ХАИМ РАМОН: МИЛОСТЬ К ПАДШИМ

Нет смысла критиковать обвинительное заключение по делу бывшего израильского министра юстиции Хаима Рамона. Раз суд решил, что виновен, определил его сексуальным преступником, значить виновен. Пускай даже речь идет о поцелуе. Критики, как у нас водится, будут говорить то же самое, что они говорили до суда и без всякого суда. Мало кого заботит человеческое несчастье, постигшее одного из наиболее ярких и способных израильских политиков, а уж о старинной еврейской народной традиции жалеть осужденных, про выкуп узников, никто и не вспомнит. Вдалеке от кипящих страстей израильской политики, от вечной битвы между политической элитой и бюрократическим истеблишментом трудно оценить, насколько верны заявления о том, что министра юстиции подставила бюрократическая верхушка его министерства, напуганная планами реформ.

Приговор Рамону может лишь смазать границу между действительно тяжелым сексуальным преступлением и недопустимым, вульгарным поведением. Израильское общество разрывает конфликт между американизацией и арабизацией. Приговор Рамона – явный признак вторжения чуждой нашему духу американской традиции, криминализирующее сферы, которые у нас традиционно отводились для морального, а не судебного осуждения. Суд вторгся в деликатную сферу сексуальных свобод нашего общества. В делах морали мнение судей не имеет никакого преимущества над мнением любого другого человека.

* * *

Именно для Рамона, каким я его знаю, персональная трагедия особенно велика. Где бы я его не встречал, Рамон не скупился на знаки внимания и просто человеческого тепла и участия. Куда бы Хаим не входил, его приход сопровождался улыбками, смехом, шутками, рукопожатиями, похлопыванию по плечу, дружеские объятиями и целованием с женщинами и мужчинами. В этом он сильно отличался от мелочных и “хитреньких” наших политиков, и тех, у кого “стоя спят”, и тех “конкретных”, кто в упор не замечает людей, которые им не нужны. Отличала Рамона и способность добиваться своего, заставлять бюрократию работать и выполнять решения руководства, избранного демократическим путем. Рамон еще умеет работать, добиваться своего. В наших коридорах власти невозможно без расчета, без трюков и мелочного политиканства. Однако, в отличие от многих наших политических карликов, раздутых от осознания собственной важности переростков, Рамон умеет не только организовывать выборы, собирать коалицию для повесды и выдавать на горя провокационные заявляния. Рамон не только был умелым политиканом, но и общественным деятелем в самом лучшем смысле этого слова, умел добиваться успеха в защите общественного интереса, как он его понимал.

* * *

Мне несколько раз пришлось наблюдать Хаима Рамона в трудных и конфликтных ситуациях, когда он умел привести к решению конфликта, когда он один точно знал, где надо уступить, где отрезать и когда поставить точку. Рамон обладал какой-то необыкновенной интуицией при ведении переговоров, умением четко выразить обобщить самую запутанную ситуацию так, что делало его необычно эффективным и необходимым и нелюдимому антисоциальному Эхуду Бараку, и замкнутому высокомерному Ицхаку Рабину, и редкостно скользкому и изворотливому Эхуду Ольмерту и даже видавший виды Шимону Пересу. Когда обобщить не удавалось, Рамон предпочитал промолчать, что тоже не типично для среднестатистического израильского политика.

Слову Рамона доверяли коллеги и противники, журналисты и общественные активисты, вышестоящие и подчиненные. Однажды Хаим очень помог делу, которое я защищал, однажды проигнорировал мою просьбу, а однажды сильно нас подставил. Я не держал обиды потому, что он тоже не держал обид и не был мелочным, подозрительным и мстительным озабоченным только удержанием власти. Я благодарен ему за то, что он сделал. К нему обращались за помощью, и если он мог, то помогал, если мог, то делал добро. Я теперь, когда он в беде то остается лишь пожелать ему остаться сильным, достойно принять наказание, и поскорей вернуться с холода. Без Хаима Рамона наша общественная жизнь обеднела.

* * *

Стал ли приговор Рамона вехой в израильской общественной жизни? Не думаю, что приговор Рамона изменит положение какой нибудь русской эмигрантки, становящейся легкой сексуальной добычей маленьких хозяйчиков в многочисленных бизнесах – русских и нерусских. Не облегчит приговор Рамона и поло
жение сексуальных рабынь, которых завозят в Израиль со всего света, а когда они все же достигают полиции, то наше государство спешит выслать их из страны даже до того, как они дадут показания на суде, что помогает израильским работорговцам избежать заслуженного наказания. Обвинительный приговор Рамону не облегчит доли окруженных заговором молчания жертв сексуального домогательства в ультра-религиозных кварталах. Приговор Рамону не спасет от смерти ни одну женщину, убитую по соображения “семейной чести” в арабском секторе. Даже праздник на улице феминисток и борцов за гендерное равноправие на самом деле, как говорится, “в пользу бедных”. Приговор Рамону не приведет к установлению равенства, не приведет к смягчению гендерной дискриминации в израильском обществе.

* * *

Если случай с Хаимом Рамоном может чему нибудь научить, то лишь тому, что в делах чести врать, не надо полагаться на советы адвокатов, особенно тех, что берут по 2-3 тысячи долларов в час. Адвокат Рамона внезапно Шейнеман исчез с экранов ТВ, не забыв прихватить гонорара.

Рамон попался потому, что связался с израильской армией. Будь на месте потерпевшей военнослужащей гражданское лицо, ей вряд ли удалось довести дело до суда. Здесь же на Рамона обрушилась вся мощь армейского лобби, весь нерастраченный пыл и армейских социальных работников, психологов, юристов и всего женского истеблишмента Армии обороны Израиля, неспособного добиться ликвидации дискриминации женщин в армии, или хотя бы близко приблизится к профессиональным стандартам, принятым в армиях западных стран. Их ликование от победы над Рамоном, лишь подчеркивает их неспособность устранить дискриминацию женщины даже там, где с дискриминацией легче всего бороться.

* * *

В деле нашего президента Моше Кацава, который тоже предстанет скоро перед судом по обвинениям в сексуальных преступлениях, в злоупотреблении положением и принуждении сотрудниц к сексуальным отношениям, как раз видна явная арабизация. Здесь обвиняемый пытается произвести как можно больше шуму, вовлекая в дело всякие не зависящие от дела обстоятельства – свое происхождение, политические и общественные связи, разжигает ненависть к полиции, суду, прессе, да и доброй половине израильского населения. Хотя в том, что мораль нашего президента не на высоте я знаю не понаслышке, и был свидетелем того, что руки он распускал не единожды. В 1992 году я начал издавать и редактировать газету для русскоязычной общины Юга Израиля. На нас сильно давили власти, пытаясь поддержать конкурентов. Деловые друзья посоветовали тоже завести знакомства в партии Ликуд, которая тогда заправляла почти во всех муниципалитетах Юга. Тем более, что на носу были парламентские выборы, на которых газеты могли что-то заработать. Среди начальства, появившихся у нас в предвыборную пору был и Моше Кацав, тогда министр транспорта и влиятельный партийный босс. Он пробежал с нами, пока не завидел моего компаньона, заведовавшего рекламой– натуральную платиновую блондинку с замечательной фигурой А. После короткого формального представления министру, мы с А. пошли к столу, когда ее настиг какой-то министерский адъютант и стал шептать что-то на ухо. Она отошла с ним, а позже сказала мне, что есть деловое предложение. После приема я ждал А. ее в офисе. Она вернулась возмущенная, красная от негодования, с всколоченными волосами и рассказала, как и почему пришлось прервать встречу в будущим президентом Израиля. Незадолго после этого Ликуд потерял власть, а мы скоро поняли нехитрую истину, что политики – самые плохие и ненадежные клиенты, а политическая ангажированность лишь подрывает доверие к газете со стороны публики. Кацав нас все же запомнил. Через шесть лет, когда я налаживал связи в небольшом городке Кирият-Малахи, где он жил, то пришлось столкнуться с немотивированной враждебностью со стороны младшего брата президента, претендовавшего на пост мэра и их многочисленного клана. Однако что поразительно во всей этой истории, так это искреннее недоумение Кацава, как вообще могли отказать, не неотразимому мужчине, которым он никогда не был, а “министру в правительстве Израиля”. Однако пока Моше Кацава не осудили, он невиновен в уголовном преступлении, а если осудять, тогда его тоже стоит пожалеть. Как человека, который полез на должность, зная, что она слишком велика для мелкого политического функционера, каким он всегда оставался.