ЧИТАЯ АЛЕКСАНДРА НИКОЛАЕВИЧА ЯКОВЛЕВА

Позитивно и высоко оценивая книгу А.Н. Яковлева “Сумерки” и его вклад в историю, поговорю о некоторых пробелах и умолчаниях в его обширном семисотстраничном тексте. Да, есть в книге недоговоренности, умолчания, лукавство. Это в части мотивов его "ссылки" в Канаду, описания им путча от 19-21 августа 1991, о котором якобы не знал Горбачев (отлично знал и играл в нем свою роль) и вообще о благородстве Горбачева при его “добровольном” уходе в отставку. Равно как и о мотивах самого Яковлева при его “тоже добровольном выходе из КПСС. Не столько Яковлев прозревал и отходил, сколько в нем все меньше нуждался Горбачев и того оттесняли партийные крикуны. Впрочем, об этом Яковлев как раз пишет. Равно как и о своей длительных попытках воззвать к Горбачеву, когда тот давно сдал Яковлева и окружил себя "политической шпаной" (термин самого Яковлева).

Итак, о мотивах “ссылки” в Канаду в должности посла СССР.
Александр Николаевич обычно не допускал промахов. Иначе бы никогда не пришел к высокому посту фактического завотделом пропаганды ЦК (бывшего Агитпропа).

В своей книге Яковлев в одном месте пишет прямым текстом о том, что партийная иерархия не допускала наверх людей, который нарушали принятые правила игры. И если человек дошел до самого верха (имелся в виду Горбачев), значит он прошел сито партийно-идеологического отбора. И даже проявил при этом проходе самые высшие качества партийного функционера. Лучшие, чем у других. Мысль эта настолько проста и распространена, что не требует специальных доказательств. Она проходит через многие места книги А.Н. Яковлева.

К примеру:

“Времена угодничества и приспособленчества воспитали боязнь к живым и непоседливым людям, что-то отвергающим и чего-то ищущим. Система стихийно, без каких-либо руководящих директив продолжала и после Сталина работать как гигантский фильтр, пропуская наверх, как правило, людей покладистых и примерно одного умственного уровня”.

И в другом месте:

“Иногда спрашивают меня, а не противно ли было притворяться и разыгрывать из себя дурачка? Да, противно. Но, может быть, кто-то знает.более эффективный путь с точки зрения конечного результата в условиях казенного одномыслия? Утверждаю, не было такого пути в тех конкретных условиях, если стоять на позициях эволюционных преобразований, преодолевая без физического насилия моноидеологию, моновласть и монособственность. …Сама система партийной жизни действовала как бдительный и жесткий селекционный фильтр, закрепляя и развивая в человеке одни его качества, подавляя другие, атрофируя третьи. Все, кто вращался в политике того времени, упорно ползли по карьерной лестнице, приспосабливались, подлаживались, хитрили. Только степень лукавства была разная. Никто не просачивался во власть вопреки системе. Никто. И Горбачев тоже”.

Конечно же, это соображение полностью относится и к самому Яковлеву. Он стал мотором и архитектором перестройки только тогда, когда изменились внешние обстоятельства. И к ним, в первую очередь, относится приход к власти Горбачева. Но и тот далеко не сразу начал свое движение к демократии. Он начал как раз с противоположного: с принятия драконовских законов по “борьбе” с пьянством, совсем уж кошмарного закона о нетрудовых доходах, какого не мыслили даже при Сталине, с заявлений о том, что никакого сталинизма в СССР не было, что это антисоветский термин, равно как не было и нет политических заключенных. Даже в речи Хрущева на 20-м съезде КПСС говорилось о массовых (то есть, о миллионных) репрессиях по 58-й (“политической”) статье, и вот спустя 30 лет вдруг выяснилось, что ничего такого в СССР не имелось! Ладно, примем, что так Горбачев усыплял своих врагов-ортодоксов. Был как бы большим большевиком, чем они сами. Наш партийный Штирлиц в тылу врага.

Статья Яковлева в ноябре 1972 года по национальному вопросу в “Литературной газете”, за которую он якобы подвергся опале… Статья в Литгазете не могла быть антипартийной. Это исключалось. Да она и не была таковой. Обычная статья партийного функционера с признанием того, что в щепетильной области национальных отношений назрели некоторые проблемы. Что встречаются еще проявления шовинизма и национализма. Ну, назрели, будем решать. За публикацию в первую очередь отвечал тогдашний главред Чаковский, утвержденный на политбюро. И цензор, поставивший свою “гайку”. Они никак не пострадали.

Вот собственные слова АН:

“Моя статья, как и статья Дементьева, была выдержана в стиле марксистской фразеологии. Я обильно ссылался на Маркса и Ленина, и все ради одной идеи — предупредить общество о нарастающей опасности великодержавного шовинизма, агрессивного местного национализма и антисемитизма”.

А несколько выше пишет:

“Показал статью академику Иноземцеву, помощнику Брежнева Александрову, консультанту отдела культуры ЦК Черноуцану, главному редактору Комсомолки” Панкину. Все они одобрительно отнеслись к статье. Дал ее почитать и Демичеву…. по содержанию статьи замечаний не высказал”.

Видите? Старшие товарищи и коллеги никаких замечаний по содержанию статьи не высказали и одобрили.

“Опала” была вовсе не за статью, а просто сыграли роль внутренние интриги. Не совсем на того поставил. И сама опала–то – посол в Канаде! Неплохо. Не совсем хорошо только то, что вот именно эти не совсем точные расчеты Александр Николаевич оставляет в тени. Хотя из соответствующего раздела можно вычислить, какую именно промашку допустил АН.

Вот это место:

Андрей Кириленко, который вел данный Секретариат, заявил:

“— Ты меня, Саша, в теорию не втягивай. Ты учти это наше общее мнение, подчеркиваю, общее (он, видимо, намекал на отсутствовавшего Суслова). Никаких организационных выводов мы делать не собираемся,— добавил он.

Незадолго до этого у меня была встреча с Брежневым, который пожурил меня за статью, особенно за то, что опубликовал без его ведома. В конце беседы сказал, что на этом вопрос можно считать исчерпанным. И в знак особого доверия барственно похлопал меня по плечу. Может быть, вопрос и был исчерпанным. Может быть, и верно, что не собирались делать оргвыводов. Бог их знает”.

Такую “теоретическую статью” нужно было бы давать за подписью главного идеолога Суслова. А еще лучше – самого генсека Брежнева. Не по чину взял “Саша”. Нарушил партийную субординацию. Он и сам это почувствовал и попросил отправить себя послом в Канаду, хотя никто никаких “организационных выводов делать не собирался”.

Так сказать, сам осознал свой проступок. Вот его собственные слова:

“Брежневу не понравилось то, что статья была опубликована очень близко по времени к его докладу (декабрь 1972 года) о 50-летии образования СССР. Поскольку я участвовал в подготовке этого доклада, то согласно традиции не должен был в это время выступать в печати: нельзя было, как говорилось тогда, “растаскивать идеи””.

Ладно, это, в общем, мелочь. Есть еще одна мелочь, хотя и покрупнее первой. Речь идет о выходе АН из партии. Он пишет об этом смутно, можно вычислить, что это произошло в дни путча 19-21 августа 1991 года. Выйти тогда из партии уже давно не было подвигом. Тысячи выходили до того, в том числе и сам Ельцин, да еще и прямо на XXVIII съезде КПСС в 1990 году. Притом Ельцин это сделал демонстративно, положив партбилет на стол президиума. Однако же дело в том, что Яковлев не выходил добровольно из партии! Он был исключен московским райкомом накануне путча, 18 августа 1991 года. Как бы забыв о своих словах о выходе, АН в другом месте пишет:

“День, когда меня исключили из партии, совпал с завершением работы над “Открытым письмом коммунистам”, в котором я писал об опасности реваншизма”.

И дальше сокрушается, что решение об его исключении не могло обойтись без информирования Горбачева, а тот не защитил, предал. Какой уж раз предал. В данном случае – предал тем, что позволил какому-то райкому исключить своего друга из партии! И пишется это о временах начала путча!

Идем по мере усиления поправок дальше.

Вот пишет А.Н. вроде бы очень правильные слова о мерзостях большевизма: “В августе 1996 года я обратился к российской и мировой общественности, к Президенту России, Конституционному суду, правительству, Генеральной прокуратуре, Федеральному собранию с призывом возбудить преследование фашистско-большевистской идеологии и ее носителей. Я писал: “Большевизм не должен уйти от ответственности: за насильственный и незаконный государственный переворот в 1917 году и начавшуюся вслед за ним политику “красного террора”; за развязывание братоубийственной гражданской войны; за уничтожение российского крестьянства; за уничтожение христианских храмов…”. Ну и так далее, идет большое перечисление разных преступлений и пакостей большевизма.

После этого А.Н. не скрывает своего удивления:

“За свои деньги напечатал тысячным тиражом брошюру с текстом обращения и разослал ее по всем политическим адресам. Странно, но демократы промолчали. Только коммунисты откликнулись. Они направили в Генеральную прокуратуру требование привлечь меня к уголовной ответственности за нарушение конституционного права на свободу слова. Это лицемерие даже комментировать не хочется. Кстати, зарубежные средства массовой информации тоже не заметили этого воззвания”.

Итак, ни отечественные демократы, ни их западные наставники призыва А.Н., размноженного за свой счет, не заметили. А что удивительного? Ведь большевизм – это некая идеология. А при демократии никакая идеология не запрещается. Тем более, не подвергается судебному преследованию. И как же в таком случае “большевизм не должен уйти от ответственности”? От ответственности не уходил, например, в США, не нацизм как расистская идеология, а конкретные преступники. Скажем, те, кто занимался расстрелами в лагерях. А “Майн кампф” – пожалуйста, продается в книжных магазинах. Так что западные либералы и демократы да, пожалуй, и продвинутые восточные, наверное, взгрустнули: дело свободы в России еще не так просветленно, если главный перестройщик страны не знает ее азов. На том фоне даже лицемерные коммунисты с их требованием привлечь Яковлева к уголовной ответственности за нарушение конституционного права на свободу слова смотрелись неплохо.

С этими коммунистами вышла и вовсе незадача. А.Н. пишет: По моему глубокому убеждению, если бы Борис Николаевич убрал компартию из политики, то значительно облегчил бы продвижение реформ”. В других местах он сетует на то, что после запрещения компартии осенью 1991 года Ельцин не довел дела до конца и компартию снова разрешили. А Верховный суд не осудил компартию как преступную организацию. И снова первый русский правительственный демократ не угадал. Даже нацистская партия не подвергалась суду на Нюрнбергском процессе. Более того, прокуроры и обвинители не ставили вопроса о признании ее преступной организацией. Почему? Потому что она была массовой организацией. А ведь в ней состоял всего один миллион человек. В то время как в КПСС в конце ее существования – около 19 миллионов. Признать такую прорву народа преступниками только на том основании, что они были рядовыми членами партии, – это нонсенс. В США огромное число эмигрантов из СССР были в прошлом членами КПСС и получили въездные визы, а потом и грин-карту, и гражданство, хотя въезд преступникам в Америку заказан.

Компартии в западных странах не запрещались даже в пронзительные времена холодной войны, когда их легко можно было бы обвинить в подрывной деятельности и в функции пятой колонны. Да ведь они и были такими, во многом содержались на советские деньги, а уж их газеты – точно жили на советских субсидиях и дотациях. И все их руководство сидело на подкормках из Москвы. Когда какой-нибудь национальный председатель американской компартии (такую роль ввели, помимо генсека) прогрессивный негр тов. Генри Уинстон, награжденный советскими орденами Октябрьской Революции и Дружбы народов, баллотировался в президенты США, то его избирательную кампанию тоже содержал старший брат. Равно как и оплачивал битвы за освобождение славной дочери негритянского народа Анджелы Дэвис, которая тоже как-то подавалась в президенты США.

А тут КПСС, которая уже не у власти, Яковлев хотел бы запретить и, вдобавок, объявить преступной организацией, а большевизм преступной идеологией, за исповедование которой людей следовало бы судить. Правда, могут привести в пример послевоенную Германию, где нацистская партия была распущена. Но все-таки не осуждена судом как преступная организация. Так ведь Германия потерпела сокрушительное военное поражение, чего с СССР не приключилось. Но вообще-то запрет на нацистскую партию и ее символику в Германии скорее говорит о перестраховочных опасениях и свидетельствует о неполной демократии родины Карла Маркса.

Есть в книге А.Н. эпизоды, в которых он выглядит двусмысленно. Скажем, описывает он обстановку на площади Дзержинского (ныне Лубянка) сразу после окончания путча”. Разгоряченная толпа готова громить здание КГБ. Среди толпы экстренно приехавший Яковлев. Он мог бы возглавить и направить волну народного гнева против душителей свободы. Повести на штурм главного здания КГБ, быть как Теруань де Мерекур советского времени, грубо нарисованной Эженом Делакруа в известной картине “Свобода на баррикадах”. Грудь у А.Н. тоже могучая. Но он совсем этого не хотел. Он решил пустить гнев толпы на бездушный предмет – на железного Феликса. Кинул клич: долой палача! Все радостно взвыли: долой гада! Быстро пригнали мощный подъемный кран на грузовике и свалили ненавистное идолище поганое.

Хорошо ли поступил А.Н.? Одни скажут: ужасно. Он прикрыл своей могучей грудью главное гнездо порока. Спас от заслуженного возмездия. Более рассудительный скажет: хорошо он поступил. Ибо в первую очередь народ разграбил бы архивы (ну, и надавал бы по шее попавшим под руку рядовым сотрудникам, вроде дежурных). А в них святая святых – списки осведомителей. Причем с особым упоением это делали бы сами осведомители, быстро уничтожая улики. Потом уже было бы не разобраться, кто есть кто. А те имена, что вспыли бы в той суматохе… К чему бы это привело? В обстановке общей разгоряченности (частично за счет горячительных напитков) это привело бы как бы к малой гражданской войне. К сведению счетов. К массовым проявлениям самосуда. Да и не к такой уж и малой войне, учитывая, что на шестерых советских граждан приходился один доброжелатель. И где же тут торжество демократии? Как видите, политику нужно быть чуть предусмотрительней, чем правдолюбу дяде Васе.

Теперь возьмем самое принципиально важное умолчание и лукавство АН. Оно касается причин отставки Горбачева и связанного с этим распадом СССР.

АН подает это как чуть ли не заклание доброго Михаила Сергеевича. Точнее, как вероломное предательство его ближайшего окружения. Хотя это окружение он сам себе и подобрал – ту самую “политическую шпану”. Еще точнее: гуманный Михаил Сергеевич добровольно оставил свой пост, хотя мог бы и силу применить, и мог бы, как минимум, не уходить с поста и тогда возникло бы кровопролитие. А этого либеральный и человеколюбивый МС никак допустить не мог. Все от него ждали кровопролитиев, а он поступил почти как Иисус Христос, принеся себя в добровольную жертву ради спасения своей паствы. Он - мессия, который спасает мир ценой своей жизни.

Приведу самые характерные строки из “Евангелия от АН”:

“Пережить ему и всем членам его семьи в те страшные дни августа 1991 года пришлось, конечно же, много. И держались они достойно.

Мятежники августа 1991 года пытались использовать силу в антиперестроечных целях… В декабре 1991 года Михаил Сергеевич совершил достойный поступок. Он фактически сам отказался от власти, отбросил все другие возможные варианты. Не знаю, что здесь сработало: осознанное решение или же предельная человеческая усталость. Скорее всего, мировоззренческое отторжение силы.

В сущности, учитывая сложившуюся ситуацию, Горбачев мог просто уехать домой, объявив, что он продолжает считать себя Президентом СССР, пока не будет иного решения Съезда народных депутатов, который избрал его Президентом. Ядерная кнопка оставалась с ним. Он передаст ее только вновь избранному Президенту СССР, если он, Горбачев, будет законно отстранен от власти. Сложилась бы весьма выигрышная позиция, поскольку он бы не настаивал на сохранении именно своей власти, а просто требовал законных процедур. Так могло быть!”

Нет, не могло быть так.

И вот почему: потому что МС сам был активным участником силовой попытки остановить распад страны. Заметьте, что АН ненароком дает важнейшее доказательство этого. Вот в этих словах:

“Ядерная кнопка оставалась с ним”. Ведь главным доказательством Горбачева-жертвы является утверждение, что он был в Форосе изолирован. Отрезан от мира. Что он был взят в заложники и чуть ли не находился под домашним арестом.

Через несколько дней после путча я уехал на организационно-деятельностную игру в Оренбурге, по свежим следам выступил там с анализом произошедшего путча”, и тут же написал статью “Цена путча”. Отправил ее в "Независимую газету". Но там ее печатать сразу не решились. В статье доказывалось, что Горбачев был тайным участником путча, да и Ельцин знал и где-то спровоцировал выступление ГКЧП, правда, лишь для того, чтобы свалить центральное правительство. В статье я писал о распаде страны как о свершившемся факте (хотя до реального распада еще оставалось 4 месяца), и вовсе этого не одобрял. Редактор Виталий Третьяков покрутил головой: да, убедительно. Но нужно подождать: кто его знает, как там дело дальше повернется. Эта статья была напечатана в "Независимой газете" только в первую годовщину путча, 21 августа 1992 года . (Наш скромный вклад в исторический водевиль и цена путча №30 от 23 августа 1997 г.)

Как именно готовился и проводился так называемый августовский путч 1991 года никогда документально и точно известно не будет. Хотя бы потому, что готовился он на "устном уровне" – без документов и без стенограмм. Но и имеющегося вполне достаточно для того, чтобы по методу "черного ящика" реконструировать ход событий и их внутренний смысл.

Никакой Новоогаревский процесс, затеянный Горбачевым летом 1991 года для спасения целостности страны (союзный договор подписали только 8 республик из 15, а самую непримиримую позицию занял сначала Кравчук, а под этим предлогом - и Ельцин) уже не мог помочь. Слишком долго Горбачев прощался с социализмом, Лениным и идеалами коммунизма. Ясно, что Горбачев вовсе не хотел привести СССР к победе "капиталистического" труда. Да и о социал-демократии он не помышлял. А помышлял он о реформировании заскорузлого социализма не столько с человеческим лицом, сколько с татаро-монгольской задницей. Наверное Горбачев в какой-то момент с ужасом понял, что система нереформируема. Ситуация напоминала чем-то попытку собрать из забетонированной пирамиды ажурное здание. Увы, пирамида неразборна и потому ее можно только разбить копром на куски, а уж из них ничего собрать и вовсе нельзя, только на свалку. А это и значило – распад СССР.

В сложившейся структуре СССР без марксизма-ленинизма и без системообразующего партийного управления не могло быть и советского социализма, но Горбачев полагал, что это вполне возможно. Дескать, пусть обновленная партия занимается только воспитанием, а управление экономикой мы децентрализуем и отдадим местным властям - так сказать, вся власть советам. Это не просто моя реконструкция - сам Горбачев именно так объяснял свои действия у нас в клубе “Свободное слово”. Выдернув из страны скелет, арматуру партийной конструкции (в первую очередь, подбор кадров, ответственность за задания вплоть до "партбилет на стол") Горбачев обрушил всю систему управления. Страна расползлась по естественным "национальным границам" союзных республик.

Горбачев не хотел быть последним президентом страны и войти в историю как ее могильщик. Значит – попытка остановить распадные процессы силой. Вот и идея ГКЧП. Только вводить ЧП нужно тонко. Ибо я лауреат Нобелевской премии мира. Известнейший политик и любимец Запада. Даже лучший немец и человек десятилетия. Я не могу быть прямо причастен к введению чрезвычайного положения. Я – демократ и либерал. Даже, некоторым образом, мировой гуманист. Стало быть, вы там действуйте, но я – в стороне. Как бы ничего не знаю, нахожусь в отпуске, на отдыхе. Но если выяснится, что у вас там заело, то, стало быть, вы ввели ЧП без моего ведома, а меня изолировали. Если же все пройдет гладко, я возвращаюсь и приступаю к исполнению обязанностей. Тогда уж все 15 республик подпишут новый союзный договор. Кстати сказать, про изоляцию стали говорить только в последний день путча, когда дело шло к развязке.

Горбачев не мог не знать о решении народных депутатов СССР о том, в каких именно случаях предусмотрено введение чрезвычайного положения. Для этого должно быть в наличии хотя бы одно из четырех условий. Первое условие: состояние войны. Второе: крупномасштабные стихийные бедствия. Затем, такие же крупномасштабные технологические катастрофы (типа чернобыльской или больше) и, наконец, эпидемии. Ни одного из этих условий не было.

На самом деле ни о какой информационной изоляции Горбачева и речи идти не может. У него имелись четыре разных системы связи: радиосвязь, связь ВЧ, еще одна обычная телефонная связь. И если первые три вида связи можно отключить (или заглушить), то четвертую систему нельзя отключить в принципе. Эта “четвертая система” и был тот самый "черный чемоданчик", ядерная кнопка с системой правительственных кодов, с помощью которой запускаются межконтинентальные ракеты. Тогда ради успокоения Запада все время подчеркивалось, что черный чемоданчик при президенте Горбачеве. Иными словами, с ним безотлучно два офицера, которые носят этот чемоданчик и слушают приказания шефа. Эти офицеры находились тогда в Форосе вместе с Горбачевым. Черный чемоданчик с “ядерной кнопкой” представляет собой маленький пульт персонального передатчика с непосредственным выходом на космический спутник, который потом ретранслирует сигнал сразу во много мест. Следовательно, невыход Горбачева на связь мог быть только добровольным.

Напомню, что чрезвычайное положение вводилось легально, то есть как форма продолжения политики законной власти. Никто власть не захватывал: ЧП объявило правительство, у которого и так была вся полнота власти. На Западе наше чрезвычайное положение сначала было воспринято спокойно и корректно: ни Миттеран, ни Буш в первые 4-5 часов не высказали никакого осуждения, как бы признав легитимность происшедшего. Именно поэтому ГКЧП сохранял прежнюю идеологию. В своих обращениях вице-президент Янаев, премьер Павлов и прочие министры (включая министров обороны Язова, МВД - Пуго и КГБ - Крючкова) продолжали демократизацию, политику гласности, поддержку частного предпринимательства. Хвалили Михаила Сергеевича, который выздоровеет и вот-вот вернется из Фороса руководить страной.

Первые допросы “путчистов” велись после предварительных разговоров с ними о том, что может облегчить их участь. Ибо нужен был плавный переход от единой страны к конгломерату так называемого Союза Независимых Государств (СНГ). Даже для простого монтера дяди Васи было ясно, что это – распад государства. А простые дяди Васи всего лишь полгода назад на всесоюзном референдуме (в марте 1991 года) проголосовали за сохранение СССР. За единую страну. И население все это еще отлично помнило. Вот и надо было показать, что гнусные путчисты хотели чуть ли не сгноить “невинно убиенного Горбачева”. Теперь путч подавлен, президент с нами, с СССР ничего не случилось. А вот с путчистами – случилось. Пусть-ка посидят в Лефортово и Матросской Тишине. А за это время местные национальные элиты готовились провести референдумы (точнее – плебисциты) в разных республиках, “получали данные” о том, что все народы давно только и мечтают о независимости, и под дымовой завесой СНГ заимели собственную власть. Именно поэтому первые допросы гекачепистов были направлены на то, чтобы подчеркнуть, что Михаил Сергеевич был изолирован, ничего не мог сделать, если бы и хотел: не мог ни сообщить, ни тем более улететь, что он изначально был категорически против введения чрезвычайного положения, но они его не послушались, ЧП ввели, а его изолировали.

Второй сквозной момент в допросах ГКЧП - это кто больше во время переворота надрался, кто был больше пьян. Это уж они делали для собственного смягчения участи проигравших. Дескать, не в политике дело, обидели Михаила Сергеевича по пьянке, а так - свои люди.

Впрочем, не все путчисты были одинаковы. Один из них, Пуго (с женой вместе) застрелился еще до ареста (на плакате демократов было радостно начертано: “Забил заряд я в тушку Пуго”), другой, никто иной как премьер-министр Валентин Павлов, написал в тюрьме разоблачительную книжку “Горбачев-путч” (издана в 1993 г.), в которой на большом фактическом материале доказывается, что Горбачев был вместе с ГКЧП. Самую важную главу оттуда можно прочитать на на сайте Фатеха Вергасова

Так как путчисты в целом выполнили свои роли успешно, то вскоре все они были амнистированы решением Думы от 1 марта 1994 года. К тому времени давно все устаканилось: никакого СССР нет, да и про СНГ уже говорилось как о фантоме. Взамен есть новая геополитическая реальность: 15 независимых стран, все дальше уходящих друг от друга.

Косвенно и почти что иносказательно все это говорится и в мемуарах АН. Вот в этих словах:

“Возвращение Михаила Сергеевича из Фороса я видел по телевидению. На лице усталая улыбка. В легкой куртке. Увы, он с ходу сделал серьезную ошибку. В это время шло заседание Верховного Совета РСФСР, где его ждали. Ехать туда надо было сразу же, в том виде, в каком был. Я уверен, его бы встретили со всеми почестями, которые положены Президенту СССР, да еще заложнику заговорщиков. Но Михаил Сергеевич приехал на заседание через день, настроение уже было не в его пользу.

Это было жалкое зрелище. Горбачев растерян. Завязался какой-то бессмысленный спор. Ельцин вел себя как победитель. Горбачев же произнес речь, которую мог бы произнести и до мятежа. Ничего конкретного, обтекаемые фразы, ни оценок, ни эмоций. …Люди ждали жестких оценок, политической воли в намерениях и благодарности за мужество, проявленное москвичами.

Ни одной фразы о собственных ошибках, хотя бы кадровых, а самокритичность в создавшихся условиях была бы очень уместной. … Меня поразила его попытка как-то защитить партию, верхушка которой оказалась организатором мятежа”.

Как же не защищать подельников? А если они обидятся и заложат шефа на готовящемся процессе века в Верховном суде России (который, между прочим, так и не состоялся)?

Но чего нет совсем в мемуарах Яковлева, так это объяснения причины, почему Горбачев так легко и мирно отдал власть Ельцину. Спокойно передавал секретные документы ему в своем кабинете, и только потом почувствовал себя плохо, лег на диван в прострации. Очень просто, почему: либо мирная и легальная передача власти новому лидеру России, либо огласка роли Горбачева в путче. И – не угодно ли на нары, уважаемый человек десятилетия и лучший немец?

Вынести оценку по поводу ГКЧП - Горбачева и новых эмиров на просторах СНГ очень сложно.

Одна сторона хотела сохранить прежний (точнее, нечто вроде брежневского или хотя бы ранне-перестроечный) режим, свою власть, нo - одновременно - отстаивала территориальную целостность страны, прочность исполнительной власти. Другая сторона хотела радикально изменить политический режим, получить всю полноту власти в масштабах отдельных республик-стран, но ценой распада страны. Вот и судите сами, кто более истории –матери ценен.

Более просто дать оценку такой позиции Яковлева. Тут, правда, тоже неоднозначность. С точки зрения истории сокрытие роли Горбачева в том путче как-то не очень хорошо. Как бы наведение белых пятен. Но именно как бы. Ибо эта роль и без него известна. Но зато это весьма этический поступок. Как-никак, они были соратниками. И даже друзьями, которые (по словам самого АН) “пуд-то соли действительно вместе ели”.

Но – друзья какие-то… странные. Вот такие, по словам АН:

“Когда он (Горбачев) собрался уходить со сцены (речь идет о выступлении Горбачева на заседании ВС России на следующий день после его прилете из Фороса- В.Л.), его спросили из зала, как он собирается строить отношения с Шеварднадзе и Яковлевым. Он ответил, что с Яковлевым пуд соли вместе съеден, а поэтому дверь ему всегда открыта. Ничего себе! Сначала расстался без сожаления (несмотря на обиду, я на всех митингах шумел, требуя возврата Горбачева в Москву), а теперь, видите ли, дверь открыта...”

Впрочем, во власти, наверное, у людей и не может быть других друзей. Такая контора: то Горбачев все время кого-то предавал, то его все время предавали.

Продолжение следует