, зато проблема будет решена без шума и без пыли. Теперь же вот попробуй уволь: не пьёт, не прогуливает, с работой справляется. Здесь, пожалуй, надо как-то в обход, осадой, измором брать. Жуть берет, как подумаешь, сколько это самому-то нервов стоить будет. И начальник как будто оставил Веню в покое, решив неторопливо подобрать наиболее выигрышную стратегию. То, что Веня рано или поздно сгорит – вопросов не было. На стороне начальства система, десятилетиями отлаженная и отшлифованная. Сколько народу усатый пострелял, чтобы система стала работать без сбоя, как швейцарские часы.

С другой стороны поджимала не менее серьёзная проблема. Народ в лаборатории как взбесился. Все вдруг как по команде про диссертации заговорили. Причём, хотя и тихо, исподволь, но в интересном контексте. Мол, начальник-то наш – сука ещё та! – десятилетиями нас гнобил в мэ-нэ-эсах, а тут пришёл обветренный и просоленный парень, казавшийся поначалу вовсе тихоней, взял его за яйцы, надавил в нужном месте – смотри ты – кандидатом стал буквально на арапа. Потому и взял, что никто не ожидал. А нам наука: значит, с нашим начальником иначе каши и не сваришь. В общем, наличествовали все признаки бунта на корабле, хотя народ этот настолько пожиже Вени был, что нечего и сравнивать. Уйди любой из них из лаборатории хоть сегодня, ничего ровным счётом не произойдёт, только молодые обрадуются появившейся вакансии и соотвествующей перспективе в карьере. С этими начальник знал, как себя вести. Вот только если бы они не скорешевались на бунт все разом. И то сказать, защитился самый молодой сотрудник лаборатории, у которого даже не закончился срок отработки стажера после окончания ВУЗа. Шепотки-то нехорошие и смешки по всему институту расползаются. А что унизительнее может быть для ноблей, чем хохот пролетарской рвани. И хоть нобли эти - из совейской партноменклатуры получились, по мнению тех же пролетариев, совершенно говённые, недотягивающие по интеллекту даже до кухаркиных детей дореволюционного периода, но других-то нет. Для того и революцию делали.

Через полгода, когда страсти уже поутихли, появился Палыч как-то за чаем с важным и немного таинственным видом, а в конце уже кому надо шепнул:

-Зайдите, ребята. Есть о чём поговорить.

Как ни странно, он сказал это и Вене. Собрались четверо ведущих сотрудников. В кабинете начальник выдержал паузу, закурил, потом сказал:

-Тут такое дело заварилось. Один известный вам украинский академик решил своих самых способных ребят выдвинуть на соискание премии Ленинского Комсомола. А нашего босса он дипломатично решил использовать в качестве пробивной силы, поскольку, сами понимаете, дело это больше политическое, нежели чисто научное. Напрямую звонить ему, конечно, неудобно, поэтому он позвонил мне. Ну а я естественно поставил условие: половина твоих, половина моих. Максимум там может выдвигаться коллектив до 10 человек, поэтому от нас идут пятеро. Кроме вас ещё Арсентий. Где он сейчас, кстати?

Ребята оживились, глаза заблестели:

-Да где-то здесь до обеда вертелся.

Шутка сказать, лауреат премии... Такое не каждый день выпадает. Все уже немножко почувствовали себя лауреатами, поскольку в пробивной силе главного шефа сомнений ни у кого не возникало. И тут вдруг опять возник этот Веня:

-Есть вопрос.

Никто и слова не произнёс, но все почувствовали, что ничего хорошего Веня не скажет. Зависла гнетущая тишина. Оно по-человечески понятно: какая-то падла, к примеру, у тебя программы воровала, а теперь её навяливают тебе же в соавторы. Но все ещё надеялись, что при таком серьёзном куше всегда можно договориться по-хорошему, забыть хотя бы на время старые обиды. Однако, Веня зашёл с неожиданной стороны:

-Что касается троих моих коллег, у меня нет никаких вопросов. Это опытные сотрудники, у каждого немало публикаций, у каждого свой вклад в общее дело, и остальным понятно, в чём этот вклад состоит. Про себя тоже не буду говорить. Удостоили чести, спасибо. Вам виднее, чего я стою. Но есть в этом списке человек, относительно которого я даже не подозреваю, что он вообще сделал в науке, какие у него есть результаты, публикации? Я имею ввиду Арсентия. Он ведь в штате у нас всего 4 месяца. Да, он был нашим студентом-дипломником и, кажется, неплохо защитился. Но ведь дипломная работа студента не всегда так прямо тянет на премию Ленинского Комсомола. Если я чего не знаю, объясните мне, в чем же эта работа состоит, и как можно сформулировать её результат.

Толя с досады только изо всех сил хлопнул себя руками по коленям, а Колька зло так выплюнул:

-Ну что тебе, жалко, что ещё один станет лауреатом. У тебя же никто этого лауреатства не отнимает.

-Жалко или нет, это ведь не научный ответ. Да и дело вовсе не во мне. К тому же я и не лауреат вовсе. Но вопрос я задал и хотел бы услышать ответ.

Ответа у ребят не было, но слишком явно было видно, что они готовы разорвать Веню на куски. Что этому гадёнышу вечно надо? Что ему не сидится? Почему он вечно поперёк становится? Ведь взяли засранца в долю. Нет, надо ему обязательно всю малину испортить!

Начальник никак себя не проявлял. Ему, сами понимаете, разрывать сотрудника на куски несподручно, даже самого ненавидимого. Тогда Саня спокойно подытожил:

-Да ладно вам, ребята, заводиться. Остыньте! Товарисч имеет особое мнение. Но мы же живем тэсезеть в демократическом обществе. Четыре – “за”, один – “против”. Это не смертельно. Пусть имеет. Кончай базар, расходимся.

-Да нет, вы меня не поняли,- спокойно продолжал Веня.- Тут вы можете не только проигнорировать, на даже и насрать на моё мнение. Беда в том, что выдвижение работы должен одобрить Учёный Совет института, а там я просто задам тот же самый вопрос. И вот тогда ответить на него придётся, проигнорировать никак не получится. Так что вы пока подготовьтесь.

Чтобы не возбуждать в коллективе излишних эмоций, Веня прямиком отправился домой. Вечером заскочил Володя:

-Ну ты, блин, даёшь! Я такого за всю жизнь даже близко не видал, только разве что в кино, когда революцию показывали. Вскакивает на ящик из под мыла лихой матрос, бескозырку хрясь – прямо в грязь, тельняшку на груди хрясь – в клочья, маузер из кобуры рвёт осатанело: “Всех перестреляю, сволочи!...”. Вот примерно такое же в лаборатории сейчас творится. Один нескончаемый митинг. Ты бы хоть пару дней дома отсиделся, пока пыль уляжется.

-Знаешь, Володя, не в этом дело. Разве ты не понял, что вся эта история с Арсентием – это хорошо поставленный, тщательно отрежиссированный спектакль Палыча, который хочет разорвать меня чужими руками. Вся эта премия для того и придумана. Но ты не ссы, я уже знаю, что дальше делать. Спектакль, он и есть спектакль. Если знаешь его идею, это уже не страшно. Можно угадать и конец. Мне, конечно, жар-птицы там не светит, но и Палыч там может сгореть. Это я тебе точно говорю, как бывший моряк. Я не такое видел. На моих глазах парня так пырнули в живот, что разделочный нож на ладонь из спины вышел.

На следующее утро секретарша предупредила Веню:

-Сегодня в 4 часа общее собрание лаборатории.

-Да что они там, сдурели совсем. Собрания да собрания. Некогда мне. Когда же работать? А что там за повестка хоть?

-Не знаю. Собрание профсоюзное. Сказали, что объявят повестку на собрании.

Суть, конечно, Веня уже уловил. Но детали могли быть интересными. Как только все собрались, в атаку бросился Толя. Прямо как с гранатой под танк:

-Я предлагаю Веню исключить из списка соискателей премии, как человека, систематически противопоставляющего себя коллективу...

Веня понимал, что эта бодяга надолго, что если ему и дадут когда-нибудь слово, то будет это совсем не скоро, поэтому он резко встал и проорал:

-В этом уже нет необходимости!

Все опешили. Наконец Толя спросил, опасливо щурясь:

-А почему?

-Да потому, что я сам снимаю свою кандидатуру, и тем самым экономлю всем вам массу времени и эмоций. Да и работать мне надо, а не по собраниям дурацким шастать. А снимаю я её потому, что считаю ниже своего достоинства ставить свою фамилию рядом с фамилиями тех людей, которых я не уважаю. Баста! Но вопрос свой на Учёном Совете я задам, потому что имею право сделать это вне зависимости от того, в списке я соискателей или не в списке. Любой научный сотрудник имеет на это право. Советую подготовиться к ответу на этот вопрос.

После этого он решительно отодвинул в сторону колькины ноги и вышел из комнаты. Он сел за свой стол, но после таких митингов сосредоточиться на вопросах аппроксимации итегральных операторов оказалось не так просто. Через 15 минут в комнату вошёл Толя. Вытаскивая свой стол из комнаты и корячась, он бросил жёстко:

-Я не могу сидеть в одной комнате с подобным мерзавцем!

Веня пожал плечами:

-Баба с возу, кобыле легче!

End, но не совсем happy

Ей богу, заседание Учёного Совета – это далеко не самое интересное мероприятие в жизни института. Там разбирается всякая рутина, которая на самом деле давно уже решена в кулуарах, потому что выносить что-либо спорное, незавершённое, неопределённое на голосование считается дурным тоном и верхом неприличия. Поэтому большинство завсегдатаев, которым просто положено присутствовать на заседаниях, потому что они являются членами этого Совета, просто тихо дремлют в своих креслах, пока директор не встанет и не объявит громко: “На этом заседание Учёного Совета объявляю закрытым”. Это и есть сигнал проснуться.

Памятное заседание начиналось совершенно обыкновенно. Такой вопрос, как “утверждение выдвижения на соискание” являлся слишком мелким, он шёл в части “разное”, поэтому на него отводится не более 10 минут. По процедуре цидулка о выдвижении зачитывается начальником, который должен прочесть название работы, список участников и кратко, буквально одним предложением охарактеризовать вклад каждого из участников, после чего вопрос ставится на голосование, завершающееся тут же единогласным поднятием рук. Для проформы, конечно, секретарь запрашивает: “Кто против? Воздержался?”, но эти случаи вовсе редкие, нехарактерные для общества развитого социализма, в котором все вопросы дано уже решены и согласованы.

Дошла очередь и до Палыча. Дремавшие участники не сразу даже уловили, что он волнуется. Зачитав название работы, Палыч запнулся, помолчал немного и, вместо зачтения списка участников, сразу как-то мелко засбоил:

-Мы тут... сначала было включили Вениамина Михайловича в список, но потом выкинули...

Вот это слово “выкинули” и пробудило вдруг мирно дремавших членов Совета. Оно было так не к месту, не гармонировало и было употреблено вовсе не по протоколу подобных мероприятий, что кто-то даже недоумённо спросил:

-А почему, собственно, “выкинули”, кого и зачем?

Тут Палыч совсем растерялся и с обидой вытолкнул, как ребёнок, у которого отобрали юлу в детском садике:

-А он эта... противопоставляет себя коллективу. И вообще считает, что только один он работает, а остальные, мол, штаны протирают...

Поседевшие на заседаниях самых различных Советов доктора и академики такого ещё в своей жизни не слыхали. Откуда-то сбоку раздался раскатистый смех. Потом хриплый голос прокричал:

-А это, кстати, совсем не редкое явление в науке. Он что, сам так говорит, или это Вы, коллега, считаете, что он так о Вас думает?

С другого конца его перебил чей-то бас:

-А как его работу оценивают заказчики?

Тут Палыч совсем скис, поскольку даже тот убогий план, который он составил перед выступлением, куда-то вдруг вылетел из головы, и всё полетело каким-то бесформенным комом. Он выдавил неохотно:

-Ну, заказчики, значит... в целом, как бы сказать... довольны.

Сказать иное он, конечно, здесь не мог, потому что члены Совета ещё хорошо помнили, какой впечатляющий список актов внедрений был не так давно зачитан на защите Вени. С другой стороны, Веня не состоит на учёте в псих- и вен- диспансерах. Не замечен на рабочем месте в нетрезвом виде, никого ещё не избил и не оскорблял вахтёров нецензурной бранью. Пока Палыч лихорадочно раздумывал, как бы вернуть разговор в стандартное русло, решительно встал академик Моргунов. Все знали, что он не переносит Палыча на дух. Причина была простой: Моргунов никак не мог понять, что делает Палыч последние 20 лет в науке, и как мог такой серый и бездарный человек стать заведующим лабораторией. Ходили слухи, что Палыч то ли собирается, то ли уже пишет докторскую. Так, глядишь, и в членкоры попрёт – совести-то в нём совсем никакой нет. Моргунов рубанул решительно воздух рукой:

-Я думаю, что сегодня нам тут обсуждать просто нечего. Вопрос не подготовлен для Ученого Совета. Точно я не помню, но, сдаётся мне, что по Положению работа сначала должна пройти обсуждение научной общественности института, которая единственно и имеет полномочия выдвигать её на соискание. У Вас есть выписка из заседания научно-технического Совета? Результаты голосования? А то, может быть, вы там в лаборатории сами себя выдвинули, а нас потом Комиссия по присуждению премий запросами каверзными замучит. С другой стороны, у меня создаётся впечатление, что в коллективе нездоровая атмосфера. Предлагаю создать парткомиссию, которая выяснит суть конфликта и нам на следующем заседании доложит своё мнение. А Вы, коллега, пока почитайте Положение о порядке выдвижения. Всё ли у Вас там соблюдено по процедуре?

Дела завертелись, к сожалению, не совсем так планировал Палыч. На самом деле, пропихнуть вопрос втихую не удалось только потому, что на заседания явился Веня, нахально сел рядом с начальником, и в течение всей его речи глядел Палычу прямо в глаза. Он не сказал ни слова, но попробуй тут, блин, собраться с мыслями. Это же гипноз какой-то, чтоб он сдох!

Заседание научно-технического Совета прошло на удивление компактно. Видимо председатель получил чёткие инструкции от директора института. Он спросил, не возражает ли Веня против выдвижения работы в целом. Веня не возражал.

-В чём же тогда суть Ваших претензий, коллега?

-Да у меня и претензий никаких нет,- развёл руками Веня.- Я только поинтересовался, что именно сделал в этой работе соискатель Арсентий Владимирович. Никто не мог мне толком ничего ответить. Я ещё подумал, что я не специалист в системном программировании, могу чего-то недопонимать, поэтому я предложил вызвать заведующего лабораторией системного программирования. Если он одобрит его часть работы, какие у меня могут быть возражения?

-Вот и славно. Женя, позовите-ка Василия Игоревича.

Профессор Подкосин нарисовался буквально через пару минут. Он сдержанно произнёс:

-Знаете, я воспитываю системных программистов уже третий десяток лет. Я так скажу: даже средней руки специалиста меньше чем за 5-7 лет не сформируешь. Да, я был рецензентом дипломной работы Арсентия Владимировича. Я поставил ему оценку “хорошо”. Неплохая работа в целом, но я не нашёл там ни новых методов трансляции, ни оригинальных теоретических решений. Просто крепкая студенческая работа. Именно на “четыре”. Но чтобы за пять месяцев сваять на соискание премии... Они его что там, насиловали по 24 часа в сутки, ни спать не давая, ни есть? Это же не гуманно... да и не продуктивно.

Тайное голосование показало: за кандидатуру Арсентия – 3, против – 15. Веня, конечно, не голосовал. Трое тоже вычислялись однозначно: это был начальник и двое его сотрудников из списка соискателей. Такого Веня, честно говоря, не ожидал. Он удовлетворённо хмыкнул и вышел в коридор.

С парткомиссией всё тоже оказалось без проблем и волокиты. Старые большевики спокойно выяснили, что Веня ничего личного ни к кому конкретно не предъявляет, но занимает принципиальную, хотя и не совсем обычную позицию. А может так и надо по-настоящему, по-большевитски? В партию они Веню, правда, не приглашали вступить. Спасибо и на том. Нельзя же всё в одну кучу сразу валить.

На этот раз Палыча заслушивать не нужно было, поэтому всё пошло сжато, строго по регламенту. Эмоций просто никаких не было. Директор:

-Научно-технический Совет поддерживает кандидатуру Арсентия Владимировича?

-Нет.

-Хорошо, а парткомиссия?

-Также нет.

-Тогда голосуем за остальной список. Единогласно? Всё, товарищи. Заседание закончено. Отдыхайте.

Другой бы, может, завозмущался. Кричать начал: “Меня-то за что мордовали? За что выкинули из списка?”. А Веня был доволен. Это была настоящая, полноценная победа. Теперь он знал точно, настанет час, и он потребует публичного извинения у Калерия Павловича перед тем же самым составом Совета.

На следующее утро он обнаружил, что все запущенные им на ночь задачи так и стоят в очереди, не выходя на счёт. Он метнулся у диспетчерам:

-Девушки, а что случилось?

-Ваших лент нет в хранилище.

-Что за чушь? А где же они?

-Не знаем, спросите у начальства.

По их хитрым мордашкам видно было, что они что-то знают, да говорить не велено. Веня помчался к начальнику службы эксплуатации. Спортивного телосложения дядька с благородной сединой задумчиво выбил мундштук, глядя в окно, потом, не поворачиваясь лицом к собеседнику, неторопливо выдал:

-Приходил тут ко мне твой начальничОк. Просил открыть ему пароли твоих лент и дисков. А я сказал: как же я могу это сделать, если я сюда посажен именно для того, чтобы они не были доступны никому, кроме лица, которому лента выделена для хранения информации, согласно служебной записке. Даже директору института не имею права давать такую информацию, разве что по постановлению Прокуратуры после открытия уголовного дела. Такие у тебя, брат, дела. Тогда он накатал мне вот эту служебную, согласно которой он требует, чтобы я изъял эти ленты из обращения, то-есть арестовал их. А вот на это он имеет право, как руководитель темы. Я их изъял и положил в свой сейф. Так надёжнее. А тебе мой совет: У тебя много друзей, хотя бы в том же ИЯФе. Попроси кого-нибудь из них, чтобы он написал на моё имя заявку с просьбой выделить необходимое число лент. Перепиши на них всю нужную тебе информацию, а эти ленты затри разметочным кодом и подари начальничку. Я на время, необходимое тебе для переписи, дам девочкам распоряжение, чтобы они твои ленты тихонько поставили обратно в хранилище. Тебе недели хватит?

-Спасибо, Фёдор Борисович. Конечно, хватит. Только мне ведь много лент надо. У меня сейчас 13 лент да два больших диска.

-С дисковым пространством, сам знаешь, пока напряжёнка. Со временем и диски дадим. А лент у нас хватает. Конечно, мы не каждому по 13 лент даём, но тебе дадим. Иди, работай... ак-курат-нее!

Теперь Веня понял, что война подходит к завершающей стадии, после которой из двоих может остаться на месте только один. Теперь уже у Палыча не было пути назад, и после провала с премией сильно суженным оказалось пространство для манёвра. Слухи о том, что это за гусь, давно распространились за стены института, и это сильно вредило его репутации. Победить в обычном понимании, то есть уволить Палыча и стать завлабом, у Вени шансов, конечно, не было, но он такой дурацкой цели себе никогда и не ставил. Будь на месте Вени какой-либо другой человек, ему следовало бы подстраховаться, написать служебную: “В связи с арестом моих лент руководителем темы выполнение научно-производственных планов обеспечить не могу”. После этого можно интенсивно заняться спортом, коллекционированием марок, а правильнее всего – семьёй. Дети, наверное, отца уже забывать стали из-за его проклятых манёвров на работе. Хорошо ещё, что жена обеспечивает надёжный тыл, морально поддерживая его во всём, иначе Веня давно бы уже плюнул и ушел, сберегая свои нервы.

То, что и неделю, и месяцем позже ареста лент Веня продолжает работать, как будто ничего ровным счётом не произошло, привело начальника в совершенное бешенство, и однажды утром Веня обнаружил, что его задачи не запускаются с терминала. Уже проникнувшись смутными подозрениями, Веня выяснил у диспетчеров, что его шифр в вычислительном комплексе БЭСМ-6 закрыт. Следующий Венин шаг был уже похож на рефлекторные движения тонущего человека. Он попросил своего ИЯФовского друга дать ему разрешение на запуск задач с шифра этого друга с суммарным процессорным временем не более 10 минут в день. Конечно, это было смешно. Так можно вести только вялую отладку, а не решение задач. Кроме того, следовало для запусков использовать сетевое пространство этого друга, поскольку в Вениной лаборатории контроль этого пространства осуществлял Арсентий. Это была уже не работа, а имитация, поскольку теперь Веня использовал полностью чужие ресурсы, а при социализме дефицит ресурсов является основным законом государства и общества. Злоупотреблять этим не стоило. Тем не менее, чисто внешне всё выглядело так же, как и раньше: сидит человек и спокойно работает. Ох и задал же этим Веня задачку своему начальнику: как может работать сотрудник, лишённый всех ресурсов? Это противоречило законам сохранения материи и энергии. Единственное, что ещё тут можно сделать, чисто теоретически – лишить Веню доступа в свою комнату, отобрав ключ. Но это только теоретически, потому что комнаты на ночь запирались, ключи складывались в металлические колбы, которые держурный опечатывал и ставил в ячейки для хранения, а сдававший проставлял в журнале время и расписывался. Поэтому лишить доступа в комнату и уволить сотрудника – означало одно и то же, а именно уволить Веню начальник не мог. Тут социализм пока был на стороне трудящегося.

Начальник за многие месяцы совместной работы, наконец, нащупал единствнное уязвимое место у Вени: дело для него означало то же самое, что жизнь. Поэтому задавить Веню можно было только полностью лишив его возможности продвигать далее любимое дело. Заказчик давно уже был в курсе всех баталий, поскольку война в лаборатории значительно снизила темпы работ. Понимал он и то, что сейчас никто другой не мог вести дело за Веню или вместо него. Через год, возможно, кто-нибудь и дорастёт до понимания задач, правда, и при этом неясно, сможет ли он обеспечить прогресс даже отдалённо сравнимый по темпам с вениным. Вот ведь в самой лаборатории есть неглупые ребята, но никто и пальцем не пошевелил, чтобы хоть чем-то помочь этому делу, научные перспективы которого Веня всем так ярко продемонстрировал. Потому что нет внутренней заинтересованности, хотя все эти ребята получают немалые деньги именно из темы, которую выполняет один Веня плюс “помощник”, которого взяли специально, чтобы он украл у Вени все его разработки и программы, а самого Веню вытолкнул на улицу.

Пару раз заказчик приезжал в академгородок, и они с Веней ходили по приемным всех институтов более или менее близкого профиля. Заказчик приезжал не с пустыми руками, а с проектом договора, в котором директор, принимающий Веню на работу, должен поставить интересующую его сумму. Договор этот также предусматривал передачу министерством оборонной промышленности ставок академическому институту для организации лаборатории, работающей по теме министерства под руководством Вени. Каждый раз при виде такой бумаги объятья директора радушно распахивались, он обещал всё устроить в самом ближайшем времени, заказчик уезжал в самом благодушном настроении, выпив с Веней перед отъездом по рюмке коньяка. А потом всё заканчивалось ничем. Хорошо ещё, если Вене говорили об этом сразу, а не водили его обещаниями за нос месяцами, как это было в Теоретической и Прикладной Механике. Рано или поздно Веня узнавал, что за его приходом в институт следовал звонок из Президиума Академии Наук, который и ставил в деле очередную точку. Перенос такой жирной темы в другой институт автоматически означал перевод финансирования туда, а именно этого могущественный директор вениного института не мог позволить. Но в любой системе есть свои люфты и зазоры. Именно на это Веня и надеялся. Нужно терпение, решение может прийти неожиданно и вовсе не с той стороны, о которой ты думаешь.

В это время Веня хорошо физически окреп, возобновил свои тренировки, пропадал с семьёй на пляже. С точки зрения семьи и друзей, Веня вернулся к обычной нормальной жизни, какой живут все. Он даже начинал всерьёз подумывать о написании книги, и предложил заказчику писать её вместе, благо теперь появилось время. Правда, при текущем прессинге шансов на опубликование книги не было совсем, но ведь в стол писали многие люди, которые были куда талантливее нас.

И жена Валюша тоже ожила. Всё стирка да дети – так и состариться недолго. Она записалась в группу аэробики в Доме Учёных. Приходила с занятий вся такая упругая, налившаяся энергией. Она выглядела очень сооблазнительной в своём элегантном белом брючном костюме, так что Веня, как будто очнувшись от длительного сна и дурмана, подумал: “Боже, какой чепухой ты эти два последних года забивал себе голову! У тебя же такая красавица жена. Хорошо ещё, что не увели её за это время лихие люди. А может, вообще всю эту науку и премудрости придумал библейский царь Соломон после того, как его базовые инстинкты отказали напрочь из-за неумеренности страстей и нехороших излишеств? Смотри, парень, как бы и у тебя не отказали из-за излишеств на научной ниве”.

Однажды Валюша обратила внимание на небольшую выпуклость типа шишки на правой стороне живота. Шишка эта совершенно не болела, но, согласитесь, это неприятно. Тем более, женщине.

-Наверное, перетренировалась, вот грыжа и вылезла,- сказала она со смехом.- Проблема слишком резкого старта.

Однако Веня настоял, чтобы она сходила к врачу, хотя бы для того, чтобы успокоить себя. И тренировки пока лучше прекратить. Потом пошли всевозможные анализы. Только кровь пришлось сдавать три раза. Наконец строгий доктор на консультации в областной клинике сказал, что обследование показывает наличие кисты – доброкачественной опухоли. А рост её может быть спровоцирован чем угодно, да хоть бы и перетренировкой. Он рекомендует оперативное удаление, ибо со временем возможно и перерождение опухоли. Всё это время Веня ездил по клиникам с Валюшей, поскольку к концу эпопеи она уже начала немного сдавать, появлялась усталость, хотелось полежать. Наконец он отвёз её в хирургическое отделение облбольницы. Это совсем у чёрта на куличках. Добираться туда приходилось на автобусах с двумя пересадками. А тут ещё праздники, то 1-е Мая, то День Победы. Положив жену в больницу, Веня снова занялся поисками работы. Да ещё дети теперь висели на нём: 5-летний сын и дочь 9-ти лет. По утрам развести в школу, в садик, потом забрать, накормить и к Валюше съездить в больницу. Операцию назначили на 5-е мая. Поздно вечером позвонила какая-то женщина и сказала усталым, больным голосом:

-Вашу жену прооперировали. Удалена правая почка. Операция длилась 6 с половиной часов.

-Ка-к-кая почка?.. – оторопело переспрашивал мгновенно пересохшими губами Веня, но в трубке слышались только длинные гудки.

Рано утром, рассовав детей и попросив соседку забрать их, если он задержится, Веня ринулся в город. Там он сначала заскочил на центральный рынок и купил у бабки огромную охапку роз на все имевшиеся у него деньги. С этими розами, едва накинув на плечи халат, Веня вбежал в женскую палату послеоперационников. Конечно, он забыл постучаться, но и женщины не обратили на такие мелочи внимания. Валюша лежала у окна, бессильно раскинув руки поверх сиротского больничного одеяла, в такой позе, когда трудно определить, спит человек или бредит. Ну да, она же еще только отходит от наркоза. Он бросил розы прямо поверх одеяла, поскольку на маленькой тумбочке они бы просто не поместились, зарылся носом в её шикарных льняного цвета локонах, обхватив руками лицо любимой. Ресницы вздрогнули, глаза приоткрылись, и Веня увидал, что она плачет без слёз.

-Ничего, родная, держись! Прорвёмся... Не такое переживали.- прошептал он ей в ухо.

-Такое... ещё не переживали.- Скорее догадался по движению губ, чем услышал Веня.

Тогда он припал к этим губам мучительным и долгим поцелуем.

-Ты с ума сошёл!.. Чуть не задушил. А теперь иди. Потом... всё потом. Я не хочу, чтобы ты запомнил меня такой... лахудрой.- Она сделала попытку улыбнуться, но даже для этого недоставало сил, улыбка получилась горькой и беззащитной.

Приехав из города, Веня забежал на минутку к соседке, работавшей медсестрой в местной поликлинике, чтобы сообщить о результатах своего визита. Соседка, каждый день видящая на работе человеческую боль и мелкие хворобы, на этот раз заплакала:

-Я уже звонила по своим каналам. Шесть с половиной часов, ты сам понимать должен, когда бывают такие операции. Они должны постараться не пропустить ни единую клеточку, иначе всё зазря. Весь кишечник перебрали. Теперь остаётся только надеяться. Детишек твоих малых как жалко! Но ты держись, ты им нужен.

Дома Веня рванул ручку холодильника и извлёк наружу бутылку водки. Сорвав зубами алюминиевый колпачок, он налил стакан до краёв, резко выдохнул и опрокинул стакан одним махом. Такой “подвиг” он совершал второй раз в своей жизни. Первый раз не в счет, это было еще в прежней его, морской жизни, но там ситуация так сложилась. Вот и сейчас можно повторить мысль, высказанную в самом начале, о том, что Веня – странный человек. Пройдя 4 года обучения в мореходе, военную стажировку на крейсере и 2 года работы радистом на судах, Веня не выпил ни грамма, за исключением того единственного стакана. Причину знали только мать и Валюша. Веня был из неблагополучной семьи, отец его сгорел от водки, когда Вене было 15 лет, и за эти 15 лет Веня насмотрелся так много грязи, вони и матерщины от этих алкашей, что ненавидел их всем своим нутром. Валюша понимала его, потому что у неё самой родители погибли в войну при бомбёжке, и её сдали в детский дом в грудничковом возрасте. Потом, во время учения и после университета, Веня понял, что если не пить вовсе ни капли, с российским народом “контакта не получается”. В застольях 4 стопочки для него были железно установленным пределом. Для здорового мужика даже 4 стопочки – слону дробина, а в то же время ты уже вроде “как все”.

Через 30 секунд водка обожгла стенки желудка маленьким пожаром, после чего Веня “закусил по-русски”, то есть занюхал выпитое кусочком чёрного хлеба. Хлебный запах был потрясающе вкусным, и Веня разжевал кусочек с наслаждением, вспомнив, что с самого утра совсем ничего не ел, потом подошёл к трюмо с пустым стаканом в правой руке. На него смотрел во весь рост молодой, сильный и жилистый парень с русыми волосами и огромными голубыми глазами.

-Ну что, моряк, штормит?.. Да, браток, похоже, что не просто штормит, а по-Айвазовскому. Не твой ли Девятый Вал настиг, наконец, тебя?.. Прорвёмся, говоришь? Может, и прорвёмся... только куда? Это вопрос. Вот ты всё бежал куда-то, рвался в первые ряды, спортивный азарт тебя пьянил. Ну, положим, оторвался, обогнал... и что? Приехали, снимай боты?

Веня вспомнил, как в 8-балльный шторм он полез на мачту рыболовецкого траулера крепить сорванную штормом антенну. Боцман Михалыч сам обвязал его сизалевым тросиком вокруг пояса и проверил надёжность узлов. Матрос, если упадёт за борт, значит, сам говнюк – кому он такой нужен, а радист на судне всё же один, его надо беречь. Там наверху, у самого топа мачты пришлось провозиться около получаса. Утлое судёнышко лихо швыряло с борта на борт. Тогда казалось, что падаешь прямо в морскую бездну с 15-метровой высоты. Поначалу было немного жутко, но судно упрямо преодолевало чудовищный крен и начинало заваливаться уже на другой борт. Теперь это походило на огромные и притом бесплатные качели, и Веня хохотал, проваливаясь в очередную бездну, полную мелкой морской пыли. Когда он спустился на палубу, контраст был такой, что на миг ему показалось, будто шторм внезапно стих.

-Ну вот что, парень, пора бы и бабки кое какие подбить. Теперь у тебя другая задача – вернуть долги, отдать жене и детям всё то, что ты недодал им за эти годы из-за сраной своей науки. Всё, что успеешь... Кстати, сколько осталось у тебя времени? 3 месяца? Год? Да не всё ли равно. Значит, пора самому увольняться, пока Палыч не уволил тебя за прогулы. А вот он это сделает с превеликим удовольствием. Столько ждал, и – надо же – подфартило. Впрочем, время ещё есть, у тебя ещё неотгулянные отпуска за 2 последних года. Ну а там видно будет. Может, и найдёшь чего-нибудь.

Набегавшись на улице за целый день, дети только уже укладываясь спать, вспомнили:

-Как нам мамочка наша?

-Спите, спите, котята. Хорошо наша мамочка. Скоро выпишут. Завтра все поедем к ней в гости.

На следующий день Веня написал заявление и ушёл в отпуск. Свои книжки он положил в заранее принесённую с собой большую сумку. Больше ничего брать не стал и вышел, сказав обычное “до свидания!”, но зная уже наверняка, что сюда возвращаться ему не придётся.

Удачи тебе, парень!

8 февраля 2005 г.