"ВОЗВРАЩАЮТСЯ ВСЕ, КРОМЕ САМЫХ ЛЮБИМЫХ И ПРЕДАННЫХ ЖЕНЩИН"

18-03-2005


Окончание. Начало в № 416 за 06 марта 2005г.

На следующий день Веня купил огромный букет цветов, едва помещавшийся у него в руках, и с коробкой конфет зашёл в ординаторскую.

-Ну зачем Вы так,- смутилась заведующая,- мы ведь не смогли вылечить Вашу жену.

Веня с трудом сглотнул застрявший у него в горле ком:

-Кто же виноват, что не все ещё болезни излечимы. Но я знаю одно – вы сделали, действительно, всё, что могли. Спасибо вам...

Заведующая, отвернувшись, смахнула некстати набежавшую слезу:

-Ну, Вы... ежели что.. приходите снова. Мы вас примем без всякого направления.

Снова потянулись дни, похожие один на другой. В декабре вдруг началось осложнение с почками у дочери, и она снова загремела в больницу, что в бору на улице Пирогова. Теперь Веня метался между двумя больными. Дочку там давно уже знали, как постоянного пациента, и через неделю заведующая хирургическим отделением Нина Фёдоровна сама подошла к Вене:

-Приводите Вашу жену к нам. Мы посмотрим, что можно сделать.

Валюшу Веня привёз на такси и занёс в палату на руках. Дочку тоже перевели в эту палату из детского отделения, чтобы она помогала маме ходить по стеночке в туалет. На этот раз попытка переливания крови успеха не имела. Валюшу начало трясти в судорогах, и процедуру пришлось прекратить. Нина Фёдоровна отвела Веню в свой кабинет:

-Глотайте вот эту таблетку. Теперь запейте водой и слушайте. Мы бессильны что-либо сделать. Просвечивание показало, что имеются метастазы в подбрюшинной области. Кроме того, процесс начался во второй почке. Пусть полежит ещё неделю-другую. Мы проведём укрепляющий курс. Но это всё.

Поздно ночью 29 декабря Веня возвращался из больницы домой. Он пошёл по тропинке прямиком через лес. Воздух был морозный, а звёзды над соснами были такими огромными, что казались фонарями, включёнными кем-то специально, чтобы Веня не потерял дорогу. Он не замечал мороза, но внутри у него всё одеревенело. Не было уже ни слёз, ни кома в горле – только пустота и отупелость.

На следующий день позвонила мать с Сахалина:

-Хочу поздравить вас с Новым Годом. Как вы там? Позови к телефону Стеллочку.

-Она в больнице.

-Как в больнице? Что с ней? Ах, да... Тогда позови Валю.

-Она тоже в больнице.

-Боже! А с ней что?

Веня молчал. Тогда мать выкрикнула: “Я вылетаю” - и положила трубку.

Веня ничего не писал матери о том, что произошло с Валюшей, зная её отношение к ней, но сейчас он догадался, что звонок совсем не был случайным. Видимо, соседка написала матери письмо, в котором изложила всё, что сама знала.

Новый Год Веня провел в палате с женой и дочкой, предварительно сплавив сына знакомым, у которых было трое детей. Там ему не будет скучно. Веня молча сидел на низком стульчике рядом с койкой и гладил руку жены. А дочка читала вслух какую-то детскую книжку. Соседки деликатно ушли из палаты смотреть по телевизору новогодний “Огонёк”.

Через два дня приехала мать. Она с порога засыпала Веню вопросами, но он только махнул рукой. Уложив сына спать, они прошли на кухню. Веня достал бутылку водки. Налил по полстакана и сказал:

-Давай сначала выпьем.

Мать пригубила чуток, Веня выпил свою порцию, с шумом выдохнул и начал:

Значит так. Есть ещё шанс. В Москве есть академик, главный специалист по пересадке почек. Мне тут дали к нему рекомендательное письмо. Если он возьмётся, значит нам повезло. Кроме того, ребята в ИЯФе сказали, что там в институте теоретической и экспериментальной физики освоили новую методику протонной терапии, которая эффективна при наличии метастазов. Я у директора и к ним подписал письмо. Я бы уже съездил, да детей не на кого было оставить.

Мать замахала руками:

-Поезжай, нечего думать, а с детьми я тут управлюсь. Да ты не переживай так. Не ты первый, не ты последний.

Эти слова до того возмутили Веню, что будь перед ним не мать, а какой-нибудь мужик, он тут же дал бы ему в ухо. Ведь каждый человек неповторим, а не только самый близкий. Даже собаку жалко, когда она заболеет, а тут такие утешения. Но вслух он не сказал ничего.

Через неделю они вылетели в Москву. В сумке лежали все медицинские выписки и рентгенограммы. Только листок с диагнозом был свёр
нут в трубочку и заклеен, чтобы больной случайно не прочёл свою судьбу. Там были ещё два термоса с горячим чаем и маленькая сумочка с лекарствами и шприцами. Из аэропорта они доехали автобусом, а в Москве Веня взял такси. Остановились дома у заказчика. Вечером, когда жена заснула, Веня уединился на кухне с хозяином и изложил ему всё без утайки.

Самым удивительным было то, что Веня пробился к академику Лопаткину. Валюшу оставил в приёмной. Академик внимательно прочитал бумаги, долго смотрел на снимки на свет, а затем резюмировал:

-Ничего сделать нельзя. Если бы не было метастазов, шанс ещё был бы. После пересадки почки мы вводим пациенту лекарства, подавляющие иммунитет, чтобы предотвратить отторжение пересаженного органа. При наличии метастазов эти средства вызовут ураганное развитие опухоли. Здесь, простите, шансов нет.

Веня упал на колени:

-Доктор, не за себя прошу и даже не за жену. Детей у нас двое. Как они без матери жить будут?

-Да поймите же Вы, милейший, был бы хоть шанс, хоть один на тысячу, я бы его использовал. А сейчас не могу, простите. Она у нас под ножом умрёт ещё раньше и с большими мучениями, чем при естественном развитии болезни.

Самым трудным теперь было, как и что сказать Валюше, когда он выйдет из кабинета. Веня ещё минутку задержался, чтобы сконцентироваться перед этим сложным разговором, потом поблагодарил академика. Собрал свои бумаги и снимки и решительным шагом вышел в коридор.

-Ну что? – с надеждой рванулась навстречу Валюша.

-Потом, по дороге расскажу,- торопливо ответил Веня и накинул на плечи жены пальто.

-Ты понимаешь,- рассмеялся он,- академик, посмотрев твои бумажки, обложил меня матом и сказал: “Вы бы ещ с поносом в московские клиники прилетали”. Ничего у тебя серьёзного нет. Такую ерунду должен лечить участковый врач.

Валюша тоже резко приободрилась, и они мирно доехали до дома своего приятеля. Оставив жену пить чай с хозяйкой, Веня рванул в институт с письмом насчёт протонной терапии. На проходную вышел заведующий лабораторией, где практиковали эту самую терапию. Веня узнал в нём человека, для которого он когда-то считал электронную оптику источника этих самых пучков. Приободрившись, он напомнил коллеге о прежних связях, затем протянул письмо и кратко описал суть своего вопроса. Завлаб уныло развёл руками:

-К сожалению, слухи о нашей методике несколько преувеличены. Протонная терапия действительно способна убрать метастазы в костях. Она также показала свою эффективность при лечении опухолей женской половой сферы, но в этом случае мы облучаем не саму опухоль, а гипофиз, активация которого в конечном итоге приводит к инволюции, то есть уменьшению самой опухоли. А вот на почках эта методика не использовалась.

-Но может попробовать...

-Да Вы с ума сошли! Кто же нам позволит экспериментировать на живых людях?

Домой Веня возвращался почти успокоенным, как будто надежды на Москву оправдались на сто процентов. Трамвай медленно тащился сквозь густую пелену снега. Было холодно и очень тихо, как в вате. Это ведь тоже что-то значит, когда ты понял, что сделал всё, что только можно, использовал каждый, даже самый ничтожный шанс.

Обратно они вылетели уже на следующий день. Веня объяснил хозяину дома, что он боится оставаться в чужом городе даже на час, потому что если внезапно начнётся ухудшение, то они здесь просто пропадут. А дома ещё и дети ждут. Впрочем, долетели без приключений. Мать, узнав правду, только вздохнула тяжело.

Снова потянулись однообразные и безрадостные дни. Теперь участковый врач прописала наркотик – промедол. Его дают больным после операции, когда они отходят от наркоза. Это были небольшие белые таблетки в круглой пластмассовой трубочке. Таблетки эти были в аптеках на спецучёте, получить их можно только по специальным розовым рецептам, но и в этом случае провизор сначала справится, есть ли фамилия больного в специальном списке. Врач проинструктировала, что боли могут начаться совершенно внезапно, и таблетки следует давать незамедлительно, поэтому от больного нельзя отходить ни на минуту. Получив таблетки, Веня сразу сдирал с трубочки этикетку с названием, поскольку Валюша после операции уже знала, как они называются и для чего служат.

Первый приступ начался неожиданно. Валюша вдруг скорчилась на диване и начала бить по подушке руками. Веня сразу сообразил в чём дело, раз

жал её рот, засунул таблетку и дал запить водой. Через 5 минут всё прошло, она перевела дыхание и сказала:

-Раньше я думала, что способна вытерпеть любую боль. Только сейчас поняла, что эту – не смогу.

Через некоторое время температурные атаки и болевые приобрели некую регулярность. Если ещё месяц назад, сделав очередной укол, Веня изредка заскакивал на работу, то теперь он совсем никуда не отлучался. Мать готовила пищу, а затем уединялась либо с детьми, либо на кухне. В комнату Валюши она никогда не заходила.

В начале марта она перехватила Веню в коридоре и отозвала его на кухню:

-Ты прости, сынок, но я должна съездить домой на Сахалин. Я ведь на работе только отпуск взяла да продляла его телеграммой. Теперь мне надо дела в порядок привести, уволиться, а потом я приеду.

-Я провожу тебя в аэропорт. Надо ещё билеты взять.

-Ты что? До того ли тебе сейчас? Билеты я уже взяла и такси заказала назавтра утром.

Вечером пришли проведать знакомые. Узнав, что мать уезжает, они всплеснули руками:

-Да как же можно, в такое время? А как же дети? На кого они останутся?

Но мать говорила сконфуженно: “Да я ненадолго, только уволюсь и сразу обратно”.

Когда мать уехала, Валюша попросила Веню устроить её сидя, повыше. Он обложил её подушками, сам сел рядышком и склонил голову на её плечо. Так они сидели долго, потом Валюша сказала печально:

-А ты знаешь, это даже лучше, что она уехала. Не знаю почему, но у меня на душе стало легче. Может быть это оттого, что теперь в нашем доме остались лишь те, кто друг без друга совсем не может жить.

Веня погладил её волосы. Они оба понимали, что мать не приедет. Она испугалась того, что самая страшная и короткая часть этой истории может начаться в любую минуту. Веня тоже не смог бы постоянно находиться рядом с умирающим чужим человеком. Видимо, так устроен человек, что ему не всё по силам. Он не обижался на мать. Между ними никогда не было той нерасторжимой духовной связи, которая возникла у него с Валюшей с первых минут их знакомства.

Как ни странно, но после отъезда матери состояние Валюши начало стабилизироваться. Участковый врач объясняла это тем, что в весенний и осенний периоды у всех хронических больных состояние ухудшается из-за резких скачков давления и температуры в эти сезоны. Веня продолжал делать уколы и давать промедол, но в промежутках Валюша начала вставать, ходить по дому и даже заниматься какими-то мелкими домашними делами. Она подолгу занималась с дочкой, показывая той, как следует вязать, как готовить пищу. К середине лета она окрепла настолько, что как-то захотела погулять на улице. Веня с большой осторожностью спустил её по лестнице, и они вышли во двор. Погуляв немного, Валюша подошла к качелям на детской площадке. Веня подсадил её на качели и стал осторожно раскачивать. Через некоторое время жена рассмеялась звонко, почти по-молодому:

-Знаешь, голова закружилась так, как будто я в детстве подлетаю под самые небеса. Мне ведь уже несколько месяцев снится, что я качаюсь на качелях, и вот сейчас это исполнилось. Кстати, ты посмотри, в какое рваньё я обута. С этими болезнями мы совсем опустились. Хочу новые туфельки. Красные.

На следующий день Веня договорился с соседом, у которого был “Запорожец”, чтобы он отвёз их в город в центральный универмаг. До города ехать минут 40-45. Зная, как мало у них времени, Веня сразу направился в обувной отдел, где они выбрали лакированные туфельки-лодочки красного цвета. Всю дорогу обратно счастливая Валюша прижимала их к груди. Через несколько дней участковый врач сказала, что промедол уже становится неэффективен и выписала морфий.

Всему на свете выходят сроки

С тобой всё было в первый раз,-
И поцелуи, и свиданья,
Любви хмельной очарованье,
И крик детей, и смертный час.

Но я запомнил каждый жест,
Пусть счастье было лишь мгновеньем.
Потом лишь будет повторенье
Увы! – не самых лучших мест.

В первых числах августа стояла удивительная солнечная погода. Именно на это время в Сибири приходится бабье лето. Валюша изъявила желание погулять:

-Хватит лежать. Детям скоро в школу идти. Буду потихоньку расхаживаться. Сегодня десять минут, завтра пятнадцать. Так потихоньку и встанем на ноги.

Теперь она заметно слабела с каждым днём, и Веня не был уверен, что у неё достанет сил самой вернуться обратно. Но это было неважно, поскольку он был рядом. Они медленно и осторожно спустились по лестнице с 5-го этажа и вышли во двор. Берёзовая роща начиналась в 20-ти метрах слева от дома. Так же неторопливо они прошли по лесу ещё метров сто. Тропинки уже были усыпаны ярко красным и жёлтыми листьями, так красиво лежащими на изумрудного цвета траве. Валюша явно устала, и на обратном пути присела на пенёк осины. Веня сел напротив неё и смотрел не отрываясь. Не было уже в помине пышных белокурых локонов до плеч – только короткая стрижка, потому что мыть голову два раза в неделю стало слишком сложно. Но былая внешняя женская красота всё более вытеснялась совсем другой, внутренней духовной красотой человека, который не сдаётся до последнего вздоха, до последнего патрона. Ещё он думал: “Как знать, может именно эта короткая прогулка будет в нашей жизни последней”.

Силы действительно оставили Валюшу, и он занёс её на руках на 5-й этаж. К вечеру её стройные некогда ноги опухли, начали отекать. Врач сказала, это первый признак, что почки начали отказывать. Теперь организм начнёт отравлять себя шлаками, и конец должен наступить скоро.

Что лучше всего очищает почки? Веня знал – это арбуз. Сделав Валюше укол, он поехал с детьми на центральный рынок. Арбузы, как известно, в Сибири не растут, их привозят из южных республик. Ну, и цены, сами понимаете, какие. Веня на рынок заглядывал очень редко, разве что к празднику купить женщинам цветы, но теперь случай был особый, как тогда – с чёрной икрой.

На целый арбуз у них денег не хватило, они купили половину. Зато какой это был арбуз! С него только натюрморты писать. Спелый арбуз весь буквально истекал сладким соком. Они ехали в переполненном автобусе, держа арбуз бережно, как царскую корону. Даже дома дети не попросили малюсенького кусочка. Они знали – этот арбуз для больной мамочки. Валюша отломила маленький кусочек, подержала его во рту и сказала равнодушно:

-Что-то совсем не хочется есть. Отдай его детям.

Вечером Веня прокрутил фарш через мясорубку, и они стали лепить с дочкой котлеты. Тихо и незаметно в кухне появилась Валюша:

-Дайте, и я вам помогу.

Однако, силы оставили её уже через 5 минут, и Веня перенёс её обратно на диван. С этого времени Валюша стала погружаться в какой-то странный нескончаемый сон. Когда Веня будил её, чтобы дать чаю или тёплого бульона, он замечал, что глаза жены, лежащей на спине, закатываются назад, обнажая белки. Только страшным усилием воли она могла на некоторое время вернуть их в нормальное положение, а потом снова впадала в этот странный транс, не совсем похожий даже на сон.

Соседка обещала вечером забрать детей, чтобы отправить их в деревню к своей родне. К ужину Веня одел детей в новую, только что купленную школьную форму. Через 3 недели сыну предстояло идти в первый класс. Он предупредил детей, чтобы они не шумели сильно, потому что мамочка устала. Дети стояли перед постелью матери непривычно тихие и торжественные. Потом Веня прижался щекой к лицу любимой и негромко сказал ей на ухо:

-Валечка, посмотри на деток в новой форме.

Лишь через минуту мама смогла открыть глаза. и по её перекошенному болью лицу видно было, каких нечеловеческих усилий ей это стоило:

-Это... пре... красно... – чуть слышно прошептала она, и голова её снова бессильно опустилась. А глаза закатились.

-Дети. Попрощайтесь с мамочкой.

Они испуганно сказали маме: “Спокойной ночи”. Веня сделал укол и отвёл детей к соседке. Там он наскоро попрощался с ними, поцеловав и прижав их крепко к своей груди, затем выбежал обратно. Теперь он знал, что счет идёт на минуты. Но ведь он так много ещё не успел сказать любимой за 13 с половиной лет, которые он её знал. Может быть, он не сказал что-то самое важное, а через очень короткое время будет уже поздно. Он целовал исступлённо её тоненькие руки, из которых на глазах уходили последние струйки жизни. Преодолевая горький, застрявший в горле ком, он прокричал эти главные слова:

-Валечка... если бы та знала, как я тебя люблю!..

Скорее сердцем, чем ушами он уловил едва слышные слова:

-Я... те... бя... то... же... как... боль... но...

Слова эти были уже не из этого мира, а из того – далёкого и холодного.

Ближе к ночи к нему пришла лучшая Валюшина подруга и сказала:

-Тебе сейчас нельзя оставаться одному. Я тоже подежурю.

Они прошли на кухню, и Веня поставил чай. Говорить, собственно, было не о чём, да и не хотелось. Веня тупо сидел, лишь изредка кивая головой, совершенно не воспринимая того, о чем говорила эта женщина. В половине третьего из комнаты жены вдруг раздались странные, громкие и страшные звуки, не похожие ни на всхлипывание, ни на тяжёлые вздохи. Сознание умирающей уже давно отключилось. Это сердце – единственный здоровый орган её тела – вело последнюю, рефлекторную отчаянную схватку за жизнь. Не в силах вынести эти звуки агонии, Веня с силой зажал ладонями уши, но звуки с тоже самой силой рвали его мозг, проникая по каким-то иным каналам. Целых сорок минут шёл этот последний бой, потом разом наступила ещё более страшная тишина. Веня подошёл к тому застывшему комочку, которому ещё недавно он признавался в последний раз в любви. Странно, что на этот раз глаза любимой были широко раскрыты. Веня закрыл их ладонями и долго держал их, пока веки не застыли в этой последней позе. Слёз у него уже не осталось, глаза были сухими, а по телу разливался непривычный свинцовый покой.

В семь утра пришли какие-то старушки обмывать тело покойницы. Видимо, они в своей жизни проделывали эту процедуру далеко не в первый раз, поэтому движения их были неторопливые и уверенные, а говорили они очень мало и тихо. Обтерев тело влажными губками, они приступили к одеванию. Для этого нужно было приподнять покойницу, что они жестами и попросили сделать Веню. Он поднял тело любимой в последний раз, и был потрясён тем, какое оно лёгкое. Оно весило, как тело его 12-летней дочери. Эта 40-минутная агония сожгла все жировые клетки, израсходовала всю оставшуюся внутреннюю энергию до последней капли. На месте бывшей пышной груди теперь не было ничего, а ноги были совсем не отёкшие, снова тонкие, и даже пятки были покрыты шелковистой нежной кожей, как у младенца. Старушки одели её в то самое ситцевое летнее платье, в котором она в последний раз качалась на качелях, а Веня надел на ноги так ни разу не использованные при жизни лакированные красные туфельки.

На следующий день из Минска по телеграмме прилетел брат. Он взял на себя все хлопоты, связанные с похоронами. Веня лишь присутствовал, подписывал какие-то бумажки. Двери квартиры теперь не закрывались, приходили какие-то люди, много людей. Постояв у гроба, они уходили, и приходили другие. Хоронили Валю в воскресенье. При подъезде к кладбищу начал накрапывать мелкий и тёплый дождик. Когда опустили гроб, Веня бросил первым горсть земли, и ребята из ИЯФа начали быстро забрасывать яму землёй. Веня только подумал: “Куда они так торопятся?”.

Потом были поминки. Стульев нанесли со всего подъезда, потом откуда-то принесли дополнительные столы. Никогда в жизни Веня не видел в своей квартире так много народа. Валюшу любили все, с кем она встречалась и пообщалась хотя бы раз. Вот и говори после этого, что биополя нет. Веня больше молчал. Сейчас у него не было ни слов, ни мыслей. Только пустота.

Когда все разошлись, Веня остался с братом. От соседки они узнали, что автобус в Легостаево ходит 2 раза в сутки. На вечерний они уже опоздали. Нужно ждать до утра. Последние месяцы Веня только и делал, что ждал, поэтому он решительно заявил:

-Нечего ждать, будем добираться на попутках.

Узнав в деталях, через какие населённые пункты проходит их маршрут, они сели на автобус, который провёз их примерно треть пути, затем они пошли по просёлочной дороге. Примерно через час они тормознули попутный грузовик, который провёз ещё треть пути в желаемом направлении, поблагодарили шофёра и пошли вдвоём снова. Теперь уже была глубокая ночь, и встреча с попутной машиной казалось маловероятной. Веня шёл размашистым шагом в кромешной темноте. Хорошо ещё, что луна была полная, а то бы они наверняка заблудились на многочисленных развилках дороги. Внезапно резко похолодало. Веня совершенно не подумал о том, что уже осень, и вышел из дому одетым в рубашку и джинсы. Брат оказался предусмотрительным и прихватил тёплую кожаную куртку. Теперь они каждые полчаса по очереди отогревались в этой куртке. Они прошли через много деревень и потеряли счёт времени и километрам. Ночевать на дороге никак не возможно, поэтому оставалось только идти. Под утро они совсем выбились из сил. Добравшись до очередной деревни, увидели на окраине открытые двери большого сарая и решили немного отдохнуть. В сарае лежали неоструганные доски, горбыли. Путники улеглись на них и накрылись вдвоём одной курткой. Через два часа стало совсем холодно. Они протёрли глаза и снова двинулись в путь. На траву пала роса, затем взошло солнышко и молочный утренний туман стал подниматься вверх.

Они вошли в деревню и вскоре отыскали нужный дом. Взошли на порог и поздоровались с хозяевами. Те уже не спали, в деревне все встают рано. Их никто ни о чём не спросил, только хозяйка сказала:

-Дети спят в горнице, ты должен сказать им всё сам.

Веня вошёл в полутёмную горницу, низко наклонившись, чтобы не удариться головой о притолоку. Он подошел к спящей дочери и погладил её по голове. Дочка открыла глаза, села в постели и улыбнулась:

-Папка, ты пришёл! Ну как там наша мамочка?

Веня молчал, горло охватил спазм, и слова не могли выйти наружу. Проснулся и сын. Он подбежал к отцу и сунул заспанную голову ему подмышку:

-Хочу домой, к маме. Она уже выспалась?

Тогда Веня выговорил очень тихо:

-Мама умерла!

Дочка заплакала тихо, по-женски, а сын забасил навзрыд. На самом деле сын ещё не понимал всего ужаса происшедшего, он заревел за компанию, глядя на сестру. Веня гладил их по головам, не зная, что тут можно ещё добавить, и наконец сказал сухо:

-Умываться и завтракать. Потом едем домой, автобус будет через час.

Нужно снова научиться жить

Не умерла, а словно каравелла,
Земные завершив свои дела,
Ты распустила гордо парус белый
И в голубую даль навек ушла.

Там, сквозь разрывы зубкого тумана
Я внови искал на реях вымпела,
Но ты ушла в просторы океана,
Где нас судьба негаданно свела.

Верь, мне как жизнь нужна твоя улыбка,
Но скрылась за кормой твоей земля,
И остаюсь один в тумане зыбком
Я как матрос, отставший с корабля.

Уже много месяцев назад Веня понял, что собственно момент смерти – это не самое тяжёлое, что ему предстоит пережить. Все эти месяцы он с ужасом думал, как он будет жить потом. Фактически вся его жизнь, успешная научная работа и даже возможность защиты диссертации основывались на том, что рядом с ним находился человек, который взял на себя все многочисленные проблемы быта и воспитания детей: как дожить до зарплаты и где перехватить трёшку, чтобы купить ведро картошки. Более того, когда он приходил с работы, натянутый до опасного предела, как перекрученная пружина часов, двухминутного разговора с Валюшей, прикосновения её тёплых рук бывало достаточно, чтобы всё накопленное напряжение спало, конфликты показались мелкими и дурацкими, и в душу вошёл покой.

Первые две недели он просто спал сутками, проводив детей в школу, просыпался на короткое время, чтобы накормить детей, заглянуть в их тетрадки, погулять с ними и уложить спать. От матери приходили письма. Хотя они и были написаны шариковой ручкой, но тексты их были настолько одинаковы, что все письма казались копиями, снятыми с одного оригинала: “Здравствуйте, дорогие мои! Как вы там живёте? Как детишки? Как Валя? У нас всё хорошо. Картошка в этом году уродилась на славу, дрова на зиму заготовили...”. Веня раз в месяц писал такие же письма-копии: “Здравствуй, мама! У нас всё хорошо. Дети здоровы. Учатся прилежно. Как твоё здоровье? Не нужно ли чем помочь?”. О Валюше он не писал ни слова, потому что и материны письма, и его собственные к ней никогда не были отрывками задушевного разговора. Это были маски, придуманные людьми для того, чтобы упростить жизнь, заменив духовное общение заполнением стандартных бланков, в которых нужно лишь проставить птички в соответствующих позициях. Потом эти бланки при необходимости могут быть предъявлены как квитанции об оплате: “Ну как же! У нас тоже всё, как у людей”.

Конечно, мать получила в своё время информацию от одной из соседок, и всё знала, но правила этой игры она установила сама и теперь не знала, как их изменить. Потом она стала присылать посылку за посылкой. Первым движением Вени было отказаться от получения, чтобы их отправляли обратно. Потом он решил, что это детство и глупость. Бабушка шлёт внукам гостинцы – что в этом плохого? Мать слала Вене коробками таблетки элениума, а в письме делала приписку, чтобы он обязательно их пил 4 раза в день. Ибо это избавляет от стресса и востанавливает равновесие. Самое интересное, что сначала Веня покорно их пил. От таблеток страшно хотелось спасть и становилось наплевать на всё, что происходит вокруг. Потом Веня разом очнулся: “Ты чё, друг? Это же оскотинивание! А кто детьми будет заниматься?”. Он разом выкинул в помойку все накопившиеся таблетки.

Когда же он наконец проспался, он жадно бросился на работу, полагая, что именно она выведет его из кризиса, как это всегда бывало раньше. Но сейчас это почему-то не срабатывало. Целый день он тупо сидел, уставившись в одну точку. Всё казалось мелким и ничтожным: и наука, и пустые хлопоты окружающих его людей, которые по непонятной причине куда-то несутся, мелко суетятся, лебезят перед начальством, подличают и выгадывают. Из него самого вынули главный стержень. Раньше он был солдатом, который не мог заболеть простудой или поносом, потому что вокруг были только ужас и смерть. Теперь проблем не было совсем никаких. В институте Веню никто не трогал и не дёргал. Они даже не обижались, что Веня не ходит на общие вечеринки и юбилеи, потому что знали, что Вене не на кого оставить детей. Дома тоже наладился спокойный порядок. Дети никогда не хныкали, их не нужно было часами будить в школу. 12-летняя дочка успела усвоить от мамы навыки приготовления пищи, сама покупала продукты в магазине, ходила в музыкальную школу и даже записалась на курсы кройки и шитья, осваивая оставшуюся после мамы швейную машинку. Веня брал на себя стирку, а уборку квартиры они делали все вместе.

Страшным было наличие свободного времени, когда дети, приготовив уроки, ложились спать. Тогда возвращалась боль. Веня не мог ни читать, ни смотреть телевизор. Всё написанное в книгах, которые он с такой страстью собирал многие годы, казалось глупостью несусветной. Всё валилось из рук. Недоделанные модели кораблей покрывались пылью. Паяльник он в последний раз брал в руки так давно, что уже и не помнил, куда он его засунул, поэтому коробки с микросхемами и незаконченные конструкции он задвинул в самый дальний угол чулана.

Ему хотелось умереть, и с каждым днём всё больше времени он занимался обдумыванием связанных с этим деталей. Отравление он отверг сразу – это удел забеременевших курсисток. Хотя после смерти жены у него остался морфий, который мог бы облегчить именно этот вариант ухода. Так же брезгливо он отверг вскрытие вен и повешение. А вот выброситься из окна с 5-го этажа казалось наиболее подходящим. Для этого нужно только набраться решимости, разогнаться и прыгнуть через широкое окно, выходящее на задний двор. Там внизу находились широкие бетонные отмостки, так что шансов выжить не было.

Но однажды он увидел сон. Вообще говоря, сны Веня видел крайне редко – примерно один раз в два года, а может он просто не помнил их, просыпаясь. В этот раз он увидел Валюшу в летнем платье, разгуливающую по какому-то лабиринту, покрытому ярко-зелёной летней травкой. Она была молодой и здоровой, и такой прекрасной, как в то время, когда он только познакомился с ней. Веня бросился вслед за ней, но она скрылась за поворотом лабиринта. Никогда в жизни Веня не бегал так быстро. Добежав до поворота, он увидел за следующим поворотом чью-то лёгкую тень. Так продолжалось долго, очень долго. Когда лабиринт наконец кончился, Веня выбежал на луг, но вокруг не было ни души.

Проснувшись, он какое-то время раздумывал над скрытым смыслом этого сна. Видение было таким реальным, что он мог бы подробнейшим образом описать каждую складку и узор её платья, выражение лица, разворот плеч, движения рук, ритм дыханья. Он даже вспомнил запах её кожи, неповторимый и прекрасный. Внезапно из самых глубин его создания выплеснулась даже не злость, а какая-то остатанелость:

-Ах ты, сволочь недорезанная!.. Смерти красивой, гадёныш, хочешь? А детей твоих кто подымать будет? Партия и профсоюз? Или может быть твой брат – инвалид второй группы, вчистую комиссованный из армии по состоянию здоровья, у которого своих двое девчонок растёт? Или может мать твоя, которая бросила их наедине с умирающей их собственной матерью? Да ты и мизинца Валюши не стоишь, сопля интеллигентская. Жена твоя, не дрогнув, вынесла такие муки, что сам ты давно сломался бы, зачерпнув лишь десятую долю их. Да не о детях ты, подонок, думаешь, и не жену твою молодую жалко тебе, а самого себя жалеешь: “Ах, как мне плохо!..”.

Больше подобные мысли к Вене не приходили, но ему стало скучно жить жизнью робота, который только обязан делать что-то по заложенной извне программе, а сам не хочет ровным счетом ничего. Вскоре Веню пригласил на банкет по случаю защиты диссертации один из сотрудников лаборатории. Гуляли в ресторане. Веня нажрался так, что он совершенно не помнил, каким образом он влез в автобус, да ещё в тот самый, который идёт до его дома, и как он вылез на нужной остановке. Видимо, на автопилоте. От остановки до дома оставалось идти чуть больше ста метров. Время было позднее, на улице ни души. На холодном воздухе Вене стало совсем плохо, он обнял двумя руками берёзку, потом наклонился и начал извергать наружу всё, что он в тот вечер съел и выпил. Ему показалось, что он выдал даже больше, чем принял. Потом он присел на скамейку, отдышался, и к нему вернулась способность соображать:

-Ну и скотина!.. Тебе оказывается не только убить себя кишка тонка, даже напиться не способен. Хорошо ещё, что дети уже спят и не увидят, какое говно этот их папаня.

Этот вариант поиска смысла жизни показался Вене ещё более омерзительным, чем прежний, и больше он таких экспериментов не повторял. Но теперь ему стало ещё труднее жить. Во-первых, у него пропал нормальный сон – впервые за 33 года жизни. Всю ночь он лежал не сомкнув глаз, забываясь в каком-то дурмане лишь на краткие мгновенья. а наутро совершенно измученный плёлся на работу. Потом он стал бояться спать в темноте. Когда он лежал на боку, ему мерещилось, что за спиной на расстоянии полутора шагов стоит кто-то ужасный с огромным зазубренным ножом в руках, и вот сейчас, через секунду он всадит со всего размаха этот нож Вене прямо между лопаток. Обливаясь липким потом, Веня переворачивался на спину, чтобы держать обзор всего объема комнаты.

Когда стало совсем невыносимо, он пошёл на приём к психиатру, и тот выписал ему какие-то таблетки. Кошмары прошли через некоторое время, но сон нормальный так и не вернулся. В середине ночи Веня просыпался оттого, что ему слышался цокот каблучков женских туфелек на лестнице. Это Валюша возвращается домой. Вот звук каблучков приближается... Сейчас раздастся звонок входной двери. Веня целый час прислушивался, ожидая этого звонка. Другую ночь он также часами ждал звонка Валюши по телефону. Самым поразительным было то, что однажды такой звонок раздался в действительности. Веня бросился к телефону, судорожно схватил трубку, из которой раздался звонкий женский голос:

-Ты меня ждешь? Знаю, ждёшь. Я сейчас в ресторане Дома Учёных. Приходи.

Потом раздались гудки. Веня задохнулся: это был точно её голос. Конечно её, чей же ещё? Веня узнал бы его из тысячи голосов. Он взглянул на часы. Они показывали половину первого. Веня долго не мог попасть ногой в запутавшуюся брючину, потом накинул на плечи пиджак... В это время заплакал Данилка. Видимо. увидел какой-то страшный детский сон. Веня сел растерянно на угол трюмо:

-Да, мужик, плохи твои дела – крыша уже поехала!

Со временем Веня научился более или менее контролировать свои чувства. И всё равно он каждый раз ловил себя на том, что где бы они ни был в толпе людей – на улице или в магазине – взгляд его совершенно непроизвольно общупывал каждого человека в толпе, выискивая ту единственную женскую фигурку, без которой жизнь его не имела теперь никакого смысла.

Интуитивно он нашёл некий баланс. Каждый вечер перед сном, уложив детей, он выпивал рюмку коньяку, потом начинал размышлять, стараясь вспомнить из своей прежней жизни что-нибудь самое приятное, но мысли его медленно и незаметно всегда сворачивали вот на какую тему:

“Валюша занимала в жизни моей такое место, что было оно объемом больше, чем вся остальная Вселенная. Да и теперь разве она меньшее место занимает? Вот ты, материалист сраный, думаешь, что умерла она, распались молекулы, из которых была составлена эта бόльшая часть, и теперь нет ничего? А природа ведь не терпит пустоты. Из этого следует, что она и теперь есть. Более того, она здесь, рядом. Потому ты и чувствуешь ежеминутно её присутствие. Да, тела нет, оно распалось. А душа? Кстати, что мы знаем о душе? Ничего? Вот то-то. Раз не знаешь, сиди и сопи в две дырочки, пока морду не набили. Она здесь и будет здесь до тех пор, пока вы помните её. Пока она нужна хоть кому-то на этой земле.

Но, с другой стороны, чёрт побери! – где же справедливость? Тот говнюк, что душил тебя и выкинул всё же из лаборатории, жив-здоров и в ус не дует. Артемий, который воровал твои программы, тоже, кажется, процветает. Почему же тогда жена твоя, детдомовка, не знавшая в своей жизни ни материнской груди, ни колыбельной песенки, умерла такой молодой, в то время когда ты был затравлен, а дочка не выбиралась из больниц? Если есть душа, должна быть и справедливость, не так ли? Так где же она справедливость эта? Пока жив человек, у него хоть надежда есть, пусть не сегодня, путь когда-нибудь, но увидеть хоть краем глаза эту справедливость. Почему же этот человек, который был лучше всех нас живущих, ушёл, так и не увидев справедливости? И вы после этого будете утверждать, что есть Бог, который и является олицетворением этой самой справедливости? Ну-ну”.

Однажды Веня почувствовал какую-то тупую тянущую боль справа под нижним ребом. Боль, впрочем, была терпимой, и он какое-то время её игнорировал. А между тем шли дни, боль не только не проходила, но и стала усиливаться. Прощупав пальцем место, где локализовалась эта боль, Веня обнаружил явное утолщение, похожее на шишку. Паники не было. Веня только ядовито хмыкнул: “Ну вот. Кажется, приплыли”. Потом он пошёл к врачу. Та долго и тщательно пальпировала его живот, затем резюмировала:

-Ничего страшного. Похоже, это просто жировик. А источник боли в чём-то другом. Давайте-ка, милок, начнём с анализов.

-Ну что ж, с анализов, так с анализов.- Веня ещё хорошо помнил, что такого же сорта слова произносились его жене, когда они начинали с анализов.

Анализы, впрочем, показали, что в моче у Вени обнаружен песок. Тут самый удобный момент, чтобы пошутить: “Такой старый хрен, что уже песок сыплется”, хоть песок не сыпался, а вымывался. Зондирование показало начинающуюся форму холецистита. Вене приписали аллохол, запретили всё острое и жирное, копчёное и жареное. А причина, сказала врачиха, в последствиях длительного стресса и гиподинамии. Рекомендуются физические нагрузки. Лучше всего бассейн.

Веня выбрал бассейн. Только ездить приходилось далеко. Однажды в апреле он слез с автобуса и бодрым шагом направился в сторону бассейна. Идти нужно было через низину, потом пересечь железнодорожный переезд, а там слева уже и здание бассейна виднеется. Снег по обеим сторонам тропинки громоздился серыми грязными сугробами, покрытыми тонкой корочкой льда. Сияло яркое солнышко, которое наполняло всё вокруг какими-то новыми, радостными весенними надеждами. Веня приостановился, снял шапку, и вдруг он с удивлением обнаружил, что внутрь его тела разом хлынула целая лавина звуков, запахов, красок. Как объяснить это термин – “звенящая тишина”? Только где-то совсем далеко проскрипел проходящий трамвай. И каждая клеточка тела тысячей невидимых нитей вдруг соединилась с каждым атомом Вселенной. Веня видел каким-то особым зрением, как тают просевшие снега, капельки соединяются в ручейки, которые там, под снегом уже бурлят, прокладывая новые русла. Тысячи крошечных травинок под снегом проклюнулись разом из под земли. Знаю, знаю. Вы скажете: “Чакры открылись. Третий глаз и всё такое прочее...”. Может и так. И эта музыка... Нет-нет, это была совсем не та Музыка Небесных Сфер, которую он слышал когда-то очень давно, когда встретил Валюшу и влюбился в неё с первого взгляда. Это была скорее какофония, но не безобразная и неприятная, а чем-то притягательная, как весенние крики грачей. Наверное, это была какофония рождения какой-то новой жизни, и слабые ручейки этой жизни уже проникли в его артерии. Он чувствовал это. Придя домой, он записал стихи:

Я бегу, не зная сам, куда.
Тороплюсь и делаю ошибки,
Только без твоей простой улыбки
Это всё пустая суета.

Времени неотвратимый бег
Нашу жизнь однажды подытожит.
Друг без друга мы уже не сможем,
И с тобою встретимся навек.

25 февраля 2005 г.

Комментарии

Добавить изображение