ШИЗА

22-06-2005

("Шиза" документальная повесть, первая серьезная публикация в московском журнале "Молодая гвардия", 1988 год, когда Танечке было 18 лет).

 

Железно лязгнули за спиной двухметровые двери, и санитар Игорь прошел вперед - открывать вторые, ведущие непосредственно в отделение. Я стою в коридорчике между двух дверей. В “предбаннике”. Вдоль стены восемь стульев, соединенных между собой.

На них в приемные дни и часы ожидают приема, либо свидания посетители.

Вообще-то 9-е отделение-отделение закрытого типа и свидания в нем запрещены, но для родственников делается исключение.

С улицы наше отделение выглядит совершенно обычно: одноэтажная казарма сталинской постройки. Вдоль окон цветочки и елочки, на крыльце коврик. Но на стене кнопка с надписью: “Звонить один раз”, а ниже перечень предметов, запрещенных для передачи больным. Среди которых ножи, вилки, лезвия, иглы, прочие металлические предметы.

А так же инструктаж: Все передачи, предназначенные больным, подписываются и передаются дежурной медицинской сестре. Запрещено передавать продукты в стеклопосуде, а так же термосах.”

Я нажимаю один раз на кнопку звонка. В дверном окошке показывается лицо санитара.

И вот он уже открыл передо мною вторые двери, ведущие из “предбанника” в отделение. В 9-ое психиатрическое отделение военно-морского госпиталя.

В отделение ведут две двери: наружная и, через маленький “предбанник”, внутренняя. В палатах дверей нет, а в туалете она стеклянная.

Кроме того, ночью в коридоре и во всех палатах горит ночной свет. И все равно он слишком ярок для сна. Поэтому пациенты, подтверждая еще раз, что они не дураки, кладут мокрое полотенце на плафон или сбивают его. Причем плафон висит довольно высоко и можно только догадываться, как они умудряются его портить.

Сегодня мое последнее суточное дежурство. Я прохожу в отделение, по пути в “сестринскую окидываю взглядом койки штрафников и буйных - они стоят вдоль стен коридора В коридоре размещают больных, за которыми рекомендуется постоянно присматривать. Сейчас там лежат пять человек.

Пастухов - ни дня не прослужил в СА. Сразу же был отправлен к нам. Он спокойный шизофреник. Понимает все, словом нормальный человек. Никогда не подумаешь, что в один “прекрасный “ момент у него может наступить кризис ,как это бывает у больных такой болезнью, и он из нормального человека может стать животным. Но сейчас он нормален. Ему намного лучше и его скоро отправят домой, поэтому каждый день он мечтает об этом. Работает в камбузном наряде -моет посуду, ходит с младшими медсестрами на кухню за продуктами .Однако слаб и подчиняется наркоманам, которых присылают к нам на 20 дней “для лечения”.На самом деле они здесь отдыхают и терроризируют когда больше, когда меньше, больных.

Другой больной “из коридорных” - Шурувадов - маленький худенький узбек. Ужасно любопытный. Хватает все, что блестит: часы, ручки и др. Ночью идет в туалет, а на обратном пути падает на любую пустующую кровать. Его приходится перетаскивать на место, потому что во-первых за ним нужен глаз да глаз, а во-вторых под местами своих ночевок он забывает тапки и, хныча, ходит за мной , пока я их ищу.

Третий одноножка”, еще меньше, чем Шурувадов. “Кожа да кости”. В результате травмы ноги немного нарушилась психика. А точнее, просто нервное расстройство. Его, наверное, скоро выпишут от нас, т.к. его состояние совершенно нормальное.

Рыжков-четвертый. Привезли в буйстве. Девять человек держало этого бугая и им было трудно. Долгое время лежал привязанным к кровати.

Сейчас отошел .Ходит по отделению, как заторможенный, пристает, просит дать ему работу.

Работу либо делает отвратительно, либо до половины. Пристает с просьбой отпустить, дать таблетку (хоть какую), позвонить и др. Всем ужасно надоедает. Врачи предполагают, что он “косит”.

И последний из старых “коридорных” - Санбой. Тоже узбек. По-русски говорит, как каши в рот набрал. Его тоже не поймешь, то ли он шиза, то ли сам по себе такой. Говорил мне, что его девушку зовут Лейла и если она его не дождется, он ее зарежет.

Бр-р-р…Ужасно надоедает своим бормотанием: одно русское слово на десять узбекских. Все наши пациенты его тихо ненавидят и исподтишка дают ему подзатыльники.

Вижу новенького. Привязанный (зафиксированный) по рукам и ногам к кровати, он тихо посапывает в аминазиновом сне. Игорь рассказывает, что парень этот в общей сложности 14 лет сидел, потом его в стройбат отправили. Там он всем надоел и его перевели к нам.

А он в первый же день вентиль от крана снял и побежал им замки открывать”. "И додумался же, гад!!” - восторженно завершает санитар.

В отделении мне дали ключ от дверей...

Действительно, у нас все двери, если они не закрыты на контрольный второй замок, можно открыть одним ключом. Он открывает все. Ведь замок состоит всего лишь из штыря железного ,кубической формы. Так что отмычку можно сделать из чего угодно. Из ложки, например, из тюбика зубной пасты… Подделать ключ проще простого, но у больных нет ничего, что могло бы послужить материалом для ключа. Поэтому в нашем отделении все ложки считаны, а все тюбики зубной пасты или кремов у дежурной медсестры в процедурном кабинете. Но я больше, чем уверена, что материал для изготовления отмычки имеется у многих наших пациентов, как и лезвия, и даже наркотики.

Как-то ночью во время моего дежурства выключили свет. Над нашим краем проходил тайфун, и на электростанции произошла авария. Не укладывается в моем понимании: в госпитале нет аварийной электростанции! В ту ночь скончалось несколько человек - кто был подключен к аппаратам дыхания и искусственной почки. А у себя в отделении я в эти часы без света испытала настоящий ужас и поняла, что никакая прибавка к отпуску не компенсирует того нервного и морального истощения, которое наступает у обслуживающего персонала психиатрического отделения в часы работы. А тем более в такие ночи.

Пациент Биструк:

-Да, Господи, Таня, если бы я хотел, я бы сбежал из этого отделения, когда угодно. Просто мне этого нафиг не надо. Мне бы статью получить и я свободен.

Выписка из истории болезни: Окончательное решение ВВК:

Биструк И.А. страдает психопатией с возбудимыми реакциями. Статья 7 “Б”.

Спрашиваю:

-Ты же работал на гражданке шофером. Теперь ты с этой статьей не сможешь работать по специальности.

-А я не работал, только числился. Мне на государство пахать неохота. А себя я и со статьей прокормлю. Лишь бы пораньше комиссоваться.

Вот так. А на вид совершенно здоров. И ни разу я не видела его “возбудимых реакций”. Наоборот, по меркам психиатрии, или, проще говоря, “шизы”, хороший парень. Всегда во всем поможет. Слова грубого не услышишь. И все-таки - король отделения. Негласно, конечно.

Я переодеваюсь в сестринской. Последний взгляд в зеркало: волосы собраны и заправлены под колпак, под белым халатом рубашка и штаны, что выдаются операционным сестрам и санитаркам. Это - не необходимые детали спецодежды, но желательные, на лице практически нет косметики. Все. Начались последние сутки моей работы в 9-ом отделении - в шизе.

Иду на камбуз .Двое подштанников нудят, приставая к дежурной медсестре:”Ну можно включить телевизор? Ну можно?”

“Подштанники”,потому что форма наших клиентов - солдатское нижнее белье: рубашка-распашенка с огромной печатью где-нибудь на самом видном месте”ПСХ”, проще говоря, псих и подштанники с аналогичной лейбой.

Медсестра телевизор не включает, т.к. встали не все. Вот тоже интересная традиция - подьем в отделении по распорядку в 08.00 и каждый пациент обязан встать, умыться, побриться. А потом, хоть трава не расти: снова ложись и спи, если конечно тебе не надо идти сдавать анализы.

Электробритву выдает дежурная медсестра и желающие бреются, воткнув штепсель в единственную розетку, предназначенную только для бритья. Другие розетки недоступны для больных .Они находятся в спецкомнатах: на камбузе, в процедурной и т.д. Бреются все одной бритвой и у всех на лицах раздражение. Только у наших “королей” гладкие лица - имеют свои “мойки”.И ведь не найдешь, куда прячут.

Захожу на камбуз, принимаю дежурство у предыдущей младшей медсестры. Поскольку буфетчица в отпуске, а персонала катастрофически не хватает, все мы, кроме своей работы санитарки еще и буфетчицы.

За завтраком ушел камбузный наряд - четыре пациента и санитар. На столах уже стоят тарелки с хлебом и маслом, в кружки налита заварка и разложен сахар. Кипяток в титане.

Я налью его в кружки, когда принесут завтрак с госпитального камбуза. А пока считаю ложки. Еще неделю назад их было 61 штука. Одна пропала. Теперь 60.Пропажа ложки - это ЧП в нашем отделении. Мы считаем их после каждого приема пищи. Ложка пропала в мое дежурство после обеда. Я перетрясла все шкафы, камбузники осмотрели все закоулки столовой отделения. Ложка пропала. Моментально доложили начальнику отделения. Всех больных построили в коридоре. В отделении начался обыск.

Спрашиваю:

-А чего такого? Ну, ложка пропала .Чем она опасна?

Начальник отделения:

-У нас здесь лежат такие умельцы! Они из ложки пистолет сделают!

Врач:

-Заточат ложку ,как лезвие или отмычку для дверей сделают.

Пациент Димка Духин:

-С ума сойти! Вернусь в часть, рассказывать буду, как в шизе ложку искали - никто не поверит!

Он не вернется в часть. Его комиссуют по той же 7 “Б”. Как попал в наше отделение Духин? Корабль стоял в Камрани и кто-то из офицеров застал Духина, кстати почти дембеля, раскуривающим косячек”. Наркоман! 9-е отделение и клеймо статьи на всю оставшуюся жизнь. Спрашиваю:

-Дима, ты что, сам захотел сюда?

-Меня в самолете с Камчатки везли и я даже не знал куда. Нет, конечно! Зачем мне сюда?

Читаю в истории болезни:

-Д.Духин не раз говорил такие слова:"У меня крыша поехала”,кидался с ножом на офицера. Приказания комсостава выполнял с неохотой, в работе пассивен…” и т.д. Так и складывается 7 “Б”.

А ложку тогда так и не нашли. Хотя я и не сомневалась в том, что ее не найдут. В нашем отделении, не смотря на отсутствие дверей в палатах, не смотря на стеклянную дверь туалета для больных и постоянное ночное освещение все равно тысяча мест, в которые совершенно свободно можно спрятать все, что хочешь. Обилие батарей, трещин, линолеум, отстающий от пола и т.д.

Столы накрыты на завтрак и я зову больных в столовую. Они торопливо вламываются на камбуз и над столами зависает стрекот ложек и хруст челюстей. Чуть позже всех появляются сульфазинщики”. Они ковыляют к столам, походкой робота Вертера из фильма “Гостья из будущего”.Это уже сутки прошли с момента укола. Те, кому укололи сульфазин недавно - лежат в кошмарном сне, прикованные, как парализованные к постели.

Что такое сульфазин? Это ужас и кошмар. Это не лекарство, а орудие наказания.

По телевизору идет фильм про захват Парижа фашистами .Кто-то из наших пациентов:

-Так этим французам и надо! Это они, гады, сульфазин придумали.

Как мне обьясняли больные:

-Вы, Таня, никогда не поймете, как действует сульфазин, потому что не наркоманили. Когда у наркомана наступает ломка (абстиненция) у него такие же ощущения, как после укола сульфазином.

Я видела, что делает этот препарат. Он делает из человека животное. Им можно морально уничтожить человека, разрушить его здоровье, его личность. Но сульфазин - дефицит. Его колют особо провинившимся. В основном, употребляют аминазин-сонник, после которого теряется сознание. Вот и сегодня смотрю, сульфазином напичканы традиционные четыре человека: один за маты в адрес врачей, трое других по подозрению в симуляции. Чтобы жизнь им раем не казалась.

А симулянтов у нас достаточно. Такие артисты есть - диву даешься.

Лежал у нас Саша. Все его жалели. Шизофреник и точка. Все ходил хлебушек клянчил и по углам плакал. Сульфазин и его сломал. А перед выпиской Саша сказал:

-Все равно в часть приеду-повешусь. Нет мне там жизни.

Саша москвич, присланный на Дальний Восток из МИСИ служить в стройбате. Ирония судьбы?

Я смотрела вслед уходящему в сопровождении фельдшера Саше - худенький, неуклюжий в своей грязной “духовской” рабочей форме и думала: "Что же такое творится в Сашиной части, если он так долго терпел сульфазин, так долго разыгрывал из себя идиота, чтобы только подольше побыть в стороне от “родного стройбата”?

Из рассказов в нашем отделении.

-Принимаем мы присягу в ливень. Форму нам выдали вечером после работы и строевых.

А на утро присяга. Мы даже помыться не имели возможности. У всех все не по размеру, галстуки рваные, автоматы, разумеется, стройбату не положены. Нерусские вообще читать не умеют. По полчаса жуют: “Я –гаразданина Совэцкой Саюза таржествина килянус…”. Мы мокрые, грязные. Наконец офицерам надоело, не окончив церемонию, распустили нас. Вместо праздничного обеда, как всегда: на первое каша, на второе она же, чай, а возле кружки одно печенье и одна конфета. Вот и вся присяга .А после обеда на работу….

-Был у нас узбеченок. Маленький такой. Любил у “духов” волосы на руках поджигать, когда те ночью спали. Один раз я не выдержал, так его отколбасил, чуть не убил. Тот на утро земляков-дембелей собрал…Видишь, половину своих зубов на полу оставил и вместо двух ноздрей только одна дышит, да и та свистит…

-А усы вафельным полотенцем брили. Привязывают к стулу за руки, за ноги и давай новым твердым полотенцем тереть. Быстро-быстро. Пока усы вместе с кожей не сотрутся…

Симулянты у нас часто бывают. Самое частое и, прямо скажем, глупое и безнадежное -симуляция немоты. Обычно от нее лечат так: привязывают парня по рукам и ногам, за шею и грудь к кровати, надевают противогаз с эфиром в банке. А перед этим говорят:”Когда начнешь задыхаться, скажи -хватит”. Действительно, немой не в силах сказать, теряет сознание и его откачивают, а здоровый - сдается. Правда, истинно немых я ни разу в нашем отделении не видела .А одному туркмену достаточно было однократного укола сульфазином. На следующий день он позвал врача.

Санитар Андрей:

-Вот ведь какие чудеса творятся в нашем отделении! Человек всю жизнь молчал и первыми его словами стали не “мама-папа”, а “позовите врача!”

Из опыта “королей “отделения”:

-Зачем что-то симулировать? Это всегда подозрительно. Да и спалиться можно. Гораздо убедительнее вести себя спокойно и с достоинством - сразу станет ясно - псих.

За одним из столиков возня.

-А где мое масло? - крик души.

Спешу разобраться. Но это бесполезно. Зазевался парень - масло исчезло. Приношу ему новый кусочек. Мы всегда немного оставляем на такой случай. У соседей по столу равнодушные глаза - никто не хочет вмешиваться. Дембеля за соседним столом участливы, как ангелы. Цокают языками, качают головой, мол бедный парень. А ведь это их рук дело. Кормят плохо, порции маленькие. А пацаны молодые, есть хотят постоянно. А тут еще и твой минимум сокращают. …Смотришь, плачет. Здоровенный парень, усы. Плачет - его чай кто-то выпил. Новый нальем! - и засветится парень от счастья.

Завтрак окончен. Все разбредаются по палатам .На кухне остается мыть посуду камбузный наряд. Четверо моют. Один Посохов лег руками на подоконник и тоскливо, как собака, смотрит на улицу. Его несколько дней назад комиссовали, а за ним все не едут из части.

В отделении он лежать не может. Его там постоянно мучают дембеля и их шестерки. Посохов олигофрен, да еще и толстый, а это уже приговор. Мишень для нападок. Вот и сидит он постоянно на виду у врачей или санитарок - все равно под защитой.

-Домой хочу. У меня мама дома ждет меня. Меня там никто не мучает. Скорее бы меня забрали. Как Вы думаете, меня заберут? - больше ни о чем он не может разговаривать.

Я смотрю на него, и челюсти сжимаются от бессильной злобы на тех баранов, иного слова не нахожу, которые допустили вот такого Посохова служить.

Камбуз вымыт, выгоняю наряд из столовой. Те с неохотой подчиняются. Одному Посохову делаю исключение - закрываю его в столовой. Риска нет - буфетная закрыта, кладовая тоже.

Оказывается меня давно поджидает Шавурадов-шизофреник. Маленький, худенький - все ребрышки, как на рентгене:

-Дайте конфетку.

Достаю дежурную” конфетку. Он задумчиво кладет ее в рот и говорит:

-Надоели мне конфеты. Я бы торта покушал.

Развожу руками, мол, извини, сегодня не купила. Нет это не наглость, это непосредственность - дитя природы. То он танцует, то показывает какие-то немысленные трюки из конг-фу, то песни поет, то молится, то пристает, чтобы отпустили его на улицу. Говорю:

-Шавурадов, ты же убежишь.

Кивает: “Убегу”. А через несколько минут:

-Дайте мне закурить, а то у меня весь день голова болеть будет. Вот уже начала болеть.

Все время ходит в туалет, обливается из-под крана. Рубашку и кальсоны намочит и ложится на простынь. А потом плачет: “Мне холодно”.

В туалете, как всегда бывает после завтрака, обеда, ужина и отбоя - толчея. Махорочная вонь распространяется по отделению со скоростью света. Сейчас парни докурят и выберут кого-то “крайнего - мыть туалет.

В первое мое дежурство я пыталась сама все мыть. Но сначала санитары, а потом местные дембеля объяснили мне, что драить отделение самой вовсе не обязательно, так как в истории болезни почти всех наших пациентов стоит термин лечения “трудотерапией”.

Как санитары, так и дембеля посоветовали:

-В случае отказа что-то делать, обращайся к нам.

И вот в свои последние дежурства я обращаюсь за помощью к дембелям. Двоих санитаров, которые действительно хорошо работали перевели в часть за самоволки.

А те, что остались, сами боятся своих же пациентов.

Страх. Вот то, что руководит большинством в нашем отделении, да, наверное, и не только у нас. Страх - это сильное оружие и противодействовать ему крайне сложно. Если один раз тебя подчинили, как ни бунтуй - будешь подчиняться всегда. Это закон. Сколько раз я была свидетелем тому, как минуту назад нагло хамивший мне пациент под одним лишь ледяным взглядом Биструка готов был не только вымыть туалет, но и вытереть его насухо своим же полотенцем, если бы того пожелал суровый дембель. Сколько раз было и так, что ничего не понимающий” по-русски таджик с удовольствием драил полы в палате, напевая себе под нос: “Дэвачка мая сынеглзая..”, получив конкретные указания к действию уже не от меня, а от санитара.

Я смотрю на Игоря Сашкова. Высокий, мускулистый парень из ВВ*. С философским равнодушием смотрит, как у него ворует подушку маленький плюгавый азербайджанец.

Читаю в его личном деле:

“Сашков И.О. - не сдержан, в обращении с товарищами груб, вспыльчив, авторитетом не пользуется…”. Где же твоя грубость, Игорь? Ведь одним подзатыльником ты сломаешь шею этому нахалу. Молчит. Боится.

Иду по коридору. Навстречу мне из палаты вылетает больной Усачев и, загораживая дорогу, начинает молоть какую-то чушь про погоду, природу и прочее. Я не слушаю Усачева, мне все понятно: в палате очередные разборки. Отталкиваю болтуна и влетаю в палату. Миг и все на местах. Лица равнодушные, кто-то посвистывает. Суваев, отвернувшись, размазывает по лицу кровь.

-Что случилось? - глупейший мой вопрос воспринимается участливо. Все с сожалением качают головами:

-Упал. Неосторожно шел и упал.

Из разговоров в отделении. Медсестра:

-Мишин, ты почему ударил такого-то?

-Да разве же это я? Вы на мой кулак посмотрите. Если бы я его ударил, у него бы башка тупая раскололась. Не ударял я его.

Медсестра:

-Но я же видела!

-Не-е-т. Я его только подтолкнул, отойди, мол. Я ж не виноват, что его ноги не держат.

В него плюнь - упадет. Так что не ударял я его.

Снова полный предбанник народа. Идет прием больных. Опять из Шкотова партию привезли. Шкотово у нас в отделении котируется как “страна дураков”. Ну, не бывает, чтобы одного привезли. Обязательно кучкой. И диагнозы у всех одинаковые: наркомания, полинаркомания, токсикомания и т.п.

Вообще, наше отделения не чисто психиатрическое. Это нарколого-психиатрия. И 80% наших клиентов наркоманы. Одни попали к нам, чтобы сойдя за психа, комиссоваться. Другие - закрыть статьей 7 “Б” судебное дело, третьи - просто отдохнуть .

Из рассказов в отделении.

-Как я попал сюда? Да не думайте, что я нарк-конченый. Просто служить надоело. Сел перед казармой, забил косяк, дождался первого приближающегося офицера и закурил. Глаза стал закатывать, слюни распустил, шатаюсь. Ну, дурак - дураком. Меня на носилки и сюда.

Где разделяющая грань между поведением нормального и психически больного человека? Ведь все мы немного ненормальны психически. Ничто не проходит бесследно и стрессы, которые мы получаем в повседневной жизни методично и упрямо изматывают нашу нервную систему.

Не раз замечала, что выходя с суточного дежурства за пределы госпиталя, начинала, говоря по “шизовски - гнать. Совершать какие-то глупые поступки, заговариваться.

А некоторые из работников 9-го отделения, имеющие внушительный стаж работы, так и вообще психически нездоровы. Например, Констанция, медсестра - всеобщая нелюбимица (как у больных, так и у сотрудников). Красивая женщина и истеричка. Ее принцип работы: “Ненавижу всех этих тварей! Здесь не лежат нормальные люди. Здесь одни отбросы и мразь…”

И работает такая вот Констанция год за годом. Получает деньги за свою работу…А ведь уволить ее невозможно. Во-первых не найти для этого формулировку, а во-вторых, кто же тогда работать будет?

Прием больных в полном разгаре. В переодевалке двое вновь поступивших и санитар. Поступившие раздеваются и пришивают к одежде тряпочки с фамилией. Потом в 3-х экземплярах пишется вещевая квитанция с перечислением всех шмуток, которые оставляет новый пациент нам на хранение. А ведь иначе, как шмутки, эти вещи и не назовешь. Зачастую больных к нам привозят в совершенных обносках - грязные, вонючие вещи развешиваются в комнате хранения и висят до момента выписки больного. Он выписывается и снова одевает эту грязь.

Медсестра:

-Что вы говорите, сопровождающий, больной вены резал? Ой, ну кто так режет? У меня кошка сильнее царапается. Захочешь еще раз вены порезать - ко мне приходи. Обработаю в лучшем виде. Марш в переодевалку.

Идет прием больных….

Медсестра:

-Так, а что это у тебя в коробке спичечном?

-Кайф.

-Чтобы больше не путал махорку с кайфом, сделайте ему две точки сульфазина.

Ну вот, надо готовить столы к обеду .Еще проблема: осталось 5 булок серого хлеба и 5 белого. Что делать? На каждый стол режется ¾ булки хлеба. И я прекрасно знаю, что как только все усядутся за столы, снова начнется битва за белый хлеб. Ну, да ничего не поделаешь. И на каждый стол снова ставится тарелка, на которой лежат два вида хлеба.

Беру четырех помощников из серии “выздоравливающих”, а на самом деле “духов из духов” и иду на госпитальный камбуз. Камбузный наряд - это зачастую самые забитые в нашем отделении. А кому еще, кроме них, “захочется весь день вкалывать: накрывать на столы, ходить на госпитальный камбуз, потом мыть посуду и столовую? Хотя, ходить на госпитальный камбуз, пожалуй, самая приятная для наряда часть работы. Во-первых, приятно пройти по территории госпиталя, во-вторых, можно у кого-нибудь по пути стрельнуть покурить, в-третьих, - поболтать со знакомыми, а то, если повезет, и с земляками из других отделений. На дорожку моим помощникам насовали в карманы денег, чтобы, проходя мимо госпитального магазинчика, купили чего-нибудь вкусненького”. А я-то раньше все думала-гадала, откуда у наших дембелей печенье, конфеты, повидло?

На камбузе, как всегда народу - не продохнешь. Но наше отделение имеет привилегию обслуживаться без очереди. И мы с нашими кастрюлями проходим вперед. Почему-то в табеле госпитального камбуза всегда зафиксировано на 3-4 больных больше, чем есть на самом деле. Мы никогда не уточняем истинную цифру, т.к. кроме больных в отделении иногда обедает и врачебный персонал.

-Опять мало компоту наложили - сетует олигофрен Гриша.

Смотрю в ведро. Да нет, как всегда .А если честно, действительно не хватает мальчишкам, чтобы наесться. Порции маленькие, а питание не сытное. Впрочем, это по всей видимости, всеобщая больничная проблема.

Из разговоров на камбузе.

-Ой, Танюша, как вы в “шизе” работаете? Там ведь страшно. Психи, да?

Гриша пучит глаза, встает на цыпочки, поднимает руки и, наступая на спрашивающую, воет:

-Да-а-а, мы все там пси-и-хи!

Так. Все кастрюли и ведра наполнены пищей. Собираемся обратно в отделение. Вдруг замечаю: Москва пропал! В нашем отделении всех москвичей Москвой называют. Не знаю почему, но не любят их в армии.

Где же Москва-Дима? Боже мой, это же ЧП по госпиталю и даже по городу: пропал психически больной из военного госпиталя! Выбегаю из камбуза и от сердца отлегает: сидит наш Москва на скамеечке и покуривает самокруточку. Ну что я могу ему сказать? Москва получает подзатыльник от одного из товарищей по камбузному наряду и мы возвращаемся. А я все еще не могу успокоиться: у нас один больной сбежал таким образом. Это было не в мое дежурство. Пошла санитарка с нарядом на камбуз. Заговорилась там с другими санитарками. Вышла - одного камбузника нет. И самое удивительное - парень в одной рубахе-распашенке и подштанниках сумел до центра города добраться. И никто его не остановил. Куда бы он заехал, если б не военный патруль?

Обед закончен, и дежурная медсестра выгоняет наших больных на “психодром” - дворик для прогулок. Он расположен за отделением и огорожен бетонной стеной, но то ли по иронии судьбы, то ли по недосмотру обслуживающего персонала, дворик этот располагается у подножья небольшого пригорка. И хоть от заветной свободы отделяют два с лишним метра, “проведователей” всегда предостаточно. Земляки или кореша из госпитальных больных, а то и из родной части собираются на пригорке и сверху разговаривают с нашими пациентами, а так же кидают им сверху все то, что запрещено иметь больному 9-го отделения, начиная с лезвий и спичек, и заканчивая наркотиками. Разумеется, наши “больные” всегда под присмотром санитаров или медсестры. Но все равно, за всем не усмотришь. В принципе, сбежать из этого дворика тоже не трудно, держась за стену забора и ставя ступни в выбоины каменной стены отделения, примыкающей к забору. Кстати, наши санитары бегали в самоволку именно таким способом.

Сегодня жарко. Половина парней поснимала с себя рубашки и закатали кальсоны а-ля шорты-бриджи. Узбек Тахаров постоянно поплевывает на ладони, протирая ими бритую голову. Спрашиваю: Зачем?”

-Чтобы мозги от жары не засохли.

Опоздал ты, Тахаров, опоздал. Это надо было тебе сделать еще тогда, когда ты на свет родился. Глядишь, помогло бы… Интересно, а чем сейчас занимается тот парень, узбек, вместо которого отправили служить Тахарова? Видно большие деньги отдали и тахаровским родителям, и в военкомат, чтобы вот такой вот Тахаров служить пошел. И сколько же еще таких “воинов советской армии” ждут комиссования в психушках военных госпиталей?

Пока все гуляют, в отделении уборка. Палаты моют одни и те же люди. Делают они это изо дня в день без каких-либо графиков дежурств.

Да никакими силами не заставить того же “фазана”* Журавлева мыть пол. Я уж не говорю о туалете. Правда не всегда срок службы имеет большое значение. Биструк, например, прослужил чуть меньше полгода, а держит отделение в своих руках. Кстати, и в части он жил неплохо - был коптерщиком. Все зависит от характера человека. Как же это трудно - не сломаться. Если трезво оценивать себя, то после наблюдений и разговоров в нашем отделении, я поняла, что будь я парнем и служи в СА, например в стройбанде (шизовский термин), я была бы духом из духов. Честное слово.

Истошный крик дежурной медсестры. Спешу в процедурную и вижу картину: на кушетке в забился в угол Моисеев, а медсестра все еще держась за сердце, стонет:

-Долежался Моисеев, с ума сошел.

Перевели Моисеева к нам из травматологии с болевым шоком. Перевести-то перевели, а оправился он от шока и забрать его никто не поторопился. И вот номер: медсестра заполняла журнал, когда в процедурную вломился Моисеев с воплем: ”Я поборю страх”. Прыгнул на кушетку и замер. В течение последующих двух часов Моисеев через каждые 20 минут, по собственному желанию, мыл туалет. После чего забирался в раковину для мытья ног, включал кран и замирал от удовольствия. Пришлось колоть ему снотворное.

Перед ужином отвязали от кровати новенького, что двери вентилем открывал и одного из вновь прибывших, пытавшегося вырваться на улицу. Они поковыляли “сульфазинной” походкой на камбуз – голод не тетка.

Вообще интересно получается. Привозят иной раз из части больного. Связанного-перевязанного, да еще два автоматчика в сопровождении, а у нас в отделении мы его развязываем и остаемся один на один с “котом в мешке”. А обслуживающий персонал-то у нас, в основном женский.

Спрашивала у многих медсестер и санитарок:

-Бывает страшно?

И почти все отвечают, что страшно бывает лишь поначалу, а потом привыкаешь ко всему.

Мне тоже казалось, что я привыкла. Но когда в мое дежурство ночью отключили свет, я перепугалась. У нас в отделении есть, конечно, керосиновые лампы, но от их жутковатого света не спокойней. Кто знает, что придет в голову тихому шизофренику или олигофрену?

Вот они за что прибавки к зарплате и к отпуску. В такие ночи без света понимаешь, что деньги эти получаешь не даром.

А еще помню страшно было ,когда один парень вены себе вскрыл. Он симулировал помешательство и, догадываясь, что ему не верят, решил доказать. Кровь хлестала, как нефть из скважины. А я подумала:

- Господи, спасибо, что он решил доказать свое сумасшествие, резанув себя, а не кого-то другого. Меня, например.

Отбой. Я тоже иду спать - мое ночное дежурство с 03.00 до семи утра. А пока дежурит медсестра. У нас в сестринской есть деревянный щит и два стула. Мы кладем на них щит, а сверху постель - вот и ложе. Засыпаю моментально. Странно, ведь ничего тяжелого за день не делала: мешки не таскала, кирпичи не перекладывала, а устала ужасно. Сначала не понимала почему. Потом догадалась: устаешь от атмосферы отделения. Всегда начеку, не расслабляешься. В отделении постоянно спертый воздух, не смотря на открытые форточки и постоянно ломающийся вентилятор. Да к тому же 80% наших клиентов вообще не моются. Ноги идут мыть только под угрозой сульфазина. А баня один раз в неделю.

3 часа ночи. Меня будит медсестра и я, ополоснув лицо и вытаращив еще сонные глаза, плетусь на пост-столик посреди коридора. Ночь в нашем отделении - не для всех время сна. Поэтому надо прислушиваться к каждому шороху. Тяжелый шлепок об пол и матерно-нерусское бормотание. Знаю, можно даже не проверять, Таймазов снова упал с кровати. Это повторяется из ночи в ночь. Уж что ему снится, он и сам не знает.

Прохожу коридор и осматриваю палаты. Многие мальчишки постелили свои постели на полу, там не так жарко. Правда, по полу бегают тараканы, а иной раз и крысы, но это для наших пациентов ерунда по сравнению с жарой. Кстати, больше всех, почему-то мучается от жары узбек Шавурадов. Это заставило наших шутников усомниться в том, что он узбек, а не чукча.

Пора резать хлеб, масло, наливать заварку в кружки и раскладывать ложки на стол.

Ложек- 60, нож - 1, чайных ложек - 11.

Больных у нас на сегодняшний день 46.

Итак, в 09.00 я сдаю дежурство и увольняюсь из отделения. Ничего нового о нем я уже не узнаю.

Работу в нем никогда не забуду.

Июль-август 1988 г.

Комментарии

Добавить изображение