СВЕТЛАЯ КНИГА, или КНИЖНЫЙ СВЕТ

“…я не нужен живым после того, как умру,
но не нужен и мертвым, пока жив”
Алексей Слаповский

“Смерть для высокоразвитых людей –
это не более, чем увлекательное приключение”
Д.Роулинг (автор саги о Гарри Поттере)

Друг мой, нежданный-негаданный читатель, думаешь ли Ты о смерти. Нет? Славно! Каждый час? Ну, это перебор, как говаривают картежники. Актуальная “обмирщенная” культура (поведенческая, вербальная, художественная, естественно-научная и т.д.) “вытесняет (гнусное словечко гнусной Венской конференции) смерть из общежительной Ойкумены (так скажем). Мыслишка тривиальная и пошлая, но дельная и вполне содержательная, увы. Помирать-то придется. Как профессиональный больной, несколько раз стоявший на ЭТОЙ меже-мете, скажу, что на самом деле умереть не так-то и просто (сказанное не относится к внезапной катастрофической кончине). На всю жизнь я запомнил изречение великого психолога-психиатра В.М.Бехтерева (1857-1927; да, да, того самого, которого Усатый Хозяин “прибрал”), переданное мне из уст в уста его прямым учеником, стариком-профессором (давно в Небесном Легионе): “Для того, чтобы серИозно болеть, нужно иметь очень КРЕПКОЕ здоровье; обычно люди умирают сразу”. Да-с, в мире мудрых мыслей.

Впервые я увидел смерть в далеком 1955 году. Моя восьмидесятипятилетняя бабушка вдруг легла в постель, три дня пролежала, просила только пить и отошла… Она, простая русская женщина, верующая, половину жизни прожившая в Старой России, ни на что не жаловалась, никого не обвиняла. Время пришло и она, преизбыточно преисполненная жизнью, ее соком и влажностью, ушла величаво и несуетно.

Последняя смерть в моей живой жизни… В ночь на 8 ноября прошлого года в Сочи умер мой старинный друг, доцент кафедры теории и истории государства права Санкт-Петербургского университета Валерий Эвальдович Краснянский (64 годочка). Именно этот господин устроил В.В.Путина на службу в университет, за ручку привел к А.А.Собчаку. В правительстве первого и последнего питерского мэра Валерий был министром, главой Фонда имущества. Корешок мой заветный, меценат, покровитель искусств и поэзии, умер во сне. Вот ТАКОЙ смерти, как у моей бабки и моего друга-брата, можно бешено, до судорог, до слюны на подбородке, завидовать. Больше ничему и никому на свете завидовать не стоит, ибо… (см. Книгу Псалмов, Книгу Эк… ну это и свинари знают).

Любому НАСТОЯЩЕМУ художнику всегда блазнится-мерещится смерть. От Гомера до Акунина… Лучшие, наигениальнейшие страницы Толстого – про нее, про Нежную Даму (“Три смерти”, “Смерть Ивана Ильича”, последние дни Болконского в “Войне и мире”).

Веруешь ли Ты, читатель, в Господа нашего Иисуса Христа, в Аллаха, в Кришну (в Кришнамурти ?), в Будду Амиду, в Будду Амитабу, в грозного Бога Израиля, - или веришь только в доллар, в индекс Доу-Джонса, в блядство, в сытную еду, в развлекательное (криминальное) чтиво – без разницы? Верующие и неверующие, теисты, деисты, агностики, богоборцы все будем в Царствии Небесном. Вот там свидимся и потолкуем. А, может быть, и не встретимся, ибо есть старая злая мудрость: каждому воздастся по вере его

Я отчасти начитанный человек, и вот меня поразила пронзительная строка Александра Введенского (был такой поэт-обэриут, кстати, родной дядя человека, с которым я когда-то дружествовал-горячительные напитки употреблял):

Кругом, возможно, Бог.

Вот в этом “возможно”, братцы, и заключена, как зародыш в яйце, вся наша лепая и нелепая жизнь-жистянка-жестянка. Нетерпеливый читатель скажет: чего-то так Пригодич распоэзился, заперхал и закуковал. Смерть? Мы жить хотим и “хочем”. Друзья, от всего сердца желаю: живите долго.

Встревожила-растревожила-скукожила меня чрезвычайно изящно изданная книга: Б.Акунин, Г.Чхартишвили. Кладбищенские истории. М.: Колибри, 2004. 240 С. Тираж 50 000 экземпляров. Рисунки Татьяны Никитиной (чудные). Дизайн Михаила Никитина (ненавязчиво элегантный). Книга снабжена многочисленными черно-белыми (безыскусными якобы) кладбищенскими фотографиями, сделанными автором (при рассматривании этих “фото” зачастую оторопь берет).

Смерть золотой нитью прошивает ВСЕ произведения Акунина, якобы принадлежащие к жанру полудетской, развлекательной беллетристики. Гусь-буковские книгочеи со мной согласятся (или не согласятся; без разницы). Помнит ли читатель, что перу создателя Фандорина-Пелагии принадлежит великолепное фундаментальное (жутковатое) исследование: Григорий Чхартишвили. Писатель и самоубийство. М., 2000. 576 С. Тираж 10 100 экземпляров. Если кто соблаговолит, см. мою заметку об этой книге: Маска сброшена, или Истинное лицо Бориса Акунина http://www.prigodich.8m.com/html/notes/notes.html (колонку слева прокрутить вниз, № 46).

Мировидение-миропонимание Акунина-Чхартишвили определить-понять-уловить чрезвычайно затруднительно. Однако попробуем: неимоверно (безмерно, непомерно) добрый апологет-критик Западного Мира, увы, внехристианин, надхристианин, подхристианин с мощными дзенскими обертонами-лейтмотивами. Неуклюже, но в “тему”. Ох, не прост, не прост наш автор, отказывающийся от звания ПИСАТЕЛЯ, заявляющий, что он “массовик-затейник” (С. 5). Литературный двуликий Янус (Акунин-Чхартишвили) с висельническим юморком именует себя ТАТОФИЛОМ (“любителем кладбищ” – “оказывается существует на свете такое экзотическое хобби” (С. 6), но ни в коем случае “некрофилом”.

Дернем леопарда за х…вост. О чем книга? Да, так, кладбищенские описания (Чхартишвили) и кладбищенские рассказики (Акунин). Беллетристика, блин, “развлекуха”, правда, от нее трансцендентным морозцем потягивает, да инфернальной серой попахивает. Бывает.

Объясняю для “непродвинутых” (в Гусь-Буке их почти нет). Автор-эссеист под своим подлинным именем “шастает” по кладбищам (Старое Донское, Хайгейтское, Пер-Лашез, Иностранное кладбище в Иокогаме, нью-йоркский погост Грин-Вуд, город мертвых на Масленичной горе в Иерусалиме), резонерствует, печалится, фотографирует, медитирует и разрешается резиньяциями. Вторая ипостась сочинителя (Борис Акунин) пописывает-записывает кладбищенские историйки. Однако какие резиньяции и какие рассказики: мощные, ладные, складные, обращенные к уму и сердцу читателя. Читатель, хватит репу чесать, дуй в книжный магазин, купи эту книгу, не пожалеешь: качество гарантирую. Господам марксистам-троцкистам-коммунистам Чхартишвили-Акунина читать не советую: Карл Маркс в посмертной роли вампира-вурдалака-упыря – это для них непереносимо: в корчах падучей забьются.

Читатель, помнишь ли Ты, что ранняя редакция романа “Доктор Живаго” имела название “Смерти нет”? Так вот, если одолеешь книгу Акунина, поймешь (или подтвердишь свое видение-понимание), что ЕЁ, действительно, нет и не будет. Здесь я совсем не имею в виду христианскую “жизнь вечную” (это предмет веры, а не словесных ратоборствований). Приведу два чеканных афоризма: Всё, что когда-то было, и все, кто когда-то жил, остаются навсегда” (С. 6); “Рождение и смерть – это не стены, а двери”.

В конце книги писатель формулирует задачу мирового людского сообщества: “Главная мечта человечества избавиться от страха смерти, а вместе с ним и от всех прочих страхов. Это означает не вообще уничтожить смерть, а исключить смерть неожиданную, непредсказуемую и преждевременную… Когда смерть перестанет внушать страх и восприниматься как зло, можно будет считать, что человечество свой путь благополучно завершило и вернулось в Эдем” (С. 226). Тривиальная, казалось бы, мысль, а вся книга – развернутый комментарий к ней. Ох, и хочется же обильно и сверхобильно цитировать книгу, а нельзя, ибо не дело: надо свои скудоумные мыслишки выуживать из канавы.

Эх, о каких “ушедших” повествует Чхартишвили, посетивший “дорогие могилы” (Достоевский): Салтычиха, Карл-Хейнрих (!!!) Маркс, Абеляр и Элоиза, Бальзак, Жерар де Нерваль, Альфред де Мюссе, Оскар Уайльд, Аполлинер, Модильяни, Айседора Дункан, Махно, Джим Моррисон и прочая, и прочая, и прочая. И фото, и фото, и фото могил и надгробий Кладбищенские рассказы Акунина превосходны, кстати, в одном из них появляется небезызвестный коллежский асессор (чиновник восьмого класса в “Табели о рангах”) Эраст Фандорин. Действие рассказа происходит на “иностранном” кладбище в Иокогаме.

Устал я строчить о высоком. Вильнем хвостом (на сей раз направо).

Личное воспоминание, косвенно связанное с Иокогамой. Был у меня в 1970-е годочки, как теперь пишут, высокодуховные и высокоморальные, товарищ Лев Р.. Левушка был единственным на всю совдепию светским специалистом по церковной музыке, заведовал фонограммархивом Института истории религии и атеизма. Институт размещался в Казанском соборе, а фонограммархив – в отдельном помещении на улице Плеханова (в девичестве – Казанской). Человек он был чудесный, ласковый, добрый, бесподобно играл на гармошке и пел “Лазаря”. И вот как-то к ученым-безбожникам нагрянула ученая-синтоистка, барышня, изучавшая (ее тему работы я хорошо помню) церковные элементы в музыке Чайковского (плюс литургические произведения композитора, которые тогда были запрещены; Яков Рубенчик подтвердит). Натурально, японка хорошо говорила по-русски (ноблесс оближ – историк русской музыки).

И приключился у них скоротечный роман, как “Солнечный удар” (Бунин). Любая связь с иностранцами тогда не приветствовалась, мягко говоря; по себе знаю). Двое суток они (по понятным причинам) не вылезали из фонограммархива. Потом Лева поехал провожать ее в аэропорт. Там они поцеловались на прощанье (они не думали, что навсегда), барышня протянула ему визитную карточку и сказала: “Будешь в Иокогаме - позвони”). Никогда Лева не побывал в Иокогаме, а японку в Россию больше не пустили (видимо, кто-то “стуканул”). Сейчас о таких прелестях пожухлых Софии Власьевны и Цецилии Карловны никто и не знает, а кто знал – забыл, а зря. Вернемся к нашим покойникам.

Чхартишвили, японист, выдающийся переводчик японской литературы (кто читал Мисиму в его переложении, никогда не забудет) – человек непомерной, но отнюдь (избави Бог) не кичливой культуры. Акунин живет в культуре, как во вселенской “коммуналке” со скандальными насельниками, тараканами, вонючими носками, кривоногими детьми, тошнотворными борщами и – одновременно в раю с ангелами бестелесными в их сложной иерархии.

Эх, написать бы о том, какая у нас с Хозяином Птичника затеялась занятная переписка по поводу маркиза де Ривайля, выпустившего под псевдонимом Алан Кардек тома: “Книга духов” и “Книга медиумов” – священное писание спиритов-медиумистов (почувствуйте разницу). Кстати, великий химик А.М.Бутлеров (1828-1886) издал громадный том “Труды по медиумизму” (год издания забыл, об этом, увы, в газете не прочитаешь)

Не всем, однако, это интересно. Все же скажу пару фраз. Я читал эти книги с выписками в конце 1960-х годочков в “спецхране” (!!!) Публичной библиотеки (кто сейчас помнит отделы специального хранения в больших библиотеках), когда усиленно занимался изучением оккультных проделок В.Я.Брюсова– А.Л.Миропольского (наст. фам. А.А.Ланг, символист второй руки, но маг – первого ранга). В.П.Лебедев любезно сообщил мне в письме, что писал о Кардеке еще в 1981 г. в своей работе “Экстрасенсорное восприятие новая наука или старый миф?” (В сб. “Вопросы научного атеизма” М.1985). Ну, ладно, мне и Редактору такое чтение было нужно по “делу”, а Бакунину-Чхартишвили к чему ЭТО… Бог весть.

Пора закругляться, т.е. и честь знать. Приоткрою занавеску исповедальни. Читатель, эта заметка, как и все прочие мои статейки (в отличие от “ученых” опусов) написана в один присест, в состоянии специфического транса, набело; шесть с половиной часов я не вставал из-за машины бесовской, не пил, не ел, даже пИсать не ходил. Как составитель рифмованных текстов осмелюсь сказать – сие нечто вроде вдохновения (впрочем, это слово слишком захватано жирными пальцами разных бесстыжих краснобаев).

Читатель, когда прочитаешь “Кладбищенские истории”, на Тебя сойдет великий покой, ибо писатель великий утешитель, добрый, терпеливый, великодушный, всепонимающий и всепрощающий. Фаворский свет. Паламический огонь. Светоносный эфир. Вот такая, блин, танатология, как гутарят в рюмочных под паленую водочку. Великое утешение и великий свет (простите за высокопарность, больше не буду). Большой писатель Борис Акунин превращается в сверхбольшого… А истерические разносы-поносы-доносы ему, как с окурка пепел. Вот так!

23 марта 2005 г. 8 час. 17 мин. Солнечное морозное утро.Петергоф. Давление 168/93. Пульс 102.

Завтра мне – 57 лет.