НЕМНОГО О ШОСТАКОВИЧЕ, НО БОЛЬШЕ О ДРУГИХ

Настоящая заметка написана более 10 лет назад. Сейчас я бы написал по-другому. Но пусть остается, как было. В нынешнем разговоре о композиторе и известной книге С.Волкове она, возможно, представляет интерес.

Книга для американского читателя о русской культуре - не такая, как для русского. Средний американец ничего не знает о Пугачеве, московском пожаре, Репине, МХАТе. Его представление о России обычно ограничивается тройкой, Достоевским, водкой, КГБ. В последние годы к этому прибавились Солженицын, перестройка, Ельцин.

Не посетуйте на отступление. Одна “русская” девушка сказала своему американскому бой-френду: “Сегодня годовщина смерти моего дедушки. Он похоронен в Киеве”. Бой-френд (между прочим, студент университета) отозвался: “Разве он не погиб в сталинских застенках?” Нарочно не придумаешь. Понятно в связи с этим, почему в книге Роберты Ридер об Анне Ахматовой в указателе имен упомянуты и Пугачев, и Молотов, и Маршал Жуков, рассказывается много интересного о России, но совершенно не относящегося к поэтессе. Автору спасибо. Она дает читателю то, чем пренебрегла школа.

Не обошлось без “клюквы”. Рассказывая о Царском Селе, городе гимназических лет Анны Ахматовой, автор пишет, что на улицах ездили тройки. В этот момент я понял, что тройка - не только средство передвижения, но и роскошь, точнее - атрибут трактирного шика.

Книга написана с любовью к Анне Ахматовой, интерес к русской культуре и широта кругозора автора - несомненны. А если добавить, что в книге 700 страниц и много фотографий, то Роберте Ридер остается только в пояс поклониться. Интересно было бы услышать от других, кто читал книги н е р у с с к и х авторов о русской культуре, их мнение. Я подчеркнул слово “нерусских” со значением. Их цель ясна - познакомить соотечественников с океаном русской культуры. У многих же русскоязычных намерение другое - написать так, чтобы американский читатель утвердился в своем мнении, что Россию он знает (см. перечень стереотипов), что это страна грубости, нелепости, пьянства. Основная тема: музыка, литература, кино - отходит при этом на второй план.

Подтверждаю сказанное примером. В книге скрипача Р.Дубинского Storm applause” (“Бурные аплодисменты”) чисто личные и профессиональные моменты вызывают полное доверие. Но к некоторым страницам можно отнестись по меньшей мере с недоумением. При этом я оставляю без комментариев, скажем реплику проф.

Свешникова, сказанную полным голосом в концертном зале в адрес струнного квартета: “Я их не только слушать, но и смотреть на них не хочу”. Квартет был преимущественно еврейский по составу. Это остроумно, но очень литературно, т.е. выдумано. Я лично не верю.

Гораздо легче показать, что некоторые страницы написаны

человеком, не имеющим ни малейшего представления о советской жизни, о Москве и даже плохо знающим русский язык. Их автор, понятно, не Дубинский, но это не снимает с него ответственности - его фамилия на титуле. Сказано, например, что ЦК партии находится на площади Дзержинского. Абсурд, конечно, но характерный. Американцу слова “Старая площадь” ничего не говорят, но имя Дзержинского тянет за собой ассоциации: ЧК, ОГПУ, НКВД, КГБ (см. список стереотипов).

Вот еще пример, на этот раз связанный с языком. В тексте сказано, что их струнный квартет выступал в каком-то городе в детской библиотеке перед д о ш к о л ь н и к а м и. Ляпсус переводчика очевиден. У Дубинского было, вероятно, было сказано “детская” в смысле, “для подростков”, а по словарю переводится как “children”, по-английски это значит для малышей, деток, а подростки - это “teenager”. А произошло это потому, что “литературный негр” непременно хотел показать, на каком низком уровне находится интерес к музыке в советской провинции. И клеветнику нужна квалификация.

Книга Дубинского привлекла, думаю, не очень много читателей. Гораздо хуже, когда на таком же уровне издают книги о выдающихся творцах, например, Дмитрии Шостаковиче. Что такое музыка Шостаковича для России и мира, как показательна его трагическая судьба, никому пояснять не надо. И тем, кто пишет о нем, ни на минуту нельзя забывать о своей исключительной ответственности.

Широко известна книга воспоминаний Шостаковича “Testimony”. Она написана рукой музыковеда Соломона Волкова со слов композитора. Каждый лист, утверждает Волков, прочитан Дмитрием Дмитриевичем и подписан им. Трудно поверить, что это относится ко всем страницам книги. Конечно, впечатления детства, годы консерваторной учебы, отношения с Глазуновым и т. п. написаны явно со слов композитора и несут следы его интеллекта. Но можно ли поверить, что Шостаковичу принадлежат слова: “Скрябин разбирался в оркестровке, как свинья в апельсинах”? Возможно, Шостакович в сердцах и сказал что-то резкое в адрес Скрябина, но дать “добро” на то, чтобы эта, даже не грубость, а вульгарность попала в книгу воспоминаний?

Шостакович встает перед нами со страниц книги как злая и сварливая фигура. Никто или почти никто из современников не заслуживает у него доброго слова.

Досталось и Маяковскому, и Мейерхольду, и Прокофьеву.

Был ли таким Шостакович в действительности? Не нам судить о личности такого масштаба. Думаю, что человеческая сущность такова, что чем значительнее, талантливее человек, тем он более доброжелателен к коллегам и друзьям. Конечно, не все было безоблачно в те нелегкие годы, могли быть и обиды и обидные слова. Возможно, и в беседах с Волковым Шостакович был излишне открыт, но давал ли он разрешение на публикацию таких признаний? Говоря прямо, считаю, что Волков это сочинил. Для такого вывода есть основания.

В книге есть места явно неправдоподобные, просто анекдотические. Например, Маяковский, когда его знакомили на репетиции “Бани” с Шостаковичем, протянул ему не всю ладонь, а палец(!). “Жаль, что не было свидетелей”, - замечает “Шостакович” (кавычки объяснимы). Странная репетиция: без режиссера, без актеров...

Забавная чепуха рассказана “Шостаковичем” о Зощенко. Писатель был впечатлителен до болезненности. Это привело к нервному срыву после известного постановления 1946 года, ошельмовавшего его. Якобы Зощенко пошел к психоаналитику (где он нашел его в Ленинграде?) и рассказал, что ему часто снится слон, с хоботом, конечно. Последователь Фрейда тут же растолковал Михаилу Михайловичу, что хобот - это символ фаллоса (!), следовательно, у него сексуальные проблемы. Неловко даже это пересказывать, но здесь я вижу доказательство того, что адресат книги – западный читатель, для которого психоанализ, верит он в него или нет, обыденщина.

Второй пример не менее очевиден. “Шостакович” рассказывает о пьесе Валентина Катаева “Квадратура круга”, в основе сюжета которой - “квартирный вопрос”. Для советского человека ничего нового или интересного в этом нет. Стал бы Шостакович (без кавычек) просвещать Волкова рассказом о примусах, вечно занятом туалете, о том, как трудно плюнуть в кипящую кастрюлю и не обжечься при этом?

Нужны ли еще примеры? Будет ли зарубежный читатель читать книгу о России, если в ней нет Достоевского? Вот и Волков в страницах о трудной судьбе оперы “Катерина Измайлова” (“Леди Макбет Мценкого уезда”) упоминает Достоевского к месту и не к месту, а о Лескове - мельком. Неудивительно, ведь Лесков - не в числе стереотипов, хоть он автор повести, по которой написана опера.

И, наконец, о Хренникове. Этот эпизод заслуживает, чтобы его поместили в раздел “Русские срамные сказки”. Секретарь Союза композиторов докладывал Сталину список новых кандидатов на премию его имени. Вдруг Сталин сердито, а может просто так, взглянул на Хренникова, который в эту же минуту (извините) наложил в штаны. Тут же подскочили два специальных для этих целей (?) служителя, увели беднягу, помыли его (как ребенка?!) и т.д. Сталин такое любил (!!), а некоторые специально это делали

(!!!). Когда же спросили Шостаковича, случалось ли с ним подобное (у меня уже нет графических средств для выражения моих эмоций), он ответил, что такое невозможно, ибо он давно знал цену Сталину.

И совсем уже мелким замечанием является то, что апологет великого композитора (т.е. Волков) не упомянул ни о членстве Шостаковича в партии, ни о его секретарстве, ни депутатстве. О том, что творилось в связи с этим в душе Дмитрия Дмитриевича не прочтешь ни каком интервью, ни в чьих воспоминаниях. Слушайте его музыку. Человек свободен тогда, когда свободен его дух. А не когда он имеет право на выборы.

Книга С. Волкова принесла мне большую пользу. Я теперь знаю, что нет такой ахинеи, которая не могла бы увидеть свет в свободном (для безответственных авторов) мире.