НИКОЛАЙ ЗАБОЛОЦКИЙ ВТОРОЙ

Текст "В этой роще берёзовой" Николая Заболоцкого, представленный инициатором конкурса "Антология Абсолютно Гениальных Стихов" Михаилом Абельским, получил только один голос "против" в последнем туре. Представляем эссе виновника торжества.

В ЭТОЙ РОЩЕ БЕРЕЗОВОЙ

В этой роще березовой,
Вдалеке от страданий и бед,
Где колеблется розовый
Немигающий утренний свет,
Где прозрачной лавиною
Льются листья с высоких ветвей,—
Спой мне, иволга, песню пустынную,
Песню жизни моей.

Пролетев над поляною
И людей увидав с высоты,
Избрала деревянную
Неприметную дудочку ты,
Чтобы в свежести утренней,
Посетив человечье жилье,
Целомудренно бедной заутреней
Встретить утро мое.

Но ведь в жизни солдаты мы,
И уже на пределах ума
Содрогаются атомы,
Белым вихрем взметая дома.
Как безумные мельницы,
Машут войны крылами вокруг.
Где ж ты, иволга, леса отшельница?
Что ты смолкла, мой друг?

Окруженная взрывами,
Над рекой, где чернеет камыш,
Ты летишь над обрывами,
Над руинами смерти летишь.
Молчаливая странница,
Ты меня провожаешь на бой,
И смертельное облако тянется
Над твоей головой.

За великими реками
Встанет солнце, и в утренней мгле
С опаленными веками
Припаду я, убитый, к земле.
Крикнув бешеным вороном,
Весь дрожа, замолчит пулемет.
И тогда в моем сердце разорванном
Голос твой запоет.

И над рощей березовой,
Над березовой рощей моей,
Где лавиною розовой
Льются листья с высоких ветвей,
Где под каплей божественной
Холодеет кусочек цветка,—
Встанет утро победы торжественной
На века.

1946

- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -

Стихотворение "В этой роще березовой", написано вторым Н.Заболоцким.

Первый,- это молодой, пышущий здоровьем степняк, который за простоватой наружностью сдержанного, по-деревенски степенного, увальня укрывал бешеный поэтический темперамент. Это участник легендарной группы обэриутов единомышленник Хармса, Введенского и Бахтерева , четвертый по времени вступления, и первый по литературному "весу". Талантом он явно превосходил других обэриутов, будучи среди них самой рельефной, самой сильной (хотя и наименее броской) индивидуальностью.

Да и как было перещеголять, например, мастера эпатажа Даниила Хармса , который с весьма серьезным лицом, с тросточкой, увенчанной старинным автомобильным клаксоном с резиновой черной грушей, невозмутимо шествовал по Невскому с дымящейся трубкой в зубах, в коротких штанах с пуговичками пониже колен, в серых шерстяных чулках, и черных ботинках. В клетчатом пиджаке, с подпиравшим шею белоснежным твердым воротничком с детским шелковым бантом. Голову его, при этом, украшала пилотка с "ослиными ушами" из материи. Сам же Заболоцкий носил в ту пору красноармейскую шинель, оставшуюся у него после службы в стрелковом полку, и казался застенчивым, хотя скорее это было высокомерие тонко чувствующего человека, стыдящегося самовыпячивания. Но именно Заболоцкий в год, когда умер Блок и был расстрелян Гумилёв, оказался тем русским поэтом, который жажду обновления и свободы, владевшей тогда всеми, и принимавшей формы, хоса, футуризма и дисгармони, когда даже Пастернак писал: "Слух у меня тогда был испорчен выкрутасами и ломкою всего привычного, царившими вокруг. Все нормально сказанное отскакивало от меня", а Сергей Прокофьев, впоследствии прямо признавался, что он в ту пору в принципе не понимал, "как можно любить Моцарта с его простыми гармониями",- именно Заболоцкий сумел отчеканить этот хаотический, полубезумный дух времени в "Столбцы" золотых "динариев", непреходящей поэтической ценности.

В глуши бутылочного рая,
Где пальмы высохли давно,
Под электричеством играя,
В бокале плавало окно.
Оно, как золото, блестело,
Потом садилось, тяжелело,
Над ним пивной дымок вился...
Но это рассказать нельзя.
*
Ликует форвард на бегу.
Теперь ему какое дело!
Недаром согнуто в дугу
Его стремительное тело.
*
Поп хохочет,
Закутавшись в святую епанчу.
Больного он кропилом мочит,
Потом с тарелки ест сычуг,
Наполненный ячменной кашей,
И лошадь называет он мамашей.
*
О мир, свернись одним кварталом,
Одной разбитой мостовой,
Одним проплеванным амбаром,
Одной мышиною норой,
Но будь к оружию готов:
Целует девку - Иванов!
*
Прямые лысые мужья
Сидят, как выстрел из ружья

Остановиться невозможно, чтение "Столбцов" и поэм это праздник, который даже я, цитирующий эти строки, редко себе позволяю.

Н.Заболоцкий Первый, это такая поэтическая мощь, такая власть над словом, интонацией, ритмом, которая прекрасно обходится без смысла, не впадая в заумь, а напротив, на глазах поражённого читателя из обломков обыденных словосочетаний, разлетающихся вдребезги от, казалось бы бесшабашного, а на самом деле поэтически точно выверенного столкновения, создаёт новую, фантасмагорическую и, в то же время прочно стоящую на ногах, образность.

Но, как говорится, -"не долго музыка играла", да и не может такая музыка играть долго. Настал 1938 год. Человеческая судьба Заболоцкого окончательно вошла в обычную советскую колею, трагическую и заурядную. Он был арестован, после первого же допроса попал в больницу и получил свою "пятёру" лагерей. Обвиняли Заболоцкого в участии в контрреволюционной писательской организации, во главе которой стоял Николай Тихонов. Обвинение было абсолютно сюрреалистическим, особенно в свете того, что "глава заговора", в котором обвиняли Заболоцкого, Н.Тихонов, оставался на свободе и успешно делал карьеру.

Николай Заболоцкий Второй,- это примерный зек, ни разу не нарушивший режим, выполнявший и перевыполнявший норму и освобождённый, после перевода им "Слова о полку Игореве", стараниями того же Тихонова. Официальная карьера Заболоцкого развивалась благополучно. В свой черед был он награжден орденом (за переводы с грузинского и по ходатайству Грузии), и награду принял всерьез, почти благоговейно. Однако все места в новой официальной советской поэзии были уже заняты, гении и классики входили в номенклатуру ЦК и утверждались лично Сталиным, и один из крупнейших русских поэтов, смиренно дожидается в приёмной "Нового Мира", пока секретарша вынесет его рукопись, исчёрканую редакторским карандашом Твардовского. Очевидцы рассказывали потом, что когда он покидал редакцию, по щекам его текли слёзы. Это был очень уже пожилой человек, в свои чуть с лишком пятьдесят, перенёсший два инфаркта.

Вот и всё вступление, а теперь о стихотворении "В этой роще березовой", которому я должен был, собственно говоря, и посвятить это эссе. Но ещё несколько слов, в предварение.

В жизни поэт и прежде был неприхотлив, - теперь же , после лагеря, наслаждение умеренностью распространяется у него на поэзию. Парадоксальным образом, он черпает силы в отказе от чрезмерных притязаний, от тщеславной жажды вселенского озарения. Кошмарный опыт предшествовавших десятилетий не сделал из русского поэта, поэта советского, как бы добросовестно он не старался "перековаться".

И нагляднейшим примером, просто показательным пособием может служить стихотворение "В этой роще березовой".

В этой роще березовой,
В стороне от страданий и бед,
Где колеблется розовый
Немигающий утренний свет,
Где прозрачной лавиною
Льются листья с высоких ветвей, -
Спой мне, иволга, песню пустынную,
Песню жизни моей.

Во всей русской лирической поэзии трудно найти более по-человечески "подытоживающие" строки. Красота их непередаваема "простыми" словами. Как непередаваема музыка. Слова эти, условный стук, доступный только высочайшей поэзии, в двери нашей души. На этот стук двери, к которым и отмычку-то подобрать трудно, расспахиваются сами-собой. Кто хоть раз в жизни не видел как "колеблется розовый немигающий утренний свет"? Кого не охватывала светлая тоска, при виде того, как "льются листья с высоких ветвей"? И кто, несмотря, а может быть и благодаря озарившему его в этот миг ощущению-пониманию конечности, кратковременности пребывания своего в этом непонятно-дивном чувственном мире, не ощутил настоящего мира в душе, который и есть наше человеческое счастье.

Волшебно и звуковое письмо этих строк. Описание пейзажа редчайшей душевной прозрачности, где слова, по выражению самого Николая Алексеевича,"обнимают и ласкают друг друга, образовывают живые гирлянды и хороводы, поют, трубят и плачут, они перекликаются друг с другом, словно влюбленные в лесу", прерывается обращением к иволге таким, "птичьим" переливом, такой грустной "дудочкой", что невозможно не отозваться, внезапно сжавшимся, сердцем.

Н-да! "Песню не задушишь. не убьёшь." Но власть оставалась для него одной из сил природы. Она была нехороша, но нехороша временно: как море в непогоду. Н.Заболоцкий никогда не был диссидентом, цинизма в нем не было ни на йоту, о продажности и говорить не приходится. Конечное торжество правды подразумевалось, а высшей формой правды была поэзия. И он пытается "поставить поэзию на службу", как ему представляется "светлому идеалу борьбы за мир". .

Но ведь в жизни солдаты мы,
И уже на пределах ума
Содрогаются атомы,
Белым вихрем взметая дома.
Как безумные мельницы,
Машут войны крылами вокруг.
Где ж ты, иволга, леса отшельница?
Что ты смолкла, мой друг?

Окруженная взрывами,
Над рекой, где чернеет камыш,
Ты летишь над обрывами,
Над руинами смерти летишь.
Молчаливая странница,
Ты меня провожаешь на бой,
И смертельное облако тянется
Над твоей головой.

Безупречные стихи, изощрённая кисть, нет только одного, поэзии. Трудно "впрячь" бедную иволгу в тяжёлый воз пропагандистской риторики, хотя, повторюсь, автор не выполнял заказ, был искренен и старался изо всех сил. Но природа поэтического творчества не терпит пустоты, она требует наполнености вечной истиной, и она, природа эта, легко возвращает старого "засбоившего" поэта на его истинный предначертаный путь:

И над рощей березовой,
Над березовой рощей моей,
Где лавиною розовой
Льются листья с высоких ветвей,
Где под каплей божественной
Холодеет кусочек цветка,-
Встанет утро победы торжественной
На века

Вырвалась из неправды "рифмованого текста" живая и бессмертная душа поэта, которая "любить осуждена",-любить, примиряться, а не осуждать и ненавидеть. Поэт сохранил "под каплей божественной" израненый, "холодеющий кусочек цветка". Такая, казалось бы, малость.

Представляя стихотворение Николая Алексеевича Заболоцкого в "Антологию Абсолютно Гениальных Стихов", я, конечно, понимал, что оно не таково, да и вообще, существуют ли в природе таковые?
Но это прекрасное стихотворение большого русского поэта, без чьих стихов будет не полна ни одна антология. Не только русской, но и мировой поэзии.