ИСКУССТВО СКРИПКИ

24-03-2006

Флориан ЮрьевФлориан Юрьев — ученый, искусствовед, архитектор, композитор, музыкант, поэт, живописец, скрипичный мастер. Ренессансный человек, прошедший сквозь почти все двадцатое столетие – как сквозь строй. Невзирая на почтенный возраст, он несуетлив и юн, наверное, потому, что в жизни много раз умирал, и еще потому, что всегда в оппозиции: к смерти, в любых ее проявлениях, и к жизни, если та омертвела.

Когда стараются перечислить все его регалии, одну-две обязательно упустят — пальцев на руках не хватит сосчитать все: президент украинской ассоциации мастеров смычковых инструментов, профессор искусствоведения, доктор кембриджского университета, "человек тысячелетия"... Хочется послать к черту все эти "чарты", они ничто в сравнении с Юрьевым как явлением, с его судьбой, его болью и одиночеством.

Мир убивал его, но не убил. Детство без детства, учеба "на перекладных", но упорная, стоическая. Его научные идеи подвергали осмеянию, на изобретения накладывали вето, художественные работы арестовывали и сжигали: таков новый закон Архимеда, свойство среды, вытесняющей все инородное. "А в последний раз меня убили, — говорит с усмешкой, — когда назначили пенсию в 150 гр.".

Флориан родился в концлагере, в поселке Киренск, что на реке Лене. Каждый из нас может припомнить что-то ужасное родом из детства, оставившее в душе грязный след или рану, но первые впечатления Флориана это разрыв самой души. Вообразите себе концлагерь и ландыш ребенка в нем... Система уничтожила отца Юрьева, человека глубоко верующего и несомненно одаренного, дядю, двух братьев. В пятнадцатилетнем возрасте Флориан угодил в тюрьму за то, что порвал комсомольский билет. От морального (если не физического) уничтожения спасло умение рисовать: по памяти выводил портреты вождей, до того похожие, что зеки изумлялись, и мастерски делал наколки. Потом Юрьева определили в особое подразделение, где он, наверное, и сгинул бы бесславно, да "выручила" другая смерть: энцефалитный клещ. Месяц Флориан валялся в больнице, глядя, как умирают один за другим больные в палате самого же спас иммунитет, доставшийся в наследство от сибиряков-родителей. Выписали Юрьева с "белым билетом". Началась гражданская жизнь, сперва в иркутском вузе, затем в киевском художественном институте — жизнь, впрочем, далеко не гладкая...

Таланты Юрьева многообразны, в рамках газетного материала их не объять. Как архитектор он проектировал станцию метро "Крещатик", Институт информации — хрестоматийную "тарелку" на "Лыбедской". Примечательно, что "тарелка" эта держит сама себя, колонн под ней нет.

Еще одна грань дарования: Юрьев — мастер смычковых инструментов международного класса, его скрипки и альты востребованы лучшими мировыми оркестрами. Ученик киевских мастеров Феодосия Драпия, Никифора Лупича, Ивана Битуса, Флориан во многом модернизировал старинный барочный инструмент. Даже внешне его скрипка выглядит по-иному: стройнее, строже, современнее, без стилизованных украшений. Она легко отдает звук, полный, округлый, благородный и вместе с тем волевой, сильный — благодаря "освобождению" низких частот, добиться чего инженерным способом не так просто. Изгиб нижней деки волнообразный, что позволяет более точно фокусировать звучание. Кроме того, Юрьев изобрел специальный винт, регулирующий натяжение пружины внутри инструмента. Большинство его скрипок снабжены так называемым "завитком Юрьева", сделанным в форме головы того или иного композитора либо музыканта. Причем, говорят, форма и содержание соответствуют друг другу. Например, скрипка с головой Паганини звучит "длиннопало", с "дьявольщинкой": это ярко выраженный сольный инструмент, на нем лучше всего исполнять виртуозные программы. Звук инструмента, увенчанного головой Шуберта, наоборот, камерный, округлый, с просветленной седой печалью.

Еще одно открытие кажется реальностью недалекого будущего, но пока что напоминает научную фантастику. Маяковский, Набоков, Хлебников эти люди видели буквы в цвете. Юрьев же не только "увидел" цвета, но и дал каждой букве цветовое "имя", получив таким образом код к универсальному пониманию любого произведения на любом языке. Теперь стало возможным стихотворение или фрагмент прозы записать цветом, а это, в свою очередь, открыло доступ для каких угодно художественных интерпретаций внутри смысла, вплоть до "переложения" на музыку. Флориан Ильич сыграл мне на рояле трехстишие японского поэта Басе в "переводе" на линейную нотацию — получился почти романс. Не вдаваясь в оценки, можно говорить о начатках новейшей теории перевода.

Все это зафиксировано в многочисленных статьях, научных работах, книгах. Кажется, целая жизнь этого человека ушла на то, чтобы доказать: высшая гармония существует, и вся россыпь искусств представляет собой лишь цветовую гамму упавшего на призму — свыше — луча.

Но вот парадокс!.. Смотрю я на полотна Флориана Ильича, слушаю его стихи, его музыку, голос его скрипки, пытаюсь разобраться в неординарных теориях цвета — и во всем мне чудится какой-то обрыв, вдох без выдоха. Будто не от избытка, а от недостатка сотворено все это. Будто эти формулы, догадки, озарения — лишь греза впавшего в анабиоз человека, у которого отнято главное.

Юрьев — великий чудак, который остался собой несмотря ни на что. Остался уникальным. И в этом его ценность. Особенно если учесть, с какой головокружительной скоростью продолжает усредняться жизнь вокруг нас… Чем-то похожий на “безумного” Доменико из "Ностальгии", он всерьез рассуждает о том, что очень скоро изменения в экологическом пространстве (в самом широком смысле) станут необратимыми и цивилизация погибнет, если мы не вернемся к истокам, не перестанем на каждом шагу проявлять свою тоталитарную власть. Вот две его фразы: "На сегодняшний день человек ничем не доказал целесообразность своего пребывания на Земле — скорее, наоборот...", и — "Каждый из нас, глядя утром в окно, должен повторять: я не совершенней и не лучше синицы..."

Окно в комнате Флориана зарешечено, и за окном — птичье оживление. В отверстиях решетки "манна оконная" — хлеб — расходится на стаю голодных синиц. И эта обыденная, на первый взгляд, щедрость вдруг дорисовала мне портрет человека. Будто подтолкнул меня кто-то: смотри, вот он, Флориан Юрьев, — металлическое забрало решетки и влажный, живой хлеб в нем: как дар.

Комментарии

Добавить изображение