ПОДПОЛЬЕ НА ОККУПИРОВАННОЙ ТЕРИТОРИИ: МИФЫ И РЕАЛИИ

04-02-2007

Окончание. Начало в предыдущем номере.

Batshev_VladimirВ начале 1950 года советская критика обрушилась на роман В.Катаева “За власть советов”, написанный на основании изучения автором одесского подполья.

Так же, как и Козлов, Катаев писал о том, что было. Именно это послужило причиной предъявления ему критикой тяжелых обвинений. Катаева заставили роман переделать. Пообещав переделать его, Катаев, однако, заметил, что писал роман на основании изучения одесского подполья.

Что же происходило в Одессе?

Оказывается, целых три месяца подпольщики сидели в катакомбах и ничего не делали. До декабря 1942 года, то есть, в течение целого года, не было ни одного боевого дела подпольщиков. Руководителям подполья не удалось найти надежных убежищ, не удалось создать материальной базы подполья. И кадров хороших не было. Подполье оказалось без радиостанции, без бумаги, без типографии, даже без лент для пишущей машинки.

И главное в том, что в Одессе, как нигде, подполье не имело НИКАКОЙ опоры в местном населении. Одесса, вообще, отошла к Румынии и входила в Транснистрию - об этом дальше.

* * *

Поражение немцев под Сталинградом не стало переломным моментом в войне, но явилось переломным моментом для подполья: зимой 1942-43 г. наблюдается его особенная активизация, положившая начало и периоду численного роста.

Немцы с прежним упорством проводили антирусскую политику. Надежды на то, что они, наконец, изменят ее, рухнули, и антинемецкие настроения народа стали шириться все больше.

Массовый вывоз молодежи в Германию пополнил ряды партизан и подполья многими тысячами молодых людей. Они предпочли Германии леса Украины и Белоруссии. Начавшееся в 1943 году и все развивавшееся наступление красной армии поколебало уверенность в неизбежности краха коммунизма. Связи с подпольем начали искать люди, которые занимали до этого нейтральную позицию, теперь они надеялись “искупить вину”. Наконец, сами коммунисты сумели преодолеть растерянность первых месяцев войны, сумели использовать антинемецкие и патриотические (но, отнюдь, не просоветские) настроения населении, особенно молодежи.

Вскоре, в так называемом втором периоде деятельности подполья, коммунисты сумели исправить некоторые промахи и недостатки работы ее первого периода.

Однако и здесь не удалось избежать промахов, свидетельствовавших об отсутствии организаторских способностей большевиков.

Таким примером может служить тот факт, что до июля 1943 года сколько-нибудь организованной работы в Крыму вообще не было. Только к концу лета 1943 года наступил заметный перелом: созданы три самостоятельных подпольных центра - Симферопольский, Феодосийский и Сеймлерский.

При этом самый важный Симферопольский центр, которому номинально подчинилась самостоятельно возникшая молодежная организация и несколько, так называемых, групп патриотов, фактически не имел руководителя.

Почему? Ответ мы находим в изданной недавно книге А.Судоплатова. В 1942 году в Крым были сброшены спецгруппы НКВД. В.Аранова "Витязи" и Кахара Адпашева "Крымчаки". В марте 1943 года в Крым была направлена спецгруппа майора Арабаджиева "Соколы". Арабаджиев взял на себя руководство деятельностью сброшенных ранее десантников в Крыму и связанных с ними местных подпольщиков.

Вот вам и подпольный горком, вот вам и "народное подполье" из НКВД.

Возвратимся еще раз к партийному руководителю крымского подполья Козлову, командированному с заданием создать в Симферополе подпольный горком партии и руководить им, и прибывшему туда с документами, изготовленными в Сочи. Каково же было его изумление и негодование, когда выяснилось, что в Симферополе нет даже названия улицы, значившейся в его паспорте. Паспорт вообще был сделан неверно.

“У меня голова пошла кругом! Неужели наши не знают, как немцы оформляют документы?” - негодует Козлов.

Далее выясняется, что в Симферопольском подполье нет человека, умеющего изготовлять документы, и Козлов не скрывает охватившего его страха и растерянности. С большим трудом, кустарными способами удается ему кое-как подделать прописку в домовой книге. Каждый день ждал он ареста.

По-прежнему нет рации. Добытые сведения приходится пересылать со связными, рискуя их жизнью и провалом подполья, в партизанский штаб, в лес. Наконец, незадолго до ухода немцев, появляется долгожданная рация. Но нет радиста. Требуют с “Большой земли”. Радист прибывает, но:

- Вместо Андрея, из Краснодара присылают радистку, комсомолку Шуру, - рассказывает Козлов. - Увидев ее, я был поражен: в гимнастерке, в юбке военного образца, в сапогах, ватнике и ушанке, только красной ленточки на шапке не хватает. Товарищи из штаба не только не удосужились снабдить ее надлежащей одеждой, но даже не дали ей документов, с которыми она могла бы появиться на оккупированной территории. Сама Шура к работе подполья была совершенно не подготовлена, не знала даже, как в наших условиях пользоваться рацией, чтобы не дать немцам засечь ее”.

Вообще, с этими радистками творилось, черт знает что!

Чекист Ваупшасов тоже жалуется на радистку:

“Агентурная сеть, созданная в Минске капитаном Калининым, действовала хорошо, не клеилась только работа у радистки Мамки. Калинин дважды возил ее на консультацию к нашему соседу, в отряд майора Сороки, где я и познакомился с капитаном. Внешне у Мамки все обстояло благополучно: она усидчиво стучала ключом, но обратная связь с Москвой не получалась. Командир группы не один раз запрашивал нужное ему снаряжение, Москва обещала прислать его по воздуху, однако самолеты почему-то не прилетали.

Хлопот с радисткой было много. В январе, когда она проводила очередной сеанс, неожиданно пришла с базара квартирная хозяйка, обнаружила антенну, перерубила ее топором, всполошилась.

- Это девушки телефоны повесили! - запричитала она и куда-то убежала.

Мамка бросила рацию, помчалась на квартиру к Федоту Акимовичу. Вдвоем они вернулись в комнату Мамки, забрали рацию, питание и перенесли в дом Петрашко. В тот же день обнаружилось, что радистка потеряла паспорт. Рисковать дальше с такой работницей в Минске не имело смысла. Капитан отвез ее вместе с рацией в отряд Сороки и тут с моей помощью окончательно выяснил, что никакой связи у Мамки с Центром вообще не было. Видя, что самолеты по его радиограммам не прилетают, капитан попросил меня связаться с военным командованием через Наркомат внутренних дел и узнать, в чем дело. Я так и поступил. Ответ пришел неожиданный: со дня выброски Москва ничего не знала о группе капитана Калинина. Тогда капитан догадался о причине многочисленных неполадок со связью и заставил Мамку чистосердечно признаться в грехах.

Оказывается, наскоро подготовленная к работе на рации, девушка не смогла ни разу установить связь с Центром, испугалась своей беспомощности, неведомого наказания, обстановка-то была исключительная - вражеский тыл, глубокая разведка. А, испугавшись, обманула командира группы. За первым обманом последовал второй, третий и так без конца. Многочисленная информация, собираемая разведчиками с крайней опасностью для жизни, не поступала в Центр. Хорошо, что в Минске было партийное подполье, работали другие разведывательные группы, они часто дублировали действия агентуры Калинина и поставляли командованию Красной Армии необходимые военные сведения. Но все же ущерб работе был причинен ощутимый.

Когда Федот Акимович узнал всю правду, он был страшно разгневан и хотел расстрелять Мамку, однако мне и другим офицерам удалось отговорить его. Радистка была очень молодой, очень неопытной, плохо обученной, растерялась в сложных условиях, смалодушничала, струсила. Случай этот еще раз напомнил нам всем, как важен тщательный подбор кадров для сражений на невидимом фронте и как личные, сугубо индивидуальные черты характера рядового бойца могут повлиять на успех общего дела.

Как не справившуюся с работой, Мамку отправили за линию фронта”.

Думаю, Ваупшасов лжет - бедную девушку пристрелили тут же, в че-кистском спецотряде. Зачем везти с риском за линию фронта, чтобы там ее расстреляли? Проще на месте.

Еще ряд свидетельств из разных мест указывают на то, что и во втором периоде, в 1943-44 годах, в подполье были дезорганизация, бестолковщина и такие промахи, которые сводили на нет часто героические подвиги рядовых русских людей, участников подполья.

В ряде городов, разгромленные местной полицией подпольные группы так и не переорганизовались вновь, не возобновили работу. Как правило, рано или поздно подполье проваливалось либо частично, либо полностью. Если происходил частичный провал подполья, оставшиеся в живых нередко прекращали надолго всякую деятельность.

В организации и руководстве подпольем главную роль играло НКВД.

П.Ильинский пишет, что когда он пришел в Полоцке устаиваться счетоводом в местный банк, то первое, что ему бросилось в глаза, была фигура энкаведиста высокого ранга, стоящего в форме посреди комнаты.

Высшие чины НКВД в СССР резко отличались по костюму от всех прочих граждан: они носили так называемую "бекеш" (или "бекешу"), совершенно особого покроя пальто-шинель с поясом и меховым воротником.

Бекеша была символом работы в НКВД: ее нельзя было ни покупать, ни носить обыкновенным смертным. Итак, человек в бекеше оказался начальником банка.

Роль НКВД очень хорошо показана в воспоминаниях бывшего участника Киевского подполья, которое я цитировал выше. Работники НКВД принимали непосредственное участие в организации и руководстве подполья.

В Краснодаре руководство подпольем находилось в руках представителя крайкома партии и штаба партизанского движения Юга, некоего Арсения Селиверстовича”.

П.Игнатов в своих воспоминаниях не называет ни фамилии его, ни поста, который он занимал до войны. Между тем, о каждом, из упомянутых в воспоминаниях подпольщике, особенно руководящем, Игнатов подробно рассказывает о том, чем каждый подпольщик занимался до войны. Об Арсении Селиверстовиче - очень глухо: “старый подпольщик еще со времен гражданской войны”. Зато подробно описывает его бороду и вообще “благообразный вид”. Вообще же (это касается всей советской мемуарной литературы) деятели подполья, о прошлом которых авторы умалчивают, по большей части работники НКВД.

Это подтверждается и воспоминаниями бывших участников подполья, порвавших с коммунизмом и перешедших в антибольшевистский лагерь. Они рассказывают, что работники НКВД направлялись на руководящие посты в подполье в другие районы, где их не знали. Редки были случаи, когда работник НКВД оставался в подполье в том городе, где он жил и работал до войны. Это делалось не только в целях конспирации, чтобы предотвратить его разоблачение, но и для того, чтобы сами подпольщики не знали, кто он в прошлом. Нередко работники НКВД направлялись в подполье не как работники НКВД, а как рядовые коммунисты. Например, в Холмском районе Черниговской области в подполье были посланы вместе первичные партийные организации исполкома и НКВД.

В Харькове подпольем заправлял чекист Саенко.

К началу войны бывшая столица Украины имела почти миллион жителей, многочисленные заводы, вузы, отделения академий. Город считался одним из самых крупных промышленных и культурных центров Советского Союза.

Саенко, сохранивший, несмотря на свои 58 лет и бурную жизнь физическую силу и большую подвижность, хорошо знал город и его жителей со времен гражданской войны. Еще больший опыт он приобрел во время работы в НКВД. План действий он наметил заранее, и еще до занятия города немцами начал вербовать людей в свою организацию.

Саенко включил в нее осведомителей и агентов НКВД на всех крупных предприятиях, вокзалах, электростанции и т.д.

Основная группа организации насчитывала к моменту оккупации 50-60 человек. Почти сразу подпольщики столкнулись с враждебностью или недоброжелательным безразличием большей части населения. С другой стороны, некоторые участники организации иногда отказывались принимать участие в диверсионных актах, при которых могло пострадать население.

Последовавшие в ответ на диверсионные акты репрессии усилили патриотический подъем. Но в то же время рабочие и служащие различных предприятий, еще сохранившие надежду на уничтожение немцами большевизма, оставались самыми ярыми противниками подпольных организаций.

Специфические условия, создавшиеся в результате немецкой оккупации, заставили Саенко перестроить свою организацию так, чтобы наиболее выгодно использовать эту обстановку.

Прежде всего, Саенко удалил из своей группы всех колеблющихся, заменив их людьми, присланными из центра. Все остальные были разбиты на небольшие группы по 5-6 человек, руководимые наиболее энергичными подпольщиками. Общее число участников таких групп достигло 400 человек. Группы опирались на менее активную, но зато чрезвычайно многочисленную категорию патриотически настроенных людей.

В начале 1942 г. был взорван водопровод на Харьковском тракторном заводе, на котором ремонтировались немецкие танки. Взрыв произвели рабочие, принадлежавшие к пятерке, организованной Саенко.

В январе 1942 г. другая пятерка, работавшая на городском водопроводе, организовала срыв водоснабжения; несколько дней город был без воды.

После этого население возненавидело подпольщиков лютой ненавистью.

В начале июля 1942 г. был произведен взрыв школы на улице Володарского, где обучались кадры местной полиции. В конце января 1943 группа железнодорожников, воспользовавшись бомбежкой советскими самолетами вокзала, сожгла 300 понтонов, предназначавшихся для 6-й немецкой армии, находившейся в Сталинграде.

15 марта 1943 г. диверсанты сожгли главный аптекарский склад 6-й армии. Рабочий, взорвавший склад, через несколько дней был убит террористами Саенко. Как выяснилось: его начала мучить совесть, что при взрыве погибло несколько человек из русского обслуживающего персонала. А это саенковцами не допускалось.

Саенко и его люди в своих контактах не останавливались ни перед чем. Они привлекали к выполнению своих заданий и темных элементов, занимавшихся спекуляцией и воровством.

Владелец ресторана на улице Сталина, № 13 и хозяин винного подвала на улице Свердлова получили задание спаивать немцев для того, чтобы профессиональные воры могли изъять у них нужные организации документы, ордена, знаки отличия и т. п.

Женщинам легкого поведения подпольная организация давала задание склонять немецких военных к дезертирству, продаже оружия, документов и т. п. На службу подпольной организации были поставлены официанты, дворники и многие другие, входившие в соприкосновение с немцами по характеру своей работы.

Саенко умел поддерживать самую строгую дисциплину и жестоко карал за ее нарушение.

Так, в марте 1942 он приказал повесить трех человек из организации за то, что они под видом реквизиции необходимых для подпольной организации продуктов грабили население.

После вторичного прихода немцев, в апреле 1943 г., группа Саенко оказалась изолированной. Население, на которое она опиралась раньше, не только перестало ее поддерживать, но большинство из них начало активно выступать против подпольной организации.

Журналист и писатель Владимир Андреевич Рудинский рассказывает, о деятельности агента НКВД, пробравшегося в СД в Гатчине:

“Он работал следователем в чине зондерфюрера. И он заслал меня в лагерь смерти в деревне Натальевка, откуда я спасся чудом. Приехала проверочная комиссия - два молодых немецких офицера, просмотрели мое дело и увидели полную абсурдность доносов, которыми воспользовался следователь. Меня освободили. А через несколько дней барак и с ним большинство заключенных сгорели”.

Секретарь подпольного обкома Федоров жалуется в своих воспоминаниях на одиночество в подполье, на постоянный страх разоблачения, гибели - и вот, наконец, встречает он человека, на которого можно положиться, который не выдаст его.

Кто же этот человек? Работник НКВД. Вот, оказывается, на кого только и мог положиться секретарь подпольного обкома: только на работника НКВД!

А во многих городах подполья вообще не было. В одних потому, что его не успели создать, в других - потому, что оставленные коммунисты спрятались и ничего не предпринимали. В некоторых городах все подполье состояло из 2-3 человек, занимавшихся составлением “черных списков предателей” да подсчетом немецких солдат, проходящих по улице.

В первые месяцы войны, когда население не потеряло еще надежды на то, что немцы поймут русскую проблему, подполье не получало от населения никакой поддержки, наоборот, население само, без немцев, начало во многих местах против подполья борьбу. Сами коммунисты, поддавшись общему настроению ожидания краха коммунизма, под разными предлогами уклонялись от участия в работе подполья. Свидетельства тому - во всех без исключения воспоминаниях руководителей и рядовых участников подполья.

Федоров рассказывает о председателе Черниговского облсуда, который выразил готовность работать в подполье и даже произнес горячую речь, в последнюю минуту просто сбежал.

Второй секретарь райкома партии Бойко выкопал за огородом, неподалеку от своего дома, глубокий склеп, соединил его подземным ходом с домом и жил в склепе до прихода красной армии, никуда не показываясь.

* * *

О поведении коммунистов рассказывает и Козлов.

“Связной Пахомов оказался предателем, - пишет он. - Конечно, все мы понимали, что, как только придут немцы, появятся и предатели, но все-таки в нашем черном списке некоторые имена оказались тяжелой неожиданностью”.

Взрывом румынского штаба группой лейтенанта НКВД Молодцова закончилась жизнь чекистского подполья в Одессе - румынская контрразведка выловила террористов и повесила их.

Ничего не сделало подполье в Керчи. Почти ничего не предпринимали до 1942 года подпольщики Курска, Орла, Брянска и других городов средней России. В поселке Краснодон, как подтверждает в своей “Молодой Гвардии и Фадеев, руководители подполья были сразу же арестованы, и подполье создавалось молодежью на пустом месте.

Но это - очередной популярный миф.

История “Молодой гвардии” целиком придумана журналистами и разработана писателем Фадеевым в своем известном романе.

Организации на самом деле не существовало. Была шайка малолетних преступников из бывших школьников, которые грабили немецкие продовольственные машины. Затем ворованными продуктами спекулировали на рынках Краснодона, Ворошиловограда и других шахтерских поселков. Об этом факте даже Фадеев не может умолчать, хотя выдает воровство и грабеж за героический поступок.

Немцы боролись с уголовщиной не меньше (если не больше), чем с партизанами и подпольщиками.

Нацисты оставались социалистами и разделяли тезис о базисе и надстройке. Экономика оставалась важнейшим базисом и в оккупированных местностях. Потому нападение на продовольственные машины - нарушение хорошо действующего экономического механизма - вызывало репрессивные ответные акции “надстройки”.

Во время облавы на базаре в Ворошиловограде был арестован один из спекулянтов ворованными продуктами. Ниточку размотали в три дня, вся банда была схвачена и согласно законам военного времени расстреляна.

После войны Олег Кошевой живым и невредимым объявился на Западе.

Злые языки говорили, что спасла его от гибели мать. Она была любовницей немецкого офицера, который жил в принадлежащем Кошевым доме.

Олег Кошевой не опубликовал ни строчки о своем “героическом прошлом” и “подпольной организации ”Молодая гвардия”. Не о чем было писать.

Он спился и умер в начале 60-х годов.

22 сентября 1943 г. в Минске, в роскошной квартире всемогущего генерал-комиссара Белоруссии Вальтера Кубе, произошел взрыв, в результате которого погиб губернатор. Через несколько часов после этого происшествия последовали известия об аресте нескольких тысяч минских жителей, о расстреле (вечером того же дня) сотен заключенных в тюрьмах и, наконец, о многочисленных расстрелах мирных жителей специальными частями СС на улицах или в домах. Эти известия сразу подорвали доверие к первоначальному сообщению о, якобы естественной, смерти Кубе.

На следующий день, т. е. 23 сентября, по городу и ближайшим деревням были расклеены объявления немцев, гласившие, что комиссар стал жертвой партизан, и что смерть будет отомщена. Почти одновременно появились и листовки партизан, объявлявшие, что Кубе казнен ими как палач белорусского народа.

Это убийство было началом серии террористических актов, жертвой которых были немецкие чиновники и крупные офицеры, занимавшие высокие посты в оккупированных областях

Мину, которую положила под матрас Кубе его служанка Елена Мазаник, доставил из Москвы сотрудник 4-го управления НКВД старший лейтенант Николай Хохлов.

В 1943-44 были убиты: два начальника СД, имевших генеральское звание - Нокман и Штальэккер; командир 174 резервной дивизии генерал-лейтенант Реннер; главный судья при украинском комиссаре - Альфред Функ (убит в Ровно); советник министерства финансов при украинском комиссаре - Гель (также убит в Ровно); генерал войск СС - Борнеман и тяжело ранен министериал-директор - Даргель; похищен командир специальных войск по борьбе с партизанами - генерал фон Ильген.

Большинство из них было убито специально подготовленными террористами-провокаторами из НКВД, такими, как небезызвестный Кузнецов (о нем дальше).

Но чекисты не ограничивались только уничтожением немцев.

В 1943-44 г в Витебске были убиты отец и сын Брандт, издававшие белорусскую газету, хотя до этого они сами подвергались преследованию со стороны немцев за явно выражаемый патриотизм.

20 апреля 1944 года на пути между Вильно и Ковно застрелен митрополит Сергий, Экзарх Латвии и Эстонии, глава русской православной церкви в Прибалтике, убеждённый, последовательный антибольшевнк. Митрополит Сергий пользовался большой любовью всех русских в Прибалтике. Своей церковной и общественной деятельностью он снискал еще до войны также уважение общественных и правительственных кругов Латвии и Эстонии.

“Чтобы жила Свободная Россия - большевизм надо уничтожить! - эти слова митрополит сказал еще до войны. Он повторял их и во время войны. В то же время в одном из своих посланий к населению он достойно ответил и на политику немецкого нацизма, стремившегося кровью и железом доказать, что только германская раса призвана руководить народом России.

“Задача русских людей, - писал митрополит, - крепить русское национально-освободительное движение, ибо это есть зерно, из которого вырастет Новая Россия без большевиков, капиталистов и иностранного владычества”.

Анализ деятельности большевистской агентуры, ряд фактов и некоторые сведения, проливающие свет на ход следствия по делу об убийстве митрополита Сергея, неопровержимо свидетельствуют о том, что митрополит погиб от руки энкаведистов.

Девушка, случайно оказавшаяся на месте преступления, на пустынном шоссе, видела убийц, одетых в форму СС, но говорящих по-русски.

Примерно при тех же обстоятельствах, годом раньше, летом 1943 года, на Украине, по дороге между Житомиром и Киевом, погиб митрополит Алексий.

Большевистское подполье пользовалось террором, как одним из излюбленных способов “воздействия на массы”. Террор носил и репрессивный характер: при помощи террора большевики убирали наиболее опасных противников, - и характер провокационный: террористическими актами против немцев подполье стремилось вызвать усиление репрессий немцев против населения.

Подпольщики и партизаны уничтожили десятки бургомистров, начальников полиции, директоров фабрик и заводов. Выбор жертв террора, организация и техника террористических актов ясно показывали, что убийства не являются делом отдельных людей, стремящихся удовлетворить свое личное чувство мести. По мере увеличения актов террора становилось все яснее и для населения, и для некоторой части немецкого командования, что террор проводится по плану, заранее намеченному опытной рукой

За убийствами со стороны немцев неизбежно следовали расстрелы сотен заложников из местного населения, принудительные отправки жителей на работы в Германию, сожжения деревень.

На основании советских документов, признаний участников и пособников террористических актов, наконец, даже из речей, произнесенных по радио самим Сталиным, совершенно ясно видно, что террором в оккупированных областях руководил специальный отдел 4–го управления НКВД.

Его начальник Судоплатов и не скрывает этого в своих мемуарах: “за время войны ликвидировали 87 высокопоставленных немецких чиновников”.

В переводе на всем понятный язык это означает, что 87 раз кровавые чекисты специально вызвали ответные репрессии кровавого Гестапо.

А вот “документ” из книги А.Федорова - “Подпольный обком действует”:

“Из приказа по областному штабу руководства партизанским движением на Черниговщине”:

“Для преследования и наказания изменников родины, утвердить чрезвычайную тройку в составе Страшенко, Прядько и Зинченко.

Утвердить созданные группы по уничтожению изменников родины, ставших на службу немецким фашистам. С 3-го по 10-е ноября провести в районе по уничтожению изменников родины операции:

а) уничтожить районного старшину Неймеша, заместителя старшины Лысенко,

б) уничтожить старосту и помещика Домантовича;

в) уничтожить старосту села Редькова.

Текст листовки, расклеенной в городе Идрица в сентябре 1943 года:

“Военный трибунал Калининской партизанской бригады приговорил к смертной казни через повешение: помощника начальника полиции (орднунгсдинст) в г. Ирдица Петухова, зондерфюрера, начальника хозяйственой части комендатуры фон Штубендорф и начальника аитипартизанского отряда № 318 Антонова за предательство родины, помощь врагу и многочисленные убийства советских патриотов.

Приговор над Петуховым и фон Штубендорфом приведен в исполнение. Председатель трибунала. Начальник штаба”

Москва решила превратить террор в одну из форм партизанской войны. В некоторых школах диверсантов (Куйбышевской, Звенигородской и др.) были созданы особые курсы, где будущие террористы проходили специальное обучение. На основании опыта первого года НКВД выработал наиболее эффективные методы террора, преследуя следующие цели:

1) доказать населению оккупированных областей и партизанам, что советская власть достаточно сильна, чтобы карать своих врагов, где бы они ни находились.

Очень часто к трупам жертв террора прикреплялись записки с указанием мотивов казни или появлялись листовки с таким же содержанием. Если убитый принадлежал к партизанскому отряду или подпольной организации, о его причастности к ним не сообщалось во избежание слухов о существовании предателей в этих организациях. В таких случаях указывалось, что советское правосудие казнило агента фашистов.

2) вызвать со стороны немцев репрессии, которые содействовали бы росту озлобления против оккупантов и увеличили бы число людей, вынужденных для спасения своей жизни уйти к партизанам;

3) применением террора по отношению к лицам, не желавшим оказывать содействие партизанам или подпольным организациям.

Например, в конце апреля 1943 г. был убит главный инженер харьковской электростанции Бабий, наотрез отказавшийся помочь подпольной группе чекиста Саенко взорвать электростанцию и лишить город Харьков электроэнергии.

4) заставить все население неукоснительно выполнять предписания Москвы.

Так, летом 1943 г. Центральный Штаб партизанского движения запретил населению пользоваться днепровскими пароходами, захваченными немцами.

Но так как многие на этот приказ не обратили внимания, группа диверсантов взорвала у пристани Калиберда пароход, раньше называвшийся Комсомолец”, и большая часть пассажиров и немецкой команды погибла. Результат получился именно такой, какого желала Москва: репрессии, запрещение населению пользоваться пароходами, удить в Днепре рыбу и даже подходить ближе, чем на 1 км к берегам Днепра;

5) скомпрометировать стихийно растущие антисоветские отряды.

Для этого Москва засылала своих агентов, которые под видом борьбы с партизанами безжалостно расправлялись с жителями.

“Перед нашим подпольем, - пишет в своих воспоминаниях И.А.Козлов, - стояли три основные задачи: развернуть политическую работу среди населения, организовать крупные диверсии и сообщать штабу партизан разведданные”.

Более откровенно, чем Козлов, говорит о задачах подполья в документальном очерке “Мы советские люди” Б.Полевой: “Иные должны были следить за немцами и предателями, иные получали задание взрывать склады, портить паровозы, иные охотились за фашистскими чиновниками”.

Что это такое, “фашистские чиновники”? Это - не только немцы. Так Полевой называет и русских антибольшевиков, боровшихся против большевизма и, в частности, против подполья.

Другой официальный термин коммунистических воспоминателей - “предатели”. Перечисляя боевые заслуги одного партизанского соединения, Козлов пишет: “Расстреляли 441 предателя”.

Таким образом, устанавливается еще одно задание подполья, помимо тех официальных, которые перечисляет Козлов. Оно состояло в истреблении (разными путями, о которых мы еще будем говорить) русских антибольшевиков. Задание это было далеко не второстепенным.

А вот что происходило в Полоцке.

Однажды, еще очень ранней весной, немецкий военный чиновник зашел по ошибке во время обеденного перерыва в помещение банка. Увидев его, писавшая на машинке девушка быстро выдернула из машинки листок и тут же опасливо спрятала его в стол. Чиновнику показалось это подозрительным. Он вышел на улицу, и через несколько минут вернулся обратно вместе с уличным патрулем. Оказалось, что машинистка размножала советскую инструкцию по принудительной мобилизации крестьян в партизанские отряды. Машинистка и начальник банка были тут же арестованы. Переводчик банка, который в эту минуту отсутствовал, скрылся.

В самую распутицу в городскую больницу из деревни Россоно, расположенной в 25-30 километрах от Полоцка, привезли “на излечение” трех женщин: мать и двух дочерей. У матери были отрезаны груди и выколоты глаза; у девушек были отрублены ноги выше колена. Все трое, конечно, скончались в страшных мучениях, у них кроме телесных повреждений были отбиты все внутренности.

Это была семья крестьянина, которого незадолго перед тем партизаны пытались насильно взять к себе в отряд. Крестьянину удалось обмануть начальника отряда и бежать к родственникам в город. В наказание за бегство, а, главное, “чтобы бы другим было неповадно”, партизаны зверски расправились с его семьей.

В марте на Полоцк был совершен налет советской авиации. Город, засыпанный снегом, сливался во мраке с окружающей равниной. Небо заполыхало зловещими “лампадами” осветительных ракет, медленно спускавшимися на парашютах. В разгар бомбежки, когда фугасные бомбы беспорядочно падали на огромные пустыри и на оставшиеся от пожара немногочисленные жилые дома, в окнах большого каменного здания Ортскомендатуры, стоявшего на высоком берегу Западной Двины, вдруг вспыхнул яркий электрический свет. Кто-то включил в комнате с не занавешенными окнами свет, и верхний этаж здания сиял, как фонарь. Самолеты ринулись на огонь со всех сторон. Свет быстро погас; но бомбы еще в течение целого часа ложились около Ортскомендатуры. От разрушения ее спасло высившееся рядом здание бывших Иезуитских коллегий, занятое под немецкий лазарет, а также громада Николаевского кафедрального собора, расположенного на той же площади. И бомбы попадали в госпиталь, в собор, в реку и на площадь, но только не в комендатуру. Погибло, в основном, мирное население.

Ранним июньским утром к дому, где жил один из хирургов городской больницы, подъехала подвода. Врача просили оказать срочную помощь опасно больному крестьянину в пригородной деревне. Врач собрал инструменты и отправился к больному. К вечеру он не вернулся. Его больше никто не видел. Так партизанские отряды постепенно обзаводились собственным медицинским персоналом.

* * *

Деятельность секретных агентов (штатных чекистов и завербованных ими) достаточно описана в советской литературе.

Много в ней вранья, но основная мысль не лишена логики - только массовой засылкой агентуры во все звенья оккупационного аппарата можно было чего-то добиться.

В основном, для того и создавалось подполье.

Привлекая женщин к тяжелой, рискованной работе в подполье, большевики не открыли Америки: женщина, наряду с мужчиной, во все времена, у всех народов, работала в системе шпионажа и нередко, в силу присущих ей особенностей, справлялась со своей ролью не хуже, а лучше мужчины.

Но никогда женщина не использовалась с такой бесчеловечностью, с такой продуманной жестокостью и безразличием к ее судьбе, как делали это коммунисты.

Впрочем, полная беспринципность коммунистов и НКВД, полное пренебрежение интересами отдельного человека, открываются не только по отношению к женщине, но и ко всем участникам подполья.

Большевики сумели внушить страх и подпольщикам, связали их между собой ответственностью за совершаемые преступления.

Мог ли ожидать пощады от органов местного русского самоуправлении подпольщик, убивший сельского старосту? Считая, что прощения ему не будет, что связан с большевизмом кровью, преступлением, он продолжал служить ему.

И когда такой человек решал порвать с большевизмом, уйти в антибольшевистский лагерь, он долго колебался. Я имею в виду конкретный случай, едва ли являющийся исключением.

В одном из полесских городов русская полиция захватила группу подпольщиков. Среди них был и человек, который, действительно, по приказу своего руководства убил старосту пригородной деревни, - человека, который пользовался особой любовью и уважением населения.

Убийство носило провокационный характер: подполье распространило слух, что старосту убили немцы “за хорошее отношение к народу”. Убийца тяжело переживал совершенное преступление. Намеревался уйти из подполья, но не решился. Как он говорил на допросах, думал, что “полицаи не простят”. Следствие и дополнительные сведения, полученные полицией, позволили установить, что убийца старосты попал в подполье по принуждению, что он тяготился своей деятельностью, что убийство совершил под страхом расправы за неповиновение.

Ситуация его была ясна, и он нашел свое место в антипартизанском отряде.

Замечательно, что ни в одних мемуарах бывших руководителей подполья я не встретил ни одного слова о ценности человеческой жизни подпольщика. Подпольщики гибли десятками, часто в бессмысленных операциях. Руководство подполья посылало людей на верную смерть. Делалось это с удивительной легкостью.

Наиболее, полно проявлялась аморальность большевиков в тех случаях, когда подпольщик попадал по заданию подполья в русские самоуправления, немецкие учреждения и особенно в Гестапо или Абвер. Излюбленный метод большевистского агента, работавшего в Гестапо или Абвере - провокационный донос на человека, которого большевикам нужно убрать. При этом не ограничивались одним доносом: передавались и “обличающие материалы”, которые подполью не стоило большого труда сфабриковать. Человек обвинялся в том, что он связан с подпольем, и уничтожался.

В Гомельском Абвере подвизался бывший работник Черниговского НКВД, который провоцировал немцев на аресты заведомых антибольшевиков, Однако, так и не удалось установить, работал ли он по прямому заданию подполья или был одним из тех палачей по призванию, которые работали сначала на большевиков, потом с таким же рвением на немцев.

И все-таки большей частью удавалось разоблачать большевистских агентов.

Проблема разоблачения агента чрезвычайно осложнялась тем, что в антибольшевистском лагере было известное число людей, которые верой и правдой служили немцам: служили новому хозяину, как раньше служили большевикам, надеясь сделать карьеру. В полиции было достаточно садистов, творивших свои злодеяния под флагом борьбы с большевизмом. Разоблачение агентов затруднялось и тем, что немцы в проявлении жестокости видели признаки антибольшевистской непримиримости. Сами, применяя в Гестапо пытки, напоминавшие пытки в НКВД, немцы не видели ничего подозрительного в деятельности таких палачей.

Наконец, большевистские агенты, посылаемые на работу в Гестапо, устанавливали дружеские отношения с немцами, обрабатывая их типичными приемами - с помощью женщин и вина.

Об Охременко, работавшем в киевском Гестапо, я писал ранее. Но разве он был один? А “знаменитые” следователи Гестапо - бывший киевский адвокат Майковский (Майкопский) и бывший сотрудник НКВД Гаврик? Они вместе со своими хозяевами перебрались позднее из Киева в Берлин и работали в русском отделе центрального аппарата Гестапо.

Какое значение подполье придавало проникновению своей агентуры в Гестапо, видно из того, что все без исключения руководители подполья пишут об этом в своих воспоминаниях.

П.Игнатов рассказывает, как долго и настойчиво работало Краснодарское подполье над этим вопросом, и как, наконец, удалось Арсению Селиверстовичу просунуть в Гестапо своего человека, который впоследствии предотвратил полный разгром подполья. И хотя подполье было разоблачено, большинству подпольщиков и Арсению Селиверстовичу удалось скрыться, благодаря тем мерам, которые предпринял его агент, посланный на работу в Гестапо.

Немцы, конечно, боролись против большевистской агентуры, проникавшей в их органы разведки и контрразведки, но бывало и так, что цели Гестапо и большевистской агентуры совпадали. Совпадали они, прежде всего, в борьбе немцев и большевиков против национального русского антибольшевистского и антинемецкого подполья.

Летом 1943 прошли массовые аресты антибольшевиков, прежде всего членов НТС, в Орле, Брянске, Смоленске и других городах, проведенные одним из “зондерштабов” и Гестапо. Аресты эти, в частности в Брянске, производили бывшие работники НКВД, работавшие в немецкой контрразведке. С большим трудом некоторым арестованным удалось вырваться из лап НКВД-Гестапо.

* * *

Но не дремали и российские антикоммунисты.

Жестокие удары наносила подполью русская полиция, и лишь в очень немногих городах подполье полностью или частично не было разгромлено.

Борьбу с большевистским подпольем вело несколько немецких инстанций:

  • Гестапо,
  • полевая жандармерия (“фельджандармерия”),
  • тайная полевая полиция (ГФП),
  • различные особые команды армейской разведки и контрразведки,
  • местная полиция - городская, районная, волостная.

Существовала и местная тайная полиция, подчинявшаяся Гестапо.

При всех немецких карательных органах существовал штат местных антибольшевиков. Основную роль в борьбе с подпольем, конечно, играли не немцы: одни они ничего бы не сделали.

Состав работников местной полиции был далеко не однороден. Они делились на несколько категорий:

  • 1. Убежденные, идейные антикоммунисты, российские патриоты, боровшиеся против коммунизма, а не служившие немцам.
  • 2. Антикоммунисты, считавшие, что они должны мстить, совершавшие нередко жестокости, ничего, кроме вреда, не приносившие делу.
  • 3. Люди, работавшие в полиции, как и в других учреждениях, просто для того, чтобы жить, не умереть с голода, не ехать в Германию.
  • 4. Прикрываясь масками непримиримых антибольшевиков, действовала здесь и большевистская агентура.

Русских антибольшевиков, участвовавших в борьбе с подпольем в полиции и различных немецких органах, подпольщики не только ненавидели, но и боялись. Руководители подполья и партизанского движения боялись антибольшевиков потому, что партизаны почти никогда не могли устоять против антиболъшевистских отрядов.

Деятельность большевистской агентуры, проникшей в русскую полицию, в немецкие “зондерштабы” и “зондеркоманды”, в Абвер и Гестапо, наложила черную тень на облик антибольшевика, работавшего по борьбе с подпольем.

И нередко даже сегодня, в начале XXI века, когда, казалось бы, мифы советско-германской войны давно известны, раздаются осуждающие голоса. Это мнение ошибочно. В полиции работало немало идейных антикоммунистов, которым дороги были интересы населения, которые много сделали для его защиты от немецкого произвола, от насилия и провокаций со стороны партизан и подполья.

Комментарии

Добавить изображение