ДЕЛО НЕ В ОКЕАНЕ

To M. – please be alright

Когда бегаешь по берегу океана рано утром, то встречаешь только редких сосредоточенных рыбаков, снобов-чаек и иногда собак. Собаки гуляют с хозяевами, но все равно океан делает их похожими на озабоченных бездомных коллег с какой-нибудь Раратонги, которые всю жизнь роют песок в поисках крабов. И у тех и у других лапы, носы, кончики хвостов и иногда ушей в мокром песке. Я же - безо всякого приуменьшения – промокшая песчинка, беспомощный моллюск, выброшенный на берег и еще не задохнувшийся от безжалостного солнца, просоленная пена, вообще ничто.

Cogito ergo sum обращается у океана своей изнанкой – я не думаю, потому что существует он. Я могу думать о чем угодно, но не думаю ни о чем. Разве что потом, отойдя подальше, позволишь себе удивиться – как это можно быть одновременно живым и вечным?

Он кажется единственной и первичной реальностью и заполняет своей жизнью все пространство. Между тобой и волнами нет преграды – бесконечная ревущая взлетная полоса узурпирует твое ничто и не допустит ни слова, ни звука.

И остается радоваться тому, что можно забыть о высшем мире, и хочется только быть рядом с величием мира материального – материи без формы – в шуме волн и запахе соленой морской растительности.

Бога нет, океан слишком велик, нет места для “божественной сферы” Платона. Если бы Он здесь был, то величие предполагало бы скромность, сила – слабость, а вечность нравственность. Как хорошо, что это не так.

Океан разлился далеко на Запад, чтобы омыть берега Востока. Ну вот, пожалуй, такая простая мысль может отвлечь от блаженного созерцания, отбежать подальше от берега.

Запад это закон, легальные отношения между человеком и Богом, Восток – личное участие. Запад озабочен грехом и спасением, Восток – смертью и бессмертием, правдой и ошибкой. Даже в христианстве, на Западе главное – человечность Иисуса, его смирение, но не слава. Он не властный владыка вселенной, не Судия, воскресший во всем своем величии в окружении ангелов, людей и зверей. Таким, принявшим божественную форму, вы увидите Его на Востоке. На Западе он бедный и несчастный страдалец на кресте. Я где-то читала, что опекунский совет одной церкви не разрешил повесить готическое распятие – настолько оно показалось ужасным. Как будто распятие может быть красивым... Человечность Бога сочетается на Западе со строгой легальной структурой церкви - согласно Римскому государству (с принципом верховной власти и двойным законом каноническим и гражданским) - централизованной власти в лице папы и всеобщего участия.

Восток принципиально и глубоко пессимистичен. Иначе не может быть, если видеть во всем борьбу добра и зла, двух равнозначных начал, и этой борьбой объяснять и грех, и историческое развитие.

Когда-то давно Августин начинал думать именно так. Потом, глядя подолгу на звездное небо и размышляя о божественном начале в организации космоса, он стал относиться к Создателю как к положительно доброму началу. Да... странное слово “добро”, если вспомнить цунами. Возможно, в этом и есть разница между абсолютно далеким небом и абсолютно близким океаном. Последний велик, безразличен и безличен, вне добра и зла. Превращает любого субъекта в объект природы, и тем самым, только формально как соединительная ткань между объектом и субъектом - немного сродни Богу. Немного, потому что для последнего это соединение происходит в человеке, а для природы во всем мире.

Абсолютное безразличие природы и безусловная первичность Бога в душе...

Кажется, что если опираться исключительно на разум, познавать, описывать природу по частям – так же, как если бродить с фонариком по закоулкам души, – теряется из виду сама суть, источник. Все равно что ограничиваться “работающими решениями” - так хорошо мы знакомы с этим сегодня означает опустошить жизнь. Не потому что прагматичный подход бесполезен или плох. Но потому, что он недостаточен. Ибо без безусловного и абсолютного разные значения теряют свой вес. Так же, как уходит почва из-под ног у тех, кто утверждает, что важно не обладание правдой, а ее поиск. В какую сторону идти в чистом поле? Поиск правды предполагает какую-то интуицию правды, и, подходя к ней, мы должны различить ее, узнать.

Сколько раз, встречаясь с природой (и иногда такое случалось со временем), я признавалась себе, что все эмоции-мысли сводятся к одному восклицанию – как я люблю ее безразличие! Разум может посчитать такое словосочетание оксимороном, но никто не принуждает нас ограничиваться рациональными рамками. Возможно, его лучше объяснить, сопоставив с божественным началом. Когда любовь не просто платонов “божественный архитектор”, соединяющий объекты, но когда она одновременно превосходит саму себя в этом качестве, выходит за рамки самой себя, стоит вне разделения на части, на субъекты и объекты. Если мы что-то или кого-то любим, включая себя, мы любим в этом божественное начало.

Однако, в конечном человеке – в отличие от природы – любовь исчерпывается объединением Аgape и Еros. Снисходящего к человеку в милости Бога и восходящего к высшему - человека. Agape – Слово, ставшее плотью, Eros – плоть, возжелавшая Слова.

Точка их соединения – воля человека.

На Западе именно там находится ядро, суть человека. Не в интеллекте, но в воле, любви. Рациональные основы, греческие традиции свободы как непосредственной сущности человека – принял Восток. Если присмотреться, то во многих исторических воля-разум противостояниях можно увидеть конфликт Запада и Востока – авторов “католических” писем и св. Павла, Фомы Аквинского и францисканцев, св. Августина и Пелагия.

У океана я – если вдруг начинаю думать – Пелагий, в тишине дома наедине с собой Августин. Тогда кажется, что я живу в другой Америке – не в стране сильных разумных индивидуумов, свободно принимающих решения под свою ответственность (в итоге решая за или против божественного), но частица во всем историческом, наполненном трагическим воздухом пространстве, грешном и готовым принять божью милость. И заменить вторую первой – как заменить религию моральностью – кажется кощунством. Мы вольны принять или не принять божью благодать, но про себя-то знаем, что никогда не спутаем ее с моральностью. Рациональная этика не исчезает – никто не отменял четырех языческих платоновых добродетелей: смелости, умеренности, мудрости и справедливости, их просто недостаточно. Не для счастья – в греческом, “естественном” смысле именно с ними человек может оставаться собой, т.е быть счастливым, но для полного принятия своей души.

В словаре природы нет спасения”. Природа бессмертна – ее существа не несут сознания своей смерти поэтому спасение не имеет смысла. Для вечной природы жить означает быть ( в этом ее можно считать формально сродни Богу – primum esse et primum causa), для смертного человека - жить означает грешить.

Миф об Адаме повествует именно об этом – человек, в самом естественном своем состоянии должен пасть, в конечном мире жизнь и грех попросту синонимы.

Августин рассуждал, как просто было бы Адаму избежать своего падения, никакая внешняя сила не толкала его к нему. Это означает, что причина падения – внутри человека. У человека есть все необходимое, но он хочет сам властвовать над этим необходимым, и над собой. Он отворачивается от Бога. Некоторые называют это гордостью, некоторые – самовозвышением, неважно. Смысл в том, что человек захотел полной независимости, автономности (не в расхожем значении “гордости” – самые скромные люди могут быть самыми гордыми). Т.е получается, что грех – это не моральное падение и не непослушание, они являются лишь следствиями, именно тогда употребляют слово во множественном числе - грехи. Причина греха – отрицание Бога как первичного и высшего добра, как любви, которой Он любит себя через нас. Логика Фомы Аквинского – Бог первичен в себе, но не может быть первичным для нас, ибо наше знание не может начаться с Него – не всегда, но часто ограничивала: начиная с внешнего мира и постигая его, человек терял способность интуиции, узнавания безусловных в себе принципов, на современном языке – терял себя.

Самое время вернуться к океану и удивиться, как же он все перемешал. Восток становится вдруг Западом, а Запад Востоком – вместо Закона, подписанного договора с Богом, с гарантией жить спокойно, травоядно и наблюдательно, появляется непосредственная связь, общность с Богом (данная то ли божьей милостью, то ли Духом Святым, то ли любовью), а за ней активность личного участия.

И результатов такой активности за всю жизнь не расхлебать.