"БАТУМ" М.А. БУЛГАКОВА: В ПОИСКАХ ТЕКСТА

13 мая 115 лет со дня рождения Михаила Булгакова

Давно известно: пьесы великого русского драматурга М.А.Булгакова противятся обыкновенной хронологии, их трудно выводить одну из другой. Автор видел и писал все сразу, забывать об этом не стоит. Нельзя завершать разговор о драматурге и его театре рассказом о “Батуме”, хотя формально это последняя булгаковская пьеса, ускорившая болезнь и смерть (см. настоятельно требующий обновления свод биографических данных в давней книге А.М.Смелянского “Михаил Булгаков в Художественном театре” и альманахе “Современная драматургия”, 1988, № 5).

Говорить о “Батуме” трудно не только потому, что главный герой пьесы — молодой Сталин. Назвав это заколдованное имя, далее уже спорят о нем, а не о пьесе. Эмоции туманят взоры ученых и писателей. Булгаков все это, конечно, предвидел и сказал писателю Л.Ленчу: “Вы же, наверное, успели уже узнать наши литературные нравы. Ведь наши товарищи обязательно станут говорить, что Булгаков пытался сподхалимничать перед Сталиным и у него ничего не вышло”. Действительно, далее последовали всевозможные вариации этой оригинальной мысли. Они повторяются по сей день, невзирая на тут же приводящиеся факты.

Не собираясь вступать в этот не нужный Булгакову спор, напомним: “Батум” задуман в начале 1936 года, то есть до катастрофы с “Мольером”. Ранние наброски пьесы появились лишь в сентябре 1938 - январе 1939 года. Пьеса очень неровная, “рваная” (результат непрерывных переработок), в ней есть провалы и удачи, не все ее черновики и редакции мы знаем. Автор явно увлечен характером юноши-революционера, но он показывает не только убежденность борца, но и удивительно цельный, полный колоссальной уверенности в себе, сильный и жесткий, беспощадный к себе и другим нрав.

Какая-то первобытная гордыня кроется в булгаковском герое. Этот Сталин ни перед чем не останавливается и не знает сомнений, в достижении целей ему помогают семинарская риторика и казуистика, убедить же его или заставить изменить решение невозможно и опасно. Он всегда говорит то, что надо, и перед ним все пасуют. И не в том только дело, что этот человек все время побеждает презираемых им “слабаков” и интеллигентных хлюпиков. Интеллигент Булгаков показывает появление совсем другой психологии и морали, не считающейся с традиционными нормами и верованиями старой культуры. Следуя ей, Сталин вполне последователен, а его противников погубили именно интеллигентская непоследовательность и слепота, о чем честно сказано в Белой гвардии” и “Днях Турбиных”

У Булгакова, естественно, было мало подлинных документов, но нрав и ухватки генерального секретаря к середине 1930-х годов стали видны невооруженным глазом, так что собирать архивные материалы, слухи и сплетни было не обязательно. Художническая догадка тоже ведь чего-то стоит, да и опыт работы над Людовиком XIV пригодился. Драматург, много думавший о “кремлевском горце”, просто попытался представить, каким этот человек был в молодости.

Мнение Сталина о творческой “реконструкции” его характера известно по дневниковой записи Е.С.Булгаковой от 18 октября 1939 года: Генеральный секретарь, разговаривая с Немировичем, сказал, что пьесу Батум” он считает очень хорошей, но что ее нельзя ставить”. И эта лукавая рецензия” персонажа чего-то стоит. Известен и более суровый и официальный отзыв, обсуждавшийся в театре: “Нельзя такое лицо, как И.В.Сталин, делать романтическим героем, нельзя ставить его в выдуманные положения и вкладывать в его уста выдуманные слова. Пьесу нельзя ни ставить, ни публиковать”.

Укажем и на текстологическую проблему: мы до сих пор не имеем последнего машинописного текста булгаковской пьесы, представленного МХАТом в секретариат Сталина, прочитанного и отвергнутого генеральным секретарем. А ведь именно по нему мы должны публиковать “Батум” в грядущем академическом собрании сочинений писателя. Но на самом деле эта проблема несравненно шире и сложнее, выходит за рамки текстологии и филологии. Сам главный герой пьесы понимал ее как проблему политическую и отнесся к ней соотвественно. Отсюда все сложности и загадки творческой истории “Батума”.

Случай с обсуждением и запрещением “Бега” на заседании Политбюро ЦК ВКП(б) в 1929 году показал характерный метод принятия Сталиным таких важных политических решений: вождь до заседания получил из секретариата машинописный текст булгаковской пьесы и пакет сопроводительных документов; все эти бумаги им внимательно прочитаны и проработаны, о чем свидетельствуют характерные карандашные пометы в тексте без каких-либо резолюций (пакет перепечатан в моей книге “Михаил Булгаков: загадки и уроки судьбы”, М., 2006). Сталин вычеркнул одно только слово “политически” в ворошиловском проекте решения по “Бегу”, но это спасло Булгакова и показало, насколько быстро, глубоко и ясно генеральный секретарь понял суть дела.

Ясно, что из МХАТа прислали в Комитет по делам искусств и секретариат Сталина не просто машинопись “Батума”, там было и официальное сопроводительное письмо дирекции театра с просьбой разрешить МХАТу поставить пьесу опального Булгакова о вожде к его шестидесятилетию. Этому предшествовали необходимые ступени прохождения и апробирования столь важного документа. Автор читал пьесу 11 июля 1939 года в Комитете по делам искусств в присутствии его председателя М.Б.Храпченко (лично знакомого автору этих строк и всегда отличавшегося чрезвычайной, почти патологической осторожностью) и ответственных представителей театра, и, конечно, потом был какой-то официальный документ, письменный отзыв или стенограмма, сразу же представленный согласно номенклатурной субординации в аппарат Сталина. 24 июля Булгаков пьесу закончил (эта авторская дата стоит в возвращенной из ЦК машинописи) и 27 июля читал ее партгруппе МХАТа. После чего она была официально отправлена (точная дата, сама машинопись и текст сопроводительного письма неизвестны) в Комитет по делам искусств, а оттуда 1 августа, возможно, после определенных авторских исправлений по замечаниям того же осмотрительного Храпченко, - в секретариат Сталина и представлена вождю. 7 августа она была еще у Сталина.

Текст там смотрели и, несомненно, дали свои письменные отзывы специалист по истории революционного движения в Закавказье (а им вполне мог быть сам нарком НКВД Л.П.Берия, автор брошюры “К вопросу об истории большевистских организаций в Закавказье”) и дежурный “театровед в штатском” вроде того же Керженцева или Храпченко. Возможно, были и иные бумаги. С этим пакетом и работал Сталин, на основе этой работы принято его известное решение: “Все дети и все молодые люди одинаковы. Не надо ставить пьесу о молодом Сталине”. Театр об этом решении (письмо неизвестно) известили 14 августа, экземпляр пьесы со штампом Управления делами ЦК ВКП(б) и датой “15 ноября 1939 г.” возвращен в МХАТ и хранится в музее театра. Что вовсе не означает, что это единственный, последний вариант пьесы.

Где же этот пакет документов по “Батуму”, прочитанный и проработанный Сталиным? Нам говорят, что его в Кремлевском архиве вождя нет, хотя такой же, но более ранний набор по “Бегу” там нашелся и давно опубликован. Не нашли эти документы и в архиве Политбюро, бывшем Институте марксизма-ленинизма, ныне РЦХИДНИ. Мы знаем, что секретные архивы по Булгакову открыты до 1936 года, дело же “Батума” “сшито” в 1939 году. Не собираясь делать окончательные выводы, позволим все же себе выразить надежду, что Батум” и сопроводительные документы со сталинскими пометами найдутся, будут опубликованы, и тогда эта политическая и литературная проблема будет, наконец, решена.

А вот две очевидные удачи в “Батуме” есть, и забывать о них за разговорами о Сталине не нужно. Это замечательные комические характеры губернатора и императора Николая II.

Царь, абсолютный владыка гигантской державы, не понимает, что в ней происходит, занимается чудесами, святыми, канарейкой, говорит смешными гоголевскими фразами из “Ревизора” (“Среди тульских чиновников вообще попадаются исключительно талантливые люди”). Тень молодого Coco Джугашвили и ему подобных, встающая за “революционными” событиями, ему не видна, он наивно пытается устранить грозный призрак беды тремя годами ссылки в Сибирь. Это тоже смешно, но уже не комично. Подписав этот приговор, Николай II, его власть, его семья обречены, их гибель — вопрос времени. Наступает то, что историк Карамзин назвал “оцепенением власти”.

Губернатор ближе к событиям и умнее, суждения и догадки его здравы, но и он вяловат и ничего не может поделать с историей. Опять возникает традиционная для Булгакова тема исторической слепоты. Пьеса живет сцеплением этих трех очень разных характеров. Встреча юного Сталина, царя Николая и губернатора неизбежно ведет к гибели империи, ибо ослепшая власть постепенно теряет силу, волю к жизни, ее поражает некий роковой паралич. Власть видит свою смерть и идет ей навстречу. Нечто подобное было с несчастным Павлом I, который знал о заговоре, но до конца не верил, что подданные поднимут руку на помазанника Божьего. Царь, губернатор и жандармы в “Батуме” беззащитны перед совершенно новым беспощадным характером, появившимся в нужном месте в нужный исторический момент и вооруженным гибкой и сильной политической идеей, не нуждающейся в традиционной морали.

Пьеса Булгакова как бы оборвана, но открытый “чеховский финал все разъясняет. И мы догадываемся, что меланхолический император, любящий канареек и чудотворцев, вдруг оказавшись в марте 1917 года одиноким, беззащитным и беспомощным посреди своей колоссальной державы, пятнадцатимиллионной армии и могучего дворянства, вспомнил дело крестьянина Джугашвили и свой слепой приговор. Булгаков угадал железный и вместе с тем иезуитски гибкий характер молодого революционера, и Сталин догадкой художника остался недоволен, она противоречила официальному мифу о добром кремлевском мудреце. Именно поэтому нам надо знать подлинную и полную творческую историю “Батума”.