ГЕНЕРАЛЬНАЯ УБОРКА

(Из цикла “Стройбат”)

Солнечный зайчик плюнул Незаму в зашторенный левый глаз.

Незам резко зажмурил глаза и взбрыкнул сапогами.

- Ииээххх!

Отвернул голову от окна и снова открыл глаза.

Рядом на полу возлежал суглинистый черепок Паханка, стекавший по угольной шейке в истонченное тельце, расфасованное в стройбатовскую тунику.

Паханок подрагивал пыльными ресницами, попыхивал перламутровыми губами и раздувал крылья крысиного носа.

Рядовой военный строитель Волча, презрев расслабон на голых половицах – не метлу же под голову класть - тосковал в уголке неухоженной комнаты, уронив голову меж колен. Голова страдала от хронического недосыпа и дефицита позитивных идей, и лишь тарахтенье приблудного трактора – сроду не было в батальоне тяжелой строительной техники – спасало ее от депрессии и подначивало оптимизмом на толику валерьянки.

- Санек, а дальше что было? Ты чего замолчал? Ну, выпрыгнул майор из окна в сад, поскакал по дорожке, а за ним две овчарки – и что?

- У меня предложение. Давайте сначала квартиру добьем, а потом я вам все дорасскажу, – поднял голову Волча.

- А чего? Херово что ли прибрались? –загудел Незам. – Щебень и плитку битую вынесли, подмели вроде все. С пола краску сошкрябали. Чего еще надо? Хорош офицерский дом марафетить.

- А с этими рамами гребаными, наверное, целый час мудохались! – заскулил Паханок. – Сколько времени их в щепу херачилиЁ чтобы вокно пролезли А? Они же как чугунные были. И какой мудак сюда их припер? Рамы-то уже на окнах стоят!

- А это запаска была! – гыгыкнул Незам. – А, может, их кто из гражданских здесь спрятал, чтобы потом загнать кому-нибудь?

- Не, я думаю, что их такие же салабоны-мудильники, как и мы, сюда приперли. Представляешь, каково им было по лестнице эти гробы тащить? Вот они тащили-тащили, а потом озверели и заныкали их в первую попавшуюся квартиру.

- А, вообще, на фига мы на них столько сил положили? Оставили бы их, как они и стояли – у стеночки, - сказал Волча. – Рамы-то – не мусор. Они же совсем новые были.

- А нам, что новые, что старые – по херу. У нас задание есть. Мешок что сказал? Сказал, чтобы к обеду квартира была вылизанной, как миска салаги. Потому что это не просто уборка, а генеральная уборка!

- А еще сказал, что если он хоть щепочку обнаружит, то отправит нас к Рябцеву. Кто желает пообщаться с Танкистом? Поднять руки!

- Волча, наверное, хочет. А я – нет. Чего вам эти рамы усрались? Ну расдолбали их. Зато у большой комнаты какой теперь вид! Хоть шаром покати!

- А мы там, внизу, никого не пришибли?

- А правда! Мы же все в окно вслепую кидали! - забеспокоился Волча.

- Не сцы, Саня! Старики по щелям дрыхнут, одна молодежь пашет. Если кого зашибли, то для их же пользы. В госпитале оттянутся. Хотя вряд ли - давно бы вой на всю стройку стоял! А на улице только трактор гундит. Короче, рано нам зубы щерить. Вот дослужимся до черпаков – тогда и будем на сержантов мотовилово класть. А сейчас для нас главное - воплотить в жизнь завет бригадира.

- Я об этом и говорю! – поддержал последние тезисы Волча. - В кухне бы надо немного убраться. Везде нормально, а на кухне грязновато. Вроде, подметали там. А я туда зашел - весь пол в какой-то цементной муке. И даже стекла запорошены. Ветром с улицы нанесло. Зря мы там окно открытым оставили.

- Да каким ветром с улицы! Ты чего дурку гонишь? Это точняк какие-то падлы сверху поленились мусор во двор вынести – взяли и в окно его зафурачили! Мы то хоть не пылили. Надо бы наверх сходить, разобраться.

- А, бесполезно! Хер кто признается! А Мешок нас в эту пыльцу носом сунет. Заставит языками кухню вылизывать. Потом Степа на нас разомнется. Да еще за срыв генеральной уборки Мешок нам какую-нибудь паскудную халтуру подкинет. Помните, как мы фляги с кипящей смолой на крышу таскали?

- Ну! - мыкнул Незам.

- А я хули - такое разве забудешь! - поддакнул Пахан. - В черных штанах и бушлатах, как жуки-короеды, две недели мудохались. Спасибо старшине – поменял бушлаты на чистые. Новье, конечно, не дал. Но зато без дыр и заплаток.

- Не как жуки-короеды, а как комиссары. В скрипучих кожанках, - поправил Волча.

- Да не как жуки-комиссары, а как кочегары, - не согласился Незам. – А что черные были, так это это цветочки! Когда крышу гудронили, и не такое бывало. Помнишь, Пахан, как Голику из фляги смолой в едло плескануло?

- А дятел потому что! Они флягу с Борзиком на пол поставили. Отдохнуть решили. Полпути еще не прошли, а уже устали, бедняги! Тут Голику вздумалось посмотреть: отчего это фляга такая тяжелая? сколько в нее смолы ливанули? А внутри битум кипиздарится! Флягу же только-только из котла зарядили! Наклонился Голик к фляжке, щелкнул замком и крышку - набок. Ну, и посмотрелся в смоляное очко, как в зеркало. А смола как ему в рожу плюнет! Потому что флягу, когда шли, раскачали. У Голика вместо лица – черная метка.

- Ага! – продолжил Незам. – Он тут же вырубился. Затылком о циклевочный агрегат приложился. Визгу вокруг было! Мы его в уголок оттащили и обоями забросали – страшно было на рожу смотреть.

- А как фляга с бордюра перевернулась? Помнишь? Прямо на голую спину кровельщику гражданскому?

- Ну! Толик его, вроде, звали. Только Толика, по-моему, не откачали. Я слышал, что он в больнице дуба дал. А помнишь, как этот... как его?.. лейтенант Замураев сапогами к крыше прилип. Стал ноги отдирать, рванулся и с крыши - бултых! И ведь ни царапинки!

- А он же на штабель со стекловатой упал. Чесался, правда, потом месяца два.

- Чесался! Да он до сих пор чешется!

- Елки-палки! Давайте объект до ума доведем! Всего-то на кухне минут десять работы! – пристыдил товарищей Волча.

- Может, ты один пошмурыгаешь? Чего нам на кухне троим делать? Толкаться только! – невинно предложил Незам.

- Мужики, ну, елки-моталки! Втроем за десять минут кухню вылижем!

За эти палки-моталки вместо привычного мата Волчу долго дразнили, пока он не понял, что «елки-моталки» оскорбляют товарищей куда больше скабрезных ругательств. За нежеланием Волчи снисходить до привычной им лексики они видели спесь и гордыню. Так, бонтонное слово «милейший» воздвигало вокруг дворянина забор, ограждавший его от плебса.

- Языками вылизывать будем? – сказал Паханок.

- В ведро воды наберем, метлы смочим, а потом всю гадость на кусок рубероида сметем и выкинем.

- В окошко? – обрадовался Паханок. – Как верхние падлы?

- А, может, нам еще здесь полы помыть? – сказал Незам.

- А че! - поддакнул Пахан. – А потом языками отполитурить!

- Волча, не трепыхайся! Все сейчас сделаем. За десять минут. Просто обидно, что мы пашем, а деды по норам дрыхнут. Я понимаю, что порядок такой, что сами по норам заляжем, когда время придет. Но все равно обидно. И потом, было бы за что корячиться. А то даже по три восемьдесят не платят. Кэп, бля, приедет, выстроит роту, руку вытянет врастопырку: «Спокуха, бойцы! Ваша зарплата у замполита Михеева. Он ее уже получил. Сейчас он в Омске. Личные дела утрясает. Сами понимаете, всякое в семье бывает. Как утрясет – так сразу нагрянет». Проблеет - и снова в Омск. Сучара!

- Ага! - продолжил Пахан. – А потом замполит приезжает. Тоже, бля, тот еще соловей. Выстроит роту. Мы ему: «Где наши деньги, товарищ старший лейтенант?» А он поет: «Как где? У кэпа. Кэп сказал, что у меня?! Что за чушь?! У кэпа. Истинно вам говорю. Он их, вроде, уже получил. Сейчас он в Омске. Какие-то общественные дела утрясает. Сами понимаете – на каждом офицере и прапорщике не один десяток поручений висит. Как утрясет - так сразу и явится». Во, дурят нас! В четыре руки и в две головы!

- А я слышал, что нам денег за ноябрь, декабрь и январь не видать, - сказал Волча. - Замполит-то наш, говорят, застрелился. То ли из-за наших денег - растратил он их, то ли из-за жены - гуляла она.

- Звиздишь! – взревели Пахан с Незамом.

- Елки-палки! Мне Колька Белов сказал! У него в штабе завязки. Верняк, говорит. От нас пока скрывают, но вот-вот должны объявить.

- А чего ты тогда молчал? Такое, бля, известие! Не верится даже. Чего от своих ребят скрывал?

- Да я только утром узнал! А потом как-то выпало из памяти. Я уже неделю как шальной хожу. В чайнике гудит, звенит. Фигня какая-то со мной творится.

- А с деньгами-то теперь как? Когда возвращать будут?

- Да кто их нам вернет? Опять облапошили! Ладно, перезимуем. Да и какие это деньги - чирик на брата?

- Ну да. И старики все равно отберут.

Волча закрыл глаза и увидел в оранжевой мгле фантом: «Братан, отсыпь деду из закромов сколько не жалко? Или уединимся для душевного разговора?»

- Для нас-то, может, фигня, а для Михея совсем неплохая фанера с неба упала. Это же, если считать, что сержанты по десять восемьдесят получают, так он на роту за три месяца тысячи полторы огреб.

- Да. Погудел, наверное. Перед смертью.

- А я помню, как Михей недавно про смерть одного прапора рассказывал. Этот кусок - то ли Шишкин, то ли Тишкин его фамилия - прямо на глазах Михея коньки отбросил. Пять лет назад это случилось. Михей тогда еще командиром взвода был. Рассказывал, что они столовую строили, а его взвод в этой столовой пол заливал - из гранитного щебня с раствором. Ну, залили, подождали, когда все схватится, а потом поверху шлифовальной машиной прошлись. Пол, как алмаз, заблестел. Короче, только они закончили полировку, дверь в столовую открывается и влетает туда прапор Шишкин из соседней роты. Он всю дорогу бегал, не умел пехом ходить. Влетел - улыбается, румяный с морозца - и как гаркнет с разбега: «Здаррррова, аррррлы!!!» И вдруг поскользнулся - хромики вверх, фуражка в угол - и хряп затылком об пол! Михей к нему бросился - а вместо веселого прапора печальный кадавр лежит.

- Кто-кто? Кентавр?

- Ну, жмурик лежит. Бездыханное тело. И чего тогда Михей про смерть эту вспомнил. Курил у казармы, а потом на часы посмотрел – они у него с календарем, что ли, были – и говорит: «Мать честная! А ведь сегодня ровно пять лет с того дня кануло, как Тишкина гранитом убило!» А потом нам эту историю рассказал. Ну, там я стоял, Васяня, Уткин, еще кто-то. Из черпаков. Называется - накаркал. И ведь тоже, говорят, голову себе размозжил.

- Не, что-то не очень верится. Интересно, а как он мог застрелиться, если в стройбате табельного оружия нет?

- Из ружья, небось, охотничьего. Как Хэм.

- Как кто? Ты, Волча, нам всякими хамами мозги не пудри. Не надо понтярить перед своими ребятами. Знаем, что образованный.

- Да-а-а, - протянул Пахан. – А ведь хороший мужик был. Веселый. И никогда никого даже пальцем не трогал. Жалко старлея.

- Ни хера себе жалко! Он наши деньги растратил, а тебе его жалко! – возмутился Незам.

- Так его из-за жены вразнос понесло! Вон, Волча говорит, что она у него блядовала.

- Полторы тысячи прохерачил! А, может, еще и у офицеров чего подзанял? Во, гульнул! Не, точняк, застрелился?

Волча встал и пошел за ведром в коридор. Воду в почти дозревший до сдачи дом уже дали. Правда, только холодную.

- Ладно. Пошли, что ли, - сказал Незам. – Вставай, Паханок!

- А чего я первый-то?

- Слышь, Пахан! Вставай. Не буди во мне уркагана. Я первым не люблю подниматься. Ломает.

- Сука ты, все-таки, Незаметдинов!

- Чего? А по сусалам?

Паханок лениво затрепыхался, приподнял котелок на кукольной шейке. Серые крылья его крысиного носа подрагивали от обиды. Более крупные его члены стали выделывать броуновские коленца, затем обрели согласованность и вознесли его голову на сто семьдесят сантиметров выше уровня пола.

Загрохотал, закряхтел и ушел в вертикаль флегмат-отморозок Незам. Он прислонился к стене и стал ковыряться во рту грязной щепкой.

В комнату вошел Волча с ржавым сосудом, в котором плескалась тяжелая вода. Сосуд опоясывало грозное предупреждение: «Кто ведро без спроса возьмет – от ведра и погибнет!». Это младший сержант Мешков намазюкал, подсмотрев у соседей лопату с угрозой на черенке: «Осторожно – злая бригада!»

- Ну что, елы-палы? Метлы в руки и вперед? Кухню выметим и на покой до обеда?

Волчу никто старшим группы не назначал. Да он и не командовал вовсе. Просто предлагал соплеменникам план радикального завершения генеральной уборки. В такой среде особо не порезвишься. Даже при наличии командирского зыка. Все трое – рядовые. С одного призыва. Причем Незам на гражданке буянил на Соколинке, а Паханок божился, что отмотал два года на «малолетке» за соучастие в драке с причинением тяжких увечий. Паханок, конечно, врал, зато лапидарные ссылки Незама на изуверские выходки в прошлой жизни виделись подлинно и повергали умеренный элемент отделения в трепет.

- Ладно! Почапали на кухню! – согласился Незам, звонко цикнул и выбросил щепку в форточку.

- А потом Волча нам про майора Брауна дорасскажет, - сказал Пахан, поднимая с пола концом сапога метелку.

В текущий спазм безвременья тройку бойцов нельзя было расчленить на три сепаратных личности или безличности. Нехлопотное задание бригадира сплавляло альянс в сгусток кинетической массы, брошенной на конкретное малое дело. Концепция малого дела прошивала, как дратва кирзу весь, уклад стройбатовской жизни. Самой ходкой единицей его измерения служила временная зарубка в двадцать четыре часа. Формально – округлые сутки. Неформально – лишь светлая их сторона. Иными словами, день. «День прошел – и хер с ним!» - кряхтели под занавес вечера старики, примеряясь к отбою, выпивке или самовольной отлучке. Сон, выпивка или отлучка из части воспринимались как высшие позитивные сущности малого дела, поскольку хотя бы на время выносили солдата за ржавые скобы армейского бытия.

Идея малого дела обладала великой карающе-созидающей силой, поскольку была способна превратить человекостроительное существо в козла, табуретку, клопа, повелителя, курицу, экскаватор, бульдозер, камыш, сковородку, раба, вурдалака и снова - по бесконечному кругу - в подобие мыслящего существа. Причем трансформации эти происходили в режиме предельно высокой, то есть девятой кармической скорости. Вовлеченная погруженность или погруженная вовлеченность в малое дело, будь то в качестве каудильо или лопаты, пневмококка или клопа, позволяла не думать о завтрашнем дне или даже сегодняшнем ужине. Тем более, что за сумрачной трапезой или после ее завершения могло случиться такое, о чем возможно было забыть только в омуте нового малого дела. Ветераны знали, что у каждого в тумбочке копошился собственный тихий ужас. По этой причине они наказывали салагам открывать дверцы тумбочек только в случаях крайней необходимости.

Скалили зубки бойцам и совсем пустяковые неприятности.

У Волчи в любую секунду могли умыкнуть на раскурку махорки или похода в клуб четырех отверстий «Королеву Марго», с которой он крутил роман уже в течение нескольких дней. Потасканную королеву Волча без особых усилий отбил у Сереги Корягина. Коряга выкрал ее из читалки кирпичного комбината, но очень скоро к ней охладел. В матрасе Незама нюхастые вороги могли обнаружить тайник с тремя пачками «Явы» и кисетом махорки, выскуленной за суконное одеяло в немецком колхозе «Заря коммунизма». А из вороватых карманов Паханка могла по случайности выпрыгнуть трофейная зажигалка старшины Бойчука, которую тот потерял несколько дней назад при загадочных обстоятельствах, поскольку попал в эпицентр самогонного дребадана.

Неравновесность стройбатовского универса усугубляло то обстоятельство, что малое дело, при известном содействии командиров, само могло обращаться в разновеликий ужас, как это случилось, к примеру, с «Малым делом о флягах с кипящей смолой». Поэтому малое дело в наряде генеральной уборки аппартаментов в многоэтажке, слепленной для господ офицеров, воспринималось очистительной группой как праздник. Блеклый, но, тем не менее, праздник, особенно, если под таковым понимать имманентное право каждой одушевленной твари на сомнамбулическую апатию и колыхание разума в легких струях анархического солипсизма.

На кухне спецгруппа сошлась в рукопашной схватке с загаженным полом, окропив его рыжеватой водицей. После короткого боя из мельничной блызи выплыли три фигуры. Они держали, как флаг, квадратный кусок рубероида, на который сложили останки разгромленного противника – кучку серых опилок и отрубей.

- Давай посчитаемся: кому мусор на улицу выносить, - сказал Волча.

- Да ты че? Выбросим все на хер в окно! Как рамы.

- Че мы – хуже верхних падл, что ли?

Они сложили рубероид в конверт, перегнули его пополам, и, не глядя, запустили в окно. Прислушались. Во дворе гулко шмякнуло. Но никто ни единожды не матюкнулся.

Отряхиваться побежали на лестничную площадку. Со смаком стучали друг другу по спинам, ногам и рукам. Хлопали по перилам пилотками. Потом обмыли лицо, руки и сапоги ржавой водой из-под крана.

- Ну че? – подвел итоги Незам. – Отбой, корефаны! Интересно, сколько до обеда осталось?

- Я жрать не хочу, - шлепнул Пахан ладонью по впалому животу. – Я так думаю, что до обеда нам не меньше часа еще куковать.

- Ага, покаркай-покаркай. Не меньше часа! – проворчал Незам. – У тебя в животе часы всегда на пятнадцать минут отстают.

- Ну, полчаса. Полчаса – это точно!

- Ладно. Фигня все это. Прорвемся. Главное, не высовываться.

- А если Мешок придет? – сказал Волча.

- Если Мешок перед самым обедом придет, так это как раз хорошо, – резонно сказал Незам. - Отрапортуем о выполнении. А если сейчас прискочит, то нам - кобздец! На другую квартиру кинет.

Незам и Пахан синхронно стукнулись головами об пол.

Волча по-крабьи отполз в облюбованный угол.

- Сань, ты историю доскажи! Про майора Брауна! – вспомнил Пахан.

- Ну! - поддакнул Незам.

- А! Сейчас вспомню – на чем я остановился?

- Ну, как майор по саду бежал, а за ним две огромных овчарки мчались.

- Не овчарки, а мастифы!

- А кака разница – овчарки-мастифы, доги-бульдоги? Догонят майора – загрызут, на хер! И пуговиц не оставят!

- Слышь, Паханок. Завязывай про собак. Дай Саньку рассказ досказать!

Волча сдвинул пилотку на самый затылок, скомкал в пучок жидкие мысли, собрался было подсечь их серпом интеллекта и вдруг понял, что от навалившейся разом апатии депрессивного толка не в состоянии выкачать из головы забавное продолжение авантюрного винегрета, который он скармливал до зачистки Паханку и Незаму.

- Так, значит, - сказал он и задумался. Перед его глазами бежали, черным по белому, вертикальные черточки и закорючки, как на киноэкране после слова «Конец».

- Сань, ты чего?! Уснул, что ли?! – занервничал Паханок.

- Не сбивай его, Паханок, - сказал Незам. – У тебя спички есть? Дай спичку, будь другом.

Паханок засопел, зашуршал по карманам лапкой, потом вжикнул коробкой:

- Держи, Юрец.

- Ну да! Ну да! – встрепенулся Волча. В его голове возникла прогалина, в которую его потащило сквозняком озарения. - Значит, бросился майор в сад и побежал по дорожке. Дорожка петляет. Да еще мокрая. А тут еще лианы с высоких деревьев свисают. За руки, за ноги цепляются. И вдруг слышит, как из окошка мансарды сэр Роббинс кричит: «Бэтси! Клэвор! Чужой! Бэтси! Клэвор! Чужой!» Ну, майор не понял сначала – кого это Роббинс зовет. Вроде бы, детей. Но никаких детей он в доме не видел. Потом подумал: «Ага! Наверное, его дети в саду играли, и Роббинс теперь боится, что я на них случайно наткнусь. Вот он их домой и зовет!» И тут услышал позади дробный такой топот. И злобное рычание. Он обернулся – а сзади две черные тени мелькают! Что за черт? А дробный топот все ближе. А еще – жуткое повизгивание вперемешку с рычанием. И тут его осенило. Мастифы! Пара королевских мастифов! В колониальной Индии он с такими же тварями на тигров ходил... Да... Ну, когда служил в Индии. В колониальных войсках... Да...

- Дальше давай! – заторопил Паханок.

- Да... Ну, у майора от страха сердце забилось, как бешеное, и он помчался по садовой дорожке огромными прыжками, как когда-то учил его бегать один старый индус. Из... Из...

- Хорош названия вспоминать. Ну их на хер. Они только голову засоряют. – вмешался Незам. – Дальше рассказывай!

- В общем, слугой он у него в Индии был. Майор не оборачивался, чтобы не поскользнуться, но слышал, что рычание становилось все громче и громче. Ему даже показалось, что он уже чувствует зловонное дыхание, вырывающееся из пастей настигающих его хищников...

На лестничной площадке эховито зацокали сапоги.

- Молчок, мужики! – громко шикнул Незам.

Спецотряд напружинился, готовый вспрыгнуть на ноги при малейшем шелесте входной двери. Сапоги проскочили этаж без остановки, словно экспресс-электричка.

- Отбой! Пронесло. Паханок, дай еще спичку!

- Ну ты чего, Незам? Ты что – жрешь их, что ли?

- Ну, на пол упала. Не найду.

- Да вон она лежит! Плохо со зрением?

- С фуением! – Незам поднял с пола спичку и зажал тисками зубов; коричневый кончик спички начал выписывать нолики и восьмерки. - Слышь Волча, давай дальше дуй!

- Так, значит... Настигающих хищников... Ну, майор собрал остаток сил и побежал во всю прыть, не разбирая пути. Потерял дорожку, мчался по зарослям и кустам. – Волча с трудом вытягивал из головы слова, словно тоже продирался сквозь плотный кустарник, и выпихивал их изо рта. - Ветки деревьев хлестали майора по лицу, когти колючих растений царапали ноги. Он бросился в гущу экзотической зелени. И вдруг со всего маху ударился о каменную преграду. Удар был настолько силен, что у майора потемнело в глазах, и он потерял сознание. Однако через мгновенье сознание вновь вернулось к нему. Майор Браун вскочил, весь заляпанный листьями и травой, на шее – огрызок лианы. В пяти дюймах от своего лица он увидел серые камни. Перед ним возвышалась каменная стена высотой футов в десять. Ну, это метра три где-то. Сзади, совсем близко, он услышал торжествующий вой черных монстров. «Прощай, жизнь! Прощай Энн!» - вскричал майор Браун и перекрестился, воздев глаза к небесам. И тут он заметил, что с высокой стены свисает зеленый хвост. Отросток какой-то лианы. Майор схватился за конец зеленой веревки и начал быстро карабкаться вверх, вспоминая на ходу альпинистские навыки. Вскоре он оказался на самом гребне ограды, которая разделяла два соседних поместья. Вершина стены была довольно широкой. Майор сделал шаг, другой. Потом посмотрел вниз. Туда, где находился еще пару секунд назад. Вокруг раскачивающего отростка крутились два огромных мастифа и мерзко скулили. Лишь в это миг майор осознал, какой чудовищной смерти он сумел избежать, поскольку ему так вовремя подвернулась под руку чудесная лестница...

- Ни хера себе, выкрутился майор! – удивился Пахан.

- Погоди еще! – пробурчал пессимист Незам. – Посмотрим, что дальше будет.

Тем не менее, на радостях Пахан и Незам раскурили заначенную Паханком сигаретку «Прима», по-братски распилив ее стеклышком на два неравных отрезка.

- Санек, давай дальше.

- Сейчас. Погодите. Мысль с крючка сорвалась... Чудесная лестница... А! Вот! Тем временем, потеряв интерес к повизгивающим собакам, майор обратил взгляд на другую сторону стены. Футах в ста от себя он увидел утопающий в зелени светло-розовый дом с когортой белых колонн вдоль фасада. Но секундой позже он вдруг заметил то, что заставило его забыть о великолепии особняка. Совсем рядом, футах в тридцати от участка стены, на которой стоял майор, была разбита огромная клумба... круглая клумба, пестревшая поразительной красоты цветами. Но самое главное... и самое страшное заключалось в том, что бегущая вдоль... бегущая... поперек клумбы извилистая дорожка из алых роз... в обрамлении желтых нарциссов... составляла надпись, от которой у майора застыла кровь в жилах. «Смерть майору Брауну!» - вот что гласили алые розы на клумбе!

И вдруг Волчу оставило вдохновение, тонкая струйка слов иссякла. В голове потушили свет, ему смертельно хотелось спать.

«Это все из-за Таньки с кирпичного! Совсем одурел! Ну, зачем я к ней бегаю?! Ведь знаю же, что стерва, что другим дает. Арбуз целый месяц у нее жил. Пока его прямо от Таньки в прокуратуру не сволокли. А я все равно бегаю! Что со мной творится? Неужели влюбился? В Таньку? В огневушку-потаскушку? Не может такого быть!»

- Ну, а дальше-то что! Давай, рассказывай! Обед уже скоро! – заторопил Паханок.

- Слышь, Волча, не тяни резину, - буркнул Незам.

Голова Волчи окончательно опустела. И стала похожей на тумбочку салабона. Только курилась над ней спиралью фата-моргана с шипучей отдачей в нос и привкусом редьки. Видимо, это и была дурная любовь к блядовитой сибирской девчонке.

Это обонятельное видение привело Волчу в бешенство, которое спешно искало выхода.

- А что это я вам все рассказываю?! Я вам что – сказочник с зоны, что ли?! Устал! Завтра доскажу!

- Сань, ты че? Давай, досказывай!

- Волча, ну чего ты нам мозги гребешь?! На самом интересном остановился. Давай дальше!

- Не буду рассказывать. Серьезно говорю. В голове пустота какая-то. Первобытная.

- Волча, хорош борзеть! Устал он! Тут все устали. Рассказывай! По-хорошему прошу.

И тут голову Волчи посетила дурная идея. Поерничать ему захотелось. На почве хронического недосыпа, чумазой любви и интереса товарищей к ахинее.

- Ладно, уговорили. Доскажу. Только вы мне за это по полтиннику должны отстегнуть. Всякий труд должен оплачиваться. А интеллектуальный – в первую очередь.

Волча уже представил себе, как Незам с Паханком обматюкают его для приличия, а потом полезут за мелочью в потайные кармашки. И тогда он им скажет: «Да ладно, ребята! Пошутил я! Неужели не поняли? За кого вы меня держите? Какой полтинник? Вы что – опупели? Это я полевой опыт проводил. Подтверждающий силу искусства». А затем соберется с силами и сбацает им офигительную концовку без всяких там перепевок.

- Волча, ты че? – заныл Паханок. – Ну расскажи! Что дальше было? Значит, надпись майор увидел: «Смерть майору Брауну!» А потом что?

А Волчу - словно муха цеце укусила.

- Ладно. По сороковнику с каждого. Тогда расскажу, - неожиданно для себя сказал он.

- Ну точно гребнулся! - рассвирипел Паханок.

Паханку, наверное, было обидно вдвойне. Потому что он бесплатно приставал ко всем с байками о подвигах на малолетке.

- Да оставь его, Паханок! Ты что, не видишь, что он издевается? На хер ему наши копейки! Он просто кайф ловит. Хочет, чтобы мы на колени встали и попросили: «Санек! Дорогой! Расскажи нам фунью про майора Брауна!»

Волча и сам понимал, что из него тухлым фаршем прет блажь. Но рвать за ручку стоп-кран было поздно. И он снова забулькал ретортами провалившегося эксперимента:

- Да не издеваюсь я! Мне в буфете конфет купить надо. Для Таньки. А денег нет. Не ожидал, что вы такие жмоты.

Незам и Пахан молчали.

Правда, Паханок одноразово сплюнул:

- Блядь твоя Танька! Сам что ль не знаешь?

А влюбленному что? Влюбленные сраму не имут.

- Вы что, правда, не хотите знать, чем все кончилось? Между прочим, концовка – полный атас!

Незам и Пахан молчали.

- Ну вы редкие жмоты! Не ожидал!

- Сука ты, Волча! - скрипнул Пахан.

- Я те говорю, Паханок, он издевается, - как шмель прогудел Незам.

Они лежали расслабленными тюленями на полу.

Живое недвижимое имущество.

«Ну вот, если я теперь рассказывать начну, то круглым фуфлом окажусь!» - грустно подумал Волча.

Неуклюжесть искусственной тишины отдавалась иголками в почках.

Во дворе кто-то истошно взревел свежим голосом.

Волче стало немного легче.

«Обиделись ребята. И правильно. Ладно, ничего теперь не поделаешь. За обедом все перемелется. Я им пачку «Примы» куплю», - обнулил ситуацию Волча.

На самом деле ребята и не думали обижаться. Они уже позабыли о Волче с его небылицей и блаженно зависли в невесомости дремы.

Волча уронил звенящую голову на колени. Колени разъехались, уткнувшись в смежные стены, и падшая голова вновь застряла в расщелине. По пурпурной спирали побежал золотой огонек, с каждым витком разгораясь все ярче.

- Атас, бля! Мешок!

Волча вскочил. Его шатало от стремного сна о прапоре Брауне.

Паханок и Незам уже стояли у двери, боязливо запуская глаза в полумрак коридора.

Кто-то проворно шаркал сапогами по лестнице.

- Бля буду, Мешок! – засуетился Пахан. – Это его манера! Только он по-пластунски умеет бегать!

- Шаркающей кавалерийской походкой, - сказал Волча.

- Метлы! Метлы хватайте! – зашептал Незам. – Как будто мы только что уборку закончили!

В коридоре возник пластунский шаг бригадира. А затем в большой комнате появился он сам. Крохотный, смуглый, важный. Глазки блестят, как черная ртуть.

- Разрешите доложить, товарищ младший сержант? – бойко начал Незам. – Генеральная уборка вверенной в распоряжение группы квартиры завершена. Только что с кухней закончили. Туда столько цементной пыли поналетело! Ужас! Как бы нам туберкулез не подхватить!

Мешок прошвырнулся по комнатам. Задержался на кухне. Вернулся в гостиную.

- Так. Неплохо. Очень неплохо, бойцы. Слушайте, а у вас в квартире никаких оконных рам не было?

- Что? Не-е! Не было никаких рам!

- Точно не было? Если сфиздите, то к Степе живо отправлю!

- Какие рамы? Совсем пустая квартира была, - завибрировал горлом Незам.

- Только очень замусоренная, – добавил Пахан. – Мы, пока весь бурелом здесь расчистили, нагребошились как папы карлы. Может, ты нам чего полегче отыщешь? Чтобы мы не сломались?

- А что за базар про рамы?

- А! – махнул рукой Мешок. – Там во дворе начальник участка бесится. Лейтенант Смоляр. Всех тебуками обкладывает. Он вчера вечером сюда для генеральской квартиры дубовые рамы завез. А квартира была, конечно, закрыта. О чем Смоляр думал – не знаю. От нее только у самого генерала и у его адъютанта ключи есть. А поздно уже было. На стройке кроме сторожей - никого. Ну он и попросил работяг гражданских запихнуть их в какую-нибудь квартиру. На верхнем этаже. Для надеги. Чтобы, ну, утром сюда адъютанта вызвать и рамы в генеральскую квартиру перетащить. Ну, вот они и подтянулись на стройку минут пятнадцать назад. Ну, начальник участка и адъютант. Глядь! А у дома - куча дубовых обломков. Ну, вместо рам. Он, конечно, понял, что их какие-то мудаки из окон повыбрасывали. Еще Зяма вроде видел, как брусья и рейки сверху летели. Говорит, что отскочить еле успел. Рамы дорогущие! Бля-я-я! Их в спецмастерской клепали. А работяги гражданские, ну, которые вчера их в дом заносили, не помнят, где их оставили. Это же вечером было. А к вечеру они - уже. Ну, это самое. Еле членами дрыгали. Вот Смоляр и психует. Собрал нас и погнал виновных искать. Генерал узнает – что будет! Не представляю! А адьютант уже ускакал. Генералу стучать.

- А Зяма что говорит?

- Зяма толком ничего не знает. Видел только, что откуда-то сверху летело. Так это и ежу ясно! Ну ладно, подъезд еще можно вычислить, а квартиру - хер ведь кто признается! Может, эти рамы у вас стояли, да вы разве скажете? - горько усмехнулся Мешок. - Тоже ведь те еще...

- Товарищ бригадир, ты за кого нас держишь? - оскорбился Пахан.

- Слышь, товарищ младший сержант, обижаешь, - сказал Незам. - Гадом буду, не было тут никаких рам. Это какое-то шакалье с седьмого или восьмого этажа сотворило. А, может, с девятого. Там пятая рота работает. Мы тоже видели, как сверху какие-то палки летели. Как бомбы - фуяк! фуяк! А еще нам всю кухню цементной крошкой засыпало. На кухне окно было открыто. Волча, мудак, не закрыл. А ведь говорил ему!

- Низам, что ты плетешь? - разозлился Волча. - Ты сам последний с кухни уходил!

- Да верю, верю! - вздохнул Мешок. Вера в армии давалась легко. Это безверье оборачивалось порицаниями и пиздюлями. - Я знаю, что наверху мудачье халтурит. Да и хрен с ними, с рамами! Пусть начальник участка сам этих пидоров ловит. А то, ишь, хитрожопый - на сержантах решил отыграться! Ну на хера он вечером рамы на стройку припер? Гребанько, одно слово!

- А все-таки жалко Смоляра! - вздохнул Паханок. – Хороший мужик. Добрый, хоть и крикливый. Главное, руки не распускает. И Михея тоже жалко. Слушай, Колян, а правда, что наш замполит застрелился?

- Какой я тебе, на хер, Колян?! В наряд на картоху захотел?

- Виноват, товарищ младший сержант! – поправился Паханок. – А про замполита – правда? Что он застрелился? Из-за бабы своей?

- Правда-правда. Только вы поменьше об этом звиздите. Когда надо объявят. Ну что? Хорошо поработали, орлики! Чем бы вас еще озадачить?

- Ну вот! – заскулил Паханок. – Мы же без отдыха! Как проклятые!

- А вроде и обед уже на носу? – дернул спичкой в зубах Незам.

Мешок посмотрел на часы.

- Точно. Через десять минут построение. Ладно. Можете отдохнуть и оправиться. А пока объявляю вам благодарность! Молодцы, товарищи военные строители! Родина вас не забудет!

- Рады стараться, ваше высокородие! – весело гавкнули орлики.

Женева, январь 2005 года.